Текст книги "По дорогам жизни и смерти"

Проблемы

Хорошо, когда окончен учебный год, выставлены годовые оценки, на улице – начало лета, а впереди – долгожданный отпуск. Теперь можно оглянуться и подумать, подытожить прожитое время.

Святое слово – отпуск! Свобода почти два месяца: никаких тетрадей, никаких планов: хочешь – иди в театр, хочешь в лес, где душа отдыхает от школьной озабоченности и чего-то недоделанного.

Татьяна Петровна уже уточнила в бухгалтерии, сколько она получит денег. «Как они там считают! – досадовала она, – получается меньше, чем месячная зарплата. Экономно, конечно, хватит на весь отпуск, а вот поехать куда-то – не выйдет». Была заветная мечта юности: увидеть Чёрное море и Дальний Восток. Но с тех пор, как у неё появился сын, мечта ушла куда-то на дно души и давно заглушена заботами о соках, апельсинах, ботиночках, колготках, штанишках и прочих насущных проблемах, которые ежедневно решают все матери мира. Брак оказался неудачным, разошлись, и теперь она решала всё сама. Путешествия казались ей романтической блажью и расточительством. Но в этом году её розовая мечта выплыла со дна души, покрытая тиной реальных забот, и требовала немедленного завершения. За зиму Ярик четыре раза болел воспалением лёгких, началась астма, и врачи советовали ехать к морю. Нужны деньги! А где их взять? Эврика! Пионерский лагерь – вот спасение. Месяц работаю, вместе со мной Ярик, отпускные сэкономлены и ещё денег получу в придачу. Можно на оставшееся время ехать к морю. Пока не поздно, надо бежать в Обком профсоюза!

Профсоюзный работник, солидный мужчина приятной наружности, спросил, где она работает, сказал, что место воспитателя есть, но надо пройти медицинский осмотр и выдал направление.

Три дня Татьяна Петровна ходила в санэпидстанцию: с раннего утра она стояла в очередях, двери открывались и закрывались, и за каждой – у неё что-нибудь брали для анализов. И хотя совсем недавно, весной, она сделала рентген, следов этого не оказалось. Пришлось делать заново. Последнее испытание – кабинет гинеколога и противостолбнячная прививка под лопатку.

Наконец, санитарная книжка – готова, болит лопатка, лихорадит, но это пройдёт. Главное – всё в порядке. Татьяна Петровна, успокоенная и довольная, шла в Обком профсоюза. Вот кабинет, где ей приятный мужчина дал направление на медосмотр. Она открыла дверь и весело поздоровалась.

– Принесла все справки. Пожалуйста, возьмите.

– Извините, но мы уже оформили человека.

Комок обиды сжал горло, но она не заплакала, повернулась, вышла и первый раз в жизни выругалась по-мужски, неприлично и грубо.

1973 год.

Вера Василевич
^{(повесть)}

Глава первая

Инструктор Обкома комсомола Вера Василевич возвращалась в Гомель из очередной командировки. Поезд пришёл в 4 утра. Выйдя на перрон, она полной грудью вдохнула свежий воздух, спать уже не хотелось. Народу от Калинкович мало, и ей удалось хорошо выспаться. Поджав ноги и по-солдатски завернувшись в пальто, Вера быстро засыпала на любой вокзальной скамейке и в любом вагоне. Это её единственное пальто, которое она носила зимой и осенью, из толстого коричневого ратина, и в самом деле напоминало солдатскую шинель. В модах ещё стойко держался стиль военного времени. Стянутое в талии, оно подчёркивало стройность фигуры. Белая пуховая шапочка-кубанка и белый ажурный шерстяной шарф освежали бледное миловидное личико, с тёмно-карими живыми глазами. Синие ботинки на небольшом каблуке, в руке – дорожный чемоданчик такого же цвета, в котором вмещалось едва ли не всё Верино имущество; его можно нести по любым дорогам, не утомив руку. Но среди пассажиров с котомками и мешками она выглядела довольно элегантно.

