Текст книги "Wham! Джордж Майкл и я"

4. Подростковые радости

Любой уважающий себя подросток середины 1970-х знал, что классная внешность необходима для позиционирования себя в компании друзей, не говоря уже о романтических перспективах. Я не был исключением. Задолго до Wham! я считал это важным и работал над своим стилем. Я собрал отличный гардероб, который отражал мою индивидуальность.

В тринадцать лет это означало покупки в магазинах одежды в ближайшем торговом центре Уотфорда. Наши еженедельные походы по магазинам с мамой и Полом в конце концов превратились в мои одиночные вылазки в поисках чего-то достойного. Это положило начало целой череде своеобразных и не очень удачных образов, не говоря уже о паре достойных сожаления прикидах, подходящих к паре достойных сожаления причесок. Шопинг был событием, которого я всегда ждал с нетерпением. На улицах было много людей, особенно возле кофейни, где я задерживался, чтобы вдохнуть чудесные ароматы. Это был маленький оазис индивидуальности в череде всем известных названий магазинов.

Любой, кто интересовался модой, знал, что нужно избегать сетевых магазинов, а в поисках последних трендов отправляться на рынок. Именно здесь я совершил свой первый крупный модный провал: пара вельветовых брюк яркого бутылочно-зеленого цвета с высокой посадкой и четырьмя пуговицами. Когда я засовывал руки в глубокие карманы, то становился похожим на горбуна. Впрочем, меня это нисколько не беспокоило. Все мои друзья выглядели так же глупо. Сочетая брюки с парой ботинок на платформе, мы считали себя самыми крутыми парнями в Буши.

Некоторые покупки были более экстравагантными. Я скопил 8 фунтов, настоящее состояние в 1975 году, на пару ярко-красных высоких ботинок. Всякий раз, когда в моем календаре светских мероприятий появлялась важная дата, я надевал их, надеясь произвести впечатление на друзей или на девушек. Через полгода они вышли из моды.

Мне кажется, что все это создало мою определенную особенность: я был полон уверенности в себе. Откуда это взялось, я не могу точно сказать, полагаю, что свою роль сыграла и домашняя атмосфера. Моя мать родила меня будучи совсем юной. Позже она стала учительницей, она могла справиться со всем, что подкидывала ей жизнь, и спокойно жить с этим дальше, возможно, это передалось и мне. Дома моя уверенность только процветала, меня ни в чем не ограничивали. И моему брату, и мне было позволено выражать себя так, как мы хотели (в пределах разумного), будь то моделирование самолетов, футбол, музыка или что-то еще. И хотя всегда было ясно, что папа считает, что важно хорошо учиться, никакого реального давления не было.

Я щеголяю в блестящей куртке. Вероятно, нас ждало что-то интересное, судя по выражению лица Пола!

Не уверен, что в жизни Йога все складывалось так же. Его отец был очень сильным человеком и, казалось, имел очень узкий взгляд на то, как следует жить и что нужно делать сыну, чтобы добиться успеха. То, что Йог был, возможно, более чувствительным мальчиком, чем я, только усугубляло последствия строгого воспитания. Когда я стал старше, внешность играла большую роль в моей самооценке. Хоть я и не считал себя особенно красивым, но и не считал себя непривлекательным. Как только девушки в возрасте семнадцати-восемнадцати лет начали обращать на меня внимание, моя вера в себя возросла. А еще я черпал уверенность в том, как меня воспринимали незнакомые люди: меня учили быть вежливым и внимательным, и в результате взрослые, как правило, относились ко мне хорошо. Я не боялся действовать, что очень помогло мне при создании группы. Музыкантам нужна уверенность, чтобы выразить себя и проецировать свой характер через музыку. Предложения демо сотрудникам звукозаписывающих лейблов или приглашения знакомых на концерты требуют веры в себя. Чтобы выйти на сцену, нужно немного наглости.

