Текст книги "Как быть папой, а не отцом. Искусство воспитания"

Это не вина водителя

Этот сон также символизировал мою маму и нашу жизнь. Пунктом назначения был Вончжу.

Вончжу.

Я вдруг вспомнил историю, которую никому не рассказывал.

На каникулы мама отправляла меня к отцу. Сейчас я осознаю всю нелепость этой истории. Мне было семь лет, на автобусе я добрался до автовокзала и оттуда уже на другом автобусе ехал к отцу в Вончжу. Он работал в автобусном парке, поэтому я назвал его имя одному из работников, тот посадил меня на свободное место и отправил в город.

Так я добрался до дома отца, где провел около месяца. Я ел, спал и играл со своими младшими братьями и сёстрами, но мне всё время казалось, что это не нравилось сожительнице моего отца. Сейчас я понимаю, что так оно и было, но семилетнему ребёнку подобные суждения были недоступны.

Рано утром отец ушёл на работу и попросил эту женщину отвести меня на вокзал. В тот облачный день я шёл за ней по длинной насыпной дороге с сумкой на плече. Я помню этот пейзаж, как сейчас. Я бездумно следовал за ней, как она вдруг обернулась, наклонилась, посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

Если ты ещё раз сюда приедешь, я переломаю тебе ноги. Понял?

Уверен, она сказала что-то ещё, но я уже не помню. Только эти слова отчётливо врезались в мою память. В тот момент от обиды я заплакал. Я заливался слезами, но продолжал идти, чтоб не потерять из виду эту женщину. Я понятия не имею, как перестал плакать, как встретил отца на вокзале или добрался до дома, но я никогда не забуду то чувство обиды и страха.

Должно быть, я рассказал о произошедшем матери, но в силу возраста не смог чётко выразить свои эмоции. Мама расстроилась и рассердилась, но не знала, как разделить мои переживания. Я даже не помню её реакции. Ясно было одно – маленький я не смог добиться понимания моих страхов и горестей, и ещё долго, вспоминая эту историю, каждый раз я чувствовал страх и боль.

Вот чем мне запомнился Вончжу. Постыдными чувствами страха и обиды, беспомощности и слабости от необходимости следовать за той женщиной с полными слёз глазами.

Мама всю жизнь считала себя слабой. Она была пассивной и вечно оправдывалась, избегала ссор и конфликтов. Такое отношение к жизни передалось и мне. Я тоже всегда боялся конфликтов и избегал ссор, приспосабливаясь к той жизни, что была мне уготована.

Тут и появилась автомагистраль. Место, где запрещено ехать быстрее 100 км/ч и медленнее 50 км/ч и где нигде нельзя останавливаться. Особенно если это скоростной автобус, полный пассажиров. Есть отправная точка, пункт назначения и определённое количество времени, чтобы добраться до последней. Неважно, насколько вы хотите спать, устали или измотаны. Автомагистраль была символом моей жизни.

Автобус должен был как-то протиснуться между машинами и доехать до Вончжу, а я не выполнил свой долг, который вращался вокруг матери. И местом, что испытывало меня, был Вончжу – город, где я ещё ребёнком испытал чувство страха, засевшее глубоко в моей душе.

Сон пробудил во мне чувство вины за то, что я не смог выполнить все свои обязанности перед матерью, и чувство долга за не сдержанные обещания. Офицер, символизирующий моё супер-эго – моральные установки – остановил автобус за пересечение разделительной полосы и указал на то, что я не смог позаботиться о матери. Автомагистраль – основа моей жизни, а пассажиры представляли мою мать. Я должен был добраться до конечной точки, до того места, где мне обещали «переломать ноги».

Слова, что я выкрикнул, очень важны для меня. Я хотел показать, что проблемы матери, болезненный опыт Вончжу и исход всего моего жизненного пути, символизируемого автомагистралью, «не моя вина». Я, взваливший на свои плечи бремя непосильного долга перед матерью и самим собой, заявил, что больше не буду нести всё на себе и прекращу корить себя за это.

С другой стороны, в моей жизни было так много пассажиров, которые стояли на моей стороне, драгоценных пассажиров, которые помнили меня как хорошего водителя, понимали и утешали меня. Это окружающие, а также моя мать. Защищавшие меня пассажиры говорили её голосом.

