Текст книги "Теория убийства"

Глава 3
Происшествие

– Они нашли новые захоронения? – спрашиваю я. Я более чем уверен, что, кроме Лос-Анджелеса и Атланты, у него были еще логова в штатах на северо-западе страны.

– Нет, – отвечает Николсон. – Я о том, что произошло здесь, в Атланте. Вы что, новости не смотрите?

– Нет, последние дни как-то немного выпал из жизни. Вы хотите сказать, что были новые убийства? Уже после смерти Ойо?

– Да, но не поймите меня неправильно, мы не считаем, что это он, – Николсон издает нервный смешок. – Это было бы уже слишком. Но они произошли на том участке за городом, который вы нашли.

– Заброшенный сад у церковного лагеря?

Николсон кивает.

– Он самый. Там работала команда криминалистов после того, как мы нашли еще один слой останков.

– Снова дети, – вздыхает Джиллиан.

Ей так же тяжело от всей этой истории, как мне. Особенно после того, как я поделился с ней воспоминаниями, от которых не сплю по ночам.

– Так речь о более старых убийствах?

Николсон отрицательно качает головой.

– Два криминалиста убиты, один пропал без вести.

– Убиты? Как?

– Один зарезан, у другого на голове многочисленные следы от ударов тяжелым тупым предметом.

Кажется, Николсон говорит предельно искренне и по-настоящему переживает из-за этого происшествия. Он явно знал погибших, может быть, не лично, но по крайней мере имена были ему знакомы. Это всегда особенно тяжело.

– А третий?

– Дэниел Маркус. Мы боимся, что его могли похитить. Среди следов, обнаруженных на месте преступления, есть его кровь.

– Похитили? – переспрашиваю я, намекая, что в подавляющем большинстве подобных случаев пропавший и есть убийца. Я не уверен до конца, что сейчас происходит – агент Николсон сознательно умалчивает о чем-то или просто не может смириться с мыслью, что третий криминалист – наиболее вероятный подозреваемый.

– На данный момент это основная версия. Маркус никогда не проявлял агрессии, да и в досье у него ни одного «красного флажка», если вы об этом. Самый настоящий «хороший парень».

– Это все очень трагично, но почему вы решили связаться со мной? Ваши криминалисты и сами более чем способны разобраться в этом деле.

Он беспокойно оглядывается и останавливает взгляд на Джиллиан.

– А мы не могли бы поговорить не здесь? Например, в офисе ФБР?

– У меня самолет через сорок минут. И я хотел бы провести их со своей девушкой, которая улетает на неделю. Если вам нужно что-то мне сказать, то здесь и сейчас самое время.

– Хорошо, но, пожалуйста, строго между нами. Были и еще происшествия, связанные с сотрудниками, работавшими на том месте преступления. Жена одного из сотрудников в коме после жесточайшего избиения, и мы даже не знаем, кого подозревать.

– И вы думаете, что эти случаи связаны?

– Все они работали на месте убийств Тоймена, когда нашли слой старых останков. А после этого начали появляться странные штуки.

– Странные штуки?

– Глиняные фигурки, кости животных, другие предметы, которые принято ассоциировать с черной магией.

– Ойо практиковал магические ритуалы, так что ничего странного. Там должно быть полно артефактов.

– Да, но некоторые из них были оставлены на месте преступления совсем недавно.

– Тоже ничего необычного. Места известных преступлений привлекают массу странных личностей.

– Вы правы, но сотрудники ФБР обычно не начинают погибать при странных обстоятельствах один за другим, как разорители египетских пирамид.

– Это легенда. На самом деле все, кто вскрывал, исследовал или грабил пирамиды и гробницы, жили примерно столько же, сколько их современники. – Я чувствую, как Джиллиан сжимает под столом мою руку. – Но я, кажется, понял, о чем вы. Люди напуганы.

– Именно. И я вот сейчас не уверен, что атмосфера в агентстве располагает к объективному подходу и холодному анализу. К нам уже присылали агентов из Вашингтона, и ничего хорошего из этого не вышло.

– А от меня-то вы чего хотите?

