Текст книги "Стань моим завтра"

Ее голос зазвучал немного тише.

– Танцуя ее, я чувствовала себя сильной.

– Ты никогда не думала снова заняться танцами? – спросила я и тут же покачала головой. – Прости. Это слишком личный вопрос.

Дарлин скорчила рожицу.

– Разве? Да не. Бэкс постоянно поддразнивает меня, что моя жизнь – как открытая книга. Причем открытая на самых неприличных страницах.

Я улыбнулась, обратив внимание на то, что на вопрос о возвращении к танцам она так и не ответила. Я сменила тему с отточенной легкостью.

– Вы с ним близко общаетесь?

– Мы лучшие друзья, – тут же отбарабанила она, а потом бросила на меня выразительный взгляд. – Но ты не беспокойся. Не в том смысле. Я только за, чтобы ты с ним покувыркалась. Но, если у тебя это получится, я буду ждать подробный отчет!

Я поперхнулась.

– Поверь мне, я не собираюсь с ним кувыркаться.

– Ну да, ну да, – рассмеялась она. – Вы живете вместе. Сейчас зима, причем холодная. У него отстойное отопление. Я даю вам две недели – это максимум.

– Это пари ты проиграешь, подруга.

– У тебя потрясающие глаза, – внезапно сказала она, внимательно вглядываясь в мое лицо. – Огромные и очень красивые. Такого ясного зеленого цвета.

Я слегка отодвинулась назад.

– Э-э-э, спасибо?

– Я заметила еще раньше, пока мы разговаривали. И тогда я все поняла.

– Что поняла?

– Что вы с Бэксом будете кувыркаться.

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам, и стукнула ее по руке.

– Может, хватит это говорить?

Она пожала плечами, словно давая понять, что наша судьба не в ее руках.

– Но это же правда. У тебя необыкновенные глаза, а Бэкс мягкотелый романтик, что бы он там из себя ни строил.

Я фыркнула, мысленно приказав себе относиться к этим словам исключительно как к пустым сплетням.

– «Кувыркаться» и «мягкотелый романтик» – не самые изысканные термины.

– Я знаю, но я же, в отличие от него, не писательница.

– Он что-то пишет? – спросила я.

– Типа того. Лучше пусть сам тебе объяснит.

Она еще раз впилась взглядом в мои глаза, потом тряхнула головой и рассмеялась.

– М-да. У него нет шансов.

Я отвела взгляд, чтобы положить конец этому осмотру, и постаралась не обращать внимания на кульбиты, которые начало выделывать мое глупое сердце.

– Мы еще не приехали?

Поезд со скрежетом остановился, и Дарлин посмотрела в окно, чтобы прочитать название станции.

– Да, нам сюда. Пойдем найдем тебе крутую работу!

Бах!

Мы вышли на станции «79-я улица» в Верхнем Вест-Сайде и зашагали по Амстердам-авеню к 81-й улице. Здесь гуляли элегантные, но не пафосные люди, одетые в элегантную, но броскую зимнюю одежду. Нам встретилась пожилая дама, закутанная в меховую пелерину и выгуливавшая двух маленьких померанских шпицев. Дарлин присела на корточки, чтобы погладить одного из них, непринужденно болтая с хозяйкой. Пес наклонил голову к руке Дарлин, когда она до него дотронулась, но тявкнул на меня, как только я поднесла к нему ладонь.

– Они такие милые! – проворковала Дарлин, когда мы снова зашагали вперед.

Я фыркнула.

– Они напоминают мне Физзгига. Такие же зубастые и пушистые.

Дарлин уставилась на меня непонимающим взглядом.

– Ну, помнишь персонажа из «Темного кристалла»?

– Это что, какой-то комикс?

Я рассмеялась.

– Нет, это фильм. Ладно, неважно.

– Вот мы и на месте.

Она привела нас к маленькому симпатичному ресторанчику под полосатым бело-желтым навесом. На окне изящным белым курсивом было написано: «Аннабель».

Я взглянула на аккуратное меню в рамочке, висевшее на двери, и нахмурилась.

– Тут написано «завтраки и обеды». А я хотела работать по ночам.

Дарлин надула губы.

– Сейчас – самое время об этом сказать!