Это не твоя вина.

Я бы ни на что не променял эти драгоценные слова. Благодаря им я наконец смог заявить, что жизнь не зависит целиком и полностью от меня. Это был очень радостный момент. Я наконец начал освобождаться от ответственности перед матерью, что возложил на себя.

Скажи: мне тоже грустно и больно

Жизнь – это череда событий, с которыми сложно справиться в одиночку. На этом пути отцовство ложится дополнительным грузом на плечи. Безграничная ответственность, которую несут отцы за своих детей, и чувство вины, берущее начало в личных недостатках, настраивают их на решительные действия. Это трансформирует папу в человека придирчивого, контролирующего, вредного, что в свою очередь вызывает у ребёнка недоверие, злость и обиду.

Конечно, есть множество счастливых семей, но такие не приходят ко мне на сеансы. И надеюсь, что им никогда не придётся. Так же, как и отцам, воспитывающим ребёнка в одиночку. Я желаю им только счастья.

К психологам обращаются другие люди. Я бы хотел, чтоб им приснился тот же сон. Чтобы они могли осознать всё то множество обязанностей, что отягощает их жизнь, и к чему оно ведёт. Чтобы они могли сразиться с своим «я» и во всё горло закричать «Моей вины в этом нет!».

Папе тоже может быть грустно и больно. Но что, если бросить вызов этой грусти и боли? Человек не выбирает свою жизнь, а потому не должен позволять всему давить на себя. Не всё, что происходит в жизни, – моя вина. Оно просто происходит.

Взглянуть в лицо маленькому себе

Пятнадцатилетняя Суён – так называемый проблемный ребёнок. В школе и дома она постоянно ввязывается в споры, которые перерастают в более масштабные конфликты и доставляют массу неприятностей родителям и окружающим.

Я не понимаю, что с ней происходит. У меня сердце колотится каждый раз, когда мне звонит репетитор или кто-то из школы. Откуда мне знать, почему так происходит, если она ничего не говорит?

Суён считает, что только так люди начнут обращать на неё внимание и слушать. Будучи второй дочерью, она уверена, что всё внимание, которое раньше уделялось ей, перешло к её младшему брату. Конечно, семья будет это отрицать, но для ребёнка нет ничего ужаснее, чем ощущение «никому до меня нет дела, никто меня не любит». Ребёнок пытается всеми силами выжить в этой ситуации. Полагая, что крики, ругань и слёзы привлекут к ней внимание, Суён создает все бόльшие проблемы и конфликты.

Для неё «проблемное поведение» стало «инструментом выживания».

Жизнь сорокапятилетнего Чжунхо строилась вокруг «поддерживания баланса». На первый взгляд – отличный инструмент, но Чжунхо всегда чувствовал себя неуверенно и тревожно среди людей. Порой баланс смещался в сторону «периферии», и в один момент рушил все ожидания. Несомненно, и менеджер, и начальник отдела согласятся с ним, но вот первый пристально смотрит на него, а лицо второго искажается. «Что случилось? – думает Чжунхо. – Хочется провалиться под землю».

Я пытался каждому угодить, но сейчас понимаю, что это было напрасно. Все мои усилия приносили только боль.

Отец Чжунхо – человек настроения. В один момент он хвалит сына за 95 баллов, в другой – ругает за те же 95. «Куда делись ещё 5 баллов?» – спрашивал он. Однажды Чжунхо получил 50 баллов, и отец сказал, что это нормально, ведь все совершают ошибки.

Непоследовательный стиль воспитания заставляет ребёнка всегда быть настороже, считывать настроение других людей, даже если он получил наивысший балл. Ещё в детстве Чжунхо овладел искусством понимания ситуации и научился мастерски преподносить людям желаемое.

Но пытаться удовлетворить обе стороны не значит оставить в выигрыше обе. Благодаря этому инструменту выживания Чжунхо без особых проблем находил общий язык с людьми, с коллегами, но однажды вопрос «Чего я хочу на самом деле?» настиг и его.

Инструментом двадцатисемилетней Ёвон была «зависимость». Парни играли для неё роль сильного плеча, но надолго не задерживались: плечо не выдерживало нагрузки. Зависимость девушки от них была слишком сильна, чтобы они могли с ней справиться.