Идти на квартиру к хозяйке, будить её без надобности в столь ранний час Вера не захотела. Обком комсомола ещё закрыт, и она, не спеша, пошла по Комсомольской улице от вокзала к парку. Вера любила свой город, и каждый раз, возвращаясь из командировки, с радостью отмечала, как исчезают одна за другой руины и пустыри, оставленные войной. Всматриваясь в очертания улицы, Вера заметила с правой стороны на прежнем пустыре – леса новостройки, а рядом – уже почти восстановленный дом, на котором плакат призывал закончить объект к десятилетнему юбилею Победы над фашистской Германией.

И восстановленные дома, и леса новостройки, и этот плакат, и пахнущие весной молоденькие деревца вдоль улицы – всё возбуждало у Веры радостное настроение в преддверии чего-то нового и праздничного.

На востоке порозовело небо. Рождался новый день. Предрассветную тишину разрушали гулкие шаги первых прохожих. Тёплый ветерок приятно ласкал лицо, предвещая хорошую погоду. Крылатый восход всё шире распахивал над Сожем своё оперенье. Вера шла к реке прямо навстречу восходящему Солнцу. Но чувство острого восприятия мира, свойственное молодости, не мешало ей думать. К обеду должна быть написана справка-отчёт об итогах командировки. Павел Семёнович, первый секретарь Обкома комсомола, не любит общих фраз, ему нужны факты положительных явлений в жизни районной комсомольской организации, больше всего он требует широкого и полного освещения недостатков.

Каждый раз, инструктируя аппарат Обкома перед командировкой, подчёркивает: у комсомольского работника должна быть зоркость на хорошее и плохое. Без критического восприятия жизни не бывает движения вперёд. Это – закон диалектики. Справки-дифирамбы писались легко, а о недостатках писать труднее.

Первая часть отчёта у Веры сложилась ещё в дороге. По подготовке к посевной есть примеры ударной работы коллективов и отдельных комсомольцев. Но как только Вера доходила до недостатков – перед глазами вставал чистенький одноэтажный райцентр, детский дом, где она побывала, и энергичное интеллигентное лицо первого секретаря Райкома комсомола Александра Денисова. Было в нём что-то чапаевское. Подтянутый, подвижный и аккуратный, в офицерской форме без погон, с приветливой подкупающей улыбкой; он сразу располагал к себе собеседника. «Дельный парень», – думала о нём Вера.

До командировки в этот отдалённый Полесский район она знала его только по толковым выступлениям на пленумах. В райцентр Вера добиралась два дня: Сначала до Калинкович – поездом, потом до Мозыря – автобусом, там ночевала в гостинице, и только к вечеру добралась до места.

Зато работалось очень легко, она постоянно чувствовала взаимопонимание и помощь Денисова, хотя в колхозах находилась с инструктором райкома комсомола, черноглазой и по-цыгански смуглой Светланой Чепик. В первое утро пребывания в районе Денисов уже ждал её на крыльце Райкома комсомола.

– Здравствуй, Вера! Как доехала, устроилась как?

Это заботливое и простое обращение на «ты» послужило началом естественной и непринуждённой беседы.

– Что интересует инструктора Обкома комсомола?

– Участие комсомольцев в посевной, работа районной пионерской организации и, в первую очередь, детский дом.

– Да вот он рядом, в пятистах метрах отсюда, я как раз сам собирался туда идти.

Детский дом, в котором жили 60 воспитанников, длинное одноэтажное деревянное строение, выходил окнами на улицу и сливался с соседними избами. Маленький дворик, с дровяным складом и пищеблоком, со столярной и швейной мастерской, плотно утоптан детскими ногами. К дворику примыкал маленький сад с беседкой. Директриса уехала в Мозырь на базу, а в рабочей комнате пожилая воспитательница занималась с детьми, которые учились в школе во вторую смену. Трое дошколят, воспитывавшихся здесь со своими старшими сёстрами, сразу же увязались за Денисовым, не испытывая ни малейшего стеснения. Чувствовалось, что он бывает здесь часто; Александр знал всех детей по именам. Со двора прибежали улыбающиеся подростки, недавно вступившие в комсомол, и Денисов, как и при встрече с Верой, легко начал беседу. Они наперебой рассказывали о своей детдомовской жизни. Спальни не блистали казённой чистотой, топились печи, на которых побелка основательно вытерлась, кое-где небрежно заправлены постели. В одной из спален, забравшись по домашнему на кровать, сидела поджав ноги с книгой в руках голубоглазая девчушка, в домашнем фланелевом платье, с косичками, перевязанными голубыми кокетливыми бантиками. При появлении гостей девочка вскочила и смущённо поздоровалась.