Со свободой самовыражения у меня проблем не было, но иногда проблемой были мои наряды, по ним нельзя было понять, что я пытался сказать. Хотя, когда дело касалось одежды, я определенно был не единственным, к кому могли возникнуть вопросы. В очках и с непослушной шевелюрой Йог нуждался в совете стилиста с того самого момента, как впервые приехал в Bushey Meads. Очки, которые он ненавидел, и волосы, которые ненавидел еще больше, были его болевыми точками. Дождь представлял особую опасность: намокнув, его шевелюра превращалась в неукротимую массу вьющихся волос. С очками дело обстояло проще. Йог стал одним из первых моих знакомых, кто сменил очки на контактные линзы, и возможность наконец-то избавиться от ненавистных луп все изменила. Его самооценка значительно выросла, когда он вернулся в школу в 1977 году. Однако четкое зрение, похоже, не единственная его проблема с глазами. Стало понятно, что Йог дальтоник, когда однажды утром он пришел в школу в новеньком пальто.

Я пародирую Ника Хейворда!

«Мне очень нравится зеленый цвет», – сказал он тогда, хотя все вокруг видели, что пальто коричневое. С красным цветом у него тоже были трудности, но только много лет спустя Йог осознал, что это дальтонизм.

Несмотря на все это, мне никогда не приходилось вступаться за Йога в школе, а ему – за меня, уж точно не так, как это было позже описано в песне Young Guns (Go For It!). Его хорошо приняли в Bushey Meads. Как бы то ни было, мы с Йогом редко подкалывали друг друга. Я знал, как он переживает из-за своих волос, очков и телосложения, и поэтому «Йогурт» было самое обидное, что я когда-либо ему говорил. Однако когда дело доходило до наших «стильных» образов, все правила прекращали действовать.

Несколько раз в год в актовом зале Bushey Meads проходили дискотеки. Это событие в нашем воображении было сопоставимо с нью-йоркским клубом Studio 54 или Roxy в Ковент-Гардене. И это было единственное мероприятие, куда мы могли вырядиться и где можно было продемонстрировать крутизну и стиль. Но уважение сверстников – не единственная причина вкладывать деньги в свой образ. Внимание женщин стало так же важно для нас, как Кубок Англии или «Звездные войны». Нам вот-вот должно было исполниться пятнадцать, и наши гормоны зашкаливали. Внешний вид значил очень много, ведь на школьной дискотеке предоставлялась возможность в конце вечера пригласить девушку на медленный танец. И хотя мне часто отказывали, я никогда не переставал пытаться.

На этих вечеринках не хватало Йога. Несмотря на мои уговоры, он редко присоединялся, потому что жил очень далеко. Его отец часто работал допоздна в ресторане, и Джек, как мне объяснили, не был заинтересован в работе личным водителем для своих детей. Поэтому Йог пропускал то, как его одноклассники зажигали под музыку Chic, Донны Саммер, The Jacksons и The Bee Gees среди мерцающих огней светового шоу в школьном актовом зале, а на самом деле – под вспышки от проектора на стене и нескольких разноцветных лампочек, чтобы было видно диджея. Когда Йог не пришел в очередной раз, я решил затащить его на вечеринку.

Диско воцарилось повсюду, этому способствовал выход в декабре 1977 года оскароносного фильма «Лихорадка субботнего вечера». Действие фильма с Джоном Траволтой в главной роли и саундтреком от The Bee Gees происходило в нью-йоркской клубной тусовке. Благодаря персонажу Траволты, который с важным видом прогуливался по улицам, музыка оживала. Главный саундтрек Stayin’ Alive еще с прошлого года крутили на школьной дискотеке, на радио и по телику. Нам с Йогом песня очень нравилась. У нее была какая-то непреодолимая энергетика. А в феврале вышел фильм, где она прозвучала, со своей чувственностью и вкрадчивостью. Все в нашей школе говорили о «Лихорадке». Это возможность взглянуть на мир секса, стиля и гламура, которую нельзя было упускать. «Лихорадка субботнего вечера» захватила и нас. В прямом и переносном смысле.