– Но я же говорила. Я сказала, что хочу вечернюю работу.

Она закусила губу.

– А. Ну, значит я не услышала. Но смотри: на Манхэттене не просто устроиться официанткой, потому что тут дают хорошие чаевые, понимаешь? Так что, если у тебя нет звездного резюме, без меня тебе не обойтись. У тебя есть звездное резюме?

– Ему не хватает всего пары звезд для того, чтобы превратиться в созвездие.

Дарлин фыркнула.

– И раньше ты работала в тату-салоне. Не в ресторане.

Она потянула меня за руку и открыла дверь.

– Пойдем! Управляющая – Максин – настоящая стерва, но племянник владелицы ходит вместе со мной на реабилитацию. Так что у нее передо мной должок.

Сорок минут спустя у меня уже была работа. С понедельника по пятницу, с восьми утра до двух дня.

– На прибыльные смены в выходные я тебя не поставлю, – заявила Максин, буравя меня взглядом из-под накладных ресниц и нарисованных бровей. – Для этого у меня есть гораздо более квалифицированные работники. Однако тебе повезло. Как раз с сегодняшнего утра мне не хватает одного человека. Чтобы завтра была на месте ровно в 7:30 утра – будешь работать под присмотром Энтони. А теперь можешь идти. У нас посетители.

Дарлин радостно – и слишком сильно – стукнула меня ногой под столом. Я не могла не признать, что мне повезло. Судя по ценам в меню, у меня была возможность заработать неплохие деньги. Точно больше сотни долларов за смену.

– Я молодец, правда? – пропела Дарлин, когда мы вышли из ресторана. – Максин будет адской начальницей, но ты справишься.

– Я видела и похуже.

Из моего рта вырвался полный облегчения смешок. Теперь я могла с чистой совестью закупаться художественными принадлежностями. Я повернулась к Дарлин и крепко ее обняла.

– Спасибо тебе!

– Не за что, – ответила она, светясь от радости и шагая с такой важностью, как будто была на метр выше всех прохожих.

Бум!

В художественном магазине в Сохо у меня слегка снесло крышу, и я потратила пятьдесят долларов на ручки фирмы «Сакура», карандаши и альбом для рисования «Корсон». Я мысленно молилась, чтобы их качество каким-нибудь образом улучшило качество моей работы. У меня до сих пор не было мыслей насчет того, что нужно поменять в романе, но теперь я хотя бы могла попробовать сделать это нормальными чернилами.

– А ты умеешь рисовать людей? – спросила Дарлин, пока парень за кассой упаковывал мои покупки. – Типа портреты?

– Иногда приходилось, пока я работала тату-мастером.

– Я всегда хотела, чтобы меня кто-нибудь нарисовал, – призналась она, когда мы снова вышли на холод. – Один раз, когда я была маленькой, папа привез меня погулять на Кони-Айленд, и там мы попросили уличного художника сделать мой портрет. Я была так рада, не могла усидеть на месте – мне так сильно хотелось посмотреть, как я выгляжу в глазах художника, понимаешь?

Она уставилась в одну точку впереди себя, а ее губы, изогнутые в улыбке, напряглись.

– Но, когда он закончил, я страшно расплакалась.

– Почему? Что случилось?

– Это был не настоящий портрет. Он нарисовал карикатуру. Знаешь такие, да? Глупый вид, преувеличенные черты, огромная голова. Мои веснушки, которых я страшно стеснялась, были размером с четвертак каждая. Должно было получиться смешно, но на самом деле выглядело просто ужасно. Этот художник очень расстроился, а папа рассердился, что я расплакалась, но я просто совсем не так себя представляла. Потом эта картина еще долго не шла у меня из головы.

Она бросила на меня взгляд и встряхнула головой.

– Господи, говори мне заткнуться, когда я начинаю нести всякий бред, – сказала она и неловко рассмеялась.

– Даже не подумаю. – Я легонько сжала ее руку. – Я когда-нибудь тебя нарисую, Дарлин. Если ты хочешь.

– Правда? Спасибо, Зэл! – воскликнула она. – Ты такая хорошая подруга!

Мне хотелось пошутить, что мы знаем друг друга всего пару часов, но я задушила эти слова прежде, чем они успели сорваться с языка.