– Что читаешь, Зина? А. Тургенев, «Первая любовь», «Ася». Хороший писатель. А уроки сделала?

– Ещё вчера.

– Ну, раз сделала, то читай, только почему не в рабочей комнате?

– А здесь лучше. Хочется побыть одной.

– Ну, ладно, читай. Только очень баловать себя мягким – не советую, – закончил беседу Денисов.

Почти до обеда Вера с Денисовым общались с детьми, пообещали им встречу с шефами и посоветовали подготовить концерт.

Материальная база детского дома не вызывала восторга, но в спальнях – тепло, питание – нормальное, у всех детей есть тёплая одежда, обувь в порядке, дети здоровы и выглядели жизнерадостными.

«Шефов у детского дома много, – говорил Денисов, возвращаясь в райком, – но им всегда надо напоминать, иногда через партийные органы.

Увидев мелькнувшую райкомовскую «Победу», Денисов предложил пойти в Райком партии. Это совпадало с планами Веры.

Первый секретарь встретил их приветливо, и то же ощущение естественности и простоты, как в общении с Денисовым, сразу определилось в беседе. Просторный кабинет, с длинным столом для заседаний, здесь не подавлял. В спокойном и доброжелательном голосе самого секретаря чувствовалось уважение и доверие к молодым людям. Вот почему Денисов с радостью заспешил в Райком партии. Прежде Вера не замечала у комсомольских работников искреннего желания бывать в кабинетах первых секретарей. Она и сама делала такие визиты по необходимости. Понятно, что и по-армейски подтянутый Александр Денисов, и Светлана Чепик, со своей беспредельной, чуточку наивной верой в человечество, и доброжелательная хозяйка гостиницы, и культурное обслуживание в чайной – всё что хорошее она увидела и узнала за эти несколько часов, всё шло от этого человека, с усталым лицом и проницательными умными серыми глазами.

«Кадры, умение подбирать их и работать с ними», – сделала про себя открытие Вера, слушая внимательно секретаря.

Самые главные шефы – леспромхоз и мебельная фабрика, находились за 40 километров от райцентра. Секретарь позвонил директору, а потом предложил Александру и Вере поехать на место, поговорить на собрании с людьми.

– Я думаю, они согласятся в нерабочее время сделать какую-то мебель для детского дома, сэкономленный материал подарить для столярной мастерской, собрать для детей подарки.

А ты, Александр, там одновременно проведёшь партийное собрание, пусть коммунисты решат, как помочь подшефному колхозу транспортом и людьми во время посевной.

– Да, трудновато придётся шефам, – заметил Денисов.

– Я, думаю, что вы, товарищи, справитесь.

И, действительно, Вера и Александр Денисов, справились с заданием. Через три недели намечалась встреча шефов с детьми детского дома. Потом, вплоть до отъезда в Гомель, Вера не видела Денисова. Он выполнял поручение Райкома партии и Райисполкома и не появлялся в райцентре. Да и Вера со Светланой Чепик месили по весенним дорогам грязь от одного колхоза к другому, от одной школы к другой. В каждом селе Вера читала лекцию о героях-комсомольцах, разработанную лекторской группой ОК ЛКСМБ. Посевная забирала много времени у сельских комсомольцев, и собрания начинались поздно, а кончались заполночь. Они беседовали с комсомольским и пионерским активом, проводили сборы отрядов и дружин, посещали уроки молодых учителей. Вера предпочитала уроки истории и литературы, а Светлана – биологии. Но больше времени они отдавали комсомольским организациям колхозов, встречались с комсомольцами и в поле, и на фермах. В послевоенные, трудные годы, как и всегда, комсомольцы являлись большой силой в народном хозяйстве.

