Текст книги "Дети Кохона. Мой сводный – инопланетянин"

– Хорошо, Альма Сергеевна.

По правде, она меня давно уже подбешивает. Но к этой няне привыкли дети, и я не могу позволить себе расстаться с ней, не подыскав хорошую замену, которая им понравится. Это долго и нервно.

– Мам, а что ты принесла? – суется Баламут в пакет с продуктами, и я делаю большие глаза, выуживая коробку с пончиками.

Издав победный вопль, сын хватает коробку и мчится в сторону комнаты сестры, чтобы похвастаться добычей.

– Эй! Сначала ужин, – строго кричу я вслед.

– Ну, мам!

– Никаких «ну, мам»!

Вечер идет своим чередом. Аглая высовывается, чтобы чмокнуть меня в щеку и быстро скрывается в своей комнате снова, выставляя из нее Баламута. Она отказывается ужинать под предлогом диеты, но в коробке уже недостает одного пончика с клубничным джемом.

К счастью, Баламут этого не замечает и послушно ужинает перед тем, как накидаться сладостями. А я сажусь проверять его домашние задания – естественно, наполовину не сделанные.

И только через два часа, призвав ребенка к порядку, возвращаюсь к изучению расчетов на бумаге и своего банковского приложения.

Если верить документам, банк не только вернул мне восемьдесят тысяч страховки, но еще накинул процентов на половину этой суммы. Все это кажется очень странным: да, я далека от всех этих финансовых дел, но разве обычно банки не делают все, чтобы ничего лишнего никому не платить? А тут – такую крупную сумму выдали практически просто так, в подарок.

Мои размышления прерывает звонок от бывшего коллеги Лехи. Этого парня я не видела и не слышала уже год – с тех самых пор, как одолжила ему значительную сумму в последний день работы. Обещал вернуть через месяц, и пропал.

Когда я напомнила ему в телегу, он пожаловался на бедственное материальное положение из-за болезни жены, попросил подождать еще и пропал снова. Спустя три месяца повторился примерно такой же диалог, и я забила. Решила: не стоит того – сама дура, что не взяла расписку.

– Привет, – удивленно говорю я, и в голове мелькает шальная мысль: неужели и этот тоже решил сегодня прислать деньги?

– Привет, – кислым тоном отвечает Леха. – Куда тебе долг перевести?

Невольно громко фыркнув, я спрашиваю:

– Да неужели? И что же тебя сподвигло?

– Хочешь позлорадствовать? – грубовато осведомляется он. – Ну окей. Этот парень был убедительным. Но за такие дела, знаешь, некоторые и в полицию обращаются. Повезло тебе, что я не конфликтный.

– Какой парень? – мой голос даже немного срывается, а по спине бегут мурашки.

– Тот самый, который Олегу нос сломал вчера. Только не делай вид, что не ты наняла этого бандита, – зло взрывается Леха так, словно это я ему уже год пятьдесят тысяч не возвращаю, а не он – мне.

– Я не понимаю, о чем ты.

Мурашки достигают моего затылка.

– Не понимаешь, значит. Ну-ну. Куда перевести-то?

– По моему телефону, – холодно отвечаю я очевидное и заканчиваю разговор, сразу подпрыгивая со стула.

Сначала я совершаю бессмысленный поход в ванную, где просто смотрю на себя в зеркало и протираю лицо тоником. Затем возвращаюсь на кухню и загружаю посудомойку, хлопая дверцей так, что трясутся стекла в верхних шкафах. А потом, так и не включив, сажусь и трясущимися руками ищу нужные телефоны.

Парой звонков общим знакомым спустя я убеждаюсь: мой бывший муж действительно ходит со сломанным носом со вчерашнего дня. Получается, он вернул мне деньги сразу после происшествия.

Сделав длинный вдох и выдох, я набираю еще один номер – тот самый, который поселился в моем телефоне только позавчера.

– Хеннинг, я хочу выяснить у тебя кое-что, – резко говорю я, едва он берет трубку. Мне плевать, что уже двенадцатый час ночи. И плевать, что мои догадки совершенно безумны – я просто знаю, что это он.

– Привет, детка, – нежным голосом говорит он так, словно ждал моего звонка именно сейчас и был ему очень рад. – Как ты?

