Текст книги "Компиляция. Введение в патологическую антропологию"

Джон До

Из всех неопознанных трупов, когда-либо поступавших на попечение полицейских коронеров и дежурных прозекторов, этот, пожалуй, был самым непознаваемым. Если прочие добропорядочные безымянные покойники располагали хоть чем-нибудь, за что можно было бы зацепиться, устанавливая личность, то этот мертвец являл из себя абсолютный информационный ноль. На одежде, в которой его находили, не было никаких бирок. Материал, из которого она была пошита, выглядел вполне обычным, однако его волокна категорически отказывались признаваться, естественного или же синтетического они происхождения. Одежда явно была ношеной, но совершенно невозможно было определить, как долго ее носили.

Особых примет этот труп так же не имел. Средний рост, средний возраст, лишенное всякой индивидуальности усредненное лицо. Один лишь пол не вызывал сомнений. Мужской.

Причиной смерти каждый раз являлись несовместимые с жизнью травмы и увечья, однако ни малейших более ранних прижизненных повреждений не наблюдалось. Ни шрамов, ни сросшихся переломов, ни следов вмешательства дантиста в ротовой полости. Дактилограмма, если бы она была снята, то же немало бы расстроила. Ни спиралей, ни завитков, только гладкая кожа – не мягкая, не грубая. Очень скучный труп. Трупы вообще народ не очень-то веселый и разговорчивый, но не до такой же степени…

Сонни-хохмач свою работу не любил. Ясное дело, должность ночного сторожа в морге – вовсе не предел мечтаний для выпускника престижного университета.

Когда-то Сонни подавал большие надежды. С отличием окончил медицинский факультет. Блестяще прошел интернатуру. Получил место ведущего хирурга в неплохой клинике. Планировал когда-нибудь заняться частной практикой. И занялся бы, когда б не его оригинальное чувство юмора, благодаря которому он и был прозван Хохмачем.

Руки у Сонни были чуткими и точными. Очень чуткими и очень точными. Но, такая беда, столь же шаловливыми и беспокойными. Они постоянно находились в творческом поиске. В поиске каких-нибудь сторонних действий, разнообразящих рутинную, в общем то, хирургическую работу.

Если нужно было оперировать в брюшной полости, Сонни, не считаясь с клинической необходимостью, производил обширное вскрытие. Его верный скальпель обрисовывал размашистую параболу от левого подреберья к правому. Сонни иссекал в нескольких местах мышцы пресса, раздвигал их, фиксировал зажимами и извлекал наружу кишечник. Сонни запускал руки в хитросплетения кишок и начинал представление.

Вы, должно быть, видели, как уличные шуты удивляют детишек, скручивая из длинных воздушных шаров различную лабуду: собачек, птичек, кошечек – кто во что горазд. То же самое вытворял и Сонни. Его руки с изумительной ловкостью и даже каким-то нездоровым изяществом копошились в человеческой требухе, выуживая из нее на белый свет самых невероятных тварей. Куда там собачкам и кошечкам! Ассистировавшая Сонни медицинская бригада восхищенно хохотала и аплодировала.

Но однажды случилось несчастье. То ли Сонни что-то там перепутал, то ли узелок какой слишком туго завязал. Короче, кишечник лопнул. Просто взял вот так – и взорвался. Разметав вокруг бурые вонючие брызги. Его остаточное содержимое мгновенно оказалось в брюшной полости. Сонни тотчас приступил к чистке, но впопыхах умудрился задеть артерию. Сочетания этих двух маленьких неприятностей вполне хватило для того, чтобы больной отдал Богу душу прямо на операционном столе. Стоит воздать Сонни должное – перепачканный с ног до головы смесью крови и дерьма, он до конца боролся за жизнь пациента. Тщетно.

Тюрьмы ему удалось избежать. Бывший однокашник Сонни, ныне судебный антрополог, состряпал нужное заключение. Однако от запрета на медицинскую практику отвертеться не вышло. Но и уходить далеко от медицины Сонни не желал. Надеялся, что рано или поздно запрет снимут. Сукин сын.

Так он стал ночным сторожем при морге. Вшивая работа… Для кого угодно. И для Сонни в том числе. Но Сонни умел мириться с жизненными неурядицами. Поэтому он вскоре обвыкся со своим новым занятием. И даже изыскал область приложения для своего юмористического таланта.

