Текст книги "Проект «Аве Мария»"

Отстегиваюсь от кресла и, подойдя к шлюзовой камере, открываю внутренний люк. В командном отсеке опять начинает чувствоваться запах аммиака, но уже не так сильно, как раньше. Инопланетный артефакт лежит на полу камеры. Тыкаю цилиндр кончиком пальца, проверяя температуру. Он все еще довольно горячий, но не обжигающе раскаленный. Хорошо. Значит, внутри нет источника тепла или какого-то другого загадочного устройства. Просто сначала он был очень горячим.

Поднимаю цилиндр. Хочу понять, из чего он сделан и что внутри. Покидая командный отсек, бросаю взгляд на экран телескопа. Даже не знаю, зачем – наверное, решил проверить, не замышляют ли чего-нибудь инопланетные корабли, оказавшиеся поблизости. «Объект А» вращается вокруг своей оси и вроде бы с той же скоростью, что и «Аве Мария». Увидев, как мой корабль начал вращаться, инопланетяне наверняка решили, будто это очередной коммуникационный сигнал. Первое недопонимание между человечеством и разумной инопланетной расой. Горжусь, что был причастен к историческому событию.

* * *

Ставлю цилиндр на лабораторный стол. С чего начать? Со всего! Первым делом с помощью счетчика Гейгера проверяю, не радиоактивен ли цилиндр. Нет. Отлично. Тыкаю в него разными предметами, пытаясь оценить твердость оболочки. Материал твердый. Выглядит, как металл, но по ощущениям это нечто иное. С помощью мультиметра[93]93
  Мультиметр – это универсальный прибор, объединяющий в себе несколько устройств: для измерения напряжения (вольтметр), силы тока (амперметр), сопротивления (омметр), а также проверки провода на обрыв.


[Закрыть] проверяю, электропроводен ли цилиндр. Нет. Интересно.

Тогда я вооружаюсь молотком и стамеской. Мне нужен крохотный кусочек оболочки для газового хроматографа – так я пойму, из какого вещества сделан цилиндр. После нескольких ударов молотка стамеска крошится. На цилиндре ни царапины. Хмм…

Весь цилиндр в газовый хроматограф не влезет. Но я обнаруживаю ручной рентгеновский спектрометр. Он похож на пистолет для считывания штрих-кодов. Прост в использовании и даст некоторое представление о материале, из которого сделана эта штуковина. Прибор не столь точен, в сравнении с газовым хроматографом, но все лучше, чем ничего. После быстрого сканирования прибор сообщает, что цилиндр сделан из ксенона[94]94
  Ксенон – редкий благородный инертный газ без цвета, вкуса и запаха.


[Закрыть].

Что?! Желая убедиться в корректности работы хроматографа, проверяю его на стальном столе. Он идентифицирует железо, никель, хром и прочее, чему надлежит там быть. Снова сканирую цилиндр и снова получаю тот же странный результат. Повторяю процедуру еще четырежды и каждый раз получаю одинаковый ответ.

Почему я столько раз повторял одно и то же исследование? Потому что его результат не имеет смысла. Ксенон – благородный газ. Он ни с чем не вступает в реакцию и не образовывает связи. И этот газ находится при комнатной температуре. И каким-то образом входит в состав твердого материала, из которого сделан цилиндр.

Нет, причина не в том, что ксенон внутри цилиндра. Ничего подобного. Спектрометр не способен проникнуть так глубоко. Он лишь определяет вещества на поверхности. Если бы я направил его на никель, покрытый золотом, прибор сообщил бы: «100 % золото». Ведь это все, что он видит. Спектрометр может лишь распознать, какие молекулы находятся на поверхности цилиндра. И судя по всему, это молекулы ксенона.

Моему портативному спектрометру не под силу идентифицировать элементы с атомным номером меньшим, чем у алюминия. Следовательно, там может быть и углерод, и водород, и азот, и что угодно. Но из всех элементов, которые прибор в состоянии определить, он увидел… чистый ксенон.

Как?! Я плюхаюсь на табурет и изумленно смотрю на цилиндр. Что за странный артефакт! Даже не знаю, как назвать благородный газ, вступивший в реакцию с другими веществами. Позорным?