Если он меня любит, разве я не могу на него опереться? Не понимаю, почему он вечно винит меня в трудную минуту.

Ёвон всегда нужен был кто-то, на кого можно положиться. Стоило одному парню уйти, как она находила себе другого, и не столь важно было, правда ли он ей нравится. Ёвон просто нужно было плечо, на которое можно опереться на какое-то время.

Мать Ёвон поставила её в позицию полной зависимости. Для ребёнка она была высшей инстанцией, указания которой нужно выполнять беспрекословно. Отец стоял поодаль, изредка выступая в роли судьи. Ёвон воспитывали в полной зависимости, так что наличие фигуры, подобной матери, которая пожертвовала всем ради дочери, стало обязательным. Ёвон всегда выглядела так, будто в любой момент готова разрыдаться. Губы сжаты, словно она пытается сдержаться. Люди нужны были ей для успокоения.

Истина проста: парни никогда не смогут заменить мать. Разбитая Ёвон требовала от них безоговорочной жертвы, а те в какой-то момент понимали, что это им не по силам, и уходили.

Другой я в моём сознании

Я переживаю, когда вижу детей без сопровождения взрослых. Особенно если ребёнок идёт один по переулку или бродит по району в сумерках. Иногда я следую за ними, чтоб убедиться, что они спокойно добрались до дома.

Более десяти лет я думал, что так проявляю сочувствие к детям, что обделены родительской заботой. Мне было трудно смотреть на них, поэтому порой я делал вид, что ничего не заметил.

На сеансе с психологом я осознал, что видел в этих детях себя. Себя, что ждал маму с работы не раньше восьми вечера. Я снова видел в этих детях гнетущее одиночество из моих подавленных воспоминаний. Это моё бессознательное каждый раз давало о себе знать. Противостоять ему я был не в силах. Вот почему было так тяжело.

Я не доверяю психологам. Они лишь пробуждают воспоминания о детских травмах и перекладывают ответственность за все проблемы на родителей.

Одна из моих пациенток очень сердилась всякий раз, когда начинала плакать. Мол, зачем я задаю ей все эти вопросы о детстве? На самом деле я этого не делал. Эта тема всплывала сама собой по ходу нашей беседы. Пациентка просто отвечала на мои вопросы, и вдруг находился повод для слёз. Это путешествие в бессознательное открыло ей, что «прошлое» – всё ещё важная часть её жизни.

Я не придерживаюсь мнения Фрейда о том, что «настоящее является продуктом прошлого» и что прошлые травмы связаны с настоящим. Честно говоря, я не настолько хорошо знаком с самим Фрейдом, чтоб называть себя фрейдистом. Но чем больше мы с пациентами пытаемся найти путь к восстановлению и чем сложнее и болезненнее он становится, тем чаще сталкиваемся лицом к лицу с детством. Иногда это смутные воспоминания, иногда очень яркие картинки из прошлого. Детство тесно связано с нашей болью и травмами.

Для младенцев, а также трёх– и четырёхлетних детей, которые зовут маму, чтоб напомнить о себе, единственным островком безопасности представляются родители. Дети такого возраста неразрывно связывают их с самим выживанием. Это объясняется тем, что стиль родительского воспитания неизмеримо влияет на ребёнка. Дети реагируют на поведение родителей по отношению к ним, и так по кругу. В итоге формируется собственный инструмент выживания. Его уже не так легко сменить в зрелом возрасте.

Неожиданное появление «незнакомого я»

Другой мой пациент, Кёнсу, руководствовался принципом «послушания». В детстве он усвоил, что оно влечёт за собой вознаграждение. Необязательно прислушиваться к собственным желаниям.

«Если ты будешь вести себя тихо, мама даст тебе…», «Хорошие дети сначала делают домашнее задание», «Папа считает, так будет лучше»… Может показаться, что это не такое уж большое дело, но требование «послушания» даже в таких незначительных масштабах, а также материальное и психологическое вознаграждение за него принуждают ребёнка внимательно следить за желаниями родителей. Это заставляет вас выбирать не «то, что хочу я», а «то, что хотят от меня другие». Потому что только так вас признают и поощрят.