Сонни не на шутку увлекся рефлексологией. Сонни изучил акупунктуру. Сонни перечитал все научные труды, посвященные влиянию электрических импульсов на мышечную ткань. Как на живую, так и на мертвую. Сонни обзавелся целым арсеналом электрогенераторов. Сонни соединил их в замысловатую систему с центральным пультом управления.

В каждое ночное дежурство Сонни устраивал концерт. Из числа своих бессловесных подопечных Сонни выбирал наиболее одаренного и усаживал его за свой дежурный стол. Сонни клал перед ним портативный синтезатор и располагал пальцы покойника на клавиатуре. Сонни брал тонкие щупы-электроды, длинными проводами соединенные с системой генераторов и втыкал их в определенные акупунктурные точки на теле мертвеца. Ни дать, ни взять, – безнадежный больной на приеме у китайского шарлатана-иглоукалывателя. Не хватало лишь дымящихся ароматических палочек.

Сонни вставал за пульт управления. Сонни жал на кнопки и крутил верньеры. Электрические импульсы заставляли мышцы и сухожилия мертвеца сокращаться. Сокращения мышц порождали движения. Пальцы мертвеца бегали по клавиатуре, извлекая из синтезатора звуки. Звуки сплетались в мелодию.

В начале дело шло туго. Но Сонни не отчаивался. Ночь за ночью он продолжал свои эксперименты. И так далеко в них продвинулся, что наловчился руками мертвеца исполнять на синтезаторе довольно сложные вещи. Из классики, в основном.

Сейчас Сонни стоял перед холодильным шкафом трупохранилища, намереваясь открыть одну из выкатных секций. Фронтальную панель секции украшал желтый стикер. На стикере было написано: «Джон До».

– Вылезай, Пеннарио! Слабаем Вагнера! – сказал Сонни и потянул секцию на себя.

Джона До внутри секции не оказалось.

Рабочий дневник

Очарование чисел. Тайна чисел. Символизм чисел. Магия чисел. Древнейшая дешевая спекуляция изощренного разума на бесхитростной очевидности. По большому счету, никакой магии в числах нет. Нет в них и никакого самобытного, не зависящего от человеческой прихоти сакрального смысла.

Цифровая тайнопись. Шифровки. Шпионские переговоры. Законспирированный агент шлет в Центр депешу из аравийской пустыни. Семьсот строк кодированной числовой информации. Шифровальщик Центра прогоняет их через свои мудреные вычислительные машины. На выходе – восемь слов. «Пришлите новый холодильник, гандоны! Как же здесь жарко!!!»

Да уж, не самый лучший способ утаить в мешке шило. С одной стороны, бесконечность и поликомбинаторность числового ряда позволяют столь же бесконечно усложнять как коды, так и ключи к ним. А с другой – очень быстро наступает момент, когда конечный результат перестает окупать затраченные усилия. Хлопотно и дорого, мать его.

Гораздо эффективней принцип «китайской грамоты». Той или иной пиктограмме соответствует то или иное число. Пиктограмма меняет свое значение по определенной формуле. Есть также алгоритм, согласно которому изменяются пиктограмно-числовые соответствия. В рамках одного и того же сообщения одна и та же цифра – пиктограмма может повторяться множество раз и иметь множество смыслов. Взломать такой шифр можно лишь изловив хранителя ключей к нему. По изловлении, подвесить чувака за яйца на высоком суку и мудохать до тех пор, пока не расколется. Если расколется. Разумеется, можно долго и не без удовольствия беседовать о методиках развязывания языков, благо, человечество продвинулось в изобретении пыток и орудий к ним куда дальше, чем в прочих инженерно-гуманитарных науках. Но суть сегодняшнего допущения – числа. Торквемада, дружище, не в обиду.

Безымянный первокаббалист в утлой лачуге при тусклом свете лампады с горящим в ней верблюжьим салом постигает высшую мудрость папирусного свитка. Этот свиток он давеча стырил у подвыпившего жреца бога Тота, при котором состоит в рабах.

«1 – Венец, Корона, Основа» – читает он. «О-о-о!» – произносит первокаббалист, воздев к потолку указательный палец и покачивая головой с выпуклыми бараньими глазами.

«2 – Постижение, Знание» – «И как же я раньше жил, не ведая ничего этого?!» – думает он ошеломленно.

3,4,5,6,7 – у каждого числа своя тайна. Свое сокровенное. Полунепостижимое. Грандиозное. Да ну на хуй.

Число 1 – это один апельсин, одно яблоко, одна безмозглая башка на костлявых рабских плечах и ни черта кроме.