Я сбит с толку, но у этой ситуации есть один хороший побочный эффект. Я, наконец, оставляю цилиндр в покое и просто осматриваю его. И неожиданно замечаю тонкую линию, которая опоясывает цилиндр примерно в дюйме от вершины. Провожу по ней ногтем. Выемка тут явно не просто так. Может, это крышка? Тогда, наверное, ее нужно открыть?

Снова беру цилиндр и пытаюсь отсоединить крышку. Она не двигается. Тогда пытаюсь открутить. Снова неудача. Но ведь инопланетяне вовсе не обязаны следовать привычному для нас правилу «вправо-закручивается-влево-откручивается». Пробую повернуть крышку по часовой стрелке, и она поддается! Сердце екает от волнения.

Продолжаю крутить. Повернув крышку на 90 градусов, чувствую, как она отсоединяется. Я разъединяю цилиндр на две части. Внутри обеих какие-то мудреные штуки. Это… модели? Из оснований обеих половинок торчат тоненькие усики, идущие к сферам разных размеров. Движущихся частей не видно, и все детали вроде бы сделаны из того же загадочного материала, что и сам цилиндр.

Сначала займусь основанием. Надо же откуда-то начинать. Каждый ус поддерживает… абстрактную скульптуру? Две сферы – одна размером с мраморную крошку, другая с дробинку – удерживаются на тончайших усиках, которые, словно веточки, растут из основного вертикального ствола. Вершины обеих сфер соединяет странная парабола. Конструкция кажется смутно знакомой… Почему?

– Линия Петровой! – вырывается у меня.

Я столько раз видел эту дугу, что узнаю ее где угодно. Сердце рвется из груди.

– Выходит, ты изображаешь звезду, – бормочу я, глядя на большую сферу, – а малыш рядом – планету.

Инопланетяне знают об астрофагах. Или, по крайней мере, о линии Петровой. Но, в сущности, это ничего не дает. Раз «Объект А» работает на астрофаговом топливе, значит, понятное дело, инопланетяне в курсе, что такое астрофаги. К тому же мы в звездной системе, где есть линия Петровой, а значит, неудивительно, что они знают и о дуге. Судя по всему, система Тау Кита может оказаться местом их обитания.

И все-таки для начала неплохо. Мы «разговаривали», обмениваясь вспышками двигателей. Таким образом, они сообразили, что я тоже использую астрофагов и могу «видеть» (с помощью устройств на борту) частоту Петровой. А следовательно, и линию Петровой. Молодцы!

Перехожу ко второй половинке. Основание ощетинилось десятками усов. Все они разной длины, и каждый увенчан сферой меньше миллиметра в диаметре. Тыкаю один из усов пальцем – не сгибается. Надавливаю сильнее и сильнее. В итоге вся конструкция начинает скользить по столешнице. Удивительно крепкие штуковины, учитывая, какие они тонюсенькие.

Видимо, ксенон, вступая в соединение, образовывает по-настоящему прочный материал. И это не дает мне, как исследователю, покоя! Ладно, сейчас не время думать о соединениях ксенона – лучше сосредоточиться на текущей задаче.

Я пересчитываю усы, каждый со своей сферой. Их оказывается тридцать один. Во время подсчета замечаю одну любопытную вещь. Один ус торчит ровно из центра круглого основания, но, в отличие от остальных, заканчивается иначе. Я прищуриваюсь, чтобы разглядеть повнимательнее.

Над ним возвышаются две сферы шара разного диаметра, соединенные дугой. Ага, понятно. Передо мной уменьшенная копия модели линии Петровой из основания цилиндра. Масштаб примерно один к двадцати.

В этой миниатюрной модели ус, идущий к вершине сферы, расположенной на конце другого усика, сделан еще тоньше. Хотя нет, не просто к вершине сферы. Дуга идет к очередной модели линии Петровой. Я оглядываю всю штуковину в поисках таких же моделей, но больше не вижу. Лишь одна в центре и одна, соединенная с ней сбоку.

– Минуточку… Минууууточку…

Выдвигаю ящик с лабораторным ноутбуком. Пора воспользоваться колоссальной бортовой библиотекой. Нахожу здоровенную таблицу с нужными данными, переношу ее в Excel (Стратт любит проверенные, готовые к работе продукты) и произвожу ряд операций. Вскоре я выстраиваю график. И все встает на свои места.

