Текст книги "Аз воздам"

ГЛАВА VI
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Сэр Перси со всей эксцентричной пышностью, какую только могла предписывать мода того времени, низко поклонился.

С момента, как увидел в дверях эту юную особу, он не промолвил ни слова.

Так же бесшумно, как и появилась, Джульетта выскользнула из комнаты, оставив после себя аромат полевых цветов, собранных ею во время прогулки.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Деруледе запер ящик стола и опустил ключ в карман.

– Быть может, мы теперь присоединимся к моей матушке, дорогой Блейкни? – спросил он, направляясь к двери.

– Был бы рад засвидетельствовать ей мое почтение, – галантно отозвался сэр Перси, – но… Прежде чем мы окончательно закроем тему, я хотел бы все-таки просмотреть бумаги. Раз уж я согласился обдумать ваше предложение, то и отношение к ним у меня теперь несколько иное. И я хотел бы высказать вам свое мнение по поводу всего этого.

Деруледе пристально посмотрел на друга.

– Естественно, – наконец ответил он, возвращаясь обратно к столу. – Я подожду, пока вы просмотрите их.

– О, только не сегодня, дружище, – со смехом остановил его сэр Перси. – Час поздний, да и матушка ваша уже беспокоится. А с бумагами, уверяю вас, ничего не случится, если вы их доверите мне.

Деруледе, казалось, заколебался. Блейкни говорил, по своему обыкновению, весьма легкомысленно, и теперь, в ожидании ответа, сосредоточенно поправлял жилет.

– Что, вы не доверяете мне? – игриво усмехнулся сэр Перси. – Я показался вам слишком равнодушным на этот раз?

– Нет, это здесь ни при чем, Блейкни, – наконец отозвался Деруледе. – Недоверие сидит не во мне, а в вас.

– Черт! – начал сэр Перси.

– Нет, нет, объяснять не надо. Я все понимаю и очень ценю вашу дружбу, но… Неужели вы не понимаете, что недоверием своим оскорбляете самого достойного из Божьих ангелов, когда-либо ступавших по нашей грешной земле?

– Ого, ничего себе, дружище Деруледе! Однако вы, несмотря на то что всегда были весьма равнодушны к женскому полу, теперь, по-моему, влюблены.

– Увы, влюблен, безумно и слепо, – вздохнул Деруледе. – И, боюсь, безнадежно…

– Почему безнадежно?

– Она – дочь покойного герцога де Марни, роялиста до мозга костей…

– То-то вы теперь так переполнены симпатиями к королеве!

– Нет, мой друг, вы не правы. Я занялся бы спасением королевы даже если бы никогда не встретил Джульетту. Так что, видите – ваши подозрения безосновательны.

– А разве они у меня были?

– Не отрицайте. Вы только что советовали мне сжечь бумаги, называя их бесполезными и опасными, а теперь…

– Но я и продолжаю считать их таковыми и хочу прочитать их лишь для того, чтобы придать больше веса моим аргументам.

– Если я их сейчас отдам вам, то тем самым выкажу ей недоверие.

– Вы сумасшедший идеалист, мой дорогой Деруледе.

– Тут уже ничего не поделаешь. Я три недели живу с ней под одной крышей, и лишь теперь начал понимать, что такое святость.

– Но лишь тогда, когда вы поймете, что ваш идол ступает ногами по земле, вы получите настоящий урок любви, – серьезно заметил Блейкни. – Разве это любовь – обожать святую на небесах, до которой вы даже не решаетесь дотронуться, которая парит над вами, как облако, и убегает даже от вашего взгляда? Любить – это значит чувствовать себя неразрывно связанным с другим существом, быть равным с ним, как в грехах, так и в добродетели. Любить – это значит заключать в объятия женщину, чувствуя при этом, что она живет и дышит так же, страдает так же, думает так же, любит так же и, более того, – так же грешит. Ваша лжесвятая, стоящая в нише, не женщина, если она не страдала, и еще более не женщина, если не грешила. Падайте на колени перед своим идолом, если вам так угодно, но затем стащите ее оттуда, ибо единственный уровень, которого она действительно сможет когда-нибудь достичь, – это ваше сердце.

