Текст книги "Проклятые"

Глава 9

Любовь с первого взгляда.

Я устал говорить эту фразу в ответ на вопрос, как мы с Уиллой оказались вместе. Нас спрашивали об этом чаще всего, видимо учитывая мой рост, из-за которого мне приходилось приседать, чтобы оказаться с ней на одном уровне. Моя неразговорчивость контрастировала с ее озорными веснушками и громким до неприличия смехом.

– Как вы вообще могли познакомиться? – вполне резонно интересовалась общественность.

– Это была любовь с первого взгляда, – отвечал я и тут же уточнял: – Моего взгляда. Не уверен, что она меня вообще видела.

– Тебя? – Обычно Уилла в этот момент возмущалась. – Я видела тебя! Как я могла тебя не видеть?

Это была маленькая инсценировка, позволявшая нам не рассказывать о том, что наше знакомство состоялось на собрании общества «Жизнь после смерти» в отеле «Шератон», в Сиракузах, штат Нью-Йорк, куда я получил приглашение в качестве главного докладчика. По моей версии выходило, что я сел за стол с лежавшей на нем пирамидой томиков «После» и приготовил ручку, чтобы начать автограф-сессию. Уилла была последней среди желавших подписать свой экземпляр.

– Кому посвящение? – поинтересовался я, стесняясь смотреть ей в глаза и ограничившись официальной полуулыбкой и вежливым кивком.

– Мне. Мое имя Уилла, и меня интересует, не найдется ли у вас времени выпить со мной кофе, когда все тут завершится.

– Я стараюсь не употреблять кофе после полудня.

– Я предлагаю именно выпить чего-нибудь. «Кофе» – означает просто выпивку.

– Серьезно? Меня не очень часто приглашали выпить… э-э-э… кофе, так что я просто не в курсе.

– Да меня, в общем, тоже. – Тут она улыбнулась.

– Тогда как вы узнали, что это означает?

– Я смотрю телевизор. Откуда же еще можно что-то узнать?

Во время недолгой прогулки от конференц-зала до бара меня больше всего волновало, как не дать ситуации зайти слишком далеко, если вдруг моя новая знакомая захочет от меня чего-то большего, чем простые посиделки за столиком. Иногда женщины проявляли ко мне повышенный интерес, но я-то знал, что это может быть опасно. Даже когда мы сели в углу бара и заказали по скотчу, я продолжал с тревогой посматривать по сторонам, опасаясь, что Эш вот-вот покажется в зеркале за стойкой или возникнет на табурете возле бармена и начнет на меня пялиться.

Я попытался завязать разговор.

– Вам нравится неразбавленный виски?

– Мне нравится, что до вечера у меня дома сидит приходящая няня, – сказала Уилла.

Мы довольно добродушно балагурили по поводу того, что из себя представляют моя работа и выступления перед теми, кого она называла «нервными чудиками, желающими на секундочку заглянуть в Великое Ничто». Я ей сказал, что, по большому счету, что бы ни случилось в будущей жизни, это «будущее» у каждого разное. А я, в любом случае, выступаю на публике все реже и все меньше, частично еще и потому, что все, кому могли быть интересны мои рассказы, уже их слышали.

– Ну почему же… – Уилла посмотрела на меня. – Я, например, слышала тебя и читала. И даже несколько раз. Но я ведь здесь.

– Почему?

– Прежде всего, потому, что мне было любопытно посмотреть, какой ты на самом деле. А то на фото на задней стороне обложки у тебя такой вид, будто кто-то заставляет тебя улыбаться, приставив к спине заточку. А еще я хотела понять, могу ли я тебе доверять. Можно ли рассказать тебе…

– Рассказать, что ты тоже знаешь, каково это – быть мертвым?

– Верно, – кивнула она. – Верно. Полагаю, я была права.