Звезды. Маленькие сферы на концах усов символизируют звезды. Понятное дело – где еще может быть линия Петровой? Но это не просто какие-то там старые звезды. А вполне конкретные. Все они находятся в строго выверенных позициях относительно друг друга и четко в центре – Тау Кита. Ракурс звездной карты выбран необычно. Чтобы позиции сфер совпали с выстроенным мной графиком расположения звезд, пришлось наклонить часть цилиндра под углом в 30 градусов и немного развернуть.

Ну конечно, все земные данные строятся, исходя из орбитальной плоскости Земли. У представителей других планет иная система координат. Но вне зависимости от угла зрения результат будет одинаков: внутри цилиндра – карта местной системы звезд.

И тут мой взгляд приковывает тоненькая ниточка, связывающая центральную сферу (Тау Кита) с другой сферой. Нахожу имя второй звезды в своем каталоге. Она называется 40 Эридана[95]95
  40 Эридана (Омикрон Эридана) – близкая к Земле тройная звездная система в созвездии Эридана. Находится на расстоянии порядка 16 световых лет от Солнца.


[Закрыть]. Но, готов поспорить, экипаж «Объекта А» зовет ее домом.

Вот суть их сообщения: «Мы из системы 40 Эридана. А теперь мы здесь, в системе Тау Кита». И даже больше. Еще они говорят: «У 40 Эридана имеется линия Петровой, как и у Тау Кита».

Неожиданно меня осеняет.

– Получается, вы тоже в беде?!

Конечно! Астрофаговая инфекция распространяется на все местные звезды. Эти ребята с планеты, вращающейся вокруг 40 Эридана, которая, как и наше Солнце, поражена астрофагами! Судя по всему, там отлично развита наука, и они сделали то же, что и мы, – построили корабль и отправились на Тау Кита посмотреть, почему она не гаснет.

– Черт меня побери! – восклицаю я.

Пожалуй, я слишком тороплюсь с выводами. А что, если инопланетяне специально культивируют астрофагов, собрав их с местной линии Петровой? И даже сами их породили? А вдруг им просто нравится, как выглядит линия Петровой? Сообщение в цилиндре может иметь массу разных смыслов. Но скорее всего, на мой субъективный взгляд, ребята отправились сюда в надежде найти решение проблемы, вызванной астрофагами.

Инопланетяне. Настоящие инопланетяне. Инопланетяне из системы 40 Эридана. Тогда, наверное, я могу называть их эриданцами? Трудно выговаривать, еще труднее запомнить. Эридиане? Нет. А если эридианцы? Фонетически напоминает «иридий»[96]96
  Иридий – очень твёрдый, тугоплавкий, серебристо-белый драгоценный металл платиновой группы. Содержание иридия в земной коре ничтожно мало. Он встречается гораздо реже золота и платины. Зато относительно часто встречается в метеоритах.


[Закрыть] – один из самых классно звучащих элементов в таблице Менделеева. Решено, назову их эридианцами.

Мне ясно, как надо ответить на послание. Несколько дней назад я тщательно изучил содержимое лаборатории. В одном из ящиков хранится набор инструментов для работы с электроникой. Главное – вспомнить, в каком именно. Я, естественно, не помню. Некоторое время трачу на то, чтобы перерыть все ящики и заставить себя при этом не ругаться, но в итоге нахожу искомое.

Увы, здесь нет ксенонита (так я назвал загадочное инопланетное вещество, из которого сделан цилиндр, и никто мне не указ). Зато есть припой[97]97
  Припой – материал, часто в виде проволоки, применяемый при пайке для соединения заготовок и имеющий температуру плавления ниже, чем соединяемые металлы. Используют сплавы на основе олова, свинца, кадмия, меди, никеля, серебра и другие. Существуют и неметаллические припои.


[Закрыть] и паяльник. Беру кусочек припоя, расплавляю с одного края и приделываю к сфере, обозначающей Тау Кита. К счастью, кусочек сразу же прилипает. С ксенонитом нет никаких гарантий.

Проверяю себя не один и не два, а целых три раза, дабы удостовериться, что верно соотношу одну из маленьких звезд с нашим Солнцем (освещающим Землю). И припаиваю к Солнцу другой конец проволоки.

Порывшись в запасах, нахожу кусочек твердого парафина. Немного усилий, открытого пламени и тихих ругательств, и из моих рук выходит жалкое подобие модели линии Петровой, присланной инопланетянами. Прикрепляю дугу к Солнцу. Смотрится неплохо. По крайней мере, идею уловить можно.

