Текст книги "Оттенки зла. Расследует миссис Кристи"

– Нет-нет, я думаю, это чрезвычайно важно. А что именно вы увидели?

– Жуткую гримасу на лице, какую даже трудно вообразить. Словно он все еще чувствовал боль, сковавшую его, когда на него напали, и тот, кто хотел мумифицировать его, навсегда запечатлел ужас, охвативший беднягу в миг смерти.

– Какой кошмар! Кто способен совершить такое?

Профессор помолчал.

– Не могу представить себе. И будто этого было мало… Бедный Руперт.

– Что же еще?

– Кожу убитого покрывало клейкое темное вещество. Сначала мы приняли его за кровь, но позже выяснилось, что это сок драконова дерева. На воздухе этот сок краснеет и выглядит точь-в-точь как кровь. Вы знаете, конечно, что гуанчи использовали его для мумифицирования, но не наносили на кожу.

– Понятно.

– Разумеется, мы оба были потрясены. Но когда я более-менее пришел в себя, то увидел, что Руперт все еще лежит на земле, стонет и плачет; его даже рвало. Это был настоящий припадок. Ему не раз приходилось видеть мертвецов, и я понял: тут что-то особенное, что-то личное. – Профессор прокашлялся и выпил воды. – Я не сразу понял, в чем дело, потому что не узнал мертвого. Но Руперт-то узнал его с первого взгляда – ведь Дуглас Грин был его братом.

Глава 13

– Как братом? Ничего не понимаю. То-то ему стало плохо, когда я заговорила об этом. Ужасная бестактность. – Я почувствовала, как краска заливает мое лицо и шею.

– Ну, вы же не знали – и не должны были знать, – сказал Уилбор. – Точнее, они были братьями только по отцу, а матери у них разные. Их отец, Патрик Мэйби, был ботаником. Лет тридцать назад он приезжал на Тенерифе изучать местную флору, а заодно и фауну и встретил здесь красавицу-испанку Франческу. Плодом их любви, так и не узаконенной браком, стал мальчик, Дуглас. Мать его умерла во время родов, и решили, что будет лучше, если Дугласа воспитает мать Франчески вместе с ее дочерьми. Патрик вернулся в Англию, где женился на девушке из знатной девонширской семьи. Кажется, ее звали Люсинда. Спустя несколько лет у них родился сын Руперт. Патрик посылал деньги семье бывшей любовницы, а когда Дуглас вырос, оплатил его обучение в католическом пансионе на севере Англии. Таким образом, братья росли, не зная о существовании друг друга.

– Но подождите, как же… – Вопросы метались у меня в голове, словно пули в замкнутом бронированном пространстве. Я вспомнила, что говорил Дэвисон о реакции родителей Дугласа, когда он сообщил им о гибели сына. Мне тогда показалось странным, что мать стоически перенесла известие, в то время как у отца был нервный коллапс. Теперь причина прояснилась. – Но почему у них разные фамилии: один Грин, а другой Мэйби?

– Это просто. Испанская фамилия матери Дугласа – Верде, и когда мальчика отдавали в пансион, то сочли за лучшее выдать его за англичанина и перевели фамилию на английский[14]14
  Verde (исп.) и green (англ.) – зеленый.


[Закрыть].

– И вы говорите, что братья ничего не знали друг о друге?

– Да, не имели представления. Дугласу сказали, что его отец был англичанином и утонул, купаясь возле пляжа Мартианес; им якобы была выделена сумма на образование сына. О Патрике Мэйби и его связи с Франческой на Тенерифе знали только ее мать и сестры. После смерти сеньоры Верде ее дочери, кажется, переехали в Испанию.

– Но братья все-таки встретились?

Профессор Уилбор достал носовой платок из нагрудного кармана и вытер вспотевшее лицо. Выглядел он так, будто очнулся от странного сна.

– Ох, я и так уже слишком разговорился – словно старая сплетница, – ответил он. – Зачем я рассказываю вам все это?

– Так ведь… – начала я, но меня прервали вернувшиеся к столу Гай Тревельян и Хелен Харт.

Танец вернул их к жизни, они смеялись. Гай спросил профессора, что тот предпочитает: коньяк или ликер, и они стали оживленно обсуждать горные породы, всевозможные отложения в них и тому подобные вещи.

