Текст книги "Завтра в тот же час"

Глава 15

Добраться до Помандера было куда проще, да и ключи у нее где-то были. Когда такси высадило Элис на углу Девяносто четвертой и Бродвея, было три часа ночи. Остатки ужина она оставила в баре или, может, поделилась с кем-то? Так или иначе, она сократила количество своих пакетов до одного, и вместо нового свитера там лежал старый, потому что она пролила на него почти целую пинту пива и в туалете переоделась в новый. Девушки у музыкального автомата оказались такими веселыми и, слава богу, курильщицами – во всяком случае, в той мере, в какой после ночи в баре в курильщика превращается чуть ли не каждый. Ехать было всего десять минут, она вполне могла бы спуститься в метро, но у нее в конце концов был день рождения, поэтому она вызвала самую шикарную машину из тех, что оказались поблизости. Когда она забралась внутрь, водитель окинул взглядом ее расплывшееся на заднем сиденье его новенького «кадиллака» туловище, и Элис была уверена, что он приготовился к фонтану рвоты. Но его не будет.

Однако стоило такси отъехать, фонтан все-таки извергся. В сточную канаву. Тротуары были пусты. Дрожа, Элис принялась шарить в сумке в поисках ключей. Она всегда носила с собой ключи от отцовского дома, на всякий случай, но не заглядывала туда уже несколько недель. Она частенько забегала забрать почту и покормить Урсулу, но они платили девочке-соседке, чтобы та регулярно заходила накормить и погладить кошку, так что, если Элис случалось надолго пропасть, совесть ее не мучила.

Главный вход на территорию Помандер-уок выходил на Девяносто четвертую улицу, рядом с кованой калиткой висела табличка с фамилиями, напротив звонков. Туристы иногда куковали у этих ворот в ожидании, что их кто-нибудь впустит. Обычно это случалось в течение дня и не доставляло неудобств. Должно быть, Помандер-уок попал на какие-нибудь немецкие туристические сайты или в путеводители, потому что почти всегда туристы были из Германии; иногда мог затесаться какой-нибудь англичанин. Никто не звонил в звонок в три часа ночи. Смотритель не жил на территории, консьержа как такового тоже не было, был только привратник на полставки, который мог помочь достать что-нибудь из микроскопической кладовки, на которую была километровая очередь. Если ей не удастся найти ключи, она всегда может позвонить Джиму Романсу из двенадцатого, ближайшего к воротам дома. Если он не спит, ему, по крайней мере, не придется далеко идти, и у него тоже есть ключ от дома отца. Но перспектива разбудить щеголеватого восьмидесятилетнего вдовца, которого Элис знала с самого детства, была крайне непривлекательной. Одна мысль о том, чтобы явить ему пьяную и, скорее всего, еще липкую сторону своей личности, сильно удручала ее желудок, поэтому Элис прислонилась спиной к кованой двери и продолжила перепахивать содержимое своей сумки. Но стоило ей надавить своим весом на дверь, этот тяжеленный черный кованый монстр, о которого она один раз так зашибла лодыжку, что пришлось делать рентген, распахнулся настежь. «Господь милосердный, спасибо», – пробормотала Элис. У кого еще был ключ от ее бруклинской квартиры? Запасной лежал в офисе, но какой от этого толк? У ее хозяйки был ключ. У Мэтта был ключ, хотя он так ни разу и не воспользовался им, чтобы попасть в ее квартиру. Надо будет его забрать.