Разглядываю свое творение. Изящные тонкие линии ксенонитовых усов изуродованы добавленной мною проволокой с двумя пузырями на концах и страшненькой восковой дугой. Словно в углу картины Леонардо да Винчи кто-то накалякал цветными карандашами. Однако придется работать с тем, что имеем.

Пытаюсь прикрутить к цилиндру крышку, но теперь они не хотят соединяться. Пытаюсь снова. Тщетно. Наконец, вспомнив, что эридианцы используют винты с левой резьбой, поворачиваю крышку против часовой стрелки, как бы «откручивая». В следующие мгновение обе части цилиндра плотно соединяются.

Теперь надо отправить посылку обратно. Вежливо. Да только я не смогу. По крайней мере, не в режиме центрифуги. Стоит мне выйти за борт, как я тут же улечу далеко в космос.

Хватаю цилиндрическую штуковину и карабкаюсь в командный отсек. Опять пристегиваюсь ремнями к пилотскому креслу и нажимаю «Замедлить вращение». И вновь я чувствую, как отсек кренится, правда, теперь вроде бы в другую сторону, хотя знаю, что на самом деле все остается на своих местах, просто на меня действует боковое ускорение.

Гравитация постепенно исчезает, отсек «выравнивается», и я снова в невесомости. На сей раз никакой паники. Наверное, мой рептильный мозг примирился с тем, что гравитация то появляется, то исчезает. Трансформация завершается последним глухим ударом, когда обитаемый отсек, перевернувшись, вновь пристыковывается к хвостовой части корабля.

Облачаюсь в скафандр, хватаю цилиндр и опять устремляюсь за борт. Теперь не надо проделывать весь путь по корпусу с перестегиванием фалов. Я просто защелкиваю карабин в шлюзовой камере.

«Объект А» прекратил вращаться – наверное, повторил за «Аве Марией». Расстояние до их корабля по-прежнему 217 метров. Не нужно быть легендарным Джо Монтаной[98]98
  Джо Монтана (1956 г. р.) – профессиональный игрок в американский футбол, бывший квотербек команд «Сан-Франциско Форти Найнерс» и «Канзас-Сити Чифс», вошедший в Зал Славы профессиональных футболистов.


[Закрыть], чтобы сделать этот пас. Мне всего лишь нужно толкнуть цилиндр в сторону «Объекта А», корпус которого не меньше ста метров в диаметре. Вряд ли я промахнусь.

Отправляю штуковину обратно. Она уплывает от меня с приемлемой скоростью. Около 2 метров в секунду – темп бега трусцой. Это тоже своего рода коммуникация. Таким образом я сообщаю своим новым друзьям, что могу доставлять посылки несколько быстрее. Цилиндр удаляется к кораблю эридианцев, а я возвращаюсь к себе.

– Ну что ж, ребята, – произношу я вслух, – враг моего врага – мой друг. Если астрофаги ваши враги, то я ваш друг.

Смотрю на экран телескопа. Правда, иногда немного отвлекаюсь, так как играю в пасьянс «Косынку» в уголке навигационной панели. Но каждые несколько секунд проверяю экран телескопа. Пара плотных перчаток, которые я притащил из лаборатории, пытаются куда-то уплыть. Я хватаю их и засовываю в спинку кресла.

Прошло уже два часа, но мои инопланетные друзья до сих пор молчат. Или они ждут от меня еще каких-то сигналов? Я лишь попытался сообщить, с какой звезды прилетел. И теперь очередь эридианцев что-нибудь ответить, верно? Интересно, есть ли у них вообще понятие очередности реплик в диалоге? Или это принято только среди людей? А что, если эридианцы живут по два миллиона лет, и пауза в сотню лет перед ответом считается у них признаком вежливости?

Как же избавиться от красной семерки в самой правой стопке? У меня нет ни одной черной восьмерки, и…

Движение! Я так резко поворачиваюсь к экрану телескопа, что мои ноги взмывают почти в центр командного отсека. Ко мне плывет еще один цилиндр! Вероятно, мгновение назад его отправил многорукий робот, вмонтированный в корпус эридианского корабля. Проверяю экран радара. «Объект Б» приближается со скоростью больше метра в секунду. У меня всего лишь несколько минут, чтобы залезть в скафандр!