– Ты тоже, – сказала я.

Бах!

Вернувшись в Бруклин, мы сделали дубликат ключа, купили немного продуктов, а потом попили кофе в кафе-пончиковой. Около трех часов дня Дарлин нужно было идти готовиться к своей смене в ресторане.

– Я работаю каждый вечер, кроме воскресенья, – сказала она, когда мы возвращались ко мне. – Марчелло – хозяин ресторана – отличный человек! Он спасает людям жизни. В прямом смысле. Не каждый возьмет на работу людей с таким прошлым, как у нас с Бэксом.

У двери в подъезд она остановилась и обняла меня.

– Я куплю тебе новую пачку творога, – сказала она.

– Не нужно! – ответила я. – Заходи в любое время.

Она тепло улыбнулась мне, зашагав по улице спиной вперед. В следующее мгновение в ее улыбке появилась доля лукавства.

– В следующий раз обязательно постучусь. Не хотела бы застать вас с Бэксом за этим делом!

– Такого не будет, поверь мне!

Она приложила руку к уху и одними губами проговорила: «Что?», делая вид, что меня не слышит.

Я рассмеялась и отмахнулась от нее рукой, радуясь, что она не видит, как мои щеки заливает краска.

«Какой бред», – подумала я, поднимаясь по ступенькам. Если мы с Бекеттом по какой-то причине решим переспать, это только испортит наш план. Мне нужно было сосредоточиться на работе. Я с радостным предвкушением принялась разбирать свои новые художественные принадлежности. Выложила ручки в ряд, открыла альбом и развернула портфолио, чтобы взглянуть на готовые кадры.

Конечно, я не была настолько высокомерной, чтобы думать, что в них нечего исправлять; я просто не представляла, с чего и как начать. Я критически осмотрела странички, выискивая в них недостатки и дыры в сюжете. Те места, в которых не хватало души.

По мере того как небо темнело, над столом сгущался сумрак, постепенно убивая остатки света. Мое хорошее настроение тоже потихоньку улетучивалось. Так же, как и обнадеживающий оптимизм, которым я зарядилась благодаря тому, что нашла новую подругу и новую работу, да и вообще начала жизнь заново… Я занялась ужином, походила по квартире, послушала музыку… ничего не помогало. Когда в семь часов Бекетт вернулся с работы, альбомный лист, раскрытый на столе, по-прежнему оставался белоснежным.

9. Бекетт

2 декабря

Впервые больше чем за год я вернулся в квартиру, где не было ни темно, ни холодно. Свет горел, Зельда суетилась на кухне, а из духовки доносился потрясающий запах.

– Привет! – крикнул я, расстегивая ремешок шлема и прислоняя велосипед к двери.

– И тебе привет, – отозвалась она. – Ужин почти готов.

Стягивая с рук толстые непромокаемые перчатки, я заметил, что кофейный столик накрыт на двоих.

– Тебе помочь? – спросил я.

– Можешь одолжить мне вот это? – она указала на перчатки. – У тебя нет ни одной прихватки. Как ты без них обходишься?

– Просто мне нечего прихватывать, – отозвался я и, снова надев перчатки, зашел на кухню. – Давай я сам все сделаю. Стой, а что именно я собираюсь делать?

– Доставать форму из духовки. Только осторожно! – Она поморщилась, когда я взялся за горячую ручку. – Береги пальцы!

Перчатки хорошо исполнили роль прихватки. Когда на мое замерзшее лицо пахнул жар из духовки, оно защипало, а от запаха, который шел от формы, у меня закружилась голова. Я понял, как сильно проголодался.

– Что это? – спросил я.

– Запеканка с лапшой, брокколи и чеддером, – сказала Зельда. – А теперь можешь заняться напитками? Пиво в холодильнике.

Я достал две бутылки светлого эля, пока она накладывала огромную порцию запеканки в мою тарелку и поменьше – в свою. Мы уселись за кофейный столик, она – на пол, я на – диван.

– Сколько я должен тебе за продукты? – спросил я, когда мы съели достаточно, чтобы немного утолить голод.

– Нисколько, – ответила она. – Пожалуйста, не порти наш праздничный ужин банальными разговорами о деньгах!

Я широко улыбнулся.

