Текст книги "Храм Фортуны II"

Глава XI
Опасность

Выйдя из палатки командующего, трибун Кассий Херея одел шлем, поправил меч на боку и твердым шагом двинулся через лагерь, глядя прямо перед собой.

К нему приблизился молодой контубернал, который нес службу при Германике. Он выбросил руку в воинском салюте; лицо юноши было очень серьезным. Этот паренек – сын патриция не очень знатного рода – был чрезвычайно горд своей нынешней должностью и весьма старательно выполнял все обязанности, которые накладывает такой пост.

Кассий знал и любил его.

– Говори, Децим, – кивнул он с улыбкой. – Что там еще случилось? Германцы перешли Рен? Или тебя назначили Верховным понтификом?

Но контубернал по-прежнему был серьезен.

– Нет, трибун, – ответил он. – Тут пришел человек, он хочет увидеться с командующим. Говорит, что дело очень важное.

Кассий нахмурился.

– Чего-чего, а важных дел у Германика сейчас хватает. Что это за человек? Ты его знаешь?

– Да, это один из младших командиров той новой когорты галльской пехоты, которая пришла недавно.

– А что ему нужно?

– Он не говорит. Сказал, что объяснит все или лично Германику, или кому-то из старших офицеров.

– Однако, – хмыкнул Кассий. – Нашел парень время. Где он?

– Вон там.

Юноша указал рукой на молодого стройного галла в воинских доспехах, который стоял чуть поодаль.

Херея направился к нему. Солдат приветствовал его легким поклоном, по своему обычаю.

– Ты откуда? – спросил трибун.

– Из Тревера, – спокойно ответил галл. – Прибыли три дня назад. Готовимся к походу.

– Это правильно, – одобрил Кассий. – Но, понимаешь ли, Германик тоже готовится. Какое у тебя к нему дело?

Молодой белокурый галл слегка покраснел, но ответил все так же спокойно и твердо:

– Это я могу сказать только самому командующему. Или кому-то из высших офицеров.

Кассий минуту смотрел на него. Он вдруг вспомнил Корникса. Вот же, земляки, а так непохожи. Возникший в памяти образ бывшего слуги Гая Валерия Сабина, по которому Херея очень скучал, настроил его на добрый лад и трибун чуть улыбнулся.

– Ну, хоть намекни, о чем пойдет речь? А то я сейчас ворвусь к Германику, а потом окажется, что у тебя кто-то стянул старые сандалии и ты хочешь получить замену.

Галл с напряженным лицом коротко мотнул головой.

– Как мне сказали здесь, командующий сам распорядился по этому вопросу докладывать ему лично.

Кассий пожал плечами.

– Ладно, парень, попробую тебе помочь. Смотри, не подведи меня. А вечером поставишь кружку этого вашего вина. Очень оно мне понравилось. Даже лучше италийских сортов.

– Слушаюсь, трибун, – ответил галл с облегчением. – Благодарю тебя. За вином дело не станет.

Кассий еще раз окинул его взглядом и двинулся обратно в палатку командующего, где все еще что-то обсуждали Германик, Публий Вителлий и Гней Домиций Агенобарб.

Охрана беспрепятственно пропустила его, и трибун шагнул под шелковый свод шатра. Германик с недовольным видом поднял голову от карт, разложенных на столе. В его глазах был вопрос.

– В чем дело, Кассий? – спросил он отрывисто. – Надеюсь, ничего не случилось?

Херея отсалютовал и коротко изложил свое дело. Командующий нахмурился.

– Неужели это такой большой секрет? Я же не могу встречаться с каждым, кто того пожелает.

– Не думаю, что этот галл расположен шутить, – ответил трибун. – Видимо, там действительно что-то важное,

Германик секунду думал, а потом посмотрел на Домиция Агенобарба.

– Гней, с тобой мы уже закончили. Может ты поговоришь с этим настырным молодым человеком? В конце концов, ты его непосредственный начальник. Прошу тебя.

Домиций кивнул без особой радости.

– Хорошо. Посмотрим, что там такое.

– А потом доложишь мне, если дело того стоит.