– Чтоб этому Винниату с его идиотскими вопросами! – сказала Хелен. Она жестом предложила мне сесть ближе и поговорить. – Это просто свинство, вы согласны?

Подавив в себе досаду по поводу их с Гаем возвращения как раз в тот момент, когда Уилбор собирался сообщить что-то важное, я попросила Хелен уточнить, что она имеет в виду.

– Я уверена, вам по горло хватило неприятностей в прошлом году, когда вы исчезли, а по вашим следам кинулась свора газетчиков, словно охотничьи собаки за лисой. И меньше всего, я думаю, вам хочется отвечать на вопросы об этом.

– Да, это и впрямь действовало на нервы, – ответила я, чувствуя, что краснею. – Это одна из причин, почему я приехала сюда. Хотелось отдохнуть от всего.

– А сейчас вас это не угнетает? – спросила Хелен, наклонив голову набок; ее белокурые волосы спадали на лицо. Посмотрев на меня проницательно, она продолжила: – Сегодня за столом Винниат сказал что-то, страшно расстроившее Гая. Вы, случайно, не слышали, что именно?

– Боюсь, нет. Я разговаривала с миссис Брендел.

– Он, мерзавец, не хочет мне говорить – наверное, чтобы не огорчать, – сказала она, глядя на Гая с ласковой усмешкой. Затем, понизив голос, добавила: – Наверное, Винниат ввернул что-нибудь насчет Джины.

– Ничего удивительного, если это расстроило Гая. А почему бы вам не спросить самого Винниата?

– Он вроде бы пошел в номер – наверняка чтобы записать все «для потомков». – Она так похоже изобразила напыщенность Винниата, что я улыбнулась.

– А как вы познакомились с Винниатами?

– С Говардом и Дейзи? Да как-то разговорились в первый же день на «Джелрии». Я уверена, за его высокомерной позой скрывается нечто отнюдь не такое безобидное. Бывают подобные люди – в глубине души совсем не такие, какими кажутся. Вы согласны? – Она опять пристально воззрилась на меня, словно пытаясь просверлить меня насквозь, проникнуть в мой мозг.

– Да, я согласна, бывают.

– А в вас есть что-нибудь скрытое от посторонних глаз?

– Я убеждена, что в каждом есть, – ответила я, откинув упавшую на глаза прядь волос. – Мы были бы смертельно скучны, если бы исчерпывались тем, что лежит на поверхности.

– Так что вы скрываете?

Я замялась.

– Ну полно, миссис Кристи. Вам ведь известно все обо мне и Гае после той сцены – а точнее, сцен, которые я закатывала на «Джелрии». Так что теперь ваша очередь раскрыть карты. В частности, с какой целью вы приехали сюда? Мы с Гаем поспорили на этот счет. Признавайтесь.

– Ну, как вы знаете, я пережила в конце прошлого года неприятный период.

– Да-да. Так что же с вами произошло? Откровенно говоря, все это выглядело очень странно. Я не верила, что у вас был приступ амнезии, как писали в газетах. Это чушь.

– Да, газеты печатали уйму чепухи, но это как раз было правдой. Врачи считали, что приступ спровоцировала смерть моей матери, и мой творческий застой, и то, что… что…

– Что ваш распутный муж изменял вам. Это была, кажется, его секретарша?

– Не совсем…

– Но если вы потеряли память, то непонятно, как вам удалось тогда проделать все эти вещи. К примеру, в Харрогейте вы…

Она зашла уже слишком далеко. Надо было остановить этот допрос.

– Боюсь, я не могу ответить вам. Врачи запретили мне вспоминать это. Так что прошу прощения.

– Не хотите говорить об этом? Я понимаю вас, очень хорошо понимаю. – Помолчав, Хелен достала небольшой портсигар, инкрустированный перламутром, зажгла сигарету, затянулась и выпустила струю дыма в моем направлении. – Ну, мне пора отправляться на боковую. Завтра предстоит сделать очень многое в студии. – Она взяла украшенную редкими камнями сумочку и встала, но, прежде чем подойти к Гаю, добавила: – Винниат сказал, что видел вас сегодня на берегу с неким белокурым джентльменом, который тоже был на борту «Джелрии». Романтическое знакомство на океанском лайнере?