Элис вскарабкалась по ступенькам, ведущим в переулок, и постаралась поймать равновесие. Помандер всегда будет самым красивым местом из всех, где ей доводилось и доведется жить. Кукольные домики с почти что пряничными деталями точно вышли из рождественских фильмов, только с вездесущим нью-йоркским музыкальным сопровождением гудящих клаксонов и отбойных молотков. Поскольку на дворе уже стояла осень, народ повыставлял у дверей тыквы – красивые, с каких-нибудь ферм на севере штата, на которых слишком жалко вырезать рожицы. Эти появятся позже, ближе к Хэллоуину. В Помандере всегда было достаточно детей для веселого Хэллоуина – маленькие человечки шатались от одной двери к другой, пока взрослые, нацепив маски или смешные шляпы, попивали вино и сидр. У Леонарда было полно смешных шляп и несколько накладных усов, и Элис с отцом всегда от души в них резвились: и когда она была маленькой собирательницей сладостей, и когда стала слишком взрослой для этого и начала сама раздавать конфеты.

Ключи все никак не находились. Элис знала, что одно из окон в доме достаточно хлипкое и его можно легко открыть снаружи. Или же она могла просто подождать несколько часов до утра, и тогда Джим Романс или смотритель откроют ей дверь. Второй вариант был, пожалуй, лучше. Элис уже начала опускаться на крыльцо отцовского дома, когда ей на глаза попалась сторожка. Она была одной из любимых вотчин отца, он относился к ней так, как мужчины из пригородов относятся к своим гаражам. Леонард царственно хозяйствовал там, и в сторожке зачастую было куда чище, чем дома. Сторожка в равной степени принадлежала всем жителям Помандера; всем, кому могли понадобиться грунт, лопата для снега или что-то из инструментов, но Леонард любил ее больше всех и больше всех о ней заботился.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что сторожка почти пустая: в углу стояла метла, у стены лежало несколько запечатанных мешков с садовым грунтом, но в остальном крошечная хижина выглядела безупречно. Элис прикрыла за собой дверь и уселась на пол. Через несколько минут она откинулась на мешки с землей и подсунула под голову пакет с испачканным свитером. Почти сразу же она уснула, представляя себя маленьким крольчонком из книжки Ричарда Скарри, уютно устроившимся на зиму в своем дереве.

Глава 16

В комнате было темно, Элис почти слышала, как у нее скрипит все тело. Она открыла глаза и поморгала. Ей потребовалась пара секунд, чтобы понять, где она находится. Ночью она каким-то образом умудрилась проникнуть в дом и забралась в свою детскую кровать. Леонард был не из тех родителей, что переделывают детскую в склад для гантелей и тренажеров, но вместе с тем над вещами Элис он особо не трясся. Большинство были на месте, но как-то раз во время ежегодной генеральной уборки он без спроса сдал в макулатуру все ее журналы «Сасси» – ужасное преступление, от которого она все еще кипела. Она вытянула руки над головой, пока кончики пальцев не коснулись стены.

Ее тело в целом было в порядке, а вот во рту пересохло, да и головная боль уже весело неслась ей навстречу на всех парах. Не открывая глаз, Элис вытянула руку и пошарила по полу в поисках сумки и телефона. Вместо них ее пальцы нащупали плотный лохматый ковер, который едва ли хотя бы раз пылесосили, и захламленную прикроватную тумбочку.

– Зараза, – пробормотала Элис, садясь в кровати. Сумка должна быть где-то тут. Без телефона она понятия не имела, сколько сейчас времени. Очевидно, утро, хоть в комнате все еще темно. Задние части домов на Помандер-уок всегда пребывали в полумраке, особенно по утрам, а окно ее комнаты выходило на тылы больших зданий, занимавших другую часть квартала, изнанку городского пейзажа – сплошь пожарные лестницы и неприметные окна. Элис начала составлять в уме список кредиток, которые нужно будет заблокировать, если она не найдет кошелек, равно как и всех остальных вещей, которые придется заменить. Как оставить заявку в магазин «Эппл» для покупки нового телефона, если нет старого? Ее ноутбук остался дома. Элис вздохнула.

Она опустила ноги на пол и встала с кровати. Сейчас она покормит Урсулу и придумает, как попасть в метро без проездного. Где-то в доме однозначно завалялась пара долларов – хватит, чтобы добраться домой, – а ключ от квартиры есть у хозяйки. В комнате как будто ураган прошел: на полу высились горы скомканной одежды, как будто перед тем, как лечь в больницу, Леонард решил разобрать и повыкидывать вещи. Элис босыми ногами распихала одежду в стороны, расчищая путь к двери.