– А что мы празднуем?

– Я нашла работу, – сказала она. – Не совсем то, что я хотела… – Она опустила взгляд на тарелку. – Я хотела работать в ночную смену, чтобы тебе не мешать, но Дарлин привела меня в один ресторанчик…

– Дарлин?

– Ага, она весьма неожиданно зашла к нам сегодня утром. Все в порядке, – быстро добавила она, когда я нахмурился. – Мне она нравится. Даже очень. А еще у нее оказались знакомые в дорогом ресторане в Верхнем Ист-Сайде, и благодаря ей мне удалось туда устроиться. Похоже, я смогу неплохо зарабатывать, но, как я уже сказала, у них нет ночной смены.

Она взглянула на меня своими потрясающими зелеными глазами. Этот взгляд одновременно источал красоту и острый ум.

– Надеюсь, это не проблема, – добавила она.

– Что? Конечно, нет. – Я заморгал, чтобы выйти из этого мини-транса. – Почему ты думаешь, что это может быть проблемой?

Она пожала плечами и заправила за ухо длинную черную прядь.

– Я не хочу тебе мешать.

– Ты мне не мешаешь, – ответил я. – Ты здесь живешь. Хватит за это извиняться.

– Я не извиняюсь, – выпалила она с внезапной горячностью. – Я пытаюсь быть тактичной. Ты сам говорил, что еще не встречал человека, с которым мог бы ужиться в этой маленькой квартире.

Я пожал плечами.

– А теперь встретил.

Пару мгновений она смотрела на меня, ничего не говоря. Колючая гримаса, появившаяся на ее лице, немного смягчилась.

– Ладно, – сказала Зельда. – Хорошо. Но не рассчитывай, что я буду готовить запеканку каждый вечер. Я долго провозилась с этой заразой, а меня ждет графический роман, который сам себя не нарисует.

Я закусил губу, чтобы не улыбнуться.

– Это лучший ужин, который я ел за долгое время, Зельда. Спасибо тебе.

Она хотела что-то сказать, но сжала губы и отвела взгляд.

– Не за что.

Бум!

Я убрался на кухне, а потом уселся за ноутбуком, чтобы посмотреть кино. Зельда склонилась над альбомом и принялась рисовать свой комикс. Волосы струились по ее плечам, создавая что-то вроде стены между ее работой и остальным миром. Судя по всему, процесс давался ей непросто. Пол вокруг стола и под окном был усеян шариками скомканной бумаги.

Час спустя Зельда вырвала из альбома еще один лист. Прежде чем она смяла его и бросила в кучу, которая образовывалась на полу, я успел заметить чернильный скетч молодой женщины с острым каре в черном обтягивающем комбинезоне.

– Что-то не получается? – осмелился спросить я.

Я ожидал – даже с некоторым нетерпением – услышать в ответ очередной едкий комментарий. Опершись подбородком на руку, Зельда обернулась ко мне. На ней были квадратные очки в черной оправе, в которых она выглядела чертовски интеллектуальной и привлекательной.

– Вообще никак, – сказала она и пнула ногой пару бумажных шариков. – Но это хотя бы какой-то прогресс по сравнению с совершеннейшим ничего, которое я делала весь день.

– А в чем проблема? – спросил я.

– В единственном издательстве, где мне дали хоть какую-то надежду, хотят, чтобы я внесла в роман правки.

Она покачала головой, проводя пальцами по страницам с готовыми рисунками.

– Я не понимаю, чего они хотят. В моей истории нет никакой романтики или мелодрамы. Это приключенческий экшен. Битва не на жизнь, а на смерть, приправленная теорией хаоса.

– Теорией хаоса? – я опустил ноутбук на кофейный столик. – Теперь я просто обязан на это взглянуть. Ты не против?

– Нет-нет, давай, – сказала она, вставая со стула, чтобы я мог присесть. – Узри мой графический роман во всем его бездушном величии.

Я подвинул к себе первую страницу. Та же героиня в черном костюме нацеливала пистолет на полноватого мужчину, лежавшего на полу.

– «Мама, можно…?» – прочитал я название. – О чем здесь рассказывается?

Зельда, стоявшая позади меня, наклонилась к столу, обдавая меня запахом своих духов.