Мифическая мировая змеюка Уроборос тяпнула себя за собственный хвост. При этом диковинно извернувшись. Без всякой задней мысли. Кто-то узрел в этом образ бесконечности.

Некий средневековый счетовод засиживался допоздна, сводя дебет с кредитом. Однажды так и заснул за бумагами. Как раз тогда, когда его перо выписывало цифру восемь. По тем временам выглядевшую совсем не так, как нынче. Или не совсем так. Что-то вроде половинки от сегодняшней. Отсеченной от нее по диагонали. Лишенная контроля рука как-то сама собой замкнула средневековый каракуль в портрет Уробороса. Поставленный раком. Учитывая исходную позицию. Вообще без всякой мысли, как вы понимаете. Но циферка прижилась.

Естественно, тут же нашелся мудень, притянувший за уши одно к другому.

«Восьмерка символизирует бесконечность!»… Ага, как же…

С равным успехом она может символизировать жопу. Поэт из Чапековского рассказа наверняка бы согласился. «О, шея лебедя, о, грудь, о, барабан и эти палочки, трагедии знаменье!» 235.

По свидетельствам современников, Пифагор был не дурак выпить. И замысловато пошутить в подпитии такожде. Одной из таких шуток, дошедших до нас сквозь тьму веков, стала пифагорейская нумерология. Собравшая изрядную армию адептов и апологетов.

Нелепая, казалось бы, затея – любую цифровую комбинацию приравнивать к элементарному числу, низводя ее к последнему путем простого сложения. И наделять это самое число таким количеством смыслов и качеств, которое оно по определению вместить в себя не способно. И, из этих данных исходя, предсказывать судьбы как отдельных простаков, так и простоватых народов. Лопоухих стран. Лоховатых империй. Миллиардоголового планетарного олуха.

Даже анализ мочи дает больше оснований судить о возможности реинкарнации пациента в центрально-азиатского тушкана.

Справедливости ради: имеет место быть любопытное транскультурное совпадение. Иной суеверный европеец может обмочить штаны, повстречавшись с чертовой дюжиной. 13. Японцы, на что народ бесстрашный, завидев цифру 4, вообще обосраться готовы. Теперь сложим 1 и 3…

Как бы там ни было, от помянутой выше армии адептов и апологетов просто так не отвертишься. Живет идейка-то…

Но какова была бы ее судьба, озвучь ее не многопочитаемый премудрый Пифагор, а какой-нибудь изнеженный кинед на содержании местечкового царька? Пережила бы столетия? Держи карман шире.

Дело в харизме. Харизма идеолога – вот определяющий фактор жизнеспособности любой идеологии. Вовсе не обязательно обладать врожденным паранормальным даром. Выделись из массы. Прыгни выше всех. Плюнь дальше всех. Пердни громче всех, в конце концов. Что бы ты не сделал не так, как все, неминуемо найдутся те, кто тобой восхитится. Восхищение – и само по себе прекрасный крючок для человечьих душ. Присовокупь к крючку наживку-любую наживку – и ты в дамках. Можешь, смеха ради, выссывать в уши восхищающихся тобой любую ересь – проканает за чистую монету. Усиливай эффект – тренируйся в прыжках и плевках. Тоннами жри бобы, дабы твой метеоризм тебя не покинул. Учи своих последователей прыгать, плеваться и пердеть. Но остерегись сам уверовать в высшее предназначение своих нечистот.

Есть харизматики-бессребренники. Есть харизматики-дельцы. Фантазия и тех и других удручающе скудна. Что бы они не намеревались выстроить изначально – получается корпорация. На знаменах дельцов значится – «Team Spirit». На хоругвях бессребренников – «Spiritus Sancti». Общее ключевое словечко. Общая цель – единство паствы. Перед лицом и во имя. Перед лицом конкурентных вызовов и во имя успеха. Перед лицом Конца Света и во имя Спасения. Общий подход к нивелировке индивидуальностей. Общие принципы построения иерархических структур.

Увы, последнего харизматика-подвижника растерзали львы на арене древнеримского цирка.

Последний Пророк проповедовал в 7-м веке.

Дельцы молниеносно освоили пустующую нишу. Любой новоявленный «божий помазанник» преследует вполне определенную цель. Замутить свой маленький гешефт. Иногда очень даже прибыльный. Из вложений – лишь благочестивое рыло и музыкальный сфинктер. Из прибылей – все, что угодно. Нужно лишь соблюдать простые правила. Блюсти приоритет пользования мирскими благами над собственным блядословием, позволившим эти блага снискать.