– Нет-нет, это совсем не то, что вы думаете.

– Не беспокойтесь, я не выдам ваш секрет. Не мне судить и рядить об этом, как вы понимаете.

Хелен взяла Тревельяна под руку и, собираясь покинуть ресторан с ним и профессором Уилбором, обернулась ко мне с торжествующей улыбкой. Как она, по-видимому, считала, ей удалось добыть информацию, которая позволяла думать, что мы с ней одного поля ягоды и что наши желания, потребности и грехи совпадают.

– Любовь превращает всех нас в преступников, – прошептала она на прощание и послала мне загадочную улыбку сфинкса.

Глава 14

Я проснулась, чувствуя себя такой же сбитой с толку, какой была на «Джелрии», и вдобавок нетвердо стоящей на ногах, как во время качки, – правда, не в физическом смысле, а в моральном. Словно какая-то посторонняя сила играла со мной, опрокидывая мои умственные построения. Приходилось пересматривать все, что я считала окончательно установленным фактом.

Слова профессора Уилбора заставили меня вновь усомниться в Дэвисоне. Знал ли он, что Грин и Мэйби были братьями? По идее, не мог не знать, раз был так близок с Грином. Но почему тогда не сказал мне? Что он хотел скрыть? Уилбор нервничал из-за того, что рассказал мне историю братьев. Но чего или кого он боялся? Может быть, Гренвилла? Может быть, он как-то зависел от специалиста по черной магии? Любопытно, между прочим, что Уилбор ни разу не упомянул Гренвилла в разговоре. А Винниат? Что он видел и что ему было известно о моих отношениях с человеком, которого я, по его мнению, впервые встретила на пароходе? Мог ли он знать, кто такой Дэвисон и с какой целью мы прибыли на Тенерифе? А Хелен Харт? Она что-то подозревала, но наблюдения Винниата, как я надеялась, сбили ее со следа.

Горничная принесла утренний чай. За чаем я раздумывала над словами, брошенными Хелен напоследок. Я думаю, она была в значительной степени права. Любовь может превратить человека в преступника, а может и свести с ума. Я думала о реакции Вайолет на известие о болезни Эдмунда, об угрозе покончить с собой, если ей не дадут выйти за него. Я вспомнила Джину Тревельян перед прыжком в воду и сцены, которые поначалу устраивали Хелен Харт и Гай Тревельян, пока не справились с потрясением, горем и чувством вины в связи с гибелью Джины. Пришел мне на ум и Дэвисон, с грустью вспоминавший друга. Я подумала даже и о своих чувствах к Арчи, с которым собиралась прожить до самой смерти.

Как может любовь, которая считается волшебным чувством, возвышающим человека и даже божественным, разрушать жизни, превращать нас в дикарей?

– Мама, мама! Ты не спишь? – вскричала Розалинда, ворвавшись в мою спальню.

Она запрыгнула ко мне в постель, и я почувствовала, какая у нее гладкая, мягкая и теплая после сна кожа.

По крайней мере, этот вид любви – чистая любовь матери к дочери – казался свободным от осложнений, которыми пестрят интимные отношения. Однако встречаются матери, теряющие с возрастом красоту и привлекательность и потому с ревностью относящиеся к красоте дочерей. Я знала вдову, которая не могла простить дочь за то, что она вышла замуж за богача, в то время как у матери впереди была одинокая старость и нужда. А сколько проблем возникало во взаимоотношениях отцов и сыновей! Да любые человеческие отношения очень сложны и этим интересны. Это как раз и делало их таким богатым материалом для писателя. Мне вспомнился пренебрежительный отзыв Винниата о детективном жанре. Этот самоуверенный тип ничего в литературе не понимал. Взять, к примеру, самые великие, общепризнанные шедевры мировой литературы. Чем были «Орестея», «Гамлет», «Холодный дом», «Герцогиня Мальфи», если не блестящими историями с детективным сюжетом? В голове у меня прозвучали строки из трагедии Уэбстера: «В глазах мутится. Ей лицо закрой! Да, молодою умерла она…»[15]15
  Джон Уэбстер. Герцогиня Мальфи. Перевод П. Мелковой.