– Действие происходит в будущем, примерно через сто лет после нашего времени. Герои живут на нашей планете, но в антиутопическом мире. И дело не в ядерной катастрофе или экологическом загрязнении – хотя в этом плане у Земли тоже большие неприятности. Но главная беда заключается не в каком-то одном катаклизме, а тысячах маленьких. Убийства, изнасилования, перестрелки…

Она откашлялась.

– Похищения детей, работорговля. Все это тянет человечество вниз. Люди больше не сочувствуют друг другу, не заботятся ни о планете, ни друг о друге. Каждый сам за себя. На весь мир словно опустилась страшная свинцовая туча злобы и страха.

– Звучит весело, – вставил я. – Но на самом деле весьма правдоподобно. И как можно решить эти проблемы?

– С помощью путешествий во времени. Существует агентство под названием «Проект “Бабочка”». Люди, которые там работают, находят в газетах прошлых лет статьи о кошмарных преступлениях и заносят их в базу данных, а потом отправляют в прошлое особых агентов, чтобы те помешали этим преступлениям произойти. Их технические возможности не совершенны, но они все равно пытаются. Надеются, что если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом, то будущее станет светлее.

Я сжал столешницу пальцами. Слушая ее слова, я сам переместился во времени и оказался в своем собственном несчастном прошлом. Я снова очутился в убогой квартирке, заполоненной тараканами, в которой когда-то жили мы с дедушкой. Увидел старую мебель и покрытый пятнами ковер. Дедушка сидел в своем любимом зеленом кресле с рваной обивкой из искусственной кожи. Я почувствовал запах дыма от трубки, которую он всегда сжимал в зубах. Увидел, как его узкая грудь поднимается и опускается от приступов кашля. Вспомнил его слезящиеся глаза и хриплый от дыма голос.

«Ты заслуживаешь лучшей жизни, Бэк».

Я проглотил комок, коловший мне горло, а вместе с ним и эти воспоминания.

«Если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом, то будущее станет светлее».

Зельда так точно назвала причину, по которой я согласился на это идиотское, гребаное ограбление. Я хотел облегчить не только свой груз несчастий, но и дедушкин тоже. Он заслуживал лучшей жизни. Но все покатилось под откос…

Я кашлянул, чтобы прочистить горло.

– Значит, эта дамочка в черном – один из агентов, путешествующих во времени?

– Точно. Это Кира. Ее кодовое имя в «Проекте “Бабочка”» – Мама.

Зельда наклонилась к столу, чтобы указать пальцем на свою героиню, и ее длинные черные волосы упали мне на плечо. Я поднял на нее взгляд.

Черт возьми, какая же она красивая.

На фоне полных отчаянья воспоминаний о жизни с дедушкой и нашей нынешней нищеты Зельда была бальзамом для моих глаз. Прекрасным рассветным солнцем после недели, проведенной под гнетом серых туч. Одно лишь прикосновение ее чистых, шелковистых волос к моей коже казалось настоящей роскошью.

– Понятно, – проговорил я, моргнув и наконец оторвав взгляд от изящного, бледного изгиба Зельдиной шеи. – И что… эээ, что происходит с Мамой?

– Когда-то у нее убили ребенка, – ответила Зельда. – Теперь ею движет месть. Она путешествует во времени, только чтобы предотвращать детские убийства и изнасилования. Она не арестовывает преступников. Она их убивает. Каждый раз. Без какой-либо жалости.

Ее палец передвинулся к полному мужчине – педофилу, – который молил Маму пощадить его.

– Слышал когда-нибудь про детскую игру «Мама, можно..?»? – спросила Зельда.

– Что-то знакомое.

– Кира заставляет каждого извращенца задать ей этот вопрос. Они должны спросить: «Мама, можно ты оставишь меня в живых?». Но ответ всегда: «нет».

Мне вдруг показалось, что я сижу слишком близко к ее работе. Она хотела вернуть свой роман себе. Я встал со стула, чтобы уступить ей место.

– Сюжет напряженный, – сказал я. – А что именно не понравилось издателям?

– Нет души, – фыркнула Зельда, плюхаясь на стул. – Нет, я понимаю, что история мрачная, но она и должна такой быть.