– Я в порядке. Но мне перевели многовато денег за сутки, из разных источников. Не знаешь, с чем связана цепочка поразительных совпадений?

Я наезжаю сознательно. Меня бесит, плющит и колбасит. И пусть только попробует сказать, что он тут ни при чем.

– Ах, это… рад, что твои должники взялись за ум. Не помню, я уже говорил, что буду заботиться о тебе?

Я слышу его улыбку, нежность и теряюсь. Он реагирует не так, как я ждала – во-первых, не отпирается, а во-вторых, никак не реагирует на мою агрессию, словно ее нет. И его слова о заботе, сказанные таким бархатным тоном, внезапно ударяют куда-то туда, где я вообще не ожидала слабости.

Да, в детстве я мечтала, чтобы у меня из ниоткуда появился заботливый любящий папа, который перевернул бы Землю ради меня. Но сейчас?

На глаза наворачиваются слезы, и я сажусь, молча глядя в окно:

– Хеннинг, я не знаю, кто вы, но… сломанный нос и запуганные люди – это уже слишком. Я молчу про явное мошенничество с участием банковских сотрудников. Вы что, хотите, чтобы меня посадили?

– Не тревожься, солнышко. Ты не сделала ничего незаконного. За что тебя сажать?

– За сомнительные операции. За нападение. За бандитизм! Мой счет тоже могут заблокировать.

Слезы высыхают. Не могу повысить голос, так как услышат дети, но мой полушепот становится все более яростным с каждым словом. Я сама не понимая, почему не боюсь так дерзко разговаривать с этим человеком. Особенно после того, как он явно продемонстрировал, на что способен.

– Никто тебя не посадит, и банк ничего не заблокирует, – говорит он так твердо, что я верю. – Не волнуйся: нет никакого мошенничества.

– Кто вы такой? – снова упрямо шепчу я.

– Я твой отец, малыш. Расскажи мне, что ты сегодня делала? Как дети?

Сдуваюсь. Сдаюсь. Черт. Я – малыш. Почему так тепло и приятно?

– Работала, покупала им подарки.

– Им понравилось?

В его голосе снова слышится улыбка. А на мои глаза опять наворачиваются слезы. Я не знаю, какого хрена со мной творится. Возможно, я слишком долго была одна, без поддержки.

– Они еще не знают, я только заказала, – отвечаю я и пускаюсь в долгие объяснения, а Хеннинг задает все новые и новые вопросы, пока не заставляет меня во всех подробностях рассказать, какие игрушки я купила, какие именно вертолеты и самолеты любит Баламут, и на какие курсы по художественной анимации мечтает пойти Аглая.

Он спрашивает, купила ли я что-нибудь себе, и я вру, что заказала одежду.

– Пообедаем завтра? – предлагает он на прощание, и я соглашаюсь.

Его голос в телефоне творит со мной что-то очень странное: я правда позвонила ему не для того, чтобы любезничать. Я правда была очень зла, но к концу разговора забываю об этом напрочь. И да, я начинаю надеяться, что он на самом деле мой отец, даже если он бандит.

Глава 4
Тайны прошлого

Он бы заплатил круглую сумму, чтобы все повторить заново: впервые почувствовать ее тело, прижатое к его, в первый раз ощутить мощный волнообразный отклик.

Увидеть испуганные глаза и нежный рот, беспомощно приоткрывшийся, когда он посмотрел на нее. И странно – на этот раз он не использовал второе зрение, но ее стандартная земная внешность произвела такое же впечатление, как и сногсшибательная алхонская. Дело было, разумеется, не во внешности, а в ней. Она была такой нежной и уязвимой, так нуждалась в защите. И от нее так пахло…

Еще немного – и он затащил бы ее в свою машину, отвез в кохон и рассказал все. А потом соблазнил бы. Но у отца был свой план, и его нельзя было нарушать. А главное – она не готова. Маленькой сестренке нужно чуть больше времени. Поэтому пришлось чуть загипнотизировать, чтобы не фиксировала его внешность – и отпустить.

Она была такой хрупкой, что в голову не помещалась почти десятилетняя разница в возрасте. Ему – тридцать четыре, ей – сорок два. Это плохо или хорошо? Неважно. Никто не смел относиться несерьезно к главному охотнику кохона. Если она вдруг решит, что он мальчишка, то довольно быстро убедится в обратном.