– Чтобы вы сказали, что обо всем этом думаете. Может, вы заметите что-то, неизвестное нам. Сейчас мы пытаемся найти Маркуса. На данный момент – это важнейшая задача. Если он еще жив…

Николсон явно хорошо владеет своими эмоциями, и в голове у него наверняка намного больше мыслей и чувств, чем он сейчас демонстрирует. Но я не могу понять, что именно он скрывает: что Маркус – подозреваемый, или что на самом деле существует совершенно другая версия развития событий.

Я очень надеялся, что мне не придется вспоминать Тоймена. Слишком уж о многих моментах, связанных с этим делом, не хотелось думать лишний раз. Его жертвами были в основном афроамериканские мальчики с необычными чертами внешности, чаще всего из неблагополучных семей. В результате даже соседи не сразу поняли, что в районе орудует серийный убийца. Он был священником и при этом годами убивал детей в Южном Централе Лос-Анджелеса и Атланте. Более того, он организовал летний лагерь для детей из неблагополучных семей непосредственно рядом с логовом, где убивал.

В ту ночь, что я его нашел, он как раз готовился убить очередного мальчишку. И, несмотря на то, что я его выследил, Ойо сумел ускользнуть и у него почти получилось бежать из страны. Он убил двоих – своего знакомого и его жену, а детей бросил связанными в ванне, чтобы спрятаться в их доме. Я застрелил его, увидев через стеклянную дверь, и рассказал полиции, что он сам в этот момент доставал пистолет.

На самом деле нет. Я не собирался давать ему шанса. Просто застрелил на месте. Что означает, что в некотором смысле я ничем не отличаюсь от Константина Коновалова. Он убил Артемьева ради государства, которое сказало ему, что Артемьев – угроза национальной безопасности. Кто-то, кто плохо меня знает, наверное, предположит, что я убил Ойо в слепой ярости от того, что он натворил. На самом же деле в момент выстрела я был предельно спокоен. Я принял взвешенное решение и нажал на спусковой крючок. Риск, что ему удастся ускользнуть, был слишком велик.

Не знаю, что там произошло в Атланте, но, похоже, я заглотил наживку Николсона. У Ойо и раньше были подельники. Один из них погиб в тюрьме. От мысли о том, что где-то на свободе разгуливает кто-то из его друзей, мечтающих о мести, бросает в холодный пот. Я смотрю на Джиллиан и вижу, что она думает о том же – если преступник связан с Ойо, то я тоже в опасности. И Николсон явно об этом знает, но молчит. Значит, у него что-то еще на уме, но что именно, мне пока совершенно не ясно. Правильнее всего было бы просто подняться и уйти.

К сожалению, любопытство вечно толкает меня делать вещи неправильные.

– Агент Николсон, вы не могли бы оставить нас с Тео на пару минут одних? – спрашивает Джиллиан.

– Конечно. Вам наверняка нужно это обсудить, – отвечает он и отходит от столика.

Нам не нужно ничего обсуждать, Джиллиан и так прекрасно знает, что творится у меня в голове. Она сжимает в ладонях мою руку и криво улыбается.

– Бедный Тео, никак они не оставят тебя в покое.

– Бедная Джиллиан, угораздило тебя связаться с самым безумным профессором.

– Ну, кто еще с кем связался.

Я уже совсем не тот человек, который начинал искать Джо Вика в лесах Монтаны. Опыт изменил меня, я стал другим. Что действительно вызвало мое беспокойство, когда я изучал ДНК Вика, так это множество общих черт между нами. Мне тоже нужно охотиться.

Глава 4
Грань

Я паркую прокатную машину напротив дома Ойо на окраине Атланты. Он стоит недалеко от церкви, где Ойо служил священником. Когда первобытная часть подсознания понимает, где я, по телу пробегает дрожь.

По периметру участка стоят металлические ограждения. Ворота замотаны полосатой полицейской лентой и обвешаны знаками «Вход воспрещен». Но ни лента, ни знаки не мешают людям приносить цветы и фотографии жертв маньяка. Деревья и разросшиеся кусты, оставшиеся от питомника растений, который был там до того, как Ойо купил участок, в лунном свете как будто окутаны голубоватым мерцанием. Несмотря на то, что и церковный лагерь, и питомник принадлежали Ойо, он предусмотрительно указал разные данные в документах на собственность, чтобы формально они не были связаны.