Я сделал пару шагов, чтобы взять из холодильника еще одно пиво.

– Ладно, а что еще с ней происходит?

– В смысле?

– Чем она занимается? С кем разговаривает?

Зельда нахмурилась.

– С другими агентами. С учеными из «Проекта “Бабочка”».

– Почему ребята из «Бабочки» не отправят кого-нибудь в прошлое, чтобы предотвратить убийство ее дочери?

– Тогда не получится истории, – грустно улыбнулась Зельда. – Как я говорила, их технологические возможности не совершенны. Агенты не могут выбирать, куда они отправятся. База данных определяет время и место, после чего происходит прыжок. Кира надеется, что однажды ее перенесет к убийце дочери, но шансы катастрофически малы.

– Она замужем? Пока она путешествует во времени и надирает задницы извращенцам, ждет ли ее дома какой-нибудь никчемный мужичок?

Зельда усмехнулась.

– Нет, она одиночка. И, пожалуйста, не говори, что любовная линия – это и есть та душа, которая необходима истории. Кире не нужно, чтобы мужчина ее спасал, – сказала она тихим голосом. – Она сама себя спасает – так, как умеет.

– Ладно. – Я отхлебнул пива и прислонился к кухонному столику. – Кто пытается ей помешать?

– Иногда поймать извращенца оказывается непросто. Иногда у нее возникают проблемы с местной полицией, но у нее всегда получается их перехитрить.

Я кивнул.

– Но кто ей мешает? Я имею в виду не в физическом смысле, а в психологическом. Точнее, в моральном.

– В моральном?

Я пожал плечами, изо всех сил стараясь не переводить разговор в серьезное русло.

– Происходит ли в ее голове моральный конфликт, когда она выпускает пулю в лоб парню, который еще ничего не сделал?

– Это не просто какой-то парень, – с гневом произнесла Зельда. – Это извращенец. Омерзительное, издевающееся над детьми животное!

– Да, но пыталась ли она хоть раз запереть потенциального преступника в тюрьме? Я думаю, убийства не идут на пользу ее душе, как бы сильно извращенцы их ни заслуживали.

Зельда уставилась на меня так, будто из моей шеи выросла вторая голова.

– Но о чем здесь думать? Педофил заслуживает смерти. Действительно заслуживает.

Я приподнял руки.

– Я с тобой полностью согласен. Я просто спрашиваю – во благо твоей истории, – где конфликт?

Зельда насупила брови, и я подумал, что иду по тонкому льду. Критиковать чье-то творчество – опасное занятие, даже если делаешь это с самыми благими намерениями. Когда она заговорила, в ее голосе звенело напряжение, и я понял, что был прав.

– В ее жизни куча конфликтов, – сказала она. – Вся ее жизнь – один большой конфликт. Ее терзает чувство вины. Она ведь допустила, что ее ребенок…

Зельда покачала головой и сжала маленькие ладони в кулаки.

– Ее дочку убили. А она не смогла это предотвратить. Она живет с этим каждый день и испытывает облегчение, только когда убивает тех, кто пытается предать этой бесконечной боли других матерей. Другие семьи. Других сестер…

На этом слове ее голос дрогнул.

Господи, что здесь происходит?

Я осторожно поставил пиво на столик.

– Зельда…

– Вот он твой конфликт, – произнесла она дрожащим голосом и захлопнула портфолио.

Она сморгнула слезы за стеклами очков, но я успел их заметить.

– Тебе сейчас не нужна ванная? Я приму душ, чтобы не нужно было… Чтобы утром мы… не мешали друг другу.

– Послушай, прости, если я…

– Ты ничего не сделал. Все хорошо.

Она хлопнула дверью в ванную, прежде чем я успел извиниться за то, что полез к ней с вопросами. Ее графический роман явно был не просто приключенческим экшеном, как она его описала. Она отреагировала так не потому, что хотела защититься от критики. Дело было совсем в другом.

Из ванной послышался шум воды. Я опоздал.

«Здесь есть душа, – думал я, перебирая пальцами страницы ее работы. – Просто она погребена под тяжестью невыносимой боли».

Бах!