Дэвид Кориш – попутал приоритеты.

Сёко Асахара – тоже.

Весь бизнес коту под хвост.

Преподобный Мун в полном порядке. Щурит маслянистые азиатские глаза в довольной усмешке. Производит машинки для счета ассигнаций. Приторговывает оружием. Устраивает многотысячные одновременные свадьбы. Чисто по приколу. И в ус не дует.

Бессребренник Иоанн, переживший визионерский опыт на острове Патмос, не смог, описывая его, устоять перед очарованием чисел. Счел число зверя. Тем самым обеспечив харизматиков-дельцов тучным полем для жатвы их.

Просторный холл на первом этаже заброшенного здания. Стены и пол когда-то были облицованы мраморной плиткой. Теперь – нет. Лишь несколько фрагментов сохранились. Серый пыльный бетон. В помещении холодно и сквозит. В центре холла – что-то вроде алтаря. Две прямоугольных каменных плиты, уложенных друг на друга. На алтаре лежит нагой человек. Бывший человек. Нынче – иссохшая мумия. По состоянию кожи можно понять, что умер он недавно. Следовательно, иссох еще при жизни. Живот мумии в прямом смысле прилип к позвоночнику. Наверное, желудок сморщился до размеров грецкого ореха. Вместо почек – два невнятных пористых образования. Вроде пемзы, что ли. Все остальное обезводилось и рассыпалось в прах, пока человек еще дышал.

Вкруг алтаря в несколько рядов сидят люди. Облаченные в бесформенные балахоны. Балахоны грязны и засалены. До такой степени, что не понять, какого цвета пошла на них ткань. Никто не обут. Глаза у всех закрыты. Губы шевелятся. Они поют. Монотонный заунывный гимн. Ближний ряд составляют существа, мало чем отличающиеся от лежащей на алтаре мумии. Такие же изможденные. Даже пространные балахоны не могут скрыть крайнюю степень истощения. Голосов у них почти не осталось. Едва различимый шелест. Каждый последующий ряд несколько упитанней предыдущего. Самый последний ряд состоит из неофитов. Среди них есть даже несколько жирдяев и голоса у всех еще крепкие и звучные.

В одной из стен холла – металлическая дверь. «Грот предварительных мистерий» – намалевано на ней. Дверь открывается. Из грота предварительных мистерий выходит процессия. Впереди идет высокий человек атлетического сложения, в развевающейся тунике серебристого цвета. Волосы у него – длинные, вьющиеся. Пепельного оттенка. Античные черты лица. Глаза скрыты маской-домино. В его руках – большой мясницкий топор. Его спутники – двое невысоких крепышей в золотых туниках. Один несет на вытянутых руках большой свиток. Второй катит тележку, в которой находится какой-то прибор. Похожий на вакуумный упаковщик.

Процессия подходит к алтарю. Крепыш с тележкой становится в ногах лежащей на алтаре мумии. Крепыш со свитком заходит слева. Античный атлет – справа. Утвердившись на своих местах, они отвешивают мумии низкий поклон.

Свитконосец разворачивает свой свиток. На открывшемся взгляду полотне изображено условное человеческое тело. Расчерченное прямыми и округлыми линиями на сектора. На множество секторов. Постойте-ка… Где-то мы подобное видали… Точно! На скотобойнях. На свитке ничто иное, как схема разделки туши.

Атлет вздымает свой топор. Хор смолкает.

– Готов ли наш брат к небесам? – вопрошает он.

– Истинно, готов! – откликаются присутствующие.

– Отпускаем ли мы брата нашего? – вновь спрашивает атлет.

– Истинно, отпускаем! – отвечают адепты.

– Свершится ли предначертанное?

– Истинно, свершится!

– Да станет так! – и атлет обрушивает топор на мумию. Вновь и вновь.

Отсекая кусок за куском в точности по схеме, которую держит перед ним крепыш. Острие топора, встречаясь с алтарным камнем, высекает из него фонтаны искр. Оно оставляет на камне глубокие следы, но само не испытывает никакого ущерба. Очень прочный металл.

Второй крепыш тем временем мечется вокруг алтаря, собирая отсеченные части тела. Одну за другой он бросает их в приемный лоток вакуумного упаковщика. Машина гудит низким басом, заглатывая их на входе и опустошенно охает, выплевывая на выходе. Безупречно запаянными в полиэтилен.