Состоятельные люди, спонсировавшие покупку, стали его последними жертвами. От мысли, что Ойо купил церковный лагерь потому, что тот был рядом с заросшим садом и сараем, где он мог спокойно творить свои жуткие дела, становится не по себе. Подростки из неблагополучных семей впервые попадали в лагерь и проводили лето в двух шагах от помещения, где монстр насиловал и мучил жертв перед тем, как убить их самыми жуткими способами, которые приходили ему в голову.

Мои мысли возвращались к человеку, которого обыватели теперь знали под именем Тоймен, намного чаще и совершенно иначе, чем к истории с Джо Виком. Вик был как сила стихии. Я убежден, что он был прирожденным убийцей. Он полностью отдавал себе отчет в том, что творит, и шел на неимоверные ухищрения, чтобы скрыть свои преступления, но никогда не пытался остановиться. В ту ночь, что мы встретились лицом к лицу, он без колебания убил всю свою семью – они были лишь реквизитом, от которого Вик избавился, как только в нем отпала нужда.

У Ойо тоже было влечение – ему нужно было убивать и поедать этих мальчиков. Но его убийства были как религиозные ритуалы на основе смеси восточноафриканских верований и христианства. Что-то подобное проводили многие шаманы. Так, в отдаленных уголках Африки «ведьминых детей» – девочек и мальчиков альбиносов – изгоняли из племени, а иногда и убивали, чтобы получить магическую силу.

Когда я рассказываю об этом коллегам, они, конечно, ужасаются такому варварству. Тогда я спрашиваю их, как часто они слышат шутки или сами шутят на тему инвалидов или умственно отсталых. Да, конечно, одно дело убить ребенка за генетические отличия и совсем другое – пошутить про инвалида, но и то, и то – акты жестокости и дегуманизации. И хотя в законе четко прописано, что можно делать, а чего нельзя, наше личное чувство дозволенного может придерживаться других норм.

Я убил Ойо. И если бы меня судили, то, возможно, признали бы виновным. Мою совесть это ничуть не отягчает, я знаю, что совершил правильный поступок. Но Ойо был уверен в том же самом. Я думаю, он был уверен в собственной моральной правоте, убивая этих детей. И хотя он явно наслаждался процессом, сами убийства были весьма сходны с традиционными жертвоприношениями, которые вполне одобряются некоторыми культурами. Разве палач не имеет права получать удовольствие от работы?

Мой преподаватель философии как-то сделал мне неоценимый интеллектуальный подарок, наверное, лучший в моей жизни, – набор мыслительных инструментов. И хотя в основе была не его собственная идея, то как он использовал эти инструменты, до сих пор во многом определяло образ моего собственного мышления. Профессор Рикман – или просто Рик, как мы его звали – советовал представить ящик с инструментами, в котором лежат очки, меняющие наш взгляд на вещи и способ мышления. Каждая пара очков дает нам определенные знания. Так он на практике использовал модель психики человека – чтобы понять, как видят мир другие люди.[3]3
  Модель психики человека – система репрезентаций психических феноменов, интенсивно развивающаяся в детском возрасте. Обладать моделью психического состояния – означает быть способным воспринимать как свои собственные переживания (убеждение, намерение, знание и пр.), так и переживания других людей, – что позволяет объяснять и прогнозировать их поведение.


[Закрыть]

У него были очки, через которые видят мир меньшинства, очки пещерного человека, жителя бронзового века и многих других. И все они помогали понять, что наша точка зрения на мир обусловлена тем, что мы видим, что знаем и наконец тем, как мы думаем о вещах. Моими любимыми были очки пришельца. Их нужно было надеть, если хочешь представить, как что-либо в нашем мире выглядит для существа, только что прибывшего с другой планеты, где млекопитающие никогда не развились в сложных приматов, не было людей, а вся эволюция пошла совсем по другому пути.

Что подумал бы пришелец, сравнив Ойо с врачами и полицейскими, присутствующими на казни серийного убийцы? А с инквизиторами, пытавшими и сжигавшими еретиков? Сумел бы пришелец найти хоть одно различие между Ойо и врачом, проводящим эвтаназию безнадежного больного, чтобы избавить того от страданий? Эту мысль можно было продолжить вопросом абортов, жестокости к животным, и даже использования антибиотиков, чтобы убить миллионы ни в чем не повинных бактерий.