Вся речь была пронизана каким-то магнетизмом. Этот роскошно одетый фат на самом деле оказался апостолом великой любви. История его собственной глубокой любви к женщине, однажды так сильно оскорбившей его, казалось, ясно читалась на сильном лице, сменившем теперь ленивое выражение на одухотворенную страстность.

Деруледе, похоже, передался его магнетизм, и депутат не обиделся на легкие намеки в адрес той, которую бесконечно обожал.

У него, мечтателя и идеалиста, занятого социальными проблемами огромной страны, до сих пор не было времени на сладкие уроки любви, которыми природа одаряет своих избранников. И Джульетта представлялась ему воплощением самых фантастических грез.

Однако слова Блейкни впервые, пожалуй, пробудили в нем желание чего-то большего, чем просто преклонение и обожание, чего-то более земного и более решительного.

– Не пора ли нам присоединиться к дамам? – нарушил наконец несколько затянувшуюся паузу сэр Перси. – Вы, конечно же, теперь оставите эти бумаги в столе. Затем передадите их вашей святой, рассказав ей лучше все, чем ничего, и если вашей небожительнице однажды все же придет срок спуститься на землю, то, прошу вас, не лишайте меня радости оказаться свидетелем вашего счастья.

– Вы все еще не верите, Блейкни. Но если вы скажете еще хотя бы одно слово, я тотчас же отдам эти бумаги мадемуазель де Марни для сохранения.

ГЛАВА VII
АННА МИ

Когда Блейкни вышел на улицу, кто-то осторожно тронул его за рукав.

– Месье, – робко обратилась к нему закутанная в платок до бровей Анна Ми, – не сочтите меня слишком назойливой. Мне нужно всего пять минут…

Он посмотрел на уродливую фигуру девушки, на ее детское беспомощное лицо и мягко ответил:

– Конечно, мадемуазель. Вы окажете мне честь. Прошу вас, располагайте мною. Жаль только, эта улица – не самое удобное место для приватных бесед. Быть может, мы попробуем выбрать более удобное место?

Блейкни провел девушку по направлению к Люксембургскому саду, который еще совсем недавно служил местом развлечений французских королей, а ныне был превращен в огромный литейный двор, на котором отливали пушки для республики.

Повсюду были развешаны плакаты: «Народ Франции, вооружайся!» Франция и в самом деле была в опасности: с севера угрожала Англия, с востока Австрия и Пруссия – и над тулонским Арсеналом развевался флаг адмирала Гуда.

Сад был переполнен беспрерывно чертыхающимися людьми, и от тяжелого дымного чада невозможно было дышать.

Блейкни отвел перепуганную Анну Ми подальше от этих толп к площади Сен-Мишель, где было поспокойнее.

– Как они изменились, эти люди! Какими стали ужасными, – с дрожью в голосе сказала она.

– Я думаю, что нам лучше не останавливаться, – предложил Блейкни, – и, кроме того, будет гораздо лучше, если вы перестанете прятать лицо. Вы хотели говорить со мной о Поле Деруледе? – продолжил он, заметив, что девушка никак не решается начать. – Вы же знаете – он мой друг.

– Да. И именно поэтому я хотела бы задать вам один вопрос.

– Какой?

– Кто такая Джульетта де Марни? И зачем ей понадобилось проникнуть в дом Поля?

– Так она там не случайно?

– Да. Я видела всю эту сцену с балкона. Поначалу я подумала, что она просто очень глупа. Но позднее я вдруг поняла, что она специально спровоцировала эту толпу и именно у дверей нашего дома. Она рассчитывала на его благородство, прекрасно зная, что он заступится за нее.

Анна Ми говорила теперь быстро и возбужденно, отбросив всякую застенчивость.

– Хорошо. И что дальше?