[Закрыть] Интересно, почему этот патетический отрывок вспомнился сейчас?

– Мама, а можно я поиграю сегодня с Реймондом? – спросила Розалинда из-под кокона-одеяла, в котором она лежала, как в материнской утробе.

– Конечно можно, дорогая. Мы приехали сюда отдыхать, и потому можешь заниматься чем хочешь.

– Он притворяется, что ему не грустно, но так не может быть. Наверно, он иногда грустит, как и его гувернантка мадам как-то там – не могу произнести ее имя. Реймонд должен ведь грустить по брату, правда?

– Да, конечно. И ты поступаешь очень хорошо, стараясь подбодрить его.

– Я пойду и скажу Карло, – произнесла Розалинда, выскочила из постели и убежала в соседнюю комнату.

Я умылась, оделась и позавтракала на террасе внизу. После этого я сделала кое-какие записи для нового романа, чувствуя на лице тепло солнечных лучей. Вдали, как тень смерти, возвышался Тейде. Я вспомнила слухи о страшных замыслах Гренвилла, переданные мне Дэвисоном. Неужели это правда? Меня пробрал озноб, несмотря на то что температура воздуха все возрастала. Как бы выяснить намерения Гренвилла? Через Вайолет? Но предаст ли она отца? Она, безусловно, злилась на него за отказ дать согласие на брак с Эдмундом Фоссе. А если я уговорю ее помочь мне, захочет ли она открыть все, что знает об убийстве Дугласа Грина? Или действовать по-другому? Гренвилл говорил, что ему нравятся мои рассказы о сверхъестественном. Поверит ли он, если я скажу, что мой интерес к сверхъестественному вышел за рамки литературы?

* * *

Все утро я работала с Карло над романом. Я диктовала, она печатала. Однако никакого энтузиазма работа у меня не вызывала. Карло видела, что мне не по себе, и бросала на меня озабоченные взгляды, думая, что я не замечаю. Мне оставалось только говорить о том, что роман меня не вдохновляет, и это было правдой: в «Тайне „Голубого экспресса“» чего-то не хватало – импульса к развитию действия, энергии, яркости изображения? Но дело было не только в этом. Розалинда то и дело приставала с вопросами, не давая мне сосредоточиться. Был момент, когда я потеряла терпение: она вбежала к нам уже в пятый или шестой раз, спрашивая, не пора ли ей идти играть с Реймондом. Я прогнала ее, и она ушла в слезах.

– Ах, если бы я могла спокойно отдыхать, как все остальные! – вздохнула я. – Это было бы райское блаженство.

– А книга не может подождать? – спросила Карло.

– Увы, нет. Отныне мы не можем рассчитывать на материальную помощь со стороны мистера Кристи.

– Да, это вряд ли, – согласилась она.

– Но я не собираюсь сдаваться. Закончу этот роман даже ценой собственной жизни.

– Нельзя говорить такие вещи, – заметила она серьезно.

– Это всего лишь фигуральное выражение.

– Все равно не стоит искушать судьбу.

– Да ерунда, – бросила я чуть раздраженно. – Думаю, на сегодня хватит, ты согласна? Я приглашена на чай. Ты не посмотришь за Розалиндой?

– Разумеется, посмотрю, – ответила Карло, не глядя на меня. Я поняла, что она обиделась на мою резкость. – А к кому ты идешь?

– Ты их не знаешь, – отмахнулась я, чем еще больше обидела Карло. Надо было извиниться. Я объяснила, что это пожилой отец с дочерью, живущие на острове, и добавила со слезами на глазах: – Прости меня, Карло, я не хотела тебя обидеть. Просто я…

Шарлотта подошла ко мне и прижала к груди, как маленького ребенка.

– Я понимаю, – произнесла она мягко. – Тебе все еще тяжело из-за… прошлого года.

Она была права, хотя и не знала, что мне уже пришлось пережить и что еще, скорее всего, придется.

– Спасибо тебе, Карло. Не знаю, что бы я без тебя делала.