Я не сторонник идеи, что все морально сравнимые вещи тождественны, это нерационально, но, тем не менее, важно помнить, что на любое явление может быть несколько точек зрения. Первые европейцы, высадившиеся в Южной Америке, были шокированы ритуальными убийствами и человеческими жертвоприношениями ацтеков. При этом их не смущали многочисленные ничуть не менее варварские практики, применявшиеся на родине, – поскольку их традиции и обоснование были знакомы и понятны, они воспринимали их по-другому. Мне приходилось бывать в штабах оперативного управления боевыми действиями, где словосочетания типа «сопутствующие потери среди мирного населения» использовались легко и непринужденно. Примерно так могли рассуждать вожди ацтеков и майя, когда планировали свои Цветочные войны и прикидывали, сколько тысяч подданных погибнут в ритуальной схватке.[4]4
  Цветочные войны – ритуальные войны, которые велись городами-государствами Мезоамерики (в частности, ацтекскими и майянскими городами-государствами), в том числе и с собственными вассалами, ради захвата пленников, которых приносили в жертву богам.


[Закрыть]

Когда я начинаю высказывать подобные соображения вслух, то обычно получаю ярлык пацифиста и хиппи. Приходится объяснять, что я вовсе не против точечных ударов и принимаю необходимость лишать жизни преступников, просто мне некомфортно от того, как все опускают глаза, стоит им предложить подумать о моральной стороне вопроса.

Я бросаю взгляд на детский лагерь Ойо, а потом снова на его дом. Две совершенно разные жизни, служившие одной цели. Ойо глубоко верил, что его деяния – часть религиозного ритуала. Джо Вик просто хотел убивать. Оба были злодеями, лишавшими других людей жизни, но только у поступков Ойо были своеобразные обоснования. И насколько эти обоснования отличались от тех, что были у моих скандинавских предков, сжигавших на погребальном костре вполне живых жен погибшего вождя? Племена на родине Ойо в Африке могли похвастаться ничуть не меньшим набором жестоких ритуалов и странных суеверий. Когда-то давно и в моем роду мог быть свой Ойо, но ему не нужно было прятаться – он делал то, что было нормально для окружающих.

Именно это меня и пугало. У Джо Вика могли быть генетически обусловленные проблемы с контролем поведения, да и враждебная среда, в которой он вырос, могла сыграть роль. А вот Ойо – хотя и у него в генетическом коде могли иметься отклонения от нормы – всегда придерживался убеждений, что творит угодное высшим силам дело. Джо Вик убивал и закапывал жертвы, как хищник добычу. Ойо религиозно осмысливал каждый этап своей кровавой «карьеры» и при этом убивал десятилетиями, оставаясь непойманным. Ойо был умен и обаятелен. И при этом абсолютно сумасшедшим. Любое из его убеждений, что убийство или поедание жертвы дает магические способности, можно было научно проверить и опровергнуть. Но это ему и в голову не приходило. Такая проверка противоречила бы его религиозным убеждениям.

Джо Вик отдавал себе отчет, что он монстр, и просто прикидывался обычным человеком, насколько мог. Ойо же считал себя абсолютно нормальным, просто другие не понимали и не разделяли его веры. Он не считал себя монстром. Как не считали себя монстрами вожди ацтеков, инквизиторы, врачи Третьего рейха, для которых геноцид стал логичным и приемлемым следствием борьбы с распространением туберкулеза.

Это было страшнее всего – понимать, что рискуешь стать монстром, совершенно не осознавая этого. Как можно, придя в себя посреди лужи крови над телом убитого ребенка со следами собственных зубов и вкусом крови во рту, оглядеться и сказать самому себе: «Да ничего, все в порядке, это нормально»? У Ойо вот получилось. И, возможно, каждый раз, когда я повторяю про себя, что не испытываю никаких угрызений совести после хладнокровного и осознанного убийства Ойо, я становлюсь на шаг ближе к нему.

Я вздрагиваю, осознав, что за мной кто-то наблюдает. Темная фигура приближается к машине и стучит в стекло. Зря я не захватил пистолет. Но потом я узнаю Николсона. Сколько он за мной следит?

Глава 5
Врата

Открывая ворота перед домом Ойо, Николсон задает вопрос, который заставляет меня забеспокоиться. И дело даже не столько в самом вопросе, сколько в ситуации – будто бы Николсон прочел мои мысли.