– И вот она уже сколько времени живет в нашем доме и все не уходит и не уходит, день за днем. Почему она не уедет? Ей опасно оставаться во Франции, ведь она принадлежит к самому ненавистному для всех здесь классу. Поль несколько раз предлагал ей уехать в Англию. С ее стороны это было бы намного благоразумнее. Но она все остается и остается. Почему?

– Возможно, потому…

– Что она любит его? – горячо подхватила Анна Ми. – Нет, нет, она не любит его. Наконец, о… Я и сама порой не знаю. Когда он приходит, ее глаза вспыхивают, а когда его нет, она грустит. А когда готовится выйти к обеду, то очень много времени тратит на туалет… Но если это любовь, то любовь какая-то странная, не женская. Любовь, которая не может принести ничего хорошего…

– Почему вы так думаете?

– Не знаю. Но мне так кажется.

– Боюсь, что вы все-таки ошибаетесь.

– Почему?

– Потому что вас ослепила ваша собственная любовь к Полю Деруледе… О, простите, мадемуазель. Но вы сами искали этого разговора. Я ранил вас. Но я очень хочу, чтобы вы знали, как велика моя симпатия к вам и как велико мое желание хотя бы чем-то помочь вам.

– У меня есть только одна просьба, месье.

– Прошу вас, располагайте мной.

– Вы друг Поля. Предупредите его, что присутствие этой женщины в доме опасно.

– Он не послушает меня.

– О, мужчины всегда прислушиваются друг к другу.

– За исключением одного предмета – когда речь идет о любимой женщине.

Твердым, уверенным голосом Блейкни сказал последние слова, стараясь смягчить их. Ему было глубоко жаль эту бедную горбунью, но он знал, что в настоящий момент все-таки более милосердным будет – сказать правду.

– Так вы думаете, что он любит ее?

– Уверен.

– А она?

– За нее говорить не берусь. Здесь я скорее доверился бы вашей интуиции.

– Она лжет, говорю вам. Она замышляет предательство.

– В таком случае, нам остается только ждать.

– Ждать?!

– И все это время быть внимательными Хотите, я поручусь своим словом в том, что во все это время Полю никакого вреда причинено не будет?

– Лучше пообещайте мне, что избавите его от этой женщины.

– Нет. Увы. Это выше моих сил. Человек, подобный Полю Деруледе, любит однажды и навсегда.

Анна Ми прикусила губу. Видя, как горько она разочарована, сэр Перси мягко продолжил:

– Я попросил бы вас внимательно наблюдать за Полем в ближайшее время. Думаю, что благодаря такому другу, как вы, он избежит многих опасностей.

– Хорошо, – тихо ответила она.

Он проводил ее обратно к дому и поклонился ей на прощание так, как поклонился бы самой благородной леди в своей стране. Девушка открыла дверь и на лестнице столкнулась с Деруледе.

– Анна Ми! – радостно воскликнул тот – Я не находил себе покоя с тех пор, как узнал, что ты ушла так поздно и одна!

– Но как ты узнал, что меня нет дома?

– Мадемуазель де Марни постучала ко мне в комнату с час тому назад. Она ходила к тебе и, узнав, что тебя нет, пришла предупредить меня. Я не спрашиваю, где ты была, но в другой раз помни, что улицы Парижа небезопасны, и те, кто тебя любит, не могут не беспокоиться о тебе. Разве ты не могла сказать мне? Я проводил бы тебя.

– Я должна была идти одна: мне было необходимо переговорить с сэром Перси наедине.

– С Блейкни! – воскликнул Деруледе. – Но чего же ты от него хотела?

Не привыкшая лгать, Анна Ми открыла Полю все опасения: «Ты доверяешь людям, не заслуживающим твоего доверия!» – твердила она. Поль мрачно хмурился и кусал губы, удерживаясь от слов, которые могли бы обидеть кузину.

– Но разве сэр Перси принадлежит к тем людям, которым я не должен доверять? – как бы не понимая, спросил он наконец.

– Нет, – ответила Анна Ми.

– В таком случае, дитя, тебе нечего беспокоиться. Сэр Перси – единственный из всех близких мне людей, которого ты мало знаешь. Остальные достойны полного твоего доверия… и любви, – многозначительно прибавил он.