Была только одна проблема: у фильма рейтинг 18+, и это означало, что нужно быть совершеннолетним, чтобы купить билет. Учитывая, что в 1978 году мне едва исполнилось пятнадцать, а Йог был на несколько месяцев младше, наша попытка одурачить билетера, скорее всего, потерпела бы неудачу. Но мы рискнули, понадеявшись, что вежливость и улыбки помогут обмануть его. Мы надеялись, что если стоять с подружками под руку, то наши шансы возрастут. Пообещав билеты, попкорн и напитки, нам удалось убедить двух девушек присоединиться к нам.

В ночь перед походом в кино я ужасно нервничал. Вследствие чего придумал себе дурацкий наряд: персиковые хлопчатобумажные брюки, такие тесные, что сидеть было невозможно, рубашка с широким воротником и черные кожаные остроносые туфли с металлическими носами. По моде, чего уж. Подходя к Empire, мы решили, что, учитывая мою уверенность в успехе замысла, говорить буду я. Йог и наши дамы шли за мной, украдкой поглядывая. Я подошел к кассе, выпрямился во весь рост и понизил голос.

– Четыре билета на «Лихорадку субботнего вечера», пожалуйста, – сказал я, протягивая кассиру пятифунтовую банкноту.

Она уставилась на меня поверх очков, явно не впервой столкнувшись с несовершеннолетними детьми, пытающимися попасть в кинотеатр на фильм для взрослых. Смятая пятерка была похожа на недоеденную сосиску. Это не сработает. Это не сработает! Я уже представлял, как поеду на автобусе домой. Я сверкнул улыбкой, и она улыбнулась в ответ. Бинго! Она вытащила четыре билета и кивнула в сторону дверей. Мы справились. Мы всем в школе расскажем эту историю!

Если наши спутницы и нервничали из-за того, что на заднем ряду может произойти какая-нибудь неуклюжая попытка поцелуя, то им не стоило беспокоиться. Нас это нисколько не интересовало. Устроившись на своих местах, мы с Йогом полностью погрузились в историю. В течение еще нескольких недель фильм оставался в центре бесконечных дебатов. Дома у Йога мы записали серию пародийных скетчей, вдохновленных фильмом. Искаженный нашим сексуально воспаленным подростковым воображением персонаж Джона Траволты, Тони Манеро, обретает новую жизнь. Тони Манеро сажает девушку на заднее сиденье машины, начинает шарить под ее платьем и понимает, что она на самом деле парень! Все это было довольно глупо, но в то время казалось забавным.

«Лихорадка субботнего вечера» подарила свободу. Фильм узаконил танец как мужское занятие и подарил зашоренному зрителю возможность сблизиться с женщинами – во всех смыслах. «Лихорадка субботнего вечера» все изменила. Быть парнем на танцполе оказалось неожиданно круто. Ободренные успехом в Empire, мы с Йогом начали придумывать план, как преодолеть возрастные ограничения и попасть в местные ночные клубы. Позже, когда наша самоуверенность возросла, а внимание родителей снизилось, мы ходили в подвальные заведения в Вест-Энде. Началось лето 1978 года. Панк завладел охваченными подростковыми страстями душами, а мы подсели на диско. В течение следующего года ни Джонни Роттен, ни Джо Страммер не могли переключить наше внимание.

Мне нужна была подружка, поэтому когда моя одноклассница Джоди пригласила меня на вечеринку, несколько взглядов через плечо во время математики убедили меня, что это настоящее везение. Мне нравилась Джоди, и мы с Йогом с нетерпением ждали вечеринки. После нее он планировал переночевать у меня. В тот вечер я, конечно, решил нарядиться: персиковые вельветовые штаны, которые выглядели так, будто на них что-то пролили, и тонкий, как бумага, персиковый свитер из ангоры с высоким горлом. Наряд на грани приемлемого для провинциального парня. Что думали мои родители, когда я выходил из дома, осталось загадкой. Подозреваю, что маму это не особо заботило. А вот отец, вероятно, был в ужасе. Приехав к Джоди, я выпил немного Bacardi, поболтал с друзьями и устремился в толпу танцующих, опьяневших от сидра и рома. Внезапно Йог схватил меня за руку. Он хотел мне что-то сказать.