Машина выплевывает последний кусок. Атлет устало опускает топор. Первый крепыш сворачивает свиток. Второй выключает машину. Неофиты встают со своих мест, по очереди подходят к алтарю и разбирают упакованные останки. Возвращаются по местам и вновь рассаживаются. Атлет с крепышами удаляются в грот предварительных мистерий. Через некоторое время они выходят оттуда, на сей раз с раскладными картонными коробками в руках. Они раздают их неофитам. Неофиты собирают коробки, вкладывают в них каждый свою упаковку с частицей расчлененной мумии и какие-то мелко исписанные от руки листки. Сверху набивают коробки всякой ветошью, для уплотнения. Потом заклеивают их и запечатывают. Скоро эти коробки разлетятся, разъедутся и расплывутся по всему миру, принося благую весть новым незнакомым братьям. Отчего же не допустить такую возможность?…

Продолжим завтра.

Тим

Сначала была чернота. Непроглядная. Совершенная. Затем где-то на ее периферии вспыхнула едва заметная искра. Вспыхнула и погасла. Словно и не было ее. Прошло время. Неопределенное. Может, секунда, а может быть – тысячелетие. Еще одна искра сверкнула. За ней – еще одна.

И еще..

И еще…

Каждая вспышка отдавалась пульсирующей болью в затылке. Чем чаще вспыхивали искры, тем лихорадочней и судорожней становился пульс боли. В конце концов искр стало так много, что их разрозненные идиотские мельтешения слились в более или менее упорядоченные всполохи. Разноцветные размашистые полосы по всему полю зрения. С неуловимой последовательностью сменяющие друг друга. Характер боли тоже изменился. Стал волнообразным. Как будто океанская волна накатывалась на берег и, разбившись об него и растеряв запал, медленно уползала назад, подныривая под следующий вал. В промежутках между накатами можно было жить…

В какой-то момент разнузданная пляска красок сменилась статичным черно-бело-серым фоном. И тотчас откуда-то сверху посыпались ледяные глыбы. Хотя, посыпались – не то определение. Глыбы опускались медленно, величественно, словно небожители, снисходящие к земной мерзости. Глыбы с глухим звуком соприкасались с землей и разбивались на миллиарды осколков, разлетавшихся от эпицентра столь же величественно и плавно. Чертовы отмороженные фонтаны. Наследственность, на шарнире ее вертеть.

Ледяные осколки покрывали тело прохладным бодрящим слоем. Успокаивали боль.

В сердцевине черно-белой вселенной образовался размытый, тускло светящийся круг. Небольшой. Размером с дайм. Круг начал неторопливо разрастаться и обретать четкость. Сперва в кругу появился кусок потолка с горящей в пол силы люминисцентной лампой, потом ползущая по нему жирная трупная муха, затем в круг вплыло чье-то смазанное лицо. И вот границы круга доросли до границ привычного мироздания. Тим пришел в себя.

Тиму было не радостно. Болело все. Особенно свирепствовала голова. Тиму казалось, что в его затылке засело раскаленное пушечное ядро, чудом не разорвавшееся. Тим повернул голову вправо. Затем влево. Ядро оставалось неподвижным.

«Херня – подумал Тим – пройдет…»

Тим пошевелил пальцами рук и ног. Получилось. Тим попробовал согнуть ноги в коленях. И это ему удалось. Запястья и локти тоже функционировали исправно. Ныли, конечно, однако двигались. Это вселяло оптимизм.

Убедившись, что никаких серьезных повреждений у него нет, Тим наконец обратил внимание на сидящего около него человека. Человек был чрезвычайно тощ. Желтоватая кожа туго обтягивала череп. Щеки ввалились. Из-за этого глаза человека казались огромными. Почти как у контуженного инопланетянина из допотопного фильма. Человек улыбался тонкими бесцветными губами. От всего его облика веяло блаженным доброжелательным кретинизмом. Разве что нимб над головой не светился.

– Ты кто? – спросил Тим – И где я вообще? – Здравствуй, брат! – ответил человек – Ты в Обители. Я рад, что ты жив. – Рад он, – усмехнулся Тим – Это я рад, что не загнулся. Ну а тебе-то что с того?