Ныряю в скафандр и запускаю процедуру шлюзования. Открыв внешний люк, тут же замечаю кувыркающийся цилиндр. Интересно, это старый или уже новый? На сей раз он направлен четко к шлюзовой камере. Наверное, проследив, откуда я появился и куда ушел, эридианцы решили облегчить мне жизнь. Заботливые вы мои!

И какая точность! Через минуту цилиндр вплывает прямо в середину открытого проема шлюзовой камеры. Я ловлю посылку, машу рукой в сторону «Объекта А» и задраиваю внешний люк. Вряд ли эридианцы понимают, что означает мой приветственный жест, но я не мог не помахать.

Возвращаюсь в командный отсек и вылезаю из скафандра. Цилиндр пока телепается возле шлюзовой камеры. В ноздри снова ударяет волна аммиака, но теперь я к этому готов. Надев толстые лабораторные перчатки, хватаю цилиндр. Жар ощущается даже через огнеупорную ткань. Знаю, что сперва нужно дать капсуле охладиться, но я не хочу ждать.

Цилиндр выглядит так же, как и в прошлый раз. Откручиваю крышку по часовой стрелке. Внутри уже не звездная карта. Теперь там модель. Что же это?

На одиночной ножке, идущей от основания, укреплена асимметричная фигура. Нет, две асимметричных фигуры, соединенных трубой. Эй, погодите! Одна из фигур – это «Аве Мария». А другая – «Объект А».

У моделей не проработаны детали, нет текстуры. Но раз я понял, что именно они обозначают, значит, цель достигнута. Фигурка «Аве Марии» в длину три дюйма, а «Объект А» почти восемь. Ну и громадный же у них корабль!

А что за соединительная труба между ними? Она идет от шлюзовой камеры «Аве Марии» к центру ромба на корпусе «Объекта А». Ширина туннеля как раз совпадает с диаметром внешнего люка моей шлюзовой камеры.

Эридианцы предлагают встретиться.

Глава 9

Я разжимаю пальцы, и модель свободно дрейфует по отсеку. Учитывая прочность ксенонита, можно не переживать, что она попортится при случайном ударе. Надо ли соглашаться? Ведь я должен спасать планету. При всей уникальности встречи с разумными инопланетянами, стоит ли ради нее рисковать всем?

Эридианцы хорошо изучили астрофагов. По крайней мере, с успехом используют в качестве источника энергии. И, по-моему, они пытаются сказать, будто прибыли сюда по той же причине, что и я. А может, ребята владеют неизвестной мне информацией? И у них даже есть решение, которое я так отчаянно ищу? Они кажутся довольно дружелюбными.

И все же это космический аналог ситуации, когда незнакомец предлагает ребенку конфетку. Я хочу конфетку (информацию), но не знаю этого человека.

Какой у меня выбор? Игнорировать приглашение? Я бы мог продолжить заниматься своими делами, словно рядом нет никаких инопланетян. Наверняка эридианцы боятся меня увидеть не меньше, чем я их. Думаю, они попытаются продолжить общение и вряд ли планируют нападать.

Или планируют? Откуда ж я знаю. Нет, это же элементарно! Сначала нам нужно поговорить. Если у эридианцев есть хоть какая-то, даже самая незначительная, информация об астрофагах, тогда встреча имеет смысл. Да, я осознаю степень риска, но сама миссия «Аве Мария» – один большой риск.

Ладно. Как бы я поступил на их месте? Я эридианец. И хочу построить туннель, ведущий к странному кораблю землян. Но я не знаю, из чего сделан его корпус. Как добиться плотной, герметичной стыковки? Мое знание ксенонита бесспорно, но я понятия не имею, как соединить его с «земляниуом» или из чего там сделан их корабль? Я отправил землянину ксенонитовые модели. Теперь он знает, что есть у меня. Но я до сих пор не знаю, что есть у него.

Нужно послать эридианцам кусочек корпуса «Аве Марии»! И объяснить, что это образец корпуса моего корабля.

– Решено, – говорю я, обращаясь к самому себе.

Не знаю, хорошая ли это идея или, наоборот, кошмарная, но я собираюсь отколоть кусочек от корпуса «Аве Марии». Хватаю набор инструментов для внекорабельных работ. Я его давно обнаружил в лаборатории, в ящике 17Е. Инструменты вставлены в специальный пояс, который крепится к скафандру. Стратт с командой постарались, чтобы экипаж имел под рукой все необходимое на случай ремонта корпуса. Обычно такими работами занималась Илюхина, но ее больше нет.