– Энди, я не знаю, как это сказать, – сказал он немного смущенно. – Мои мама и папа. Они больше не хотят, чтобы ты приходил ко мне…

Я рассмеялся. Сначала я подумал, что он шутит. Не нужно быть гением, чтобы понять, что я не был идеальным другом для их сына, но мама Йога мне нравилась, и я ей нравился. К сожалению, она все же считала меня отвлекающим фактором, главным образом потому, что мое отношение к образованию сильно отличалось от отношения Йога. Он был увлечен: в предстоящем учебном году у него в планах были самые сложные предметы, и его мама с папой чувствовали, что он сможет поступить в довольно приличный университет, но только если сумеет без оглядки идти к своей цели. Никаких отвлекающих факторов, никаких негативных влияний. Это относилось ко мне.

– Дело в том… – продолжил он. – Это значит, что и мне не стоит приходить к тебе.

Я был полностью сбит с толку.

– Что?

Я не понял Йога. Но прежде чем успел возразить, он, пожав плечами, ушел и исчез в толпе танцующих. Я был ошеломлен. Только что я танцевал и развлекался, а в следующую минуту мне запретили видеться с моим лучшим другом. Йог морально нокаутировал меня, этот психологический удар должен был окончательно разлучить нас – и как раз к предстоящим летним каникулам. Уже хорошо выпивший, а теперь еще и расстроенный, я продолжал напиваться еще больше. Вскоре я прислонился к стене кухни и со слезами на глазах рассказал о случившемся своей хорошей подруге и, что еще более странно, маме Джоди. Вечер превратился в травматическое пятно. Моим последним отчетливым воспоминанием о вечеринке было то, как отец Энтони Перкинса, который оказался полицейским, тащил меня по улице, а потом чья-то рука взяла меня и потянула в сторону.

К моему удивлению, это был Йог.

– Ну же, Энди, – сказал он ласково. – Давай я отведу тебя домой.

Было три часа ночи, улицы Буши были пустынны, и мы вместе, шатаясь, добрались до моего дома. Йог терпеливо сопровождал меня. Когда мы пробрались в дом, уже рассвело. Большую часть пути домой я провел в кустах, умоляя Господа о быстрой и милосердной смерти, но, взглянув в зеркало в прихожей, понял, что я относительно неплохо выгляжу. Чего нельзя было сказать о Йоге. Его одежда испачкана, вся в каком-то мусоре, который свисал с него, как лоскутное одеяло из грязных полотенец. Запах от него тоже исходил не особо приятный.

– Черт возьми, тяжелая ночка, правда? – сказал я, улыбаясь.

Йог оглядел меня с ног до головы и рассмеялся.

– Энди, как ты это делаешь?

Я пожал плечами.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну посмотри на нас! После прогулки я выгляжу как бомж. А ты? Последние два часа ты валялся в кустах, но даже твоя прическа не пострадала…

Он был прав. Но я был травмирован эмоционально. И несмотря на это, чуткое отношение Йога ко мне по дороге домой стало мерилом нашей дружбы. Я понял, что мы – лучшие друзья, независимо от того, что думали его родители. И они ни за что не смогут нас разлучить. Теперь я был убежден в этом больше, чем когда-либо.

И Йог тоже.

5. Девочки! Девочки! Девочки!

Лето 1978-го стало поворотной главой в нашей жизни. Мы с одноклассниками окунулись в мир дискотек, вечеринок и секса. Мне казалось, что мы зациклились на сексе. Нас ждали первые открытия на этом, еще неизвестном, этапе жизни. В классе чувствовалось сексуальное напряжение, а с началом каникул молодая похоть получила полную свободу.