– Ты можешь успеть, – сказал человек, возведя очи горе. – По ходу, каши с тобой не сваришь… – вздохнул Тим – Ладно, чудо, давай по порядку. Как я здесь оказался? – Тебя нашел брат Иов. Вчера. Ты лежал прямо на улице. Весь облепленный гнилым мясом. Собаки объедали его с тебя. И крысы к тебе подбирались. Нюхали. Брат Иов отогнал собак и убил двух крыс. Брат Иов подумал, что ты послан Духом. Поэтому он взвалил тебя на плечи и принес сюда. – ответил человек. – Гонишь?!-удивился Тим – Этот твой брат Иов, наверное, такой же бугай, как и ты? Как же ему удалось меня дотащить? – Иов из недавних братьев. Его вериги плоти почти первозданны. До того, как Мессия призвал его, он был чемпионом по реслингу. Долог будет его путь, – поведал человек с глубокой печалью в голосе – Может и не успеть…

– Ну и куда ж вы так торопитесь, братцы? – насмешливо поинтересовался Тим. – Разве ты не знаешь?! – искренне удивился человек – Мир заканчивается. Числа сходятся. Солнце чернеет. Неужели ты не замечал?!

– Ну, что солнце чернеет, это бывает. Если «белой лошадью» задвинешься сверх меры… – задумчиво произнес Тим. («белая лошадь» – жаргонное название героина. Прим. авт.)

– Вот видишь! – обрадовался человек – Белая лошадь – конь бледный. Но это не самое важное. Главное – числа. Они указывают. Они везде. Зверь везде. Все ближе. И я… Я скоро узрю знамения. И ты узришь. Если успеешь.

– Да мне как-то до фонаря. – дернул плечом Тим. – Так что там твои числа указывают? – Не мои числа. Его числа. Числа врага. Они указывают возможные даты. Когда всё закончится. И все закончатся. Мессия говорит, зверь уже здесь. Он рыщет. Он алчет. Он готовится. Нет, он уже готов. Но мы нашим служением ему препятствуем. Мы уже много дат отменили. Мы и те, кто служил до нас. Может быть, мы еще много дат отменим. Мы и те, кто придет. Ты тоже. Но Мессия говорит – скоро. Скоро замкнется круг. Скоро придут последние братья. Свершатся числа. Сбудутся знамения. Но до тех пор нужно успеть… – сбивчиво излагал человек.

– Успеть, успеть… Да что?! Что успеть-то?! – почти прокричал Тим, которого эта беседа начинала нешуточно утомлять.

– Вознестись-ответил человек благоговейным шепотом – Обрести на небесах обетованный удел.

– Зашибись..-резюмировал Тим.

Нависло долгое молчание. Тощий человек прикрыл глаза сухими веками и, казалось, задремал. Или сдох. По крайней мере, дыхания его Тим расслышать не мог, как ни напрягал слух.

Тим перевернулся на бок и, опершись на локоть, приподнял туловище. Тело отозвалось ноющей болью. Впрочем, вполне терпимой. Тим осторожно переместился в сидячее положение. Обхватил колени руками. Огляделся вокруг. Тим увидел просторный и совершенно пустой зал, если не считать здоровенного каменюки в самом его центре. Когда-то здесь имелись большие светлые окна, теперь наглухо заколоченные досками, щели между которыми были тщательно заделаны замазкой. Единственным источником света служила уже знакомая Тиму полумертвая люминесцентная лампа. Также Тим обнаружил три двери. Одна из них должна была вести наружу. Вторая, скорее всего – на лестницу. Третья говорила сама за себя. «Грот предварительных мистерий» – прочел Тим наличествовавшую на ней надпись. «Да, – подумал Тим – занесло же меня…». Тим помнил, как пришел вчера домой. Тим помнил невесть откуда взявшегося в его берлоге повешенного. Тим помнил телефонный звонок. Чей-то незнакомый голос. Что-то там сказавший со зловещей ласковостью…

«Кто-то хочет меня завалить… – соображал Тим – Но кому я на хрен сдался?! Может, Ларри? Вряд ли. Будет он морочиться из-за пары баксов… Ведь по-любому же к нему за дрянью приду, больше не к кому. Но кто тогда? И за что? И что делать? Свинтить куда-нибудь прямо сейчас или тут отсидеться? Вряд ли сюда кто сунется, кроме этих придурочных братцев…

Надо бы, конечно, сперва разобраться, что они здесь мутят вообще. А то мало ли…»

– Эй, как там тебя? – негромко позвал Тим – Ты жив? – Меня зовут брат Енох, – отозвался человек – И я еще здесь.