Приезд шефов в детский дом стал праздником для детей. Вера пришла туда с утра. Дети готовили костюмы, старшие девочки заплетали первоклассницам косички, подметали, убирали – во всём чувствовалось оживление. Приехали шефы, двенадцать человек, привезли тумбочки, два шкафа, табуретки, подарки для детей. Денисов и Светлана Чепик присутствовать не смогли, находились в колхозах. Концерт в тесной рабочей комнатке не впечатлял, половина номеров шла под тра-ля-ля (квалифицированные музыкальные работники не хотели сюда ехать), но и шефы, и дети остались довольны. Когда детдомовцы пригласили гостей к специально для них накрытому столу, шефы, чувствуя себя героями, тут же добавили кое-что к скромному праздничному обеду. Вера смолчала, хотя подумала: «Ох, хитрый Денисов!» Потом шефы сфотографировались на память и уехали, а дети всё ещё обсуждали события дня, хрустя печеньем и конфетами.

При расставании с райкомовцами, Вере стало грустно. Она оценила блестящие качества руководителя и доброту Александра Денисова и привязалась всем сердцем к Светлане Чепик. И теперь, вспоминая их, улыбалась. И опять перед ней встала проблема: что же писать о недостатках? Александр Денисов – опытный руководитель, и после очередной отчётно-выборной конференции его забирали в аппарат Райкома партии. Писать о детском доме? Что?

И тут же Вера вспомнила другой детский дом, на высоком берегу Ипути, бывшее графское поместье. Туда она ездила вместе с инспектором ОблОНО по жалобе. Директора обвиняли в многожёнстве. В браке он состоял с одной, жил с ней на территории детского дома во флигеле. Молодая, внешне грубоватая, на две головы выше мужа, преподавала географию в школе, где учились детдомовцы. Прежняя его жена, воспитательница этого же детского дома, маленькая, приятная и ещё не старая женщина, жила в деревне в своём доме, имела от него троих детей. Кроме того, он воспитывал ещё одного сына. Мальчик носил фамилию отца, учился в десятом классе, отличник. Есть ли у него мать? Спрашивать неудобно. Директор официально женился дважды. По рассказам учителей школы, детям – и своим, и детдомовцам – он уделял много внимания, но строгость и требовательность приходилась не всем по вкусу, особенно работникам детского дома. Вера настроилась сразу против директора: «Развёл тут гарем, – говорила она инспектору детских домов, полной седеющей женщине, – надо же, такую милую жену с тремя детьми оставил, а женился на такой корове». Инспектор, много повидавшая на своём веку, возражала ей: «Эх ты, Вера, молодая ещё. К сожалению, далеко не все мужчины умеют заботиться не только о чужих детях, но и о своих. Другие даже не знают, где их дети. А он – хозяин, вон какой порядок вокруг».

С этим не согласиться – трудно, но она не сдавалась: «Вот и пускай работает председателем колхоза, а в детском доме ему нечего делать».

– Но он же по образованию – учитель, и детей воспитывает хорошо. А за свой развод он уже получил наказание. Его исключили из партии.

– Чёрт их разберёт, этих мужчин, – буркнула Вера.