Поэтому Кёнсу даже не пытался следовать своим потребностям. Он считал, что счастье в том, чтобы исполнять желания других. Но счастье других не означает ваше счастье. Можно убеждать себя в обратном, но с подобным отношением к жизни «счастливый конец» обойдёт вас стороной.

Осознание приходит из ниоткуда. Возникает вдруг, когда вы ещё учитесь в школе и находитесь в самом разгаре полового созревания, когда в свои 20 блуждаете по жизни, когда недавно женились, когда находитесь в середине жизненного пути или даже в его конце. Наступает момент, когда то, чего действительно желает ваше «я», поднимается из глубин души и обнажает всю несправедливость. Когда этот момент наступает, мы озадачены незнакомым вызовом своего «я» и инстинктивно ищем что-то новое.

Так человек становится обузой для окружающих, особенно членов семьи и коллег. Им неприятна эта метаморфоза покорного и добродушного существа. Будь то старшеклассник, с криками хлопающий дверью, или студент-прогульщик, легко теряющий самообладание, а может быть, человек среднего возраста, принявший решение развестись, или уже пожилой, – всё это результат вызова незнакомого «я». С этого момента уже не вернуться к привычной модели послушания.

Какой у меня инструмент выживания?

Я вовсе не хочу сказать, что инструменты, которые приобрели Суён и Чжунхо, Ёвон и Кёнсу, стали результатом событий их детства. Вполне возможно, что на это повлияли и другие факторы. Это всего лишь моя точка зрения как психолога.

Существуют десятки причин выкидыша, которые могут превратить такое радостное событие, как беременность, в нечто душераздирающее, и тысячи причин рака, который даже в век продвинутой медицины является бичом современности. Но отказ от алкоголя и курения, полезный для здоровья роженицы и ребёнка, воздержание от еды, что может вызывать рак, кажутся вполне здравыми мыслями. То же применимо и к идее о том, что настоящее – продукт прошлого. Я хочу сказать, что такой подход к жизни также заслуживает внимания. Я лишь смотрю на мир и людей с этой точки зрения и пытаюсь помочь своим пациентам.

Обоснованная родительская реакция помогает детям почувствовать себя в безопасности. Затем они используют эту безопасность как инструмент для создания здоровых отношений с другими.

Но родительское пренебрежение, жестокость и агрессия заставляют ребёнка почувствовать угрозу и что-то сделать с субъектом этих действий. Формируются определённые реакции: преувеличение значимости проблем, излишняя рискованность, потребность в опоре и покорность. Это не хорошо и не плохо. Все мы используем эти реакции как ключевой инструмент в формировании отношений.

Если вы думаете, что цель сеанса с психологом – выявить ошибки родителей и предоставить решение, то у вас неверное понимание этой области. Настоящая цель состоит в прояснении инструментов, которыми пользуется пациент, и их истоков. Люди применяют эти инструменты «бессознательно». Мы избегаем конфликтов, бессознательно полагаясь на кого-то, бессознательно зацикливаясь на балансе, бессознательно влезая в неприятности и бессознательно принимая других. Работа со специалистом призвана сделать эти инструменты, глубоко скрытые в бессознательном, доступными сознанию.

Осознание себя – «Я со всем безоговорочно соглашаюсь», «Я ввязываюсь в неприятности, чтобы привлечь внимание к себе», «Я постоянно анализирую поведение других», «Я всегда была зависимой от окружающих» – первый шаг к определению своих инструментов. Второй шаг – выяснить, откуда они взялись, а это значит встретиться лицом к лицу с собой в детстве. Это требует большой смелости и профессионального сопровождения, потому что человек бессознательно избегает столкновения с обидами, страхами и травмами детства.

Этот ответственный момент, когда во время сеанса папы набираются смелости взглянуть в лицо своему детскому «я», – очень значимый опыт как для психолога, так и для пациента. Столкновение с болью пациента от материнского пренебрежения и отцовского равнодушия не призвано вызвать гнев в сторону родителей и переложить на них ответственность. В ходе этого процесса возникает более глубокое понимание родителей, что может привести к изменениям в отношениях с ними. Иногда люди выпускают гнев, но он направлен на того родителя, что «неправильно» поступил с ними в детстве, а не на нынешнего. Они не должны были так себя вести, однако, преодолевая этот гнев, пациент может лучше понять родителей, у которых не было другого выбора. В итоге этот процесс приводит к новому осознанию нынешнего себя и формированию безграничной тяги к жизни. А она – отправная точка для трансформации отношений с окружающими.