Она добрела до ванной и даже не стала утруждаться, чтобы закрыть дверь. Она присела на унитаз и закрыла глаза. В гостиной что-то стукнуло, а затем из коридора послышались шаги Урсулы. Ее маленькая черная мордочка мелькнула в дверном проеме, и в следующую секунду она уже терлась о ноги Элис.

– Хорошая киса, – сказала Элис. Только в этот момент она опустила глаза и обратила внимание на свое тело. На ней были шорты и огромная желтая футболка с логотипом магазина электроники «Безумный Эдди», стекавшая по коленкам. Ее бедра, даже приплюснутые сиденьем унитаза, казались такими худыми, как будто за ночь она каким-то образом умудрилась похудеть. Элис не помнила, что переодевалась, а даже если и так, она уже лет сто не видела эту желтую реликвию из детства. Она встала и натянула футболку, чтобы полюбоваться этой частичкой настоящей нью-йоркской истории. У нее в голове сразу же заиграла музыка из рекламы. Теперь она ни за что не оставит ее здесь. Урсула обернулась вокруг ее ноги, а затем ускакала – скорее всего, понеслась караулить ее возле миски. Элис услышала шум из другой комнаты – наверное, пришла соседка – нянька Урсулы. Элис спешно захлопнула дверь, чтобы не напугать девочку.

Ванная Леонарда напоминала капсулу времени. Может, он все так же ходил в тот старомодный магазин, или же современные бренды просто еще не добрались до Верхнего Вест-Сайда, но и зубная паста, и крем для бритья, и полотенца, когда-то бежевые, а теперь замызганно-серые – все выглядело в точности так же, как когда-то. Элис выдавила колбаску зубной пасты на палец и почистила зубы. Сплюнув пасту, она поплескала на лицо водой и вытерлась полотенцем.

– Уже выхожу! – крикнула она. – Это Элис!

С детьми, наверное, не так часто случаются сердечные приступы, но во времена ее детства в Помандере повсюду только и говорили, что об опасных незнакомцах, и она, как любая нормальная городская девчонка, всегда была готова лягаться и кусаться. В ответ прозвучала тишина, и Элис, расправив футболку, вышла в коридор. Она в конце концов взрослый человек, который работает с детьми, и может заговорить с кем угодно даже в детской пижаме.

Урсула восседала на своем любимом месте: на подоконнике, с той стороны, где располагался радиатор, ее черная шерсть подпекалась на солнышке. Она была самой древней кошкой в мире, никто точно не знал, сколько ей лет, но Элис дала бы ей двадцать пять. Или вечность. Урсула выглядела так же бодро, как обычно.

– Эй, доброе утро, – сказала Элис, сворачивая из коридора в кухню. – Надеюсь, я тебя не напугала.

– Ты не настолько страшная, – ответил ее отец.

Леонард Стерн сидел на своем месте за кухонным столом. Рядом с ним стояли чашка кофе, открытая банка кока-колы и тарелка с тостами и парой сваренных вкрутую яиц. Элис показалось, что еще она заметила печеньки «Орео». Часы на стене показывали семь утра. Леонард выглядел хорошо, он выглядел здоровым. Даже здоровее, чем он когда-либо выглядел на ее памяти. Он выглядел так, словно мог бы запросто обежать квартал по кругу, если бы захотел, просто шутки ради, как те отцы, что играют с детьми в догонялки или учат их кататься на коньках, даже учитывая, что он к таким не относился. Леонард выглядел как кинозвезда, как киношная версия себя – красивая, молодая и шустрая. Даже его волосы выглядели бойко: упругие каштановые локоны, в точности такие же, какими она их помнила. В какой момент он начал седеть? Элис не знала. Леонард поднял глаза и поймал ее взгляд. Взглянув на часы, он снова повернулся к ней и потряс головой. «А ты рано. С чистого листа! Мне нравится». Что происходит? Элис закрыла глаза. Может, у нее галлюцинации? Не исключено. Может, она напилась до такой степени, что даже спустя много часов все еще была пьянее, чем когда-либо в жизни, и поэтому ей теперь мерещится всякое. Может, ее отец умер, а это его призрак? Элис заплакала и прислонилась щекой к прохладной стене.