– Послушай, этот ваш Мессия, он кто? – спросил Тим. Енох молитвенно воздел руки и прошептал:

– Мессия – сам Бог! Он – Его земное воплощение. Он сошел с небес, чтобы найти избранных и спасти их. Он призывает нас, учит нас, избавляет нас от вериг плоти. С ним всегда приходят два ангела, ангел правой и ангел левой руки. Они помогают ему.

– И много вас здесь, избранных-то? – осведомился Тим.

– Нас – семь кругов. В первом кругу, кругу тех, кто готов к вознесению – семеро. В каждом последующем – двумя братьями больше. Мессия говорит, так должно быть. Чтобы препятствовать числам Зверя. Когда кто-то из первого круга возносится, лучший брат из второго занимает его место пред Алтарем. И так до последнего круга. Взамен духовно возросшего недавнего брата появляется новый, – ответил Енох. Говорил он с трудом, еле слышно, порою прерываясь и заикаясь, но, казалось, просвещать Тима ему было в кайф.

«Значит, около сотни…» – прикинул Тим в уме – А где же остальные? Почему здесь только мы с тобой?

– Сегодня – День Посланий. Вчера вознесся брат Исайя. Недавние братья разносят вести. Остальные – с ангелами. Рвут последние путы… Я разорвал их три дня назад! – с гордостью за себя и радостью за братьев поведал Енох.

– Да ладно?! – изумился Тим – Это, должно быть, круто! Знать бы еще, что это за путы и как их разрывают…

– Последние путы – это путы имущества. Сперва мы освобождаемся от тех, на кого Зверь уже наложил свою печать. Мы уединяемся в Обители. Люди, которым суждено погибнуть – это первые и главные путы. Их разорвать труднее всего. Но мы справляемся. После этого расставаться с последними путами – легко и радостно. Расставшись с ними, мы уже наполовину возносимся. Остается лишь немного подождать, когда взгляд Господа падет на тебя. У каждого из братьев, до того, как Мессия призвал их, была мрачная жизнь, исполненная невежеством. В той жизни каждый что-то имел. Кто-то больше, кто-то меньше, но у каждого что-то было. Но вот Мессия рассеял мрак. Братья уже ни в чем не нуждаются. Они и прежде не нуждались, но никто из них этого не понимал. Они и представить себе не могли, что эти путы не позволят спастись, когда Зверя будет уже не удержать. Сначала Мессия призывает. Братья приходят и начинают служение. Когда они готовы – обрываются последние путы. Братья отказываются перед миром от всего, чем прежде владели. Но эти путы… Стоит одной душе освободиться от них, как они тут же полонят другую. Это делает Зверя сильнее. Но Мессия знает, как его одурачить! Никогда впредь сброшенные братьями путы не причинят никому зла! Ангелы принимают их на себя. Ангелам путы не страшны.

«Вот оно как! Сдается мне, кто-то здесь неплохо устроился!» – снизошло на Тима внезапное озарение – «Вопрос лишь в том, насколько неплохо. Явно, не по грошику собирают. Но – как?! Братец-то, ох, как не в себе. Ладно бы один, так тут их сотня. Да еще и новые прибиваются…»

– Клёво придумано! – Тим изобразил восхищение. Восхищение вышло фальшивым, но Еноху, похоже, не было до этого никакого дела. – Это… Енох? Пожрать есть чего?

– В обители нет прежней пищи! – с укором ответил Енох – Предтеча Мессии говорил: – «Не хлебом единым будет жив человек, но и всяким словом Божьим!». Но Мессия сказал: – «Лишь Словом Божьим жизнь вечную обретешь!» Братья вкушают Слово. Оно слаще всех прежних яств. Оно насыщает, истончая вериги плоти. Мы становимся Словом, вкушая его. Вот оно – Слово! – Енох запустил руку за ворот своего балахона, что-то нашарил у себя на груди, после чего представил взору Тима небольшую керамическую амфору-кулон. Гролышко амфоры было плотно закупорено пробкой, а сквозь ее ручки проходил засаленный шнурок. Енох бережно снял амфору с шеи и протянул ее Тиму – Вкуси Слово, брат!

Тим принял амфору и, вынув пробку, легонько ее встряхнул. Внутри плескалась какая-то жидкость. Тим поднес амфору к носу и принюхался. Горьковатый пряный запах. Не особенно резкий. Даже, наверное, приятный. Но очень беспокоящий. Тим почувствовал неожиданное, словно в омут затягивающее головокружение. Отпрянул. Внутренний голос подсказывал ему, что пробовать неизвестную жидкость не стоит.