Уилла рассказала мне свою историю «После» в первую ночь, которую мы провели вместе через пару дней после наших посиделок в «Шератоне». Она сообщила, что договорилась с сестрой и та заберет к себе ее сына Эдди на весь уик-энд. А потом спросила, не будет ли мне совестно, если я пропущу возможность провести интересный вечер в компании с ней. Таким образом, я получил приглашение навестить ее и утром назначенного дня подъехал к желтому кирпичному бунгало на окраине городка Маркеллас, расположенного на севере штата. Мы заказали еду из китайского ресторана и какое-то время, сидя прямо на полу, ели и болтали о чем-то. Когда мы выпили по бокалу вина и покончили с едой, Уилла вдруг встала на колени и, глядя мне в глаза, потянула через голову свою футболку. На мгновение она замерла, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы я напрочь забыл все, о чем собирался ей рассказывать. У меня вообще все мысли вылетели из головы. А она, легонько изгибаясь, стремительно избавилась от джинсов и сказала:

– Теперь твоя очередь.

На следующее утро я спросил ее, почему она выбрала меня и предпочла всем тем вполне здоровым мужчинам, которые с радостью приударили бы за ней. Уилла расхохоталась.

– Кто сказал, что это был выбор? Дэнни, подобные решения не принимаются. Ты просто оказываешься в данный момент в данном месте. В следующий раз ты можешь оказаться в новом месте. Надо надеяться, что чувство окажется верным.

– Ну и что ты скажешь насчет своего чувства? – спросил я.

Она медленно провела пальцами по моим губам, потом ее рука пропутешествовала вниз по моему телу и остановилась у меня между ног.

– А что чувствуешь ты?

Позже, усевшись на кровати, Уилла рассказала мне про тот день, когда она умерла.

– Они пришли в полночь… – начала она безо всякого вступления, словно отвечая на мой вопрос. Кстати, я действительно, еще там, в «Шератоне», хотел ее спросить, каким образом она пришла к «вернувшимся оттуда».

– Я не слышала, как разбили окно в подвале, что само по себе странно. Потому что я слышу практически все, представляешь? Я всегда очень легко просыпалась. Сейчас стало только хуже. Я теперь вообще практически не сплю.

Муж Уиллы был сержантом полиции. Широкое лицо с усами, квадратные плечи, довольно грузный – судя по фотографии в гостиной, он родился копом. Не тем сторонником грубой силы, каких много в полиции, но парнем, который желает помочь, спасти собачку, броситься в ледяную воду или доставить напившихся подростков к их родителям. Уилла называла его «хорошим человеком», и я чувствовал, что понимаю, что она имела в виду.

Они познакомились в колледже в Рочестере, оба родились в маленьких провинциальных городках и мечтали вернуться туда. После того как они поженились, Грег получил назначение в полицейское управление Маркелласа, а Уилла нашла себе работу учителя истории в местной средней школе. Когда родился Эдди, она собиралась вернуться на работу, как только мальчик станет достаточно большим и не будет нуждаться в ежедневном присмотре. Однако «достаточно большой» оказалось несколько более широким понятием, чем она ожидала, и Грег не особенно торопил ее с возвращением в школу. Впрочем, Уилла и сама не испытывала острого желания вновь переступать порог классной комнаты. Так что, в конце концов, туда она больше не вернулась. Она стала женой и матерью и чувствовала себя вполне комфортно в этой роли. «Я не тяготилась таким образом жизни, как это бывает у многих женщин моего возраста», – сказала она и покачала головой, словно сама себе удивлялась. «Я все время была занята, растила ребенка и была счастлива. Просто не вижу причин, почему этого нужно стыдиться».

Тут Уилла замолчала. Десятки раз люди рассказывали мне свои истории, и всегда в их рассказах наступала вот такая пауза. Все, что они говорили до этого, относилось к их жизни, хорошей или плохой. Люди, события, принятые решения – все, составлявшее предмет гордости или сожаления. А затем начинался рассказ о чем-то, никак не связанном со всем, что происходило раньше. Не конец Жизни, а начало Смерти.

– Они пришли в полночь… – снова сказала Уилла.

Двое. «Их имена известны властям» – как потом написала об этом местная газета. Наркодилеры и изготовители метамфитаминов. Их продукцию, сильнодействующее средство, клиенты называли «супермен» за силу, которую оно придавало. Принявшему это зелье казалось, что он может летать и его нельзя убить.