Неожиданно вспоминаю: Илюхина была нашим бортинженером, нашей феей с гаечным ключом. Что ж, теперь ее место займу я. Забираюсь в скафандр и выхожу за борт. Снова. Постоянное мотание туда-сюда немного утомляет. Надеюсь, задумка с туннелем сработает. Поочередно перестегивая фалы, медленно продвигаюсь вдоль корпуса. В голове тем временем крутятся мысли… А какой, собственно, смысл строить туннель? Вряд ли эридианская окружающая среда пригодна для людей. Мы не можем просто соединить оба корабля туннелем и пожать друг другу руки. Скорее всего, там тонны аммиака. К тому же нельзя забывать о высокой температуре. Оба цилиндра обжигали, когда я брал их в руки.

Путем несложных расчетов выясняю: во время сорокаминутного путешествия к борту «Аве Марии» первый цилиндр потерял порядка 100 градусов Цельсия, а то и больше (в зависимости от его температуры в момент запуска от эридианского корабля). Достигнув моего корабля, капсулы все еще оставались горячими. Значит, при старте они были по-настоящему раскалены до температуры, которая… на порядок выше точки кипения воды.

Знаю, не стоит увлекаться гипотезами, но, елки-палки, я ученый, а это инопланетяне. И я буду строить гипотезы! Вопрос: температура окружающей среды у эридианцев выше, чем точка кипения воды? Если да, значит, я прав! Зона обитаемости – полная чушь! Вода в жидкой фазе необязательна для возникновения жизни!

Да, я должен озаботиться «первым контактом с разумными инопланетянами» и «спасением человечества». Но, черт возьми, могу же я буквально пару минут насладиться тем, что оказался прав, хотя никто мне тогда не поверил!

А вот и подходящий участок корпуса. Я позади обитаемого отсека, в котором поддерживается давление, и гораздо дальше той части, где корпус начинает расширяться. Судя по моим расчетам, я сейчас около пустого топливного бака, в котором ранее были астрофаги. Если пробить корпус здесь, по идее это не возымеет последствий.

Я беру молоток и стамеску. Не самый изящный способ, но больше ничего в голову не приходит. Я прислоняю стамеску под углом к корпусу и немного стучу по ней молотком. Тут же появляется небольшая вмятина. Вскоре я пробиваю верхний слой обшивки.

С помощью молотка и стамески вырезаю из корпуса шестидюймовый кружок. Внутри проложен еще какой-то материал. Я чувствую, как в него упирается стамеска. Наверное, изоляция. Пытаюсь поддеть стамеской кружок, чтобы извлечь его из корпуса. Внутренний слой держит крепко, но потом вдруг поддается, и образец корпуса выстреливает в космос.

– Черт!!!

Прыгаю за ним и успеваю схватить кружок за миг до того, как мой страховочный фал натягивается до отказа. Делаю глубокий вдох, понимая, как глупо себя повел, и потихонечку подтягиваюсь вдоль фала к кораблю. Глядя на кружок, замечаю, что с внутренней стороны к нему прилегает легкий вспененный материал. Наверное, пенопласт. Или нечто более сложное.

– Надеюсь, ребята, вы все видели. Больше я этот трюк повторять не собираюсь, – говорю я и бросаю образец корпуса в сторону «Объекта А».

Поскольку я проделал все прямо перед эридианцами, они догадались, что я посылаю им образец корпуса. Надеюсь, этого хватит для воплощения их задумки. Я даже не знаю, хотели ли эридианцы получить мой образец, нужен ли он им. А вдруг они сейчас пялятся в свои экраны и бормочут: «Вот идиот! Неужели он проткнул корпус своего корабля? Зачем?!»

Я остаюсь за бортом и наблюдаю, как в лучах тау-света кувыркается кусочек обшивки. Многорукий робот на корпусе «Объекта А» скользит вдоль рельсов, готовясь принять посылку. Затем, выбрав позицию, замирает и, когда образец оказывается в зоне досягаемости, ловит его точным движением.

А потом, клянусь богом, машет мне! Машет одним из своих манипуляторов! Я машу в ответ. Он тоже машет. Так, ладно, это может продолжаться весь день. Я удаляюсь в шлюзовую камеру. Ваш ход, ребята.