Глава 15

Я шла через парк к коттеджу Маль-Пэ, а перед глазами у меня стояло лицо Шарлотты, моего ангела-хранителя. Я убеждала себя, что Гренвилл – всего лишь любитель жутких спецэффектов, никакими оккультными способностями он не владеет и темными силами не управляет. Тем не менее мне было не по себе из-за встревоженного взгляда, который бросил на меня Густаво, когда я спросила дорогу к Маль-Пэ, а также из-за вспомнившихся фрагментов подслушанного разговора между Гренвиллом и его дочерью.

Мне довелось побывать на паре спиритических сеансов, где использовали «говорящую доску» уиджа, однако я не могла полностью заглушить свой скептицизм относительно идеи общения с духами. К тому же вся эта нарочитая театральность – приглушенный свет, загадочные постукивания, таинственные голоса – не вдохновляла меня. И все же, все же… возможно, в этом что-то было? Я не сомневалась, что у некоторых людей – таких, как моя мать, например, – инстинктивное понимание вещей было развито лучше, чем у других. Однако мама относилась к людям и всему окружающему абсолютно доброжелательно, а что, если человек, обладающий подобными способностями, захочет обратить их на службу зла? Такая возможность поистине пугала.

Мы с Дэвисоном договорились встретиться у ворот Маль-Пэ, но мне не хотелось видеть его. Как я могла принимать участие в расследовании убийства, если он скрывал от меня важные сведения? Мне вспомнился неприятнейший момент во время танца с Рупертом Мэйби. Я сделала несколько глубоких вдохов, но злость на Дэвисона не прошла. Он держал в тайне от меня тот факт, что Дуглас Грин был его близким другом, но это я могла понять. Тут была поставлена на карту его репутация, вся его карьера. Если бы это стало известно какому-нибудь бессовестному шантажисту или так называемым поборникам нравственности вроде полиции, ему грозила бы тюрьма, вся его жизнь могла рухнуть. Но зачем скрывать, что Дуглас Грин и Руперт Мэйби были братьями? Я решила высказать Дэвисону все, что думаю по этому поводу, даже если это означало бы конец нашей дружбы.

Я прошла предельно окультуренную часть парка и углубилась в настоящие дебри. По-видимому, здесь предоставили полную свободу всей растительности – опунции, кактусам, фиговым деревьям и стелющимся пальмам. Тропинка вывела меня к высоким кованым воротам поместья Маль-Пэ, возле которых ждал Дэвисон. Я не хотела смотреть на него и не ответила на улыбку.

– Агата, у вас все в порядке? – спросил он.

– Да, благодарю вас, все замечательно, – ответила я холодно.

– Ох, в чем я провинился на этот раз?

Не было смысла злиться, отмалчиваясь.

– Почему вы не сказали, что Дуглас Грин и Руперт Мэйби были братьями? – спросила я, понизив голос, чтобы нас не подслушали.

– Понятно… – протянул Дэвисон, посерьезнев. – Значит, вы уже выяснили это. – Он тоже говорил шепотом.

– Да, выяснила. Я не понимаю, за кого вы меня принимаете?

Он не ответил.

– Слушайте, – продолжила я, – у меня лично нет необходимости прохлаждаться здесь. Я могу завтра же перебраться в Санта-Крус и дождаться ближайшего парохода, направляющегося в Англию. Мне надо заканчивать книгу, а не тратить время впустую.

– Да, надо было сказать вам. Простите.

– Так почему же вы не сказали? Вы хотите что-то скрыть от меня?

– Вы знаете, что это не так, – возразил он, слегка покраснев. Глубоко вздохнув, он взъерошил пятерней волосы. – Понимаете, я хотел, чтобы вы посмотрели на дело свежим взглядом, непредвзято, а знание некоторых подробностей могло этому помешать.

– По-моему, знание подробностей только помогает расследованию. А так я попала в очень неловкое положение. Танцуя с Рупертом Мэйби, я сказала, что была в этой пещере, и стала расспрашивать его о том, как они с профессором Уилбором обнаружили тело. Бедняга страшно побледнел, ему пришлось покинуть ресторан и вернуться в номер. Я чувствовала себя черствой, бессердечной дурой.