Правда, иногда он бешеный, но она привыкнет.

Конечно, ломать нос ее бывшему было совсем не обязательно, и он выслушал от Хеннинга целую лекцию по этому поводу. Но если бы пришлось все повторить, Мортен сделал бы этот снова и снова не стал бы чистить его память: пусть запомнит, за что прилетело.

Этот парень не просто задолжал колоссальную сумму алиментов, он искренне был убежден, что ему одному тяжелее приходится в жизни, чем его бывшей жене с двумя детьми.

А Альма была настоящим бойцом и умницей. В ее жизни были удивительно рационально распределены все нагрузки и не было никакого стандартного дерьма, который Мортен ожидал найти в жизни одинокой женщины средних лет. Она не злоупотребляла алкоголем, не коллекционировала мужиков и не тянула из них деньги, не тратила ни рубля на пластику и ботокс, не брала никаких кредитов, кроме необходимой ипотеки.

Только вот эта ее дурацкая привычка не смотреть по сторонам… да, в этот раз она ни секунды не была в опасности, потому что он всегда смотрел по сторонам и наблюдал за ней зорче, чем за маленькими детьми в кохоне, которых ему иногда доверяли. Но он рядом лишь одну неделю… как эта женщина вообще дожила до своего возраста? Или дело в ныхе?

Позвонив отцу из машины и обрисовав ситуацию, Мортен получил утвердительный ответ: да, спящий ных подсасывает энергию, и эта рассеянность – скорее всего результат. У нее просто нет энергии на то, чтобы все время оставаться осознанной и приходится отключаться, чтобы восстанавливать силы.

– Мы рядом. Она нас не знает, но ных чувствует алхонцев, – напомнил Хеннинг. – Он может даже начать просыпаться, и нужно не пропустить этот момент.

– Так может, забрать ее в кохон? Чего мы ждем? – нетерпеливо взорвался Мортен, барабаня пальцами по приборной панели.

– Ждем доверия. Сначала ко мне, потом я познакомлю ее с тобой. Иначе нам не достать из нее ныха, – отрезал Хеннинг. – Верь мне. Я знаю, что надо делать. И чего делать нельзя.

В последнюю фразу было вложено столько ярости, что Мортен понял: отец предупреждает его и больше не потерпит самодеятельности.

– Я ничего не сделаю без твоего сигнала, – спокойно ответил он. Закончив разговор, откинулся на сиденье и пару раз рассеяно ударил затылком о подголовник. Словно это могло уговорить его тело успокоиться.

Похожие ощущения у него в последний раз были лет в семнадцать – когда он гонялся за одной девочкой-землянкой, по уши влюбленный. Безумное, сжигающее изнутри желание, вечно ноющий член и мучительное неудовлетворение. Разница лишь в том, что тогда он не мог больше ни с кем трахнуться, а сейчас – просто не хотел.

Рассеяно покрутив в пальцах телефон с базой из десятков номеров привлекательных доступных девочек, Мортен откинул сиденье и прилег, рассеяно наблюдая за подъездом Альмы. Он знал, что она сегодня уже не выйдет, но мог сидеть так часами. Он охотник – привык. Что бы ни случилось – он будет здесь для нее этой ночью, пока не передаст дежурство.

Сладкие фантазии о ее губах скрашивали каждую минуту и делали времяпровождение приятным. У него было несколько хороших идей о том, что с ними сделать. И Мортен был твердо намерен осуществить каждую, рано или поздно.

Альма.

В пятницу – обед, в субботу – ужин, во вторник – завтрак. Хеннинг звонит и приезжает так часто, что я начинаю привыкать к этому. Он действительно интересуется детьми, он постоянно кормит меня вкуснятиной и смотрит так, словно… любит по-настоящему.

Все разговоры – обо мне. Он разбирает мою жизнь на косточки и отмечает то, что я вовсе не считаю большим достижением: как много занимаюсь своими детьми, как работаю, как помогаю друзьям. Слушая это, я сама начинаю смотреть на себя иначе и начинаю летать на крыльях, как ребенок, которого хвалят и гладят по голове. Полторы недели спустя я чувствую, что это заходит слишком далеко.

Если после всего выяснится какой-то обман, мне придется собирать себя по кусочкам, и это будет даже хуже, чем неудачная любовная история. Меня тревожит, что постоянно расспрашивая обо мне, Хеннинг почти ничего не рассказывает о себе.