* * *

Они не выходят на связь слишком долго, и мне становится тоскливо. Обалдеть! Я торчу на борту космического корабля в системе Тау Кита, дожидаясь, когда мои новые знакомые, разумные инопланетяне, продолжат наш диалог… и скучаю. Люди обладают потрясающим свойством адаптироваться к необычным явлениям и воспринимать их как обычные.

Изучаю панель управления радаром, пытаясь понять, какие еще в ней заложены функции. Покопавшись в настройках конфигурации, наконец обнаруживаю искомое: параметры сигнала об опасном сближении. Сейчас значение выставлено на 100 километров. Достаточно разумно. Расстояния между объектами в космосе насчитывают миллионы километров. Или хотя бы десятки тысяч. И если вдруг какой-нибудь камень окажется в пределах сотни километров от вас, это серьезная проблема.

Меняю значение на 0,20 километра. Волнуюсь, что система не позволит установить столь малую величину, но нет, все нормально. До «Объекта А» 217 метров. Если эридианцы окажутся ближе 200 метров или отправят очередную посылку, у меня сработает сирена. Выплываю из пилотского кресла. Больше не нужно сидеть тут и пялиться в экран. Сигнал из командного отсека даст знать, если «Объект А» сделает что-нибудь интересное.

Перемещаюсь в спальню.

– Питание! – командую я.

Манипуляторы извлекают из тайничка в потолке коробку и кладут мне на койку. Как-нибудь надо будет забраться туда и проверить запасы еды. А пока я отталкиваюсь от потолка и пикирую к койке. На упаковке, промаркированной «День 10 – паек 1», снизу приделана липучка, которая удерживает коробку на простыне. Открываю крышку: внутри буррито.

Не знаю, чего я ожидал, но ладно. Буррито так буррито. Увы, оно холодное. Фасоль, сыр, немного томатного соуса… все довольно вкусно, честное слово. Но комнатной температуры. Либо экипажу не полагается горячее питание, либо компьютер считает, что очнувшийся после комы человек может с непривычки обжечь себе пищевод. Вторая версия более правдоподобна.

Я переплываю в лабораторию и засовываю буррито в лабораторную печь. Прогрев его в течение нескольких минут, вытаскиваю с помощью щипцов. Сыр пузырится, по всему отсеку расползается облако пара. Оставляю буррито дрейфовать в воздухе – пусть пока остывает. Ха! Если бы я захотел действительно горячий обед, то врубил бы двигатели и, надев скафандр, облучил бы буррито светом, исходящим из сопел. Оно бы мигом разогрелось. А точнее, испарилось бы заодно с моей рукой и всем, что попало бы в зону излучения, ведь…

* * *

– Добро пожаловать в Маленькую Россию! – улыбнулся Дмитрий, театрально взмахнув в сторону нижней ангарной палубы авианосца.

Все пространство было переоборудовано в несколько лабораторий, укомплектованных высокотехнологичной аппаратурой. Десятки людей в белых халатах сосредоточенно корпели над своими задачами, изредка перебрасываясь короткими фразами на русском. Мы их называли «Дмитровцами». Пожалуй, мы уделяли слишком много внимания выдумыванию прозвищ для персонала.

– Не нравится мне это, – признался я, прижимая к себе небольшой контейнер с образцами, будто Скрудж Макдак мешок с монетами.

– Тише, – шикнула Стратт.

– Я только-только получил восемь граммов астрофагов и теперь должен отдать два? Два грамма могут показаться мелочью, но это девяносто пять миллионов клеток!

– Они пойдут на доброе дело, друг мой! – заверил меня Дмитрий. – Обещаю, вы не пожалеете. Пойдемте, пойдемте!

Мы со Стратт последовали за ним в главную лабораторию. В центре помещения высился колоссальный цилиндр вакуумной камеры. Дверь камеры была открыта, и трое техников что-то устанавливали на платформе внутри.

Дмитрий обратился к ним по-русски. Техники ответили. Он произнес что-то еще и жестом указал на меня. Ребята заулыбались и радостно загомонили, но Стратт оборвала их фразой на русском.

– Прошу прощения, друзья мои, – сказал Дмитрий, – перейдем пока на английский! Ради американца.

– Привет, американец! – поздоровался один из техников. – Я говорить английский для тебя! Топливо есть?