Дом Уиллы они выбрали именно потому, что знали, где живет Грег. Тот самый коп, который «повязал» их три года назад и дал убийственные показания в суде. Когда зачитали приговор и осужденных начали выводить из зала суда, Грег видел, какими глазами они смотрели на него. Отсидев, они вновь принялись за старое, не представляя, чем еще можно заниматься, да и не умея больше ничего делать. Однако «супермен» подсказал им идею. Они убьют копа, засадившего их за решетку, и обставят дело так, чтобы со стороны казалось, будто это была кража со взломом, но у преступников что-то пошло не так. Однако они-то сделают все так, как надо, а им ничего не будет, поскольку наркотик породил чувство неуязвимости.

– Даже несмотря на то, что они уже были мертвецами, понимаешь, о чем я? – сказала Уилла. – Наркоманы забрались через окно в подвале и поднялись в темный дом. В дом, где за ночь до этого мы занимались любовью.

Пока Уилла рассказывала, я почти физически ощущал, как под весом преступников поскрипывают ступени лестницы. Слышал их возбужденное дыхание. Она прежде всего услышала именно эти звуки.

– Не знаю, почему я не разбудила Грега, – сказала она. – Ему надо было рано вставать, поэтому, думаю, я хотела дать ему выспаться. Глупо, правда? Посторонние в доме, в коридоре напротив нашей комнаты, рядом с комнатой сына, а для меня самое важное – не разбудить копа, лежащего со мной в постели. О чем я думала? Да я вообще не думала. Я не отдавала себе отчета в происходящем.

У них в доме хранилось оружие в ячейке с кодовым замком, на верхней полке во встроенном шкафу для одежды. Маленький полуавтоматический «браунинг». Грег брал ее пару раз на стрельбище, учил, как правильно держать пистолет, чтобы не поранить себя, как целиться и стрелять. Они называли это «на всякий случай». Уилла никогда не думала, что ей придется вставать на цыпочки, чтобы дотянуться до этой ячейки, набирать код, который вспомнился без усилий, брать оружие в руки. Она никогда не предполагала, что будет настолько быстро двигаться, а в ее голове будут только мысли об Эдди. Спящем сыне, в комнате которого находятся чужие люди. Эдди необходимо было увести куда-нибудь, и она под влиянием страха и паники совершенно осознанно взяла пистолет на изготовку и открыла дверь своей спальни.

В коридоре она увидела три фигуры. И единственную полоску света, которая падала на них от ночника, включенного в комнате Эдди. Свет окутывал их желтым, словно дым, облаком.

Двое мужчин. И мальчик. Ее мальчик.

Один из преступников небрежно положил руку на спину Эдди, будто они были приятелями, словно старший брат по-отечески поощряет мальчика за удачный бросок в кольцо. Другой мужчина стоял ближе к Уилле. Старший. И у них обоих тоже имелось оружие. Первый держал его приставленным к голове ребенка, а второй навел свой пистолет на Уиллу, насколько она успела заметить.

Наверное, должны были прозвучать какие-то слова, состояться какие-то переговоры. По крайней мере, судя по внезапно поглупевшему выражению их лиц и изумленно расширившимся глазам, они ожидали чего-то подобного.

Вместо этого Уилла подняла пистолет и спустила курок.

Голова «старшего брата» отдернулась назад, и на какое-то мгновение показалось, что ничего не произошло. Но в ту же секунду на обои позади него брызнули капли крови и осколки черепа. На его лице не появилось гримасы боли, а лишь возникло выражение огромного недоумения. Наркотик давал ему ощущение, что он еще жив, и мужчина попытался выстрелить. Он стоял, и смерть читалась в его глазах; пуля вынесла ему тот участок мозга, который отвечал за движения, и пистолет просто дергался в его руках, как пойманная рыба.

Эдди бросился прочь от бандита. Тот опустился на колени, а потом опрокинулся навзничь, и остатки содержимого черепной коробки вывалились на деревянный пол.

Только тогда Уилла услышала, что Грег встает с постели у нее за спиной. С этого момента события начали развиваться с удвоенной скоростью.

Уилла повернулась, чтобы прицелиться во второго бандита. Однако тот отпрыгнул к одной стене коридора, затем к другой, потом неуклюже подпрыгнул и наклонился, словно в детской игре в классики. И все это время он стрелял. Ей показалось, что он промахнулся, но тут она услышала, как у нее за спиной кто-то то ли икнул, то ли закашлялся. Она обернулась и увидела, что наркоман попал в Грега. Ее муж оседал вниз, хватаясь руками за горло.