Я выключил свет и залез в постель. Зельда лежала на чертовом надувном матрасе, который я уже ненавидел. Мы обменялись сухими пожеланиями спокойной ночи и погрузились в гнетущую тишину. Время тянулось, а сон все не шел. У меня было ощущение, что мы оказались в неравном положении. Что, если я не скажу что-нибудь, следующие два дня мы оба будем чувствовать себя так, словно она ходит по дому голой, в то время как я полностью одет.

Со стороны матраса послышалось беспокойное шуршание, и я решил рискнуть.

– Зельда, – сказал я в темноту. – Ты не спишь?

– Нет, – ответила она. – Не получается заснуть.

– Это все я виноват.

– Нет, ты что. Прости, что так слетела с катушек. Я ценю то, что ты пытался помочь, просто мой роман…

Она вздохнула.

– Я не знаю, как его исправить, потому что сейчас он именно такой, каким должен быть.

– Я понимаю. Мне нравится твоя история, Зельда.

– Правда?

– Да. И мне понравились твои слова про то, что будущее станет светлее, если облегчить груз несчастий, произошедших в прошлом. Это и моя история тоже. Именно поэтому я и согласился участвовать в ограблении, за которое сел в тюрьму на два года.

– Что ты имеешь в виду?

Даже в темноте и на расстоянии, разделявшем наши кровати, я видел, как блестят ее большие глаза.

– Дедушка взял меня к себе, когда мне было восемь лет. Моя мама-наркоманка и отец-алкоголик бросили меня, поэтому дедушка начал обо мне заботиться. Он делал все, что мог, следил, чтобы я ходил в школу. У него не было ни денег, ни хорошей работы, но зато была внутренняя целостность. Это единственное, что он мог оставить мне в наследство, а я его подвел.

Я перевернулся на спину и, переплетя пальцы, положил руки под голову.

– Участие в ограбление шло вразрез со всеми его принципами, но тогда мне уже исполнился двадцать один год, я пахал на двух работах, а он лежал в хосписе. Цирроз печени. Я знал, что у него мало времени, и хотел дать ему лучшую жизнь. Свозить его в какое-нибудь красивое место, пока он не умер. Может быть, на теплый пляж, где он смог бы посидеть на песке и, куря трубку, подставить лицо солнцу.

– Но этого не произошло, – мягко проговорила Зельда.

– Нет. Меня поймали. Дедушка умер через три дня после того, как начался мой тюремный срок. Медсестры из хосписа говорили, что ясный ум покинул его раньше. Он не знал, что я совершил. Не знал, что я пытался взять чужое и что из-за этого погиб человек. Он ничего этого не знал.

Я повернул голову в сторону, чтобы посмотреть на Зельду.

– Только по этой причине я до сих пор могу вставать с кровати по утрам.

Я представил, что моя история зависла в воздухе между нами в виде облачка с напечатанными словами, которые Зельда могла прочесть, а я не мог взять обратно.

– Твой дедушка очень хорошо тебя воспитал, Бекетт.

– Он сделал все, что было в его силах, но я все испортил. Я совершил огромную, кошмарную ошибку. После такого непросто оправиться.

– И ты сделал бы что угодно, чтобы изменить прошлое.

– Да, – согласился я. – Что угодно. Я бы пришел в агентство «Проект “Бабочка”».

– Я тоже, – сказала Зельда. – Я сделала бы даже больше, чем что угодно.

Я повернулся боком, чтобы видеть ее лицо. Я был готов слушать, если она захочет говорить дальше, или молчать, если она решит, что пора засыпать. Она заговорила. Из гнезда, в которое она превратила одеяло, донесся ее голос, полный глубокой, вязкой боли. Слова выходили наружу из какого-то потаенного, одинокого уголка ее души. Они были проржавевшими от того, что так долго без надобности лежали на дне этого мрачного колодца. Внезапно даже сумрак, стоявший в нашей квартире, показался мне не таким темным.

– Мою сестру похитили, – сказала Зельда. – Ей было девять. Мне – четырнадцать. Это произошло на моих глазах.

Во мне напряглись все мышцы до единой.

– На твоих глазах?..

– Да. Я все видела, но не смогла этому помешать. Я пыталась. Я бежала так быстро, как только могла, но фургон ехал быстрее. Я кричала так громко…

Она осеклась, и я зажмурился в темноте, пытаясь прогнать из головы образ маленькой девочки с развевающимися черными волосами, бегущей вслед за сокровищем, которое ей было уже не догнать.