Отец отодвинулся от стола, встал и медленно направился к ней. Элис не сводила с него глаз; она боялась, что если моргнет, то он исчезнет.

– Что такое, именинница? – улыбнулся Леонард. У него были такие белые и ровные зубы. Она чувствовала, как он него пахнет кофе.

– Сегодня мой день рождения, – сказала Элис.

– Я знаю, что сегодня твой день рождения, – ответил Леонард. – Ты сто раз заставила меня посмотреть «Шестнадцать свечей»[8]8
  Американский комедийный фильм 1984 года, в котором все родственники забывают о шестнадцатилетии главной героини.


[Закрыть], чтобы я уж точно не забыл. Но все-таки парня на спортивной машине я тебе не куплю.

– Что? – переспросила она.

Где ее кошелек? Где телефон? Элис похлопала себя по бедрам, ища хоть что-то из своих вещей, что-то, что сможет все это объяснить. Она прижала к себе гигантскую футболку и нащупала свой плоский живот, свои тазобедренные косточки, свое тело.

– Тебе сегодня шестнадцать, дружок-пирожок. – Леонард потыкал ее бедро большим пальцем ноги. Он всегда был таким гибким? Он кучу лет не управлял своим телом с такой легкостью. Ощущения были в точности такие же, как когда она впервые за несколько лет встречала детей своих друзей, а они внезапно оказывались полноразмерными людьми, которые уже катаются на скейте и почти достают ей до плеча. Такие же, только наоборот. Отец всю жизнь был у нее перед глазами: сначала каждый день, потом каждую неделю. Не было никакого временного зазора, чтобы она смогла взглянуть на него свежим взглядом. Она видела каждый новый седой волос и, разумеется, не заметила, когда сместился баланс сил, когда их стало больше, чем темных. – Хочешь печеньки на завтрак?

Часть вторая

Глава 17

Элис стояла в дверном проеме своей спальни. Ее сердце исполняло кульбиты, которые сердцам вообще-то не положены, вроде перестука в ритме Глории Эстефан. Она очень хотела пойти и посидеть рядом с отцом, но для начала ей нужно было понять, жива ли она и жив ли он. Может, она спит? А может, ей и вправду шестнадцать, а не сорок, и она правда стоит в своей спальне в доме отца? Элис не могла решить, какой из этих вариантов был наименее привлекателен. Если она умерла, то, по крайней мере, это было не больно. Если она спит, то рано или поздно проснется. Если умер ее отец и ее тело так отреагировало на это потрясение – что ж, вполне логично. Однако самым логичным объяснением – не считая того, что ей просто снится охренительно реалистичный сон, – было то, что у Элис случился психоз и все это происходило у нее в голове. Если же она действительно перенеслась в прошлое и ее сорокалетнее сознание оказалось в шестнадцатилетнем теле; если на дворе действительно 1996 год, а она учится в старшей школе, то из этого вытекало несколько серьезных затруднений. Едва ли в ее детской комнате можно было отыскать ответы на эти вопросы, но в комнате девочки-подростка чего только не найдешь, так что все возможно. В конце концов, Элис выросла с двумя воображаемыми, путешествующими во времени братьями.

Она включила свет. Куча одежды, которую она отпихнула ногой, не была попыткой отца расхламить шкаф – то были горные вершины ее творения. Комната выглядела в точности так же, как помнила Элис, только хуже. Все внутри пропахло сигаретным дымом и резкими сладкими духами, которыми Элис пользовалась в старшей школе и колледже. Элис прикрыла за собой дверь и, осторожно переступая через горы одежды, добралась до кровати, той самой кровати, в которой проснулась.