Во время школьных каникул мы часто устраивали вечеринки. На удивление, большинство родителей спокойно воспринимали, что, пока их нет, дом превращается в место тусовки. Разрешение давали при условии, что там ничего не разгромят и никого не придется отвозить в больницу. После того как сарафанным радио передавались приглашения, в дом стекалась большая толпа в надежде выпить, потанцевать и познакомиться с кем-нибудь.

Как флирт и секс на вечеринках, так и свидания быстро стали важной частью жизни наших ровесников в Bushey Meads. Всех, кроме Йога и меня. Как я ни старался, мне никак не удавалось найти себе подружку. Хорошеньких девушек вокруг было полно. Но даже мои одноклассницы Кэти, Лара, Анна и Шарлотта стали для меня такими же сексуальными и недоступными, как девушки из танцевального шоу в телике. Удача подмигнула мне во время школьной поездки в Уай-Вэлли, когда Шарлотта предложила засунуть руку ей под свитер. В другой раз Нина из 4А2 дала понять, что хочет, чтобы я прошел с ней до конца. И хотя я часами мечтал о чем-то таком, ее прямота выбила меня из колеи. Я пробормотал какое-то безнадежное оправдание, убежал и провел остаток вечеринки в муках и смущении.

Однако в более спокойной атмосфере мое подростковое либидо подогревалось тайником порнографических журналов, найденных Йогом в поле за его домом. Владелец собрал целое множество взрослой литературы, включая Club International, Mayfair и Men Only, и хранил их в жестяном ящике. Неделями мы сидели, спрятавшись среди пшеницы и ячменя, и разглядывали журналы. Затем решили попробовать посмотреть несколько популярных фильмов для взрослых. Начали с «Жеребца» в Odeon в Уотфорде, а потом пошли на «Эммануэль» в Empire (картина о француженке, которая отправилась в Бангкок). И хотя фильмы, безусловно, были гораздо интереснее журналов, они все равно немного разочаровали.

– Все это как-то гладко, – сказал я Йогу. – Думаю, мы должны найти что-нибудь более жесткое.

Он выглядел растерянным.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, в Сохо, в районе красных фонарей, показывают всякие грязные фильмы. Почему бы нам не попробовать пробраться туда?

Без лишних разговоров мы поехали в Лондон. В кинотеатр Triple-X. Там все выглядело именно так, как можно было ожидать от заведения, специализирующегося на порнофильмах: грязно, потрепанно и заполнено людьми в плащах, ерзающими на своих местах. Уверен, что парень в билетной кассе не впервые столкнулся с двумя нервными подростками. Выражение его лица говорило о том, что он уже все повидал в этой жизни. Было ясно, что некоторые из посетителей воспринимали фильм как интерактивный опыт. Все это было довольно тревожно, и мы уехали почти так же быстро, как и приехали.

В 1970-х годах в Сохо было гораздо больше соблазнов: подозрительные книжные магазины, переулки, которые светились неоном, и таинственные двери, за которыми обещали танцевальные шоу, стриптиз, а за некоторыми даже живые секс-шоу. Мужчины и женщины делают это прямо у нас на глазах? Сама идея казалась нереальной. Мы подошли к парню, который проводил нас в подземный бар. То, что мы оба недавно под стол пешком ходили, его, похоже, не беспокоило. Едва мы уселись в кресла, как девушка в корсете и чулках спросила, не хотим ли мы выпить. Вспомнив, с каким трудом мы зарабатываем деньги на разносе газет и мойке машин, мы отказались.

– Извини, дорогой, так не получится, – сказала она. – Правила заведения. Каждый клиент должен купить выпивку плюс бокал шампанского для официантки, то есть для меня, за все двадцать фунтов. Итак, что будешь?