Анна Ми увидела, что Деруледе понял ее, и почувствовала жгучий стыд за свой поступок. Она отдала бы полжизни за то, чтобы Поль не узнал о ее ревности. Она надеялась, что он, по крайней мере, не догадывается о ее любви к нему.

Поспешно пожелав ему спокойной ночи, она заперлась в своей комнате, одна со своими грустными думами.

ГЛАВА VIII
«МНЕ ОТМЩЕНИЕ…»

В этот вечер Джульетта долго молилась перед тем, как лечь спать. Чем труднее становилась стоящая перед ней задача, тем яснее ей казалось, что сам Бог указывает способ мести. Недаром услышала она сегодня разговор между сэром Перси и Деруледе; ведь в эту эпоху малейшее подозрение стоило людям жизни. Ее личные чувства должны молчать, она прежде всего обязана выполнить долг перед отцом и Богом.

Она слышала, как Деруледе разговаривал на площадке с Анной Ми, и ей стало жаль и эту девушку, и добрую старушку; обе были так добры к ней и… будут так жестоко наказаны!

Едва занялся день, как Джульетта, наскоро одевшись, села за письменный стол. Это была уже не прежняя Джульетта, не ребенок, но страждущая, заблуждающаяся душа, готовая на большое преступление из-за ложной идеи! Твердой рукой написала она донос на гражданина Деруледе, до сих пор хранящийся во французских архивах. В музее Карнавале он хранится под стеклом, но пожелтевшая от времени бумага и выцветшие чернила ничего не говорят о душевной драме юного автора этого исторического документа.

«Представителям народа, заседающим в Национальном конвенте.

Вы доверяете гражданину депутату Полю Деруледе, но он изменил Республике. Он занят планами освобождения Марии Антуанетты, вдовы изменника Людовика Капета. Спешите, представители народа! Улики измены – планы и бумаги – пока еще находятся в доме гражданина депутата Деруледе. Это донесение сделано лицом, которому известно все. 23 фрюктидора I года».

Написав донос, Джульетта внимательно прочла его, сделав несколько поправок, которые и до сих пор видны в документе, и, накинув темную мантилью, осторожно вышла из дома и направилась к реке.

На улицах уже началось движение. Позади Джульетты, в Люксембургских садах и вдоль противоположного берега Сены, кузнецы уже принялись за работу, изготовляя оружие. Никто не задерживал виконтессы: по утрам женщины и дети стремились к палаткам Тюильри, где щипали корпию и изготавливали бинты и вещи для солдат. На стенах почти всех домов красовались патриотические слова: «Свобода, равенство и братство». Более дипломатичные хозяева ограничивались плакатами, гласившими: «Республика, единая и неделимая». На стенах Лувра, дворца великих королей, представителями республики был вывешен «Закон о подозрительных», а под ним стоял огромный ящик с щелью в крышке.

Вынув свой пакет, Джульетта твердой рукой опустила его в ящик. Теперь уже ни ее собственные мольбы и слезы, ни даже чудо не могли спасти Деруледе от суда и… гильотины.

Джульетта направилась к своему временному дому, где уже не могла более оставаться. Надо уехать сегодня же! Она прекрасно понимала, что не имеет права есть хлеб человека, которого предала.

Зайдя в ближайшую лавку, она спросила молока и хлеба. Женщина, подававшая ей, смотрела с изумлением и любопытством; Джульетта была так взволнована, что походила на помешанную, хотя все еще не сознавала неблагородности своего поступка и не чувствовала раскаяния и угрызений совести. Все это еще ждало ее впереди.

Под предлогом головной боли Джульетта не выходила из своей комнаты. Вид милой, внимательной к ней Анны Ми терзал ее душу. Малейший шум в доме заставлял ее вздрагивать от мысли, что сейчас совершится то ужасное, чему она сама была причиной.