Тогда я решаюсь позвонить маминой подруге – тете Вале. Она всегда была в курсе маминых дел. По правде, я не позвонила ей сразу только по одной причине: боялась услышать, что она никогда не слышала ни про какого Хеннинга.

Но тетя Валя отвечает иначе и, едва услышав, о чем речь, говорит:

– Приезжай.

Еду. В ее квартире я десятки раз была в детстве, и все по-прежнему знакомо. Заметен небольшой косметический ремонт, но он не сильно изменил облик жилья. Все та же крохотная кухня, все тот же круглый столик – или другой, но точно такой же.

А на столе – все тот же фруктовый чай. И связка писем.

– Это все, что у меня осталось. Твоя мама боялась, что найдет твой отец, потом – что найдешь ты, и она просила меня хранить их. Я так и не решилась выбросить. И не решалась отдать тебе, пока ты не спросишь, – вздыхает она.

Я бросаю на нее быстрый понимающий взгляд. Моя мама умерла, когда мне было шестнадцать. Возможно, она собиралась открыть мне правду, но не успела. А может, и не собиралась.

Молча рухнув на кухонный диванчик, я развязываю шнурок и пролистываю конверты. Между ними нахожу две фотографии. На одной – он вместе с мамой. На другой – один. Сердце уходит в пятки. Да, прошло много лет, но это он, Хеннинг. Вполне узнаваемый, несмотря на желтизну черно-белой фотографии.

На обороте его фото – ничего. На обороте того, где они вдвоем – год. Год моего рождения.

Конверты не заполнены – ни адресов, ни марок. Прочитав несколько писем, я понимаю, почему – они тайком обменивались посланиями через знакомых. И это даже не письма, а скорее – сообщения, договоренности о встречах. «Встретимся во вторник в семь возле памятника? Обнимаю, Хеннинг.» «Я свободна в воскресенье после четырех. Приезжай. Люблю, твоя Таня.»

Подняв глаза на тетю Валю, я молча жду, пока она соберется с мыслями, нальет чай нам обеим, сядет.

– Не знаю, что сказать, Альмусик. Ты его дочь, это правда. Но твоя мать не хотела, чтобы он знал и чтобы ты знала.

– Почему? – тихо спрашиваю я.

Нервно почесав себе руку, она смотрит в сторону, словно не решаясь сказать что-то, но потом переводит взгляд на меня и выдыхает:

– Она говорила, он странный. Она под конец… вроде как боялась его.

– Почему?

– Этого я не знаю. Может, из-за беременности, гормоны. Они встречались три месяца, и Таня была без ума от счастья, а потом стала нервной. Он предлагал ей развестись и уехать с ним, но она ему в итоге отказала. А когда узнала, что беременна, очень боялась с ним встречаться и пряталась у меня.

– Куда он предлагал уехать? – удивляюсь я.

– В Норвегию, наверное. Он же норвежец, – пожала плечами тетя Валя. – Потому и тебя мама норвежским именем назвала.

Я смотрю на нее, изо всех сил стараюсь не демонстрировать изумления. Хеннинг, которого я знала, мог иметь норвежских предков, но иностранцем он точно не был.

– Вы сказали, она так боялась, что пряталась? – напоминаю я.

– Да, и это тоже было… как-то чудно, – выговаривает тетя Валя, с упором на последнее слово. – Сергей тогда был в командировке, он все время был в разъездах, а потом выяснилось, что у него тоже любовная история. Но дело не в этом. Просто Таня жила у меня, потому что боялась идти домой. Целую неделю у меня безвылазно сидела, никуда не выходя, пока твой отец… то есть Сергей, не вернулся.

Она умолкает. Я тоже молчу, силясь понять, что тогда произошло, но факты пока не складываются в ясную картину.

– Я спрашивала: он что, тебя бьет? – прибавляет тетя Валя. – Говорит: нет. Я говорю: он что, угрожал? Нет. К мужу ревновал? Нет. И на все – нет. Но боялась так, как будто… Не знаю.

Тетя Валя машет рукой и делает какой-то нервный глоток из чашки. Я задаю еще несколько вопросов, но все, что хотела, в принципе, уже знаю. Полное безумие, но, кажется, у меня правда появился отец… и почему-то очень хочется по-детски заплакать.