– Немного топлива, – ответил я, сильнее сжимая контейнер.

Стратт взглянула на меня так, как я обычно смотрю на упрямых учеников у себя в классе.

– Передайте ему контейнер, доктор Грейс.

– Вы же знаете, мой биореактор удваивает популяцию за определенное время. Отдавая два грамма сейчас, мы лишаем себя целых четырех граммов в следующем месяце, – зашипел я.

Она вырвала из моих рук контейнер и отдала Дмитрию.

Тот восхищенно посмотрел на металлический сосуд и проговорил:

– Сегодня отличный день! Наконец-то, он настал. Доктор Грейс, позвольте показать вам мой двигатель вращения.

Дмитрий жестом пригласил нас следовать за собой и взобрался по лесенке к двери вакуумной камеры. Оттуда по одному вышли техники, освободив место для нас.

– Все закреплено, контрольная проверка выполнена. Можно начинать испытание, – отрапортовал один из техников.

– Хорошо, хорошо, – улыбнулся Дмитрий. – Доктор Грейс, мисс Стратт, прошу.

Он провел нас внутрь вакуумной камеры. К одной из стенок была прислонена толстая плита блестящего металла. В середине возвышалась круглая платформа, на которой стояло некое устройство.

– Это двигатель вращения, – просиял Дмитрий.

Смотреть было особо не на что. Устройство, примерно пару футов в длину, почти целиком круглое, но с одной стороны срезанное плоско. Отовсюду торчали датчики и провода. Дмитрий откинул кожух, демонстрируя сам механизм. Внутри все оказалось сложнее. Под кожухом скрывалась прозрачная треугольная призма на роторе.

Дмитрий слегка крутанул устройство.

– Видите? Вращается. Потому и двигатель вращения.

– Как он работает? – поинтересовался я.

– Вот вертушка. – Дмитрий тронул призму. – Она сделана из прозрачного поликарбоната высокой прочности. Сюда, – он указал на область между вертушкой и внешним кожухом, – поступает топливо. ИК-излучатель, вот здесь, внутри вертушки испускает порцию света с длиной волны 4,26 и 18,31 микрометра, который привлекает астрофагов. Астрофаги устремляются к этой грани вертушки. Но их сила невелика. Импульс астрофагов основан на силе инфракрасного излучения. Тусклый свет порождает слабый импульс. Но его достаточно, чтобы астрофаги прилипли к поверхности.

Дмитрий повернул призму, и одна из трех граней встала параллельно плоской части кожуха.

– Поворачиваем на 120 градусов. Так, чтобы эта грань с прилипшими к ней астрофагами смотрела в сторону хвоста корабля. Увеличиваем мощность ИК-излучения. Теперь астрофаги сильно возбуждены и сильно проталкиваются к источнику инфракрасного света. Реактивная струя – свет на частоте Петровой – испускается через хвостовую часть корпуса, тем самым толкая корабль вперед. Миллионы крохотных астрофагов подталкивают сзади космический корабль, заставляя его двигаться вперед.

– Понимаю. – Я склонился к устройству. – Таким образом ни одна из частей корабля не попадает в радиус облучения.

– Да-да! – закивал Дмитрий. – Сила астрофагов ограничена лишь мощностью привлекающего их инфракрасного света. Проведя кучу расчетов, я понял, что в идеале астрофаги должны отдавать всю энергию за четыре секунды. Если попытаться ускорить процесс, то вертушка попросту не выдержит напора.

Он повернул призму еще на 120 градусов и указал на оставшуюся треть кожуха.

– Тут зона очистки. Резиновый валик убирает мертвых астрофагов с вертушки.

Дмитрий обвел рукой зону очистки, зону подачи топлива и, наконец, открытую грань.

– Все три зоны постоянно активны. Пока с первой грани счищаются мертвые астрофаги, в зоне подачи топлива ко второй грани поступают новые астрофаги, а третья грань развернута к хвосту корабля и обеспечивает тягу. Благодаря такому конвейеру грань, развернутая к хвосту корабля, всегда выдает тягу.

Дмитрий открыл мой контейнер с астрофагами и установил его в топливную камеру. Главное, астрофаги доберутся до ближайшей грани призмы, а потому никаких особых приготовлений не требовалось. Нужно лишь… показать частицам инфракрасный свет.