Агенобарб кивнул еще раз и встал. Кассий Херея без слова вышел из палатки – он увидел, что Германик уже забыл о нем и вновь склонился над картами, что-то объясняя Публию Вителлию.

Галл, который все еще стоял рядом с юным контуберналом, сразу же повернулся к нему. Кассий медленно подошел.

– Будешь говорить с Гнеем Домицием Агенобарбом. Тебе надо было именно к нему и обратиться. Он же твой старший командир. А Германик очень занят и сейчас не может с тобой встретиться.

– Спасибо, – ответил галл с облегчением. – Это меня устраивает. Как я сам не догадался...

Заметив, что Агенобарб выходит из палатки командующего, Кассий хлопнул галла по плечу и двинулся дальше, бросив на ходу:

– Ну, вот он. И не забудь насчет вина. Вечером найдешь меня где-нибудь возле штаба.

Тот кивнул и обратил взгляд на приближающегося Гнея Домиция.

Агенобарб явно был не в духе. Он смерил галла недовольным взглядом и махнул рукой контуберналу:

– Иди, займись своими делами.

Тон приказа был довольно резким; юноша вспыхнул и торопливо отошел в сторону.

– Говори, – бросил Домиций. – Как ты вообще осмелился беспокоить командующего в такой момент? Или ты думаешь, что мы тут на прогулку выбираемся?

Галл побледнел, но высоко поднял голову и с достоинством ответил, глядя прямо в глаза собеседнику:

– Нет, не забыл. Но могу напомнить, что я тоже принимаю участие в этой прогулке.

– Ладно, – фыркнул Домиций. – Гордые все какие стали. Выкладывай, что там у тебя. Я спешу.

– Я пришел, – медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес белокурый солдат, – дать командующему информацию об убийце офицера Первой галльской когорты Риновиста.

Агенобарб вздрогнул, его рыжая борода несколько раз шевельнулась, словно он хотел что-то сказать, но не мог. Потом он все же овладел собой и глухо пробормотал:

– Что ты несешь? Какой убийца?

Перед его глазами вдруг отчетливо встала картина: он, Гней Домиций, наклонившись в седле, всаживает меч в грудь галльского офицера. И тот медленно, хватаясь за гриву коня, сползает на землю. И смотрит, смотрит таким страшным взглядом...

Неужели проклятый Риновист и после своей смерти будет его преследовать?

– Я могу указать человека, который совершил убийство, – твердо повторил стоящий перед Агенобарбом молодой солдат.

"Это невозможно, – в панике подумал тот. – Никто не мог нас там видеть... никто... ".

После той схватки, когда римские когорты отбили валет переправившихся через Рен германцев Сигифрида, Гнею Домицию пришлось давать объяснения, почему он не появился на поле боя.

Хорошо хоть Германик тогда отсутствовал... Публию Вителлию и легату Руфу Агенобарб рассказал, что произошло недоразумение из-за того, что он плохо разбирает ломаную латынь, на которой изъясняются союзники, и не понял толком, по какой дороге нужно ехать.

Все прошло лучше, чем он ожидал. Главное, сражение было выиграно, бандиты разгромлены и – слава Богам – помощь Домиция не понадобилась. Вителлий, правда, покосился на него пару раз, но промолчал, и больше к этой теме не возвращался. А Руф, полушутя, полувсерьез, посоветовал ему или самому овладеть галльским языком, или научить своих подчиненных нормальной латыни. А то как же он собирается командовать, если дойдет до настоящего дела?

А потом к нему в палатку пришел вольноотпущенник Каллон и рассказал, как он наткнулся на дороге на раненого Риновиста и как прикончил его, услышав, что первый удар – к сожалению, не совсем точный – нанес его хозяин Гней Домиций.

Поначалу Агенобарб испугался, что слуга начнет его шантажировать, но быстро успокоился. Каллон служил ему не первый год, на него можно положиться. К тому же, египтянин очень любит деньги, а кто заплатит ему за молчание, как не хозяин?

Тем более, что в случае чего тому тоже пришлось бы объяснять, что он делал на дороге ночью. А если бы вышло наружу, что он возвращался от германцев, которых сам и навел на деревню, то никто бы с ним вообще не стал разговаривать.

Нет, хозяин и слуга теперь были повязаны одной веревочкой и должны были дорожить безопасностью друг Друга.