– Да, но есть вещи, о которых я не сообщил вам намеренно, так как…

В это время ворота распахнулись, за ними возвышалась массивная фигура Гренвилла, гостеприимно раскинувшего руки. Его широкая улыбка обнажала гнилые зубы.

– Buenas tardes y bienvenidos[16]16
  Добрый день и добро пожаловать (исп.).


[Закрыть], – произнес он на безупречном испанском. – Прошу вас, заходите.

Улыбаясь несколько натянуто – не слышал ли он наше перешептывание? – мы вошли в огромный, огороженный стеной сад. Он производил впечатление тропического рая и представлял собой ботанический сад с устремленными к небу высокими разросшимися растениями, яркими до неестественности цветами и другими представителями экзотической флоры, о которых я понятия не имела. В саду порхали бабочки величиной с небольшую птичку, воздух вибрировал от жужжания насекомых. Мы были поражены, и Гренвилл с удовлетворением отметил это.

– Согласитесь, сад у меня незаурядный, – говорил он, ведя нас аллеей среди кустов олеандра с белыми и розовыми цветами. – Когда я впервые прибыл на остров лет пятнадцать назад, здесь был пустырь. «Маль пэ» в переводе с португальского значит «плохая земля».

– Вам, должно быть, пришлось потрудиться, чтобы создать все это, – заметил Дэвисон.

– Это точно. Я снял верхний слой грунта и насыпал вместо него плодородную землю. Но знаете, в чем был секрет успеха?

Мы вопросительно посмотрели на него.

– В крови и костях. Да, в крови и костях. – Он наблюдал за нашей реакцией. Мы ничего не сказали, и Гренвилл добавил: – В этом, в принципе, нет ничего необычного. Однако в данном случае… – Стремясь заинтриговать нас, он не закончил фразу. – Да, повозился и с планировкой, и с возделыванием растений. У нас большое разнообразие прекрасных видов. – Он указал на листья кариссы и на расположенные в строго определенном порядке клумбы с другими растениями. – Вот артишок испанский, труба ангела, калла, лантана, рождественский цветок, белена, болиголов.

Последнее название напомнило мне о смерти Сократа, и я сразу осознала истинную природу «райского сада». Он был царством зла.

– Я вижу, миссис Кристи, что вам знакомы свойства этих растений, – сказал Гренвилл, пристально глядя на меня.

– Думаю, да. Все эти растения способны оказывать вредное воздействие на организм человека.

– Именно так. К примеру, болиголов – или, по крайней мере, данная его разновидность, болиголов пятнистый, – действует на нервную систему наподобие кураре, вызывая паралич мышечной системы и смерть вследствие того, что кислород не поступает в мозг и сердце. Для этого достаточно употребить с пищей шесть-восемь листьев растения. Захватывающе, не правда ли? Из ваших книг видно, что вы разбираетесь в этих вопросах, и я рад, что мое хобби вам не чуждо.

– Да, это действительно захватывает, – пробормотала я, стараясь не показать, как это меня ужасает.

– А вот и милая клещевина, – указал он еще на одно растение. – На вид такая безобидная, а касторовое масло, которое добывают из семян, прописывают в качестве тонизирующего средства детям и инвалидам, однако ее семена содержат рицин. Если съесть – или, точнее, пожевать эти безобидные семена, то во рту почувствуешь сильное жжение, а в желудке острую боль. Затем наступает интенсивное обезвоживание и падение кровяного давления, что приводит к апоплексическому удару и смерти через три-четыре дня. Да, это поистине могучая малышка. – Он с гордостью огляделся. – У меня здесь, можно сказать, настоящий клад для отравителя. А для меня и моих близких это верное защитное средство. Я, конечно, не собираюсь прибегать к таким крайностям, однако приятно сознавать, что у тебя есть оружие – на всякий случай.

Я подумала о моем небольшом комплекте ядов, надежно упрятанном в запертом чемодане в отеле. Я надеялась, что они никогда больше мне не понадобятся.

Гренвилл провел нас по аккуратно выложенным дорожкам сада к скалистому холму. Поднявшись, мы увидели под собой рощицу драконовых деревьев, чьи ветви тянулись вверх в разных направлениях, образуя полог наподобие большого купола.