Почему родительская реакция по отношению к ребёнку должна быть обоснованной

Совершенно ясно, что ребёнок, блуждающий один по ночному переулку, – зрелище, на которое я не могу нормально смотреть из-за собственной боли, – отражение моего «я». Иногда этот ребёнок – мой сын. Вот почему бывает, что папы не воспринимают своих детей так, как их матери, бабушки, братья, сёстры и другие родственники. Всё потому, что они вдруг видят в них себя. Если дело в душевных ранах отца и его обидах, они обязательно повлияют на его отношение к ребёнку. Он и сам не знает, что это за внезапные чувства.

Например, представьте, что ребёнок играет с младшими или старшими братьями/сёстрами. К некоторым из них папа чувствует бόльшую привязанность, а значит больше беспокоится, к другим наоборот – бόльшую отстранённость. Об этом знают и папа, и мама.

А что дети? Они это понимают? Отец рассматривает своё поведение как некую миссию во имя ребёнка и семьи, за счёт чего старается не замечать боль глубоко внутри него самого.

Если в какой-то момент ваш ребёнок просто играет, а вам захочется «исполнить свою миссию», я желаю вам встретиться с детским «я», что живет внутри вас. Это нелегкий путь, но именно он станет самым важным компонентом для здорового развития в роли отца.

Я больше не испытываю грусти при виде гуляющего в одиночестве по переулку ребёнка. Он в безопасности. Он не «я», а чьё-то драгоценное дитя. Одно дело – видеть ситуацию, как она есть, и совсем другое – смотреть на неё сквозь призму чувств, скрытых глубоко в бессознательном. Теперь я вижу спокойные и счастливые лица детей. Я больше не вижу в них «спроецированную версию себя», созданную моими бессознательными чувствами. Я нахожу себя в себе, а не в незнакомом ребёнке.

Делать вместе, а не обучать

У меня не было отца. Точнее, он был, но не то чтобы его можно назвать моим отцом. Звучит странно, но так и есть.

Отец ушёл к другой семье, когда мне исполнилось два года, так что можно считать, что его и не было. Немногочисленные воспоминания о нём строились на редких моментах наших встреч, когда он обучал меня чему-то.

Из-за отца матери пришлось покинуть дом свёкра и свекрови с двухгодовалым ребёнком на руках. С тех пор она воспитывала меня одна, а на каникулах отправляла в дом дяди или отца. В то время не было ни мобильных, ни стационарных телефонов, поэтому я просто неожиданно объявлялся у отца на работе, а он забирал меня к себе. В его доме я проводил месяц или около того, а потом возвращался обратно.

Видели? Это мой папа!

Есть у меня об отце и хорошие воспоминания. Я тогда учился в четвёртом классе, и отец пришёл в школу поговорить с классным руководителем. С собой он принес 50-томное «Собрание мировых шедевров детской литературы». Я был преисполнен гордости. Все дети смотрели на меня и, казалось, завидовали. Я вышел из класса, держа отца за руку. Неописуемый восторг, что я тогда испытал, был настолько ошеломляющим, что я до сих пор, спустя 40 лет, отчетливо ощущаю его.

Видели? Это мой папа!

Будучи учеником младшей школы, я почувствовал, что нахожусь в надёжных руках, когда отец тянул меня за собой на глазах у всех одноклассников. Это было скорее разовое событие, но оно надолго осталось в моей памяти. Как ни странно, этот опыт стал прочным эмоциональным фоном, который не позволил мне отчаяться и опустить руки в комнатушке, где мы жили с мамой. Удивительно.

В реальности же это была не более чем детская фантазия. Интересно, ощутил бы я ту же гордость, если бы не отец, а директор вышел со мной за руку из класса или богатый дядя с личной машиной? Вдруг появиться и разок взять ребёнка за руку не значит быть отцом.