Постельное белье в мелкий цветочек сбилось в ком, словно по поверхности ее односпальной кровати прошелся торнадо. Элис села и положила на колени свою мягчайшую подушку с узором из медвежат, скрытым под наволочкой. Комната была маленькая, и кровать занимала почти половину всего пространства. Стены покрывали вырезанные из журналов картинки – Элис непрерывно работала над этим коллажем с десяти лет, пока не уехала в колледж. Он напоминал какие-то психоделические обои: там Кортни Лав целуется с Куртом Кобейном на обложке «Сасси», там Джеймс Дин на колесе своего мотоцикла, там Моррисси без футболки, там Киану Ривз без футболки, а вон там Дрю Бэрримор без футболки – прикрывает грудь руками, в волосах торчат ромашки. Тут и там разноцветные отпечатки губ, потому что Элис вместо салфетки промакивала помаду обоями – «Любимец Нью-Йорка», «Изюм с ромом», «Вишня на снегу». Центральное место занимал огромный постер фильма «Реальность кусается», купленный за десять долларов в видеопрокате, все остальное было наклеено вокруг или поверх, так что осталось видно только лицо Вайноны Райдер. На голубом фоне виднелись слова: кино, доверие, работа. К ним Элис добавила собственные: школа, искусство, поцелуи. Какой-то начинающий граффитист оставил свой тег прямо на лице Бена Стиллера. Эндрю, школьный друг, – секунду спустя подсказала память. Почти каждый из ее школьных друзей в те времена считал себя граффити-художником, хотя большинство из них рисовали не на стенах подземки, а в блокнотах. Элис повернулась к прикроватной тумбочке и открыла маленький ветхий ящик: дневник, зажигалка, пачка «Ньюпорт Лайт», жестянка с леденцами, пара ручек, несколько резинок для волос, горстка монет, пачка фотографий. Ощущение было такое, будто она только что проснулась в музее, где сама же была единственным экспонатом. Все в ее комнате было таким же, каким было в ее шестнадцать лет.

Элис достала из ящика пачку фотографий. Насколько она помнила, это не были снимки какого-то определенного события: тут Сэм сидит на ее кровати; Сэм разговаривает по телефону-автомату у школы; снимки ее самой, сделанные в зеркало; черная дыра там, где не сработала вспышка; Томми в комнате отдыха в Бельведере прикрывает лицо руками. Она решила, что это Томми. Многие мальчишки в Бельведере одевались совершенно одинаково: огромные джинсы, футболки, которые могли запросто сойти за детские, будь они на три размера меньше. Элис услышала, как на кухне отец включил радио и начал мыть посуду.

– Я только в душ схожу, пап! – крикнула она.

На протяжении всех своих юных лет Элис считала себя обычной. Обычная внешность, обычные способности, обычное тело. Она рисовала лучше большинства людей, но ни черта не смыслила в математике. Когда на физкультуре их заставляли бегать, она периодически останавливалась и хваталась за бок. Конечно, Элис жаловалась на то, что стареет: отпускала самоуничижительные комментарии на днях рождения Эмили и тому подобное, ощущала возраст в пояснице и коленях, в морщинках у глаз, но в целом она чувствовала, что осталась такой же, какой была в юности. Но как же она ошибалась.

Элис встала перед зеркалом и поприветствовала себя поднятым вверх пальцем. Ее волосы, разделенные на прямой пробор, свисали ниже плеч. На подбородке зрел небольшой прыщик, грозивший прорваться на поверхность, но в остальном лицо Элис как будто сошло с полотна эпохи Возрождения: кожа гладкая и бархатистая, глаза огромные и сияющие. Карикатурно розовые яблочки щек.

– Да я просто, блин, ангелочек, – прошептала сама себе Элис. Она перевела взгляд на свой плоский живот. – Что со мной было не так?