Казалось, что все обошлось. Галлы, правда, наутро отыскали труп своего командира, но Агенобарб сказал, что тот отстал от колонны где-то по пути и они не решились его искать в темноте, чтобы не задерживать марш. Его слова подтвердили несколько офицеров из когорты, и ни у кого не возникла даже тень подозрения.

Все решили, что Риновист действительно отстал и в лесу наткнулся на кого-то из разбитых к тому времени германцев Сигифрида, которые удирали в панике. И те убили галла, чтобы он их не выдал.

Правда, Германик, когда вернулся и узнал об этом, приказал провести расследование и о результатах доложить лично ему. Но затем у него, да и у всех, появились новые проблемы – мятеж, потом поход за Рен, так что о галльском командире скоро забыли. Тем более, что расследование было поручено именно Гнею Домицию, а уж он постарался, чтобы результаты оказались как можно более скромными.

Лишь земляки Риновиста, похоже, не оставили мысль посчитаться с его убийцей, и вот теперь один из них явился с какой-то информацией. Слава Богам, он хоть не попал прямо к Германику.

Агенобарб собрался с духом и принял надменный и недоверчивый вид; рыжая борода воинственно топорщилась.

– Ты хорошо понимаешь, что говоришь? – вопросил он грозно. – Как ты мог что-то узнать об этом, когда столько времени прошло? Наверное, ты просто хочешь подвести под трибунал какого-нибудь своего личного врага, оклеветав его. Но за ложное обвинение полагается суровое наказание. Ты помнишь об этом?

Молодой галл смело встретил его взгляд.

– Помню, – сказал он. – Прошу тебя, выслушай меня, а потом сделаешь выводы. Если мое обвинение беспочвенно, я готов понести любую ответственность.

– Ну, говори, – бросил Агенобарб, делая вид, что ему абсолютно неинтересно.

Но он с ужасом вслушивался в каждое произнесенное галлом слово.

– У меня тут недалеко живет родственник, – начал тот свой рассказ. – Когда моя когорта пришла сюда, я отправился его навестить, в ту деревню, что лежит за холмом. Мы посидели, выпили вина...

– Вина... – хмыкнул Агенобарб многозначительно. – Ну, теперь понятно. После хорошей дозы еще и не такое может привидеться.

– Я прошу меня выслушать, – твердо сказал галл. – Иначе мне придется снова обратиться к командующему.

– Ладно, ладно, – испугался Домиций. – Я пошутил.

– Так вот, мы посидели, поговорили. И разговор вдруг зашел о бедном Риновисте. Мы оба его хорошо знали. И мой родственник вдруг сказал мне, что видел убийцу в ту ночь. Он расставлял силки на зайцев в лесу и был свидетелем, как тот человек вонзил меч в нашего командира.

– А почему же он не сообщил сразу? Ведь была даже объявлена награда? – спросил Агенобарб. – Наверное, он это потом сочинил, когда узнал обо всем. Да и как можно было что-то увидеть в такой темноте? Я же и сам был там, не забывай, и знаю, о чем говорю?

– Мой свояк ночью видит, как филин, – с гордостью сказал галл. – И он поклялся мне нашими Богами, что хорошо разглядел и запомнил того человека.

– Так почему же он не пришел ко мне? – с вызовом спросил Агенобарб. – Я же вел расследование этого случая по приказу Германика.

– Он побоялся, – ответил галл. – Своим он рассказал, но старики посоветовали ему не наживать себе неприятностей. Ведь убитый был галлом, а убийца, возможно, римлянином. Они сказали ему: «Если ты еще раз увидишь того человека, то сообщи нам и мы подумаем, как поступить». И свояк согласился.

– Умные у вас старики, – со злостью произнес Агенобарб. – Но ты-то вот явился к Германику. Тебе что, больше всех надо?

– Дело не в этом, – мотнул головой галл. – Вчера свояк пришел ко мне сюда. И тут, в лагере, он опознал убийцу.

У Домиция перехватило дыхание.

– Кто это был? – хрипло спросил он. – Офицер?

– Почему ты так решил? – удивился галл. – Нет, скорее этот человек походил на слугу. Я не знаю, кто он.