– Замечательный ассортимент драконовых деревьев, – заметил Дэвисон. Вчера он проявил себя как знаток цивилизации гуанчей. Сегодня выяснилось, что он разбирается в ботанике. Прямо специалист-универсал. – А их «кровь», как известно, издавна находит разнообразное применение.

Было ясно, к чему он клонит. После того как из тела Дугласа Грина выпустили кровь, его окрасили красным соком драконника. Я внимательно наблюдала за реакцией Гренвилла, но его жабье лицо не выразило никаких чувств.

– Да, его использовали для лечения слезящихся глаз, локальных ожогов и дизентерии, при появлении крови в слюне и прочих аномальных явлениях, – сказал Гренвилл. – Так что нельзя сказать, будто мой сад – только набор отравляющих веществ. Я, конечно, выращиваю все это в собственных целях. К примеру, из сока драконовых деревьев я изготовил чернила, которые успешно употребляются с магическими печатями и талисманами. Кроме того, сок, похоже, усиливает действие некоторых заклинаний. – Гренвилл взглянул на Дэвисона, затем на меня. – Надеюсь, вас не пугает то, что я говорю? Я уверен, вы достаточно опытные и образованные люди, чтобы правильно понять все тонкости дела, которым я занимаюсь. Обо мне пишут много выдумок и клеветы. Я мог бы возбудить судебное дело против некоторых печатных изданий и отдельных личностей, но, согласитесь, это было бы признанием правоты буржуазного образа мыслей, который противоречит самому духу моей профессии. Но почему бы нам не зайти наконец в дом и не продолжить беседу за чаем? Вайолет пока нет, но она должна скоро вернуться.

* * *

Мы последовали за Гренвиллом по обсаженной пальмами аллее к громадному особняку. Его построили скорее в испанском стиле, нежели в английском. Вдоль всей веранды тянулась аркада, на втором и третьем этажах устроили галереи, искусно отделанные резным деревом и украшенные яркими цветами в горшках. Пройдя через портал, мы оказались во внутреннем дворике, мощенном белым мрамором. В центре дворика росла высокая стройная пальма. Двор окружали два яруса опирающихся на колонны галерей, изготовленных из темного дерева, на котором были вырезаны разнообразные сценки и пейзажи. По периметру дворика стояли горшки с экзотическими растениями, в том числе с райской птицей, усыпанной яркими оранжево-фиолетовыми цветами, и каким-то цветком, бесстыдно выставлявшим красную мясистую плоть с ярко-желтой тычинкой посередине.

– Я вижу, вам нравится причудливая красота моего антуриума Андре, цветка-фламинго. Благодаря красным овальным лепесткам и торчащей желтой тычинке он сочетает признаки мужского и женского полов.

– У вас совершенно необыкновенный дом, – сказала я, чтобы сменить тему.

– Благодарю вас. Большей частью он сохранился с конца семнадцатого века. Балки сделаны из канарской сосны, на колоннах довольно интересная резьба. Но давайте оставим это до следующего раза, а сейчас мне хотелось бы, чтобы вы, миссис Кристи, рассказали о своем интересе к сверхъестественному. Садитесь, пожалуйста.

Мы уселись в плетеные кресла, расставленные в лоджии первого этажа. Худая и бледная пожилая испанка, измученная, судя по виду, заботами, вынесла серебряный поднос с чайным сервизом.

– Откуда у вас возникло это увлечение? – спросил Гренвилл, устремив на меня взгляд.

Я сообщила ему об интуиции моей матери, о ее необыкновенном даре угадывать, что думают близкие; вспомнила, как, прочитав рассказы Мэй Синклер, пробовала написать что-нибудь в такой же манере. Упомянула я и своего знакомого Уилфрида Пири, который пытался просветить меня в области теософии, но я вовремя поняла, что это бесполезно. Он рассказывал забавные истории о двух молодых женщинах-медиумах. Некоторые анекдоты оказывались слишком смешны, чтобы быть правдой, и в результате я перестала серьезно относиться ко всему, что говорил Пири.

– Однако в вас, мистер Гренвилл, есть, как мне кажется, что-то особенное, – заявила я. – Хотя мы с вами еще почти не общались, я чувствую, вы наделены уникальным даром.