У Элис перехватило дыхание. У изножья кровати валялся ее розовый кассетный плеер с торчащей антенной. Красная полоска на шкале показывала чуть за 100, если точнее – 100.3, жуткая радиостанция, которую она в детстве слушала чуть ли не каждый день. Она записала столько кассет с песнями для мальчишек, которые ей нравились, для мальчишек, о которых она не вспоминала десятилетиями; и для Томми Джоффи, и для Сэм, и еще для сотен других людей. В каждой песне был свой намек, и, учитывая, что половину составляли треки Мэрайи Кэри, намек совершенно непрозрачный. Потом плеер на какое-то время переехал жить в ванную, где его иногда любил послушать Леонард, но за последние лет десять он ни разу не попадался ей на глаза. Элис прижала устройство к груди, словно одного этого было достаточно, чтобы услышать каждую песню, которую когда-то любила.

Братья времени носились туда-сюда в пространстве и времени на своей машине. У Марти Макфлая был конденсатор потока, а у Билла и Теда – телефонная будка и Джордж Карлин. Красотке из «Чужестранки» нужно было просто забрести в какие-то развалины. У Дженны Ринк была какая-то волшебная пыль из родительского подвала. В «Родне» и «Жене путешественника во времени» перемещения просто происходили, внезапно и сами по себе. Элис перечисляла в уме все возможные сценарии. Что было в «Доме у озера»? Волшебный почтовый ящик? А Элис напилась и отключилась. Она сделала несколько глубоких вдохов, наблюдая, как надуваются и сдуваются ее щеки.

Под ногами она обнаружила еще один знакомый предмет: телефон в прозрачном пластмассовом корпусе с длинным витым проводом, который дотягивался до любого угла комнаты. Она получила его на свой пятнадцатый день рождения, его и собственную выделенную линию. Элис сползла на пол и пристроила аппарат у себя на коленях. Звуки гудков были такими знакомыми и успокаивающими, как кошачье мурчание. Ее пальцы бессознательно пробежали по кнопкам с номером Сэм. Номером ее розового телефона из ее розовой спальни в доме ее родителей. Было еще очень рано, и, если взрослая Сэм в это время уже кормит детей завтраком, подкупая мультиками, девчонка Сэм, скорее всего, еще спит лицом в подушку как убитая. Элис все равно набрала номер.

Сэм сняла трубку после пары гудков и простонала: «Чего?»

– Это Элис.

– Привет, Элис! Ну и зачем ты мне звонишь в такую срань? Что-то случилось? Ой, черт, у тебя же день рождения! – Сэм откашлялась. – С днем рожде-нья те-бя-я…

– Да-да, спасибо. Петь не обязательно. – Разговаривая, Элис наблюдала за своим отражением в зеркале. – Я просто хотела кое-что проверить. Ты можешь прийти? Когда ты встанешь? Или я могу прийти сама. Позвони мне, как встанешь, ладно? – Ее подбородок казался таким острым, что об него можно было порезаться. Почему Элис никогда не сочиняла оды своему подбородку, не фотографировала его и не писала маслом?

– Окей, старушка. Как скажешь. Люблю тебя.

Сэм положила трубку, и тогда Элис сделала то же самое. За стенкой ее гардеробной была ванная, и Элис услышала, как туда вошел Леонард и включил свет, вместе с которым загудела и вытяжка. Пошла вода, Леонард чистил зубы. Она не слышала, чтобы он закрывал за собой дверь, ту, с дешевым замком, – это был их единственный способ обозначить, что кому-то из них нужно побыть в одиночестве. Элис слушала, как отец почистил зубы, прополоскал рот, сплюнул и постучал щеткой о край раковины, прежде чем вернуть ее в стеклянный стакан, где она стукнулась о ее собственную щетку. Как давно она не слышала этих звуков: кофемолки, шебаршения в коридоре. Элис порылась в кучах вещей на полу и в гардеробной и в конце концов отыскала то, что, по крайней мере, нормально пахло.