«Каллон, – подумал Агенобарб. – Слава Богам, он видел Каллона, а не меня. Но... Ведь египтянин не станет меня покрывать, расскажет все. И суд Германика будет коротким. Даже Ливия тут не поможет. Надо что-то срочно предпринимать».

– А ты не видел этого человека? – с опасением спросил он.

– Нет, – покачал головой солдат. – Свояк хотел мне его показать, но больше он не попался нам на глаза. Однако он здесь, в лагере, и найти его будет несложно.

– Это уж не твоя забота, – буркнул Домиций. – Ладно, сделаем так... Как тебя зовут?

– Гортерикс.

– Хорошо, Гортерикс. Благодарю за бдительность. Но это дело тонкое, тут нельзя спешить. Я по-прежнему отвечаю за ход расследования и возьмусь за это сам. Где сейчас твой родственник?

– Ушел обратно в деревню. У него там много работы. Но он обещал, что опознает убийцу. Я уговорил его сделать это, хотя он и боялся.

– А ты, значит, смелый, – ухмыльнулся Агенобарб – Ладно, скажи ему, пусть пока сидит тихо. Я сам соберу сведения обо всех подозрительных людях, а тогда он сможет указать на него пальцем. И сам смотри – никому ни слова. Нельзя спугнуть убийцу.

Гортерикс кивнул. Он, правда, ожидал, что его информация будет воспринята по-другому, но – командиру виднее. Возможно, так и нужно. Придется подождать.

– Хорошо, возвращайся в свою когорту, – махнул рукой Агенобарб. – Я сообщу, когда понадобится твой свояк. Положись на меня – если преступник действительно в лагере и его вина будет доказана, он не избежит возмездия. Мы, римляне, уважаем закон.

Гортерикс молча отсалютовал и ушел. А Гней Домиций еще несколько минут стоял на месте, ожесточенно теребя свою огненно-рыжую бороду и напряженно о чем-то думая.

Глава XII
В поисках выхода

Вышедший из палатки командующего Публий Вителлий заметил Агенобарба и подошел к нему.

– Ну, как? – спросил он. – Действительно было что-то важное?

Домиций вздрогнул от неожиданности, но тут же взял себя в руки и пренебрежительно мотнул головой.

– Да нет, ерунда всякая. Что-то не поделили с земляками, я толком так и не понял.

– И с этим он лез к Германику? – удивился Вителлий. – Вот уж оригинально они понимают субординацию и дисциплину.

– Союзнички, – презрительно протянул Домиций. – Такие же варвары, в сущности, как и те, за рекой.

– Ну, не совсем. Наша культура все-таки оказала на них сильное влияние. Они еще не римляне, но уже и не дикари.

– А, все они одинаковые, – бросил Агенобарб и развернулся, собираясь уходить. – Ну что, все обговорили? – спросил он еще напоследок.

– Да, – кивнул Вителлий. – Люблю я воевать под началом Германика. Четко, красиво, без суеты и ненужного напряжения. Да не обидится на меня наш достойный цезарь Тиберий, но в его войсках было по-другому. Старик слишком круто перегибал палку.

– Не советовал бы я тебе в наше время критиковать цезаря, – буркнул Агенобарб и торопливо двинулся к своей палатке.

– Вот то-то и оно, – грустно сказал сам себе Вителлий. – Наши правители уже, похоже, при жизни становятся непогрешимыми Богами. А это ужасно скучно. Да и небезопасно.

И он направился по своим делам.

Домиций резкими шагами вошел в свой роскошный; шатер, быстро огляделся и увидел раба, который чистил ковер.

– Позови сюда Каллона, мигом, – рявкнул он. – И скажи там, пусть мне принесут вина. Побольше.

Перепуганный раб стрелой вылетел из палатки.

Агенобарб шлепнулся в высокое удобное кресло и вытянул ноги. Закрыл глаза. Его кадык нервно подергивался под густой рыжей бородой, а пальцы рук беспокойно бегали по поручням кресла.

Через пару минут слуга принес ему большую чашу с красным крепким и сладким галльским вином, а вскоре появился и запыхавшийся Каллон. Раб объяснил ему, что хозяин не в духе и следует поторопиться.