Тем вечером я звоню Хеннингу сама, как только выхожу от тети Вали.

– Я знаю, что поздно, но… можешь ненадолго встретиться? Мне надо, – прошу я.

Все, что он спрашивает – это где я. И говорит, что заберет через 30 минут. Я захожу в ближайший продуктовый, чтобы погреться и поговорить по телефону с Аглаей: «Да, все нормально, мам. Маша накормила нас и смылась. Баламут пялится в телефон. Домашку сделали».

Чувствуя ее нетерпеливое желание вернуться к своим играм и рисовашкам, я улыбаюсь: «Целую. Ложитесь спать вовремя, меня не ждите».

Аглая не любит общаться со мной по телефону. Вечерами она иногда приходит, падает в мою кровать и по часу рассказывает о своих делах: о новых мемах, мультиках, рисовальных проектах и прочем. В другое время я стараюсь не донимать ее разговорами и расспросами. Она уже почти взрослая – я знаю, что под ее присмотром с Баламутом все будет хорошо. Альмыч его и зубы чистить загонит, и под одеяло в десять, и сказку почитает. Сама, правда, будет играть в телефон до часу ночи, но это ничего – завтра заставлю лечь пораньше.

Оставшиеся двадцать минут я вспоминаю детство… особые моменты. Детский сад: «– А кем работает твой папа? – А у меня его нет. – А так разве бывает?»

Начальная школа: «..А теперь, дети, показываем поделки ко дню папы. Альма, почему ты ничего не сделала?»

Старшая школа. «Мам, а у тебя сохранился телефон папы? – Альма, не надо, ты ему не нужна»

«Пап, привет, это Альма. Слушай, мне просто исполнилось пятнадцать, и я решила позвонить… Может, встретимся? – Эмм… Альма, я не думаю, что у меня будет время. У меня двое детей, я тебя не знаю… Я не чувствую… Короче, это плохая идея. Не звони мне больше, ладно?»

Ровно через полчаса после нашего разговора приезжает Хеннинг на черном неприметном мерседесе. Он выходит и сам открывает мне дверь, и я благодарно улыбаюсь.

– Что, малыш? – негромко спрашивает он, когда мы садимся, и я смотрю прямо в его лицо, во все глаза.

Все, что было до этого, было не так. Я до сих пор не осознавала этого на сто процентов, просто не позволяла себе верить.

– Ты правда мой отец? – спрашиваю я, ненавидя свою слабость и умоляющий тон, но мне очень надо еще раз спросить, чтобы он еще раз сказал – и по-другому не получается. На глазах снова выступают слезы, как в тот день, когда мы говорили по телефону.

Скажи, и я поверю. Я, наконец, по-настоящему поверю. Просто скажи.

– Да, правда. Я твой отец, Альма, – сказал он так терпеливо, словно никогда не говорил это прежде.

Меня прорывает – я начинаю хлюпать носом, и Хеннинг сгребает меня в объятия, поглаживая по спине, и позволяет выплакаться, нежно касаясь губами виска.

– Прости меня, – шепчет он негромко, когда я успокаиваюсь, и это заставляет вздрогнуть:

– Ты что, собираешься исчезнуть? – ошарашенно спрашиваю я, поднимая голову.

– Нет. Господи, нет… – так же изумленно ответил он. – Мне просто так жаль, что меня столько лет не было рядом.

Его глаза в темноте блестят, и мне кажется, что они тоже влажные – но, скорее, это иллюзия. Прорыдавшись у него на груди, я вдруг ощущаю ужасающую уязвимость.

– Мне тоже жаль. Если я когда-нибудь узнаю, что ты все это время знал… я тебя убью, – серьезно говорю я, вытирая глаза. Чувствую себя так, будто пытаюсь закрыть гигантскую дыру в разрушенной защитной стене носовым платочком.

– Альма, я бы сам себя убил, если бы так сделал, – серьезно отвечает он, и мои глаза снова увлажняются.

Глава 5
Знакомство с братом

У него в машине очень тепло и уютно, и я согреваюсь. Его запах повсюду – чуть горьковатый, с ягодными и свежими нотками. Он ни о чем не спрашивает, но у меня много вопросов, поэтому я сама рассказываю про разговор с тетей Валей, и Хеннинг отвечает, что помнит ее.