– Знаешь, Енох, – сказал Тим, возвращая Еноху амфору – Тут мне только что Дух, который меня сюда привел, шепнул, что я, типа, еще не достоин.

– Истинно, Дух Божий говорит в тебе! – воскликнул Енох – Прежде, чем вкусить Слово, ты должен увидеть Мессию!

«Определенно, братец на чем-то крепко сидит. На чем-то мощном. Ларри такое и не снилось! – смекнул Тим – И остальные братцы, похоже, подсажены.»

– Точняк! – согласился Тим – Дух так и сказал, мол, придет Мессия, все разрулит, тогда и причастишься. Расскажи-ка лучше, как Мессия вас призывает? Крещение там какое или обрезание?

– О, нет! Ничего такого. По разному бывает. Мы служим. Мы вкушаем Слово. Мы сами постепенно становимся Словом. К тому моменту, когда мы готовы вознестись, Слово полностью заменяет собой то, что было нашими веригами плоти. Когда брат возносится, Мессия с ангелами делят оставшееся от него Слово. Недавние братья берут частицы Слова и распространяют их. Никто не знает, где Слово найдет нового брата. Никто не знает, сколько братьев примут его, а сколько отвергнут. Мессия говорит, что когда никто не примет Слово, тогда Зверь восторжествует. Но пока братья прибывают. Послушай… Ты живешь невежественной жизнью. Тебя окружает мрак, который ты принимаешь за свет. Ты любишь эту жизнь. Ты доволен ею. Тебе дороги путы. Дороги вериги плоти. Это все потому, что Зверь облизывает твои глаза. Они начинают видеть мир не таким, каким создал его Господь. Ты наслаждаешься тем, что медленно разлагает тебя. Ты гниешь изнутри. Гниешь незаметно и необратимо. Сперва загнивают жидкости. Гниет лимфа, гниет кровь. Они становятся вязкими. Как смола. Они пахнут увядающими фиалками. Они разносят гниль по всему телу. Твое мясо превращается в смердящую слизь. Сердцевина костей становится прибежищем и пастбищем для глистных червей и личинок жутких трупоядных насекомых. Которых ты даже вообразить себе не можешь, настолько они уродливы. Зверь облизывает твои уши. Это меняет твой слух. Ты слышишь музыку, которая кажется тебе перезвоном хрустальных небесных сфер. На самом деле это утробное рычание насыщающегося тобой зверя. Это его желудочные соки. Они разъедают твой мозг, превращая его в зеленовато-желтую пузырящуюся бурду. От нее исходят ядовитые испарения. Не находя выхода из твоего черепа, они вгрызаются в твою плоть. Удобряя пастбища червей и личинок. Добавляя еще одну зловонную ноту в симфонию смрада, исходящего от твоего бывшего мяса. Зверь облизывает твои чресла, делая их ненасытными. Ты ищешь самку. Не одну. Чем больше, тем лучше. Чтобы оплодотворить их своим гнилым семенем. Чтобы увековечить Зверя в потомстве своем. Но однажды в твою дверь звонят. Или стучат. А может быть, ты, уходя на работу или по делам, открываешь дверь и видишь почтовую коробку, стоящую на придверном коврике. На коробке – твой адрес. Имя не указано, однако ты понимаешь, что посылка предназначена именно тебе. Ты вскрываешь коробку. Ты находишь письмо. «Здравствуй, неизвестный брат!» – читаешь ты. Дальше следует Писание Мессии. Чарующие слова, озаряющие твое протухшее нутро Новым Светом. Бывает, что они не затрагивают тебя. Но это не важно. Самое ценное в посылке – частица Слова, подаренная тебе вознесшимся братом. И Мессией. В первую очередь – Мессией. Ты находишь ее. Тебе трудно понять, что это. На вид – упаковка какого-то субпродукта из супермаркета. Ты вскрываешь ее и прикасаешься к Слову. Именно в этот миг оно происходит. Ты слышишь Зов Мессии. Мессия призывает тебя причаститься к Слову. Ты с голодной жадностью набрасываешься на частицу Слова. Ты поглощаешь ее, почти не разжевывая. Слово становится тобой и ты становишься Словом. Слово возвращает тебя в мир, такой мир, каким он был сотворен Всевышним. Зверь больше не властен над тобой. Зов становится все громче, все явственней. Ты понимаешь, что должен идти и каким-то образом знаешь, куда. Откуда бы не начинался твой путь, ты окажешься среди нас… – Енох выдохся и умолк.