Когда она вновь посмотрела на стрелявшего, тот спокойно ухмылялся. Он уже не прыгал и не уворачивался.

Уилла сделала одновременно две вещи.

Она постаралась повторить то же самое, что делал убийца секунду назад, и дернулась, уходя с линии огня, увидев, что он стреляет.

А еще она крикнула Эдди, вернее, постаралась крикнуть, но уже не могла ничего произнести, однако мальчик прочитал по губам матери, что она крикнула ему:

– Беги!

Следующее, что она запомнила, – день, такой же, как многие другие в предыдущие годы. Это был абсолютно такой же день, как тот, который она однажды уже прожила.

Уилла вытирала сковороду после того, как приготовила тосты Грегу и Эдди. Грег ушел мгновение назад, и аромат его пены для бритья еще стоял в воздухе, смешиваясь с запахом бекона. Эдди играл со своим автомобильчиком Бэтмена на ковре в гостиной. День только начинался. Первые часы, после которых наступит время обеда. Она вознаградит себя за ожидание бокалом вина, и они втроем вновь соберутся за одним столом. День как день, ничего примечательного – ни вечеринки, ни приглашений по случаю вручения мужу очередной награды, ни сборов для поездки в отпуск. День, который она провела вместе с сыном, когда тот уже собирался пойти в школу. Солнце в каждое окно посылало обещание, что все будет прекрасно.

Таким для Уиллы стало «ПОСЛЕ».

Когда Эдди спросил, можно ли включить телевизор, она предложила ему лучше погулять.

– А куда мы пойдем? – спросил он.

– Не знаю. Может, просто, куда глаза глядят. Или наши носы поведут.

Эдди встал. Вытянулся и повернулся так, чтобы его носишко смотрел в сторону двери, после чего промаршировал в том направлении и поинтересовался:

– Вот так?

– Именно! Именно так.

Через пару месяцев Эдди должно было исполниться пять лет. Уилла называла этот период возрастом «Я-тебя-съем». Ее любовь к сыну была такой страстной, такой ненасытной, что ей хотелось беспрестанно целовать его гладкие ножки, прыскать в его животик, пока мальчуган не зальется счастливым смехом, целовать его щеки. Он был такой аппетитный! И Уилла знала, что и сын испытывает те же чувства по отношению к ней. Ненасытная страсть быть рядом. О днях, которые им, матери и сыну, предстояло провести вместе, она не могла думать иначе, как о самом совершенном круговороте бытия. Они оба знали без слов, чего хочет другой, и знали, как реализовать это желание.

Впрочем, иногда Уилла испытывала чувство вины за то, что Эдди не участвовал в разных программах, которые реализовывали в их городке тощие мамаши, водившие огромные внедорожники и зацикленные на всяких развивающих играх и курсах для начинающих. Уилла могла вечерами напролет мурлыкать с ребенком или сидеть за швейной машинкой вместо того, чтобы валять дурака на курсах йоги или тенниса. Правда заключалась в том, что она не хотела тратить ни одной минуты из того времени, которое могла провести с ребенком.

Ничем таким особенным они не занимались, когда бывали вместе. Уилла могла считаться обычной мамашей вроде тех, что катают детишек по городу в колясках, оставляют на детском сиденье в автомобиле на парковке, пока сами совершают покупки в бакалейной лавке, и отчаянно вопят, если дитя лезет к качелям.

День, который она прожила в своем «ПОСЛЕ», был ровно о том же. Самый счастливый день ее жизни.

После завтрака они направились в городской парк Маркелласа, где в эти дни проводилась осенняя ярмарка. Несколько столов с овощами и фруктами местных фермеров, небольшая аллея аттракционов. На карусели Эдди выбрал для себя дракона, а Уилла рядом оседлала крылатого единорога.

– Интересно, что, теперь уже не делают на каруселях обычных лошадок? – поинтересовалась она у сына, однако тот не услышал ее вопроса, поскольку в эту самую минуту «изрыгал пламя», как и положено дракону. Он занимался этим настолько усердно, что ей пришлось вытирать ему подбородок от капелек слюны.