Состояние детского дома и в правду говорило в пользу директора. Красивое двухэтажное здание с колоннами полукругом огибал большой ухоженный парк. В бывшей кучерской размещались мастерские. А внизу, под горой, почти у самого каменного забора, отделявшего детский дом от села, стояли две отличные фермы на кирпичном фундаменте. Детдомовцы имели свою свиноферму и коровник, своё поле и сенокос. Дети, в основном, сами вели хозяйство. Когда Вера шла по территории детского дома, три подростка, один из них директорский сын, косили в парке траву. Все дети работали в разных местах: кто на ферме, кто в поле, кто на кухне, у цветочных клумб. Занятые работой, они не реагировали на появление нового человека. В спальнях поддерживалась постоянная температура, чисто вымыты полы, почти по струнке заправлены постели. Днём спальни запирались на ключ. На время сна ботинки и туфли ставились в коридоре в линеечку так, чтобы прохудившуюся обувь видели воспитатель и директор. Детдомовцы носили добротную одежду. Утром, в любую погоду, дети без помощи старших проводили зарядку, каждый ответственный со своей группой. Комплекс упражнений выполнялся без капризов и возражений. Заботливо оборудованы рабочие комнаты, кружки работали по графику, имелись отличные музыкальные инструменты. За самодеятельность детский дом не раз получал грамоты, занимался этим воспитатель-музыкант.

Дети поражали деловитостью, болели редко, на лицах играл здоровый румянец, но излишняя замкнутость и серьёзность сразу бросалась в глаза.

«Что лучше? Или эта суровая деловитость, или теплота материально слабого Полесского детского дома? Ведь детский дом – это семья. А семьи бывают разные. Нельзя жизнь подогнать под линеечку», – размышляла Вера.

«Напишу всё, как есть, – наконец, решила она.

Между тем, солнце выкатилось из-за темневшей вдали полоски леса, и малиновый светящийся шарик повис над рекой. Вера восторженно ахнула: «Привязать бы его к ниточке и бежать, как бегала она когда-то до войны, в её другой жизни». Эта удивительная картина так переплеталась с её прежним детским счастьем, что Вера сжала кисть ладони, как будто и в самом деле держала этот шарик, и побежала вдоль реки. И ей казалось, что он летит над головой, где-то рядом, у плеча. Остановившись, она разжала поднятую ладонь, как бы отпуская его на волю, и он, переливаясь и сверкая, заполнил весь мир солнечным сиянием, поднимаясь всё выше и выше. Вера счастливо засмеялась, глянула – не смотрит ли кто, и, помахав солнцу рукой, направилась в Обком комсомола.

Уборщица уже закончила уборку. После долгого скитания по колхозам эта кабинетная чистота показалась вершиной домашнего уюта. В чемоданчике лежала и щётка, и расчёска, полотенце и мыло и зубная паста, и Вера с удовольствием открыла кран. С минуту она глядела на струйку воды, это чудо человеческой цивилизации, «сработанной ещё рабами Рима», а потом с наслаждением подставила своё лицо. «Как хорошо, – радовалась она, – а вечером – в баньку!»

Через полчаса Вера, опрятная и причёсанная, уже писала отчёт, радуясь встречам с товарищами, возвращавшихся из командировок.

Перед обедом, когда она дописывала последние строчки, содержавшие выводы, её вызвал первый секретарь Обкома комсомола.

– Что, Вера, написала справку?

– Написала.

– Ну, вот и хорошо Я с ней ознакомлюсь. А теперь послушай. Ты читала в «Чырвонай змене» статью о не выполнении закона о Всеобуче у нас в области?

– Это про баптиста-фанатика, который не пускает дочерей в школу?

– Так вот, «Чырвоная змена» просит о принятых мерах сообщить в редакцию. Значит, надо разобраться на месте и сделать всё, чтобы девочки учились. А ещё лучше забрать их в детский дом. В этом селе сильно влияние секты баптистов-евангелистов, действующей там ещё со времён фашистской оккупации. В воскресенье – Пасха, поэтому надо добраться туда в субботу и провести в колхозе комсомольский воскресник.

– Прощай, банька, прощай стирка, – печально подумала Вера, но возражать не стала, не потому что боялась начальства. Просто, она глубоко уважала Павла Семёновича, он лучше всех понимал идейные задачи областной комсомольской организации, был заботливым старшим товарищем и другом. И Вера очень дорожила его доверием.

– По пути зайдёшь в Райком комсомола, поинтересуйся, как готовится в районе воскресник. Ехать надо сегодня, это место далековато от райцентра. Задание ясно?

– Ясно.

– Желаю удачи.