– Благодарю вас, дорогая моя, – отозвался он. – У меня такое же чувство в отношении ваших способностей. Я ощущаю, что вы обладаете большим запасом нерастраченной энергии медиума.

– Вы так думаете? Но я не знаю, как ее употребить.

– У каждого человека есть неиспользованные резервы, даже у вас, мистер Блейк, – сказал он с улыбкой. – Весь фокус в том, чтобы научиться управлять своими чувствами, усиливать и обострять их. Я могу помочь вам в этом, если желаете.

– Правда? Но я боюсь отнимать у вас столь дорогое время, – сказала я.

– Не бойтесь, миссис Кристи. Я занялся бы этим с удовольствием. Если у вас больше ничего не запланировано на сегодня, мы могли бы начать хоть сейчас.

– Я не уверен, что мы… – вмешался Дэвисон.

Вид у него был встревоженный.

– По крайней мере до шести я свободна, – возразила я.

– Очень хорошо, – сказал Гренвилл. – Простите, я удалюсь на минуту за картами таро.

С некоторым усилием он высвободился из кресла, пересек дворик и поднялся по лестнице на второй этаж.

– Что вы придумали? – сердито прошептал мне Дэвисон.

– Но вы же говорили, что для расследования убийства надо выяснить как можно больше о Гренвилле. Я должна найти подход к нему.

– Это так, но не слишком ли безоглядно вы действуете? Я не стал бы так сразу ему доверять.

– Понятно, что вы ему не доверяете, и я тоже. Но как иначе…

В эту минуту я увидела массивную фигуру Гренвилла на верхней ступеньке лестницы. В темных глазах сверкало маниакальное возбуждение.

– Эта колода карт обладает невероятной силой, ее энергия очень эффективна, – провозгласил он, спускаясь. – Парижский продавец, у которого я купил ее, сказал, что карты окрашены кровью нескольких девственниц. – Приблизившись, он внимательно вгляделся в наши лица и разразился смехом. – Прошу прощения, это мое не совсем обычное чувство юмора. На самом деле они окрашены всего лишь кровью существ вроде мексиканской кошенили, соком драконника и тому подобными веществами. – Он сделал паузу, окинув нас взглядом, и продолжил: – По правде говоря, миссис Кристи, я думаю, что карты будут действовать намного успешнее в комнате наверху. Здесь слишком открытое пространство, слишком светло. Вашу энергию надо сконцентрировать в замкнутом помещении. Не пройдете ли вы со мной?

– Можно и пройти, – сказал Дэвисон, поднимаясь с кресла.

– Я был бы очень вам благодарен, мистер Блейк, если бы вы остались здесь, – остановил его Гренвилл.

– Но я не уверен… – начал Дэвисон.

– Я же буду здесь, наверху, мистер Блейк, – прервала я его. – Не о чем беспокоиться.

– Вы так думаете? – В потемневших глазах читалась нешуточная тревога.

– Да конечно, все будет в порядке, – обронила я небрежным тоном, следуя за Гренвиллом к лестнице.

Однако сердце у меня забилось чаще, по коже побежали мурашки.

– Это займет каких-нибудь полчаса, не больше, – сказал Гренвилл Дэвисону. – Выпейте еще чая, не стесняйтесь побродить по саду и дому. У меня в библиотеке есть неплохая коллекция образцов лепки и керамики гуанчей, – может быть, она заинтересует вас.

– Спасибо, – отозвался Дэвисон.

– Нам сюда, – указал мне Гренвилл. – Я думаю, эксперимент покажется вам очень интересным.

Я поднялась вслед за ним на второй этаж. Мы прошли по открытой галерее, где толстые доски пола потемнели от времени, миновали большую гостиную с картинами в барочной манере и потемневшими зеркалами и вошли в кабинет со стенами цвета крови. Гренвилл жестом предложил мне выбрать кресло из стоявших вокруг столика, обтянутого зеленым сукном. Усевшись, я обратила внимание на ряд гравюр на дереве и на картоне, изображавших животных с раздвоенными копытами, воронов, черепа и прочие атрибуты оккультного искусства. В углу стоял письменный стол, заваленный бумагами.