Она принесла с собой бутерброды, однако яркое октябрьское солнце вскружило им головы, и они вместо ленча купили хот-доги. И оба пришли к выводу, что это были самые вкусные хот-доги, которые они когда-либо пробовали в своей жизни. Белая сдоба, сладкая, словно пончик, яркая полоска горчицы и восхитительная свежесть осеннего дня. А может, ей запомнилось удовольствие, которое она испытывала от того, что Эдди прижался к ней, когда они сели на холмике за аллеей и их руки переплелись. Уилла почему-то чувствовала себя так, будто у них «свидание», только не романтическое, а совершенно невинное.

По дороге домой Эдди задремал в своей коляске, а она специально выбрала маршрут подольше и шла, восхищаясь аккуратными городскими домами, густыми кронами деревьев и тихими улицами. И еще она чувствовала, что ее буквально всю переполняет счастье.

Эдди все еще спал. Она взяла его на руки, понесла в дом и думала о том, что желает только одного, чтобы все оставалось так, как в эту минуту, чтобы ничего не менялось.

Уилла вошла в детскую и замерла у кроватки сына. Он казался ей в эту минуту таким же легким, как ее собственное сердце. Ей не хотелось опускать его, не хотелось с ним расставаться.

Ей пришла в голову невозможная, фантастическая мысль. Что, если она останется там, затаится – может, время забудет об их существовании и пройдет мимо? Нельзя ли ей спрятаться в безмятежном покое своего дома и вечно держать сына на руках?

– В некотором смысле ответ оказался положительным, – сказала Уилла и вытерла слезы о мое плечо. – Может, потому что там я оставила часть себя. Это когда доктора вернули меня назад. И знаешь что? Даже несмотря на то, что я оказалась жива – и чертовски счастлива быть живой, – мне было так тоскливо!

Уиллу спасли. Сначала остановили кровотечение там, где в нее попали пули, затем несколько раз переливали кровь – и дома, и потом в реанимобиле, и на хирургическом столе. Перед самым концом неотложных процедур у нее произошла остановка сердца. Пока зажимали последнюю артерию и вставляли катетеры, Уилла находилась в состоянии клинической смерти почти три минуты.

Когда же ее наконец вернули к жизни, первое, что она вспомнила, был вкус хот-дога на губах.

Она спросила про Эдди. Санитарка, увидев, что пациентка пришла в себя, собралась бежать за дежурным врачом, однако Уилла ее не отпустила. Тогда санитарка – сама мать и жена – рассказала ей все. Эдди не пострадал. С ним все хорошо. А Грега больше нет. Преступник, который стрелял в Уиллу и ее мужа и которого она не успела застрелить, повернулся к Эдди после того, как родители мальчика упали. Навел пистолет на ребенка, целясь ему между глаз. Но не выстрелил. Вместо этого он подошел к Эдди, взъерошил ему волосы, будто за что-то похвалил, и направился вниз по лестнице к входной двери. Полиция нашла его в течение часа. Он, залитый кровью и все еще под кайфом, пытался сесть в машину на Мейн-стрит. Когда ему сказали, что он арестован, убийца только расхохотался.

– Когда я узнала об этом, то больше всего огорчилась не из-за того, что потеряла Грега, а потому, что теперь надо было горевать и печалиться. – Уилла села на кровати, выпрямилась. – Я это к тому говорю, что я ведь умерла, верно? Меня больше нет, «гейм овер», всем – прощайте! И ТАМ было хорошо. А потом я оказалась снова здесь, в этом дерьме. В «последствиях», или как там это назвать. И у тебя нет выбора. Тебе приходится чувствовать, приходится жить со всем этим, проходить все этапы. Честно, я бы, наверное, даже не стала цепляться за жизнь, если бы не Эдди. Для того чтобы жить, нужно иметь цель, серьезный повод. Теперь я это знаю. Иначе жизнь становится чертовски тяжелой.

Я знал, что она имеет в виду. Как и надеялась Уилла, я понял, почему она три раза прочитала мою книгу и пришла на мою лекцию в надежде, что я окажусь, возможно, единственным человеком в мире, с которым она сможет общаться. Ад – это место по ту сторону бытия. Но он может наступить и здесь. Если не знать, ради чего жить.