Я нервно кашлянул.

– Э-э, я думаю, произошла ошибка. Мы пришли не в то место. Извините за путаницу. Мы уходим…

Тут же на мое плечо легла чья-то рука. Над нами навис парень, который стоял у входа. Его фигура напоминала лондонскую телефонную будку.

– Ребята, если вы хотите покинуть клуб традиционным способом, вам лучше сначала заплатить милой леди, – сказал он.

В общем, это была небольшая цена свободы. Оказавшись без денег и так и не увидев ни намека на секс-шоу, мы с Йогом ушли разбитыми эмоционально, все остальное, к счастью, осталось нетронутым.

* * *

К этому времени я уже переходил в старшую школу и сдал экзамены по английскому языку, физике, биологии, искусству и математике. Я решил заняться углубленным изучением английского, географии и социологии, но это не имело значения, мой интерес был совсем в другом.

Решив, что мир полулегального порока не для меня, я сосредоточил свои усилия на девушках, которые были ближе к дому, чем соблазнительный, но недостижимый мир Сохо. Мне казалось, что теперь у меня может появиться хоть какая-то надежда на свидания. У Йога же со свиданиями совсем не клеилось. Новые узкие зеленые брюки лишь осложнили ситуацию. Хотя мой друг думал, что они были ответом на его молитвы. На самом деле они гарантированно отталкивали любую здравомыслящую девушку. В конце концов он, всхлипывая, поделился своим разочарованием во время прогулки, когда мы, пьяные, возвращались домой после ночной тусовки.

– Я надел свои новые брюки, и ни один человек не сделал комплимент, – причитал он. – Должно быть, я выгляжу нелепо!

Однако вскоре на любовном фронте Йога появились и хорошие новости. Никто из нас не знал, но была одна девушка, которую его сбивающий с толку выбор одежды не пугал. Очень привлекательная, с длинными каштановыми волосами, Лесли училась с нами с тех пор, как Йог пришел в Bushey Meads. Она притягивала всеобщее внимание благодаря тому, что опередила в развитии своих сверстниц. У Лесли было все в порядке с чувством юмора, и она могла поддержать беседу. Она нравилась мне уже много лет, но никогда не проявляла ко мне ни малейшего интереса. При этом так мило хлопала глазками в компании Йога, что ему достаточно было отпустить любую, пусть даже самую глупую шутку, и она начинала хохотать. Когда однажды наш друг Том устроил дома вечеринку, Йог и Лесли не упустили шанса.

Том жил за городом. Он поставил в саду большую палатку, чтобы можно было переночевать, отличное решение, которое обеспечило спальными местами тех, кто не смог уехать домой, и заодно послужило санаторием для тех, кто переборщил. Зная, что до утра мне не придется пересекаться с родителями, я с удовольствием принялся за выпивку и флирт.

И вскоре оказался в палатке-санатории, став жертвой какого-то отвратительного французского вермута. Пытаясь устроиться поудобнее, я просунул голову в небольшую щель между простыней и брезентом. Подняв глаза, я заметил знакомую фигуру, извивающуюся у двери гаража Тома. Это был Йог! Он обнимал Лесли за талию, прижимая ее к себе. «Офигеть, – подумал я, – молодец». Я немного позавидовал, но все же был рад. Мой лучший друг сделал то, что казалось невозможным.

Йог завел себе подружку.

* * *

Несмотря на все развлечения вне школы, учеба казалась мне ужасно скучной. И я пришел к выводу, что есть только одна вещь, которую я хотел бы делать в жизни: я собирался создать группу.

Терять было нечего. Состояние страны в 1979 году было столь плачевным, что жизнь после школы казалась довольно мрачной. В Британии царил настоящий беспорядок, постоянные забастовки, улицы завалены мусором. Только у крыс все было хорошо. Расстраивало и то, что очередь на пособие по безработице неуклонно росла. Происходящее быстро переходило в национальный кризис, будущее выглядело пессимистичным. А вот создание группы дарило надежду. Не обязательно быть профессионалами, главное – амбиции и творчество. Панки доказали, что играть на гитаре может каждый, надо лишь научиться брать три аккорда.