– Заходи, – бросил Домиций, заметив остановившегося на пороге шатра египтянина. – Как же можно быть таким дураком, а, Каллон? Ты впутал нас в прескверную историю.

И он коротко, сжато пересказал своему вольноотпущеннику разговор с галльским офицером Гортериксом.

Египтянин побледнел, это было заметно даже несмотря на его смуглую кожу. Черные миндалевидные глаза с тревогой смотрели на хозяина.

Домиций сделал большой глоток из чаши, громко рыгнул и уставился на слугу.

– Что ж ты хватаешься за меч, не оглядевшись по сторонам? – со злостью спросил он, топнув ногой. – Видишь, как мы влипли по твоей милости, растяпа?

– Прости, господин, – покорно сказал египтянин, низко кланяясь. – Но ведь я исправлял твою ошибку.

Агенобарб поперхнулся и закашлялся. Каков наглец! Но сейчас не время учить его хорошим манерам. Каллон ясно дал ему понять, что не собирается брать всю вину на себя.

– Ладно, – буркнул он. – Теперь уже поздно выяснять, кто больше виноват. Надо подумать, как из всего этого выкручиваться.

Египтянин принял унылый вид и опять покорно поклонился. Он молчал, ожидая, что скажет хозяин.

Домиций тоже молчал, сосредоточенно потягивая вино. Так прошло несколько минут.

Наконец Агенобарб отставил чашу и упер тяжелый взгляд в слугу. По его рыжей бороде стекала капелька красного, как кровь, вина.

– Ну, что? – спросил он приглушенно. – Сможешь ты теперь убрать их? Этого галла и его проклятого Богами глазастого свояка?

Каллон немного подумал, а потом пожал плечами.

– Убрать недолго. Сложнее не попасться при этом. Особенно там, в деревне, где чужого человека сразу заметят,

– А если его вызвать сюда?

– Это все равно ничего не даст, господин, – возразил египтянин. – Ты же сам сказал, что он сообщил обо всем своим старейшинам. И если вдруг теперь одновременно насильственной смертью погибнут оба человека, которые что-то знали об убийстве Риновиста, это будет выглядеть очень подозрительно. Наверняка галлы тогда обратятся непосредственно к Германику и он будет вынужден их выслушать. К тому же нет гарантии, что этот Гортерикс не растрепал уже о разговоре с тобой своим сослуживцам.

– Я же приказал ему молчать! – рявкнул Домиций.

Египтянин чуть заметно улыбнулся.

– Это не всегда действует, господин.

– Но что тогда делать? Если я просто буду тянуть время, рано или поздно галлы потеряют терпение и снова полезут к Германику. А этого нельзя допустить.

– Значит, главная опасность для тебя, господин, это Германик? – вкрадчиво произнес Каллон.

– Да, естественно. На остальных мне плевать, но если за дело возьмется он сам, то тут никакие самые высокие покровители меня не спасут. Да и тебя тоже.

– Я понимаю, господин, – снова поклонился Каллон. – Но... прости меня... ведь Германик тоже смертный.

– Ты что? – взвился Агенобарб. – О чем ты болтаешь?

Он резко понизил голос.

– Убить Германика? Это невозможно. Во-первых, его охраняют, как самого цезаря, а во-вторых... нет, у меня же строгие инструкции – Германика пальцем не трогать.

– Ну, тогда извини, господин, – тихо произнес Каллон. – В этом случае нам остается только одно – ждать и надеяться, Ведь Германик скоро уходит в поход и ему будет не до жалоб каких-то галлов.

– В поход... – задумчиво повторил Домиций. – Но погрузка на суда начнется только дней через десять. У этого Гортерикса будет достаточно времени поднять шум. Он и так выглядел недовольным тем, что я не потащил его сразу к командующему.

Каллон задумался.

– А что, если мне, господин, пока исчезнуть из лагеря? Я знаю надежное место, где можно переждать. Даже если они и сообщат о своих подозрениях Германику, тот просто не найдет нужного человека.

– Но не можешь же ты исчезнуть навсегда? – с некоторой угрозой спросил Домиций. – Вот это был бы выход.