Я хочу узнать, почему мама тогда боялась, но не решаюсь испортить момент. К тому же, мне не верится, что за этим стояло что-то серьезное: скорее, тетя Валя была права про гормоны и беременность. У меня самой во время второй беременности случались истерики на ровном месте, так что плавали – знаем.

– Можно называть тебя папой? – тихо спрашиваю я вместо этого, отчаянно и очень спешно отвоевывая территорию. Но смотрю в сторону – мне ужасно страшно, что идея не придется по вкусу.

– Нужно, – серьезно отвечает он, и трогает машину с места. – Тебе домой не срочно? Дети в порядке?

– В порядке. Не срочно. А что?

– Хочу познакомить тебя с братом, – говорит он, выруливая из двора.

– Ты что, я вся зареванная, – подпрыгиваю я, и он улыбается:

– В бардачке салфетки. Ты красавица.

Хеннинг как будто опасается новых возражений с моей стороны: он быстро набирает нужный номер и коротко говорит в трубку:

– Мортен, я подъеду с Альмой в берлогу через полчаса. Ты там?

Ответа не слышно, но по тому, как быстро закончился разговор, понимаю: там.

– Что такое берлога? – с любопытством спрашиваю я.

– Коворкинг, – ослепительно улыбается Хеннинг. – Мы там работаем вместе. Иногда круглосуточно.

По дороге он снова спрашивает о детях. Я знаю, что никто и никогда не слушал так внимательно все, что я о них рассказывала, даже если это были полные глупости, вроде того, как Аглая волновалась перед первой олимпиадой по английскому, а Баламут читал стихотворение на утреннике и два раза смешно перепутал слова.

Отогнув козырек от солнца, я смотрю в зеркало и достаю из сумки блеск для губ. С глазами, конечно, полная катастрофа – вся тушь размазалась, и ее остается только полностью стереть салфеткой. Что ж, буду блеклой мышью. Успокаиваю себя тем, что братец, может, тоже не писаный красавец.

Не знаю, что я ожидала увидеть. Но «Берлога» оказывается офигительным четырехэтажным загородным коттеджем с впечатляющей архитектурой. Кажется, такой стиль называется хайтек или вроде того. Половина окон не горит, но первый этаж и без того выглядит очень уютно.

Припарковавшись прямо перед входом, Хеннинг выходит из машины, и я тоже робко выскальзываю наружу. От яркого света слепну и почти ничего не вижу, пока мы не оказываемся в холле. Внутри просматриваются просторные опен спейсы и стеклянные переговорки, а справа – вход в кафе, откуда несется навстречу одуряющий запах кофе и слоек с корицей.

Едва наши взгляды пересекаются, как я узнаю эти глаза. Спаситель, черт бы его драл. Сидит у стойки бара на другом конце кафе. Пока мы идем в ту сторону, я растерянно скольжу по нему взглядом и никак не могу сообразить: как умудрилась не заметить такую внешность и запомнить одни глаза?

Там и кроме глаз есть, на что взглянуть: литое тело спортсмена и лицо, словно вырубленное из камня рукой умелого скульптора. Стильная стрижка, скулы, мускулы… он похож на фотомодель. И даже простой комплект одежды из белой футболки, хлопковых брюк и кед только подчеркивает весь праздник мужской красоты, а вовсе не приглушает.

– Только не говори мне, что это мой брат, – шепчу я Хеннингу, бросив лишь один взгляд на этот ходячий соблазн, и отец смеется:

– Это Мортен, дорогая. Прошу любить и жаловать.

– Не верю, – успеваю выпалить я до того, как мы оказываемся в зоне слышимости.

Действительно не верю: папа светлый и белокожий, как я, а этот парень – темноволосый, загорелый.

Снова поймав мой взгляд, Мортен больше не отпускает. Поднявшись с барного стула, он протягивает ладонь, и я как завороженная вкладываю в нее свои пальцы. Это широченная сильная мужская лапища. А когда в следующий момент он нежно пожимает мои пальцы, по телу пробегает разряд.

О, боги. Такие чувства нельзя испытывать к братьям. Я преступница.

– Альма, это Мортен. Мортен, это Альма. Знакомьтесь, дети, я скоро вернусь, – внезапно говорит Хеннинг и бросает меня на съедение.

Предатель. Предатель.

Я чувствую, как