– Господи, Зельда…

– Но я… всех подвела. Я подвела сестру. Подвела маму с папой.

Она судорожно вдохнула.

– Вот почему у меня случаются панические атаки в кафе, когда мне задают вопросы о семье. Я не приезжаю домой, потому что там у меня начинаются истерики, да я и не хочу туда ехать. Чувство вины сжигает меня изнутри, как пожар.

– Они же не винят тебя в том, что случилось?

– Нет, – ответила она. – Но это и не нужно. Я знаю, что произошло. Я там была.

Я вдруг понял, что, сам того не замечая, сжал руки в кулаки.

– Этого человека поймали? Я имею в виду…

– Да, его поймали, – произнесла Зельда. Ее голос звучал почти спокойно – лишь слегка подрагивал на краях фраз. – Гордон Джеймс признался в похищении и убийстве. Он уже десять лет гниет в камере смертников в Филадельфии, и мы – моя семья и я – ждем, когда назначат день его казни. Когда он наступит, я буду сидеть в этой комнатке и смотреть, как эта сволочь умирает. Наверное, для того, чтобы наконец перевернуть эту страницу. Чтобы испытать облегчение. В отличие от Мамы, я не могу нажать на курок, но могу хотя бы посмотреть на это со стороны, понимаешь?

«Тебе не нужно смотреть, как умирает человек, Зельда…» – тут же подумал я, но не стал озвучивать эти слова. Я не имел права указывать, что принесет ей облегчение и спокойствие. Не мне было говорить, что сможет снять с ее хрупких плеч этот страшный груз.

Зельда тяжело вздохнула.

– Вот о чем мой роман на самом деле. Я не могу вернуться в прошлое и спасти сестру от этого подонка, но Кира на это способна. Мама на это способна, а мне… мне это необходимо.

«Подойди к ней, – подумал я. – Встань и подойди. Когда рассказываешь такую историю, нужно, чтобы тебя, черт возьми, хоть кто-нибудь обнял. Нужна хотя бы капля утеше-ния…»

Я не мог сдвинуться с места. Чудовищность ее истории пригвоздила меня к кровати.

– Мне так жаль, Зельда. Мне страшно жаль.

– Прости, что все это тебе рассказала, – произнесла она. – Нет, я об этом не жалею, просто это страшная история. Прости, что заставила тебя ее выслушать. Но знаешь, что странно?

– М?

– Я никогда никому не говорила об этом вслух. Ни разу. Стоит мне задуматься о том дне, не пропуская его через фильтр графического романа, со мной случается паническая атака жутких масштабов. Но сейчас я рассказала все это тебе и ощущаю… что-то похожее на облегчение. Это просто невероятно.

Она улыбнулась мне в темноте. Она была такой красивой и нежной. И сейчас находилась далеко от своих кошмарных воспоминаний.

– Кажется, ты упустил свое призвание, Коуплэнд. Нужно было становиться психотерапевтом. Моему так и не удалось извлечь из меня ничего, кроме как «я в порядке».

– Рад, если смог помочь.

– Все дело в твоем голосе, – сонно пробормотала она. – У тебя красивый голос.

Я чувствовал, что сон окутывает нас обоих, словно мы ненадолго изгнали призраков, которые нас мучили, и теперь могли насладиться парой часов отдыха.

Прежде чем я окончательно погрузился в сон, мне в голову пришел вопрос.

– Зельда? Почему ты назвала агентство путешественников во времени «Проект “Бабочка”»?

– Это одна из идей теории хаоса. Взмах крыльев бабочки в Малайзии изменяет направление воздушных потоков и вызывает ураган во Флориде. Мне очень нравится эта мысль. Даже самый незначительный поступок может иметь огромные последствия. Агенты, работающие в «Проекте “Бабочка”», хотят стереть из истории трагедии, которые повлекли за собой страдания и боль, в надежде, что на их месте появится что-то хорошее. Благородство, доброта, счастье.

Она устало улыбнулась и добавила:

– Всякие такие абстрактные существительные.

– Мне это нравится, – сказал я. – Очень нравится.