– Не для меня, – твердо ответил Каллон и взглянул в глаза хозяину. На его лице было спокойствие и уверенность. – Прости, господин, но ты же знаешь – у меня есть известная тяга к литературному творчеству. И особенно я любил записывать подробную информацию о всех тех поручениях, которые ты мне давал. Сейчас эти бумаги хранятся у моего хорошего приятеля...

Агенобарб скрипнул зубами в бессильной ярости. Эта скотина пытается его шантажировать. «Ну, подожди, мерзавец, я еще спущу с тебя шкуру. Ты поплатишься за свою дерзость», – подумал он.

Но сейчас вспышка гнева ничего бы не дала и Домицию пришлось смирить себя.

– Однако если ты исчезнешь только на время, – сказал он глухо, – это мало нам поможет. Германик вернется из похода и возобновит...

– А почему ты уверен, что он вернется из похода? – вкрадчиво спросил египтянин, бесцеремонно перебив хозяина.

– Об этом и думать не смей! – крикнул Агенобарб. – Я же тебе сказал: в Риме не хотят, чтобы мы трогали Германика. Еще, видимо, не время. А может, эта старая карга Ливия действительно любит своего внука. Ведь с остальными родственниками ей не очень-то повезло.

– Я глубоко уважаю чувства достойной императрицы, – сказал Каллон, – но в данной ситуации ее интересы перестали совпадать с нашими. Выбирай, чьи для тебя сейчас важнее.

– Но мы не можем убить Германика, – прошипел Домиций, закрыв глаза ладонями. – Не можем...

– Прости, господин, но разве я сказал, что это сделаем мы?

Агенобарб рывком поднял голову.

– А кто же тогда? Было бы самоубийством посвящать в это еще кого-то, пусть даже самого верного человека.

– Германика убьют германцы, – спокойно сказал Каллон. – Вот какая красивая фраза получилась. Я должен обязательно сказать ее моему учителю риторики в Александрии.

– Ты с ума сошел, – отрешенно произнес Агенобарб. – Не забывай, с кем разговариваешь, либертин!

– Я помню, – с достоинством ответил египтянин. – И тем не менее, рискну повторить мои слова: Германика убьют германцы.

– Каким образом? Он же не один пойдет на войну, С ним будет шестьдесят тысяч закаленных солдат. Все прекрасно продумано и подготовлено. О поражении, а тем более о гибели главнокомандующего не может быть и речи. Ты спятил...

– Нет, господин, – упрямо сказал Каллон. – Представь себе, что варварам вдруг станет известен тайный план римлян. И тогда рассчитывающая на эффект внезапности армия Германика сама угодит в засаду. Уж я немного знаю германцев. Они сумеют повторить тевтобургскую бойню, если только будут точно знать, что надо делать.

– А как они узнают о плане?

– Ну, предположим, некий человек сообщит им это.

– Какой человек? Уж не ты ли?

– Я, господин, – вздохнул Каллон. – Готов пожертвовать собой ради твоей безопасности.

– Так ты предлагаешь мне, римлянину, патрицию, выдать на расправу дикарям шестьдесят тысяч моих сограждан и их союзников?

– Тебе выбирать, господин. Тут одна твоя голова против их шестидесяти тысяч. Выбирай, которая для тебя больше значит.

Агенобарб схватил со стола чашу и выпил вино до Дна. Он тяжело дышал. По его лицу струился пот.

– Но ведь я тоже буду участвовать в битве, – сказал он хрипло. – И разгром римлян будет означать и мою смерть.

– Нет, господин, – улыбнулся Каллон. – Я думаю, что сумею спасти тебя. У меня много друзей среди варваров. Ко мне питает доверие сам Сигифрид, да и Херман тоже. Не беспокойся. Я еще хотел бы послужить тебе и обещаю спасти твою жизнь.

Домиций напряженно смотрел в пол. В самом кошмарном сне ему не могло привидеться, что он, родовитый патриций, станет предателем своей страны. Но... все дело было в том, что его собственная рыжая голова действительно казалась ему сейчас самым важным предметом на свете.

Что ж, так будет лучше. Он отведет от себя угрозу, а Германик погибнет. И Ливия не сможет упрекнуть его в этом – он не нарушил инструкции, варвары виноваты и все тут.