О Деруледе она старалась не думать. До сих пор ей не приходило на ум разобраться в своих чувствах к нему. Скорее, она его ненавидела; ведь это он вторгся в ее жизнь, лишив любимого брата и отравив последние дни жизни ее отца. А тяжелее всего было то, что благодаря ему она сделалась слепым орудием судьбы. Ей больше не хотелось связывать свой поступок с волею Божьей – это была судьба, безжалостная языческая судьба, с которой она не в силах бороться.

Молчание и одиночество становились невыносимыми. Джульетта позвала Петронеллу и приказала ей укладываться, объяснив удивленной старушке, что они сегодня же должны отправиться в Англию. Надо было добыть денег и два паспорта, и Джульетта, накинув мантилью и капюшон, поспешила к Блейкни, единственному человеку, который мог помочь ей в этом нелегком деле.

В доме было тихо. Только из кухни доносился грустный голосок Анны Ми, напевавшей:

 
– De ta tige détaché
Pauvre feuille de'ssechée OÙ vas-tu?
– Je vais où va toute chose
Où va la feuille de rose Etla feuille de laurier…[11]11
  – Бедный листик увядший,
  От ветки отпавший.
  Ты куда?
  – Я туда, куда всё
  Легкий ветер несет —
  И роз лепестки и лавры… (Пер. с фр. В. Холодного)


[Закрыть]
 

Джульетта приостановилась. Ей стало нестерпимо жаль эту бедную, одинокую девушку. Что будет с ней без крова, без друзей? Совесть заговорила в ее душе. С сегодняшнего утра она лишилась душевного покоя, а впереди – одиночество с вечным сознанием совершенного греха, искупить который не хватит целой жизни.

– Джульетта! – прозвучало за ее спиной. Виконтесса быстро поднялась с колен, вытерла глаза и устыдилась своей слабости. Это – Поль… он не должен знать, что она страдает.

– Вы уходите? – спросил Деруледе.

– Да, у меня есть небольшое дело.

– Не могу ли я попросить вас зайти на минутку в мой кабинет, если ваше дело не очень срочное?

– Оно очень срочное, гражданин Деруледе, однако после своего возвращения я, может быть…

– Но я сейчас должен оставить этот дом, мадемуазель, и мне хотелось бы проститься с вами.

Деруледе посторонился, давая ей пройти. В его голосе не было ни малейшего упрека, и это успокоило Джульетту. Она вошла в комнату Деруледе, выдававшую в хозяине энергичного, делового человека. На полу стоял чемодан, уже совершенно завязанный. На нем лежал кожаный портфель для писем и бумаг с маленьким стальным замком. Этот предмет приковал внимание Джульетты. Очевидно, в нем-то и находились документы, о которых Деруледе говорил накануне с Блейкни и которые упоминались в ее доносе.

– Вы очень добры, мадемуазель, что согласились на мою, может быть, самонадеянную просьбу, – мягко сказал Деруледе, – но сегодня я покидаю этот дом, и у меня появилось эгоистическое желание услышать, как вы своим милым голосом пожелаете мне счастливого пути.

Большие, лихорадочно горевшие глаза Джульетты различали теперь в полумраке комнаты фигуру Деруледе, лицо и поза которого выражали безграничное уважение, почти благоговение. Какая жестокая ирония! Пожелать ему счастливого пути – на эшафот! Сделав над собой невероятное усилие, виконтесса слабым голосом проговорила:

– Вы уезжаете ненадолго, гражданин депутат?

– В наше время, мадемуазель, всякая разлука может оказаться вечной. Я уезжаю приблизительно на месяц для надзора за несчастными узниками в Консьержери.

– На месяц! – машинально повторила она.

– Да, на месяц, – улыбнулся Деруледе. – Правительство, видите ли, опасается, что ни один из заведующих тюрьмой не устоит против чар бедной Марии Антуанетты, если долго будет находиться вблизи нее. Поэтому они меняются каждый месяц. Я пробуду там весь вандемьер. Надеюсь вернуться оттуда раньше осеннего равноденствия, но… кто знает?

– В таком случае, гражданин Деруледе, сегодня мне придется пожелать вам счастливого пути надолго.