– Вы верите в существование зла?

– В каком смысле – моральном или сверхъестественном? В первом случае ответ – да, а во втором ничего не могу сказать, я такими категориями не оперирую.

Николсон указывает на застывшую лужицу черного воска около входа. Кроме того, на земле вокруг забора я замечаю тонкую белую линию какого-то порошка, возможно соли.

– А как насчет вот этого?

Я наклоняюсь взглянуть поближе. Черные свечи обычно используют для ритуалов темной магии, а вот соль служит для защиты от злых духов.

– Полагаю, некоторые относятся ко всему этому вполне серьезно.

– И что вы по этому поводу чувствуете? – раздается скрипучий голос.

Я оглядываюсь на стоящего позади меня мужчину. На вид ему лет пятьдесят, одет в хорошо сшитый темный костюм, в руках сигара.

– Доктор Крей, это Джо Галлард. Приехал из Вашингтона помочь нам.

– Я только наблюдаю, – говорит Галлард.

Ага, примерно как наши войска во Вьетнаме.

– И чем именно вы занимаетесь в бюро? – спрашиваю я.

– Время от времени помогаю с особо запутанными делами. Но в основном преподаю.

Он тушит сигару рядом с импровизированным алтарем. Николсон распахивает ворота.

– Сюда, джентльмены.

– И что же вы преподаете? – спрашиваю я, входя в старый питомник.

– В основном вопросы регламента и процедуры.

Ладно, скрытный засранец отвечает намеренно расплывчато. Можно его проигнорировать или принять вызов. Старый Я полез бы на рожон. Новый Я предпочитает использовать возможность понаблюдать. Я решаю не развивать тему.

Николсон ведет нас вокруг дома на задний двор. Все деревья выкорчеваны, а проходы между ямами выложены досками. Сейчас питомник похож на археологический раскоп древнего капища, где приносили человеческие жертвы, чем он, собственно, и являлся. Только вот использовали его совсем недавно.

– Когда я тут был в прошлый раз, везде росли кусты и деревья, – рассказываю я своим спутникам. – Заблудился даже, когда Ойо погнался за мной. Все кругом казалось намного больше.

– Останки были в земле, так же как в Лос-Анджелесе, – отвечает Николсон. – А когда начали копать, обнаружили еще более ранний слой. Учитывая, что творил Ойо, части тел были повсюду. – Он указывает на проволочное сито – криминалистам пришлось буквально просеивать каждую горсть земли.

Все фонари выключены, и мы рассматриваем двор лишь в свете луны. Несмотря на отсутствие деревьев, он ярко напоминает мне про ту ночь, когда я очутился здесь. А кинув взгляд в глубь двора, я не могу удержаться от непроизвольного вдоха – там стоит приземистый сарай, где Ойо убивал своих жертв.

– С вами все хорошо, доктор Крей? – спрашивает Галлард.

– Я в порядке, и можно просто – Тео, – я киваю на сарай. – Это место мне до сих пор снится в кошмарах.

– Могу представить. После всего, что вам довелось там увидеть!

– Аккуратнее, смотрите под ноги. – Николсон достает небольшой фонарик.

Мы проходим по дощатому настилу в центре раскопок. Помосты и лестницы в ямах под навесами выглядят так, будто их бросили в спешке. Скорее всего так и было. Дальний конец двора отгорожен полицейской лентой. Похоже, это и есть место преступления внутри другого места преступления. Николсон поднимает фонарь, чтобы было виднее, и подтверждает мою догадку:

– Вот здесь все произошло.

В этот момент я понимаю, что мы думаем о разных преступлениях. Ойо собирался убить очередного ребенка, когда я сорвал его планы, но Николсон говорит об убийстве криминалистов из ФБР. Я киваю.

– Новака нашли в яме вот тут, а Ши наверху, – продолжает Николсон.

– А где работал Маркус? – спрашиваю я.

– В той же яме. Они нашли фалангу пальца и искали остальные кости. В тот вечер их здесь было только трое. И дежурная полицейская машина снаружи.

– Кто последний их видел?