– Ладно, – наконец сказал он. – Как ты думаешь добираться до места?

– Лодкой, господин. Ты скажешь мне пароль и дашь какой-нибудь пропуск, чтобы меня не останавливал каждый патруль. Думаю, я успею вовремя и у Хермана будет достаточно времени подготовиться к встрече.

– Но если меня потом спросят, куда это ты пропал? – размышлял Агенобарб. – А, ладно, придумал. Последнее римское укрепление в устье Рена это форт Флевий. Комендантом там служит мой дальний родственник. Я дам тебе письмо к нему, это и будет пропуском, с ним ты беспрепятственно пройдешь все заслоны, кроме последнего. Ну, а там уж сам выкручивайся.

– Постараюсь, господин, – улыбнулся египтянин и снова подобострастно поклонился.

* * *

Вечером Гортерикс разыскал Кассия Херею возле штаба армии и поманил к себе. Трибун подошел, довольно улыбаясь.

– Ну, что, все в порядке? – спросил он.

– Да, спасибо тебе. Думаю, теперь все прояснится. Я изложил суть дела Гнею Домицию, и он обещал разобраться.

– Вот и отлично. А где вино?

– Все приготовлено в моей палатке. Я еще пригласил двух моих друзей. Надеюсь, ты не будешь против?

– Нет, – улыбнулся трибун. – За последнее время я почему-то полюбил галлов.

И он снова подумал о Корниксе. Где-то теперь этот бравый лентяй и почитатель женских прелестей?

В небольшой палатке Гортерикса они расселись на войлочных ковриках, галл разлил по кубкам густое вино с резким запахом цветов.

– Пью за тебя, трибун, – сказал он. – За твою удачу.

Друзья молодого солдата поддержали тост.

– Ну, а я пью за тебя, – усмехнулся Кассий. – Чтобы успешно решилась твоя проблема, из-за которой мы познакомились.

Все осушили кубки, закусили хлебом и козьим сыром. В котле у входа аппетитно побулькивало мясо.

Гортерикс вновь наполнил посуду.

– А теперь, – серьезно сказал Херея, – давайте выпьем за победу. За победу и за Германика. Да пошлют ему и нам удачу олимпийские Боги.

Галлы смущенно переглянулись.

– Ну, и ваши, конечно, тоже, – добавил трибун и поднес кубок к губам.

На римский военный лагерь под Могонтиаком спускались неторопливые густые сумерки.

* * *

Когда уже совсем стемнело, к одному из прибрежных постов подошел человек с мешком за плечами.

– Стой! – скомандовал патрульный. – Пароль!

– Венера, – ответил Каллон и смело двинулся дальше.

Солдат внимательно оглядел его в свете звезд.

– Куда? – спросил он.

– По поручению Гнея Домиция. Мне нужно спуститься вниз по реке. Тут для меня приготовлена лодка.

И он показал письмо с печатью Агенобарба.

Легионер осмотрел документ и кивнул.

– Проходи.

Каллон осторожно спустился к воде, отвязал лодку с крытой будкой на корме, бросил на дно суденышка мешок с провизией и проворно перелез через борт. Взялся за весло.

– Удачи тебе, – крикнул солдат с берега. – Смотри, не попадись германцам, а то они из тебя барабан сделают.

– И вам удачи, – ответил египтянин и сильными движениями весла направил лодку на середину реки. – Это вы попадетесь германцам, – буркнул он себе под нос. – И уж такой дурень им даже на барабан не сгодится.

Неярко светили звезды на темно-синем небе, слабо поблескивала, отражаясь в черной воде, луна. Легкая лодка неслышно скользила вдоль по Рену, спокойному и величественному.

В лагере, в палатке Гортерикса, новые друзья поднимали уже, наверное, пятнадцатый тост.

А в своем большом шатре, за столом, уставленным светильниками, сидел Германик. Он без устали снова и снова просматривал карты, делал пометки, снова и снова шлифовал разработанный им великий план вторжения.

Ночь все плотнее брала землю в свои объятия; негромко перекрикивались караульные на прибрежных постах, а на том, на правом берегу широкой реки грозно шумел на ветру грозный черный лес, который уже однажды стал могилой римской армии.