– Вдали от вас месяц покажется мне целым столетием, – серьезно сказал он, – но…

Он остановился, пытливо вглядываясь в молодую девушку, в которой не узнавал веселой Джульетты, внесшей столько света в его мрачный старый дом.

– Но я не смею надеяться, что та же причина заставляет и вас назвать нашу разлуку долгой, – тихо закончил он.

– Вы не поняли меня, гражданин Деруледе, – поспешно сказала Джульетта, – вы все были так добры ко мне… но мы с Петронеллой не можем злоупотреблять вашим гостеприимством. У нас в Англии есть друзья…

– Я знаю, – спокойно перебил он, – с моей стороны было бы чересчур самонадеянно ожидать, что вы останетесь здесь хотя бы часом дольше необходимого. Но боюсь, что с сегодняшнего вечера мой дом не будет служить вам надежной защитой. Разрешите мне устроить все для вашей безопасности, как я делаю это для моей матери и Анны Ми. У берегов Нормандии стоит готовая к отплытию яхта моего друга Перси Блейкни. Паспорта готовы, и сэр Перси или один из его друзей доставит вас на яхту невредимыми. Он обещал мне это, а ему я верю, как самому себе. С вами поедут моя мать и Анна Ми. Потом…

– Стойте! – взволнованно перебила виконтесса. – Простите меня, но я не могу допустить, чтобы вы что-нибудь решали за меня. Мы с Петронеллой должны устраиваться сами, как умеем. Вы же должны заботиться о тех, кто имеет на это право, тогда как я…

– Нет, мадемуазель. Здесь не может быть и речи о праве.

– А вы не должны думать… – со всевозрастающим волнением начала Джульетта, быстро выдергивая свою руку из рук Деруледе.

– Простите, но вы ошибаетесь, – серьезно сказал он. – Я имею полное право думать о вас и за вас, неотъемлемое право, которое мне дает моя великая любовь к вам.

– Гражданин депутат?

– Джульетта, я знаю, что я – самонадеянный безумец. Я знаю о гордости вашей касты, о вашем презрении к приверженцу грязной черни. Разве я сказал, что надеюсь на взаимность с вашей стороны? Об этом я и не мечтаю! Я только знаю, Джульетта, что для меня вы – ангел, светлое, недосягаемое и, может быть, непонятное существо. Сознавая свое безумие, я горжусь им, дорогая, и не хотел бы дать вам исчезнуть из моей жизни, не высказав вам того, что превращало для меня в рай каждый час, каждую минуту этих последних недель, – не высказав вам своей любви, Джульетта!

В его выразительном голосе слышались те же мягкие, умоляющие звуки, как тогда, когда он защищал несчастную Шарлотту Корде. Теперь он защищал не себя, не свое счастье, а только свою любовь, и молил об одном – чтобы Джульетта, зная о его чувствах к ней, позволила ему до конца служить ей.

Деруледе тихо взял ее руку, которую она уже не отнимала, и покрыл ее горячими поцелуями.

– Не уходите сейчас, Джульетта! – умолял он, чувствуя, что она старается вырваться. – Подумайте, я, может быть, никогда больше не увижу вас! Помянете ли вы когда-нибудь добром того, кто так страстно, так безумно любит вас?

Виконтессе хотелось заглушить биение сердца, страстно рвавшегося к этому человеку, с благоговением склонившему перед ней свою голову. Каждое его слово находило отклик в ее сердце. Теперь она сознавала, что больше жизни любит человека, которого старалась ненавидеть и которого так жестоко предала. Она пыталась вызвать в памяти образы убитого брата и старика отца. Ей хотелось снова увидеть во всем случившемся перст Бога-Мстителя, указывающий ей путь к исполнению данной клятвы, и она призывала Его, чтобы Он поддержал ее в эту минуту тяжелого душевного страдания.

И она, наконец, услышала Его. С далеких не ведающих жалости небес до ее слуха донесся ясный, неумолимый, потрясший ее голос: «Мне отмщение, и Аз воздам».