В результате мои мечты стали куда глобальнее. В девять лет мне нравилась идея стать капитаном Concord. Но к тому времени, когда мне исполнилось шестнадцать, я хотел заниматься только музыкой; играть в группе, писать песни, делать пластинки и выступать перед толпой, которую я видел в Эрлс-корте, Александринском дворце и Небворте. Такие группы, как The Specials и The Jam, отражали национальные настроения. В то же время я потерял веру в диско-сцену, которая обратилась за вдохновением к соул-музыке. Когда McFadden & Whitehead выпустили в 1979 году Ain’t No Stoppin Us Now, это стало разочаровывающим поворотным моментом. «Господи, что за фигня?» – подумал я и стал искать новую страсть. Панк ненадолго заинтересовал меня в 1977 году, но больше своим отношением, чем музыкой. Именно преемники панка навсегда изменили мое представление о музыке.

Новая волна обладала энергией панка, но отбросила его отвратительную агрессию, и такие группы, как XTC, The Pretenders и Squeeze, нашли иной подход. Мелодия была важной частью для новой волны, и в этой музыке слышалась мелодичность альбомов The Beatles and The Everly Brothers, знакомых мне с детства. Когда Pump It Up Элвиса Костелло впервые зазвучала в моем радио, она показалась мне такой же невероятной, как Jailhouse Rock Элвиса Пресли. Каждый вечер на радио стали появляться новые классные группы, и мы с Йогом были в восторге от The Police, U2 и The B-52’s. Возрождение ска и британской регги-сцены во главе со Steel Pulse с их альбомом Handsworth Revolution вдохновляли нас. Это была богатая и захватывающая глава в истории отечественной современной музыки, которая впоследствии подтолкнула к творчеству некоторых крупнейших поп-артистов конца двадцатого века. В том числе и Wham!.

Возможно, в Bushey Meads были и другие ребята, которым нравилась идея заняться музыкой, но я не помню, чтобы кто-то выражал это стремление, и хотя я не кричал о группе на каждом углу, она стала моей единственной целью в жизни. Мне очень хотелось сочинять музыку. И у меня не было абсолютно никаких сомнений в том, что мы с Йогом будем делать это вместе. Мы были настолько созвучны друг другу во всем, что касалось поп-музыки и рока – и жизни вообще, – что было немыслимо, чтобы он не присоединился ко мне. Но я сомневаюсь, что тогда он был столь же музыкально амбициозен, как я. Не думаю, что в то время Йог имел какое-либо представление о глубине своего таланта, и я тоже.

Он не хотел рисковать всем ради музыки. Впервые я заговорил с Йогом об этом, когда нам было четырнадцать лет, и пока мы готовились к экзаменам, я попытался уговорить его создать группу. Но чем ближе были экзамены, тем тверже было его решение сосредоточиться на учебе.

– В следующем году, Энди, – сказал он. – Давай сначала закончим семестр…

Я расстроился, но несколько месяцев учебы нисколько не погасили во мне огонь, я все еще отчаянно хотел заниматься музыкой и делать это с Йогом. Его не привлекала идея бросить все и переключиться на музыку, а я постоянно изводил его этой темой, – однако он не желал идти против воли родителей. В конечном счете, мне было намного легче сказать «нет», чем Джеку и Лесли, и поэтому, чувствуя давление семьи, Йог неустанно учился, чтобы получить хорошие оценки, обещая мне, что, как только наши занятия закончатся, мы начнем писать песни.