– Днем сюда заезжал инспектор, а дальше, не считая звонков и сообщений семьям, они общались только между собой, и до прихода следующей смены утром их никто не видел. К этому моменту Новак и Ши были мертвы уже несколько часов, – Николсон делает длинную паузу. – Ши истекла кровью, скорее всего, она умирала очень долго.

– А между ними и пропавшим криминалистом никакой вражды или чего-то в этом роде не было?

– В смысле, не Маркус ли убийца? – напрямик спрашивает Николсон. – Неизвестно. Именно поэтому мы его так усердно и ищем. Просто… – Он оглядывается на Галларда в нерешительности.

– Просто что? – подталкиваю я его.

– Ну, эта вся оккультная хрень.

– Свечи? Соль?

– Да, само это место. Я тут как-то оставался в ночную смену, и всегда мне было не по себе. Что-то с этим местом не так… – Николсон смотрит в землю. – Местные начали рассказывать о каком-то незнакомце в черном, который бродит на месте преступления. Некоторые… Некоторые говорят, что это Тоймен. Особенно после того, что случилось с телом.

– Что? – сердце дает сбой. – Что случилось с телом?

Николсон снова смотрит на Галларда, тот кивает, разрешая продолжать.

– Оно исчезло. В смысле, его пару дней не могли найти в морге. А потом оно обнаружилось. Оказалось, что проблема была чисто бюрократическая, путаница из-за его второго имени. В любом случае мы о произошедшем никуда не сообщали… – Он запинается.

– Дайте угадаю: именно в это время случились убийства?

– Именно, – отвечает Галлард. – Обычно тело кремируют через некоторое время после смерти, если не находятся родственники. Тело Ойо хранили, поскольку считалось, что на родине у него мог кто-то остаться.

– Ну, в одном я вас могу уверить – Ойо ваших криминалистов не убивал. Когда я его видел в последний раз, он сам был весьма мертв.

– Вы имеете в виду, когда убили его, – замечает Галлард.

– Да, – отвечаю я, но не пускаюсь в свой стандартный рассказ о том, что Ойо пытался убить меня первым.

– Это, прямо скажем, большое достижение – убить двоих самых успешных маньяков в истории. – В словах Галларда нет похвалы, только подозрение.

– Ну, будь правоохранительные органы порасторопнее, все могло быть иначе. Но вот так устроена жизнь.

– Два серийных убийцы, – не унимается Галлард. – Вы же ученый, скажите, какова вероятность такого стечения обстоятельств?

Мне уже задавали подобные вопросы.

– Стечения обстоятельств? Это не было случайностью, я искал и одного, и второго. Первого, потому что тот убил мою бывшую студентку, а второго, потому что ко мне обратился отец одной из жертв.

– Я работаю в Бюро много лет, и никто не может похвастаться успехами, подобными вашим.

– Возможно, у меня просто более эффективные методы. Как психолог-криминалист вы должны знать, что всегда можно собрать больше данных и найти лучшие инструменты.

Повисает тишина, которую нарушают только лягушки и сверчки. По выражению лица Николсона я понимаю, что последней фразы он не ожидал.

– Все так, Тео, все так. Может, будь у меня собственная команда, мы бы смогли сделать намного больше, но у нас сплошная бюрократия и крючкотворство, сквозь которые приходится продираться.

– Тогда давайте уже к делу. Как и зачем я оказался посреди места преступления с психологом-криминалистом из ФБР и агентом, которого явно связывает что-то личное с убитыми криминалистами?

– Это я устроил, – признается Николсон. – Как вы думаете, у Ойо мог быть сообщник?

– Еще один? Мог, но вы бы его нашли раньше меня. И уверен, уже искали.

– Искали, – кивает Николсон. – Но все равно что-то не сходится.

– Вы о пропавшем теле и оккультном хламе кругом? Не готов поручиться, но, кажется, бритва Оккама может помочь с довольно простым ответом.

– И с каким же? – спрашивает Галлард.

– Маркус. Их убил пропавший третий криминалист. Я только не понимаю, почему вы так противитесь этой версии.

– Вы не знаете Маркуса.

– Не знаю. И в этом мое преимущество. Если вы не скрыли от меня чего-то важного.

– Скрыли, – отвечает Галлард. – Но прямо сейчас рассказать, к сожалению, не можем. Поехали в офис, обсудим это дело в несколько более комфортной обстановке.