Глава вторая

Вера едва успела к автобусу, а к вечеру добралась до райцентра. В райкоме она застала только первого секретаря Зборовского. Все члены бюро находились в колхозах, готовили воскресник. Секретаря задержало поручение Райкома партии, но утром он собирался в близлежащий колхоз. Узнав о цели приезда, предупредил: «Тяжёлое дело. Мы с ним столько возимся, и всё – безуспешно. Районный отдел народного образования обратился в суд с ходатайством о лишении этого гражданина родительских прав. На суд он не явился, но решение принято в пользу РайОНО. А забрать детей мы не можем. Он заперся и заявил, что зарубит первого, кто переступит порог. Козыряет гражданским правом на вероисповедание».

– Но и закона нет измываться над детьми, не пускать их в школу.

– Так-то оно так. Только от такого фанатика можно всего ожидать. Раньше он состоял в баптистской секте, а потом разошёлся с ними. Баптист-одиночка, фанатичен до безумия. Комсомольская организация в колхозе малочисленна; комсорг, она же избачка, пока мало преуспела в пропагандистской работе. А колхоз там крепкий, миллионер, председатель колхоза – Герой Социалистического Труда.

Сегодня отправляться туда – не стоит; машина из колхоза вряд ли будет – посевная, а на ночь идти 15 километров по незнакомой дороге я Вам не советую. Завтра с утра пойдёте и к обеду доберётесь.

Переночевав в гостинице и позавтракав в чайной, Вера Василевич вышла из райцентра. Идти – не трудно: снег уже растаял, влажные поля, простираясь до горизонта, под солнечными лучами благоухали бодрящим весенним ароматом земли, и рождали под жизнерадостные крики грачей и щебет скворцов лёгкие думы. Позади осталась деревня и два посёлка. Значит, по карте района, уже начинались угодья колхоза, куда Вера держала путь. Это было и так понятно. По сторонам дороги лежали поля, тщательно подготовленные к пахоте. Аккуратно вывезенные органические удобрения пунктирными линиями уходили к краю поля, собирая стаи птиц. Вдали показалось село. Дорога рассекала его надвое. Даже с задворок оно выглядело опрятным и светлым из-за множества свежесрубленных, добротных изб. И лишь с левой стороны, почти у края дороги чернела, не то баня, не то изба на заброшенном огороде. Похоже – жильё, только странно: никаких хозяйственных построек, без которых не мыслима деревенская жизнь. Нет даже маленького сарайчика для дров и сельскохозяйственного инвентаря. Из ограды, берегущей крестьянский труд от блудливой коровы или козы, остались только полусгнившие, почерневшие столбы. Окошки без занавесок чернотой глядели в поле. Вряд ли здесь кто мог жить. И всё же Вера почувствовала, как чувствует человек даже затылком, чужой пристальный взгляд. Кто-то наблюдает за ней! На мгновение ей стало жутко. Но она тут же подавила это чувство: «Какая чушь!» – и вошла по дороге в село.

Дорога привела её прямо на колхозный двор. В правлении был только дежурный, худенький мальчишечка, лет шестнадцати, в выцветшей фуражке, сползавшей на лоб, в старом не по размеру пиджаке и больших сапогах, обильно смазанных дёгтем. Держался он солидно и с достоинством.

– Добрый день!

– День добрый!

– Я из Обкома комсомола. Где я могу найти секретаря комсомольской организации, вашего избача?

– Скоро тут будя. У вакно убачыця. Книги пераносить со старой хаты-чытальни у новую.

Из окна виднелось строение, на которое Вера ещё во дворе обратила внимание.

– Я смотрю: вы много строите. Правление недавно построено, рядом изба-читальня новая, и домов в деревне много новых, хозяйство хорошее. Недаром у вас председатель – Герой.

– Герой! – иронически протянул дежурный. – Як закрутить матам, дык не тольки люди, быки пужаются».

Это неожиданное заявление смутило Веру и, не зная, что ответить, она, посмотрев в угол, где стоял бак с водой, сказала: «О, у вас здесь водички можно попить, – взяла кружку, прикреплённую к баку цепочкой, открыла кран, выпила пару глотков, поблагодарила: «Спасибо. Вкусная вода, и глядя в окно, продолжила, – Вон та девушка, со стопкой книг, – избачка?»