Пока я ждал Йога, к созданию моей первой группы меня подталкивали другие события. Марк Чиверс, друг из детского сада, вернулся в Буши после окончания школы-интерната. За горячими пышками с маслом в доме отчима он познакомил меня с Joy Division. Они стали для меня откровением, я был поражен оригинальностью и великолепным и необычным вокалом Иэна Кёртиса. Первая же песня, Disorder, зацепила меня звонкой, отдающей эхом гитарой Бернарда Самнера. Когда я поставил Йогу Joy Division, он тоже оценил их, и группа стала для нас чем-то вроде эталона, так заметно они отличались от всего остального, что мы слышали. Unknown Pleasures и их второй альбом Closer – две моих любимых пластинки.

Марк Чиверс не просто знакомил меня с новой музыкой, он вообще оказывал на меня немалое влияние. С тех пор как он вернулся, вместе с несколькими ребятами с нашего района он создал постпанк-группу, и они регулярно репетировали в доме его отчима на Буши-Хит. Они назывались Quiffs. Песни у них были довольно неплохие, но больше меня привлекало, что я представлял их отъявленной бандой. Quiffs были командой. Меня очень вдохновлял дух товарищества, которым они наслаждались, сочиняя музыку, записывая названия песен или рассказывая о том дне, когда смогут сыграть в легендарном панк-клубе, таком как 10 °Club на Оксфорд-стрит. Присутствие на их репетициях укрепляло мои собственные мечты.

Такие группы, как Quiffs, часто были центром тусовки. С ними было круто зависать. А Three Crowns на Буши-Хай-стрит стали центром светской жизни. По пятницам вечером в зале толпились друзья музыкантов, многие были еще несовершеннолетними. Наверное, в то время я тратил в музыкальном автомате почти столько же денег, сколько и на пиво. Однажды вечером в пабе я узнал, что у Quiffs возникла серьезная проблема: Марк долго пытался найти постоянного барабанщика, и как раз с приближением важного концерта их новенький ушел. Если замена не найдется, объяснил он, группе придется отменить выступление.

Меня осенила идея.

– А как насчет Йога? – спросил я.

Марк выслушал мою восторженную речь о таланте Йога. И я убедил его, хотя в те времена из-за ограничений на шум в доме Панайоту я никогда не видел, чтобы Йог играл на барабанах! Но, на мой взгляд, тот факт, что у него в спальне стояла установка, был весомым доказательством того, что он тот, кто им нужен.

– Хорошо, приведи его на репетицию, – сказал Марк. – Хуже никому не будет.

Как оказалось, будет. После одной репетиции все участники единодушно проголосовали против Йога. Не из-за каких-то музыкальных недостатков, а исключительно из-за его внешности. Он определенно не выглядел «антиэлитарным». Ничто в образе Йога не говорило о том, что он был сделан из того же теста, что и участники Talking Heads или Siouxsie and the Banshees. Quiffs же придерживались определенного стиля. Несмотря на то что Йог хорошо выступил на прослушивании, он не мог играть в группе просто потому, что не вписывался. Когда Марк объяснил причины, по которым Йог не подходит, это его ужасно расстроило.

– Слушай, не переживай, – сказал я, успокаивая его по дороге домой. – Они совершили большую ошибку, себе же хуже сделали.

Я в это верил.

На что я не рассчитывал, так это на то, как это решение повлияет на нашу жизнь. Йог чрезвычайно сильно переживал из-за своей внешности даже для застенчивого подростка. Хотя в то время он довольно хорошо скрывал свои проблемы с волосами, весом и одеждой, позже Йог признался, что отказ стал огромным ударом по его хрупкой самооценке. Я понял, что он расстроился, но мальчики этого возраста не наделены глубокими запасами эмоционального интеллекта, и я не был исключением. Я не понимал всей глубины его страданий. Эгоистично, но я испытал некоторое облегчение оттого, что ему отказали. Меня терзала мысль, что я могу потерять своего потенциального музыкального партнера, и я был рад, что об этом можно больше не думать. Мы никогда не узнаем, спас бы Йог Quiffs от их столкновения с неизвестностью. Однако вскоре мы с Йогом оказались на другом пути.