А с этой женщиной, несмотря на все опасности, подстерегавшие нас, я знал, что могу получить приглашение в наш мир. И найти собственную цель жизни.

Глава 10

Мы были знакомы не больше месяца, когда я спросил Уиллу и Эдди (этого мальчугана можно было называть только так из-за его рыжих кудряшек и ушей, торчавших, словно ручки у кофейной чашки), не хотят ли они перебраться в мой дом в Уиндзоре. Конечно, это выглядело сумасшествием. Однако мне показалось, что это был самый разумный поступок в моей жизни.

На самом деле я не ожидал, что Уилла согласится. Всего год назад она похоронила в Маркелласе мужа. Она жила в своем городке с момента рождения, и я считал, что ей будет слишком тяжело порвать с прошлым.

Вместо этого она сказала:

– Давай так и сделаем.

– Серьезно? А я думал… Все-таки это твой дом…

– Дэнни, я любила мужа. Но я привязываюсь к людям, а не к домам. И теперь я хочу, чтобы ты стал одним из моих людей.

– А как насчет Эдди?

– Если хочешь, можешь спросить его сам, но я знаю, что он скажет «да».

– Почему?

Уилла сильно двинула меня кулаком в плечо.

– Ты ему нравишься. Возможно, по той же причине, что и мне.

– Да ну? И что это за причина?

Она задумалась. Некоторое время мне казалось, что ответа совсем не будет.

– Ты понимаешь, каково это – потерять все, – сказала она наконец. – С тобой это случилось. И все же ты здесь. Как мы с Эдди.

И как Эш.

Иногда ее появлению предшествовал легкий аромат, едва уловимый душноватый запах невидимой одежды. И этот душок, впитавшийся в одежду, нес особенное, как в прошлом, ощущение. Тот самый, памятный нам с детства, сладковатый аромат девчоночьей парфюмерии, которым пропитаны школьные рекреации и танцевальные площадки, смешанный с чем-то грязным, омерзительным. Словно в загноившуюся рану брызнули духами «Лавс Бэби Софт».

За последние пару недель после того как в моей жизни появились Уилла и Эдди, Эш не просто вернулась, но и удвоила свою мощь. Она стала более материальной, чем прежде, более осязаемой. Сталь и гранит.

Такой она явилась в воскресенье две недели назад.

Уилла и Эдди сидели за столом и завтракали, а я находился там же на кухне в шести футах от них и как раз захлопнул дверцу холодильника. Она стояла за ней. Реальнее некуда. Я даже смог рассмотреть, что морщинки в уголках ее губ, растянувшихся в фальшивой улыбке, на самом деле были струпьями, зажившими и полуотвалившимися. Струпьями.

Я постарался закрыть Уиллу и Эдди от ее взора, стать между ними и Эш на тот случай, если она решит, что именно в этот день ей следует раз и навсегда перейти из бестелесного состояния в плотское и стать полностью материальной. А потом совершить то, ради чего она так желала явиться в наш мир вновь. Что-то ужасное. Такое, на что ей будет любопытно посмотреть.

Именно так она чаще всего объясняла мотивы своих поступков, когда их еще можно было объяснить шалостями маленького любознательного ребенка. Любопытство. Это слово Эш произносила, когда ее спрашивали в первом классе, зачем она заперла свою лучшую подругу в подвале в ванной комнате и выключила свет. Дело в том, что накануне Эш узнала, что та страшно боится темноты. В итоге девочка сломала все ногти, пытаясь выбраться. Именно так она объяснила, зачем в возрасте восьми лет взяла соседского малыша, еще не умевшего ходить и игравшего у себя перед домом на газоне, и отнесла его на середину проезжей части.

– Мне было просто интересно, – говорила она и широко открывала удивленные глаза, словно достаточно только посмотреть в них, и любой убедится, что она абсолютно не хотела никому причинить вреда. И в большинстве случаев только это и оставалось делать. Просто посмотреть на нее и увидеть, что в этих прекрасных, синих как небо глазах ну никак не может жить никакое зло.

Примерно так и я посмотрел в них в то воскресное утро две недели назад. И перевел взгляд на нее.

С губ моей давно умершей сестры сорвались слова, которые мог услышать только я:

Срок истек, Дэнни.