– Яна.

– До свидания. Я на улице её встречу.

И инструктор Обкома комсомола вышла из правления. Избачка, румяная девушка в голубой косынке и лёгком пальто бутылочного цвета, заметила незнакомку и приостановилась.

– Здравствуйте! Я к Вам из Обкома комсомола. Где мы можем побеседовать?

– Зайдём в избу-читальню, только она ещё не достроена.

В первом просторном помещении, куда они вошли, предназначенном для массовых мероприятий ещё не было полов, но библиотека уже отражала свет свежевыструганных досок. Книжные полки ещё не изготовили, и избачка складывала их стопками прямо на пол. Остро пахло сырой древесиной.

– Я сюда пока только книги переношу, а работа проводится в старой избе-читальне, которую сельсовет снимает. Здесь, как видите, ни полов, ни печей.

По расстроенному лицу девушки Вера Василевич поняла, что её появление – не желательно. Ясно, воскресник они не собирались проводить, и инструктор Обкома в упор спросила: «Ну, как к воскреснику подготовились?»

– А с кем проводить? У нас вместе со мной, учётчицей и счетоводом – всего одиннадцать человек.

– На такое большое село – всего одиннадцать человек?

Комсорг виновато молчала, поправляя выбившиеся из-под шёлковой косынки пряди волос.

– Будем проводить с теми, кто есть, а сейчас пойдём к председателю, пусть определит участок работ.

При упоминании о председателе лицо девушки сморщилось, будто тень пробежала по лицу, серые глаза потемнели, губы вздрогнули: «Где его сейчас найдёшь? Может, он в поле или на ферме, а может, в посёлке, в третьей бригаде. Вечером только в правлении появится».

– Помогает председатель?

– Матами так перекроет, что сбежишь за село.

«Ещё одна жертва председательского гнева», – подумала Вера.

– А что ж, его одёрнуть никто не может?

– Самодур он, никого не понимает, что хочет, то и делает, кто его одёрнет? Он – Герой!

– Ну и что ж, что Герой? Ведь колхозники его сами председателем выбрали.

– Хозяин он хороший – вот и выбрали.

– А ты не бойся! Если что, пристыди его. Что он тебе сделает? – проговорила Вера, а сама подумала: «Встреча с председателем не сулит ничего приятного».

И представила его толстым, краснощёким, с грубым высокомерным взглядом, как у китайского мандарина. Чувство страха перед такими председателями не убила у неё даже комсомольская работа. Она легко входила в кабинеты Обкома партии, беседы с умными партийными работниками доставляли удовольствие, а встречи с председателями колхозов вызывали неприятное чувство. Деревенские парни, вдоволь наголодавшиеся и хорошо потрудившиеся за время войны, теперь больше работая головой и утоляя многолетний голод доброй едой, толстели от нарушения обмена веществ. Окончательный облик языческого бога довершал свежий воздух и привычка руководить людьми. На Веру, хрупкую и бледнолицую, председатели смотрели, как ей казалось, пренебрежительно, с чувством явного превосходства. Решить вопрос о воскреснике, не встретившись с председателем, нельзя.

– Послушай, тебя как зовут?

– Соня Журавлёва.

– Знаешь, Соня, зови меня на «ты» и расскажи мне о баптисте, который не пускает детей в школу, и отведи меня к нему.

– Пойдём. По дороге расскажу. В колхозе не работает, имеет троих детей, двух дочерей и двухлетнего сына. К людям их не выпускает, сидит в хате без воздуха. Сам из дома выходит только ночью.

– А чем они живут?

– Жена – колхозница, вот тем и живут. Только она полностью под его влиянием. Ничего ты от него не добьёшься. Он никого в хату не впускает. Девочки, Надя – пятнадцати лет и Вера – четырнадцати лет, ни одного дня в школу не ходили. Так, наверное, убогими и останутся; даже маленького сына не щадят.

– А что же школа, учителя, не пытались его как-то убедить?

– Убеждали, убеждали и выдохлись. Он с представителями власти разговаривает только через окно. Проделал в окне ящичек, как в кассе кинотеатра, и так разговаривает. Если извещение принесут, выдвинет ящичек, бумагу возьмёт и снова захлопнет. Через окно и жировки из сельсовета оплачивает. Вот и весь разговор.

Они шли той же дорогой, по которой Вера пришла из городского посёлка.

– Вот здесь, – указала Соня на то странное строение, которое поразило Веру при входе в село. – Идите одна, а я в хату рядом зайду; здесь комсомолец живёт.

Соня, не переходя на противоположную сторону, обошла злополучное место.

Продуваемое всеми ветрами, словно оторванная от деревни, изба сиротливо чернела на задворках. Вера шла к убогому жилищу, как к старому забытому кладбищу. Вблизи оно выглядело ещё безобразнее: крыша прогнила, всё почернело, казалось, хата вот-вот рухнет от бесхозяйственности. На усадьбе ни одной вскопанной грядки, ни одного куста – полное запустение. Три подслеповатых окошка: одно – на улицу, два – в поле. На окнах не белели, как принято в крестьянских домах, накрахмаленные занавески. В хате – темно, а на улице светило солнце, и в окошках никого не видно. Будто вымерло всё. Вера постучала в старую дощатую дверь – на стук никто не отозвался; но она настойчиво продолжала стучать. И вдруг, как будто рядом, Вера услышала глухой голос. Глянула в окно – и обомлела от ужаса. У окна, упираясь головой в потолок, стоял мертвец, губы его открылись, и Вера отчётливо услышала: «Что надо?» Теперь она поняла, что это – хозяин жилья, и постаралась справиться со своим нелепым состоянием.

– Я хочу с Вами побеседовать. Откройте дверь.

– Незачем.

– Скажите, почему Вы нарушаете Закон о Всеобуче, не пускаете детей в школу?

– Я сам их учу.

Обдумывая ответ, Вера между тем внимательно вглядывалась во внутрь хаты; через окно она видела почти всё жильё, кроме правого угла: против окна – печь, за печкой, вместо кровати, – грубо сколоченные нары, на них лежало сено и какое-то старое тряпьё; рядом с нарами у окна, выходившего на улицу, стоял почерневший стол, без скатерти, упиравшийся в правый угол, на видимом краю которого лежала толстая, старинная книга, очевидно «Библия» или «Евангелие». На полу сидел двухлетний ребёнок; поводя глазками то на отца, то на правый угол, куда забились, Вера невидимо это чувствовала, ещё две испуганные души. Она всё пристальнее рассматривала главу этого странного семейства. Необычайно высокий, рост – метра 2 или больше, в послевоенной Белоруссии такие не встречались, лет сорока, одетый в грубую льняную рубашку, белого цвета и такие же штаны. Вместо сапог на ногах – толсто намотаны какие-то тряпки, даже лаптей нет.

«Вот так, когда люди спят, он ночью выходит на прогулку», – подумала Вера. Тщательно выбритый, лицо без единой морщинки. Черты правильны и красивы, с какой-то таинственностью, которая, как печать, остаётся на лицах многих покойников. Светло-русый и светлоглазый, с высоким лбом, о котором можно сказать – чело, и изящные руки, с длинными тонкими пальцами, какие бывают у художников и скрипачей.

И весь словно подёрнут серовато-зелёным налётом тлена и смерти.

«А руки-то, руки! Большая роскошь для сельской жизни. При таких-то руках под матерщину председателя колхоза ковыряться в земле гордыня не позволяет. А в город без сапог не доберёшься, да и там работать надо. Вот и юродствует», – разгадала Вера.

И она снова заговорила: «Ведь дети не могут жить так, оторванные от всего мира. Вы живьём загоняете их в могилу. Как они будут жить, когда станут взрослыми? Вы не в состоянии позаботиться о них, так отдайте государству, оно их накормит, оденет и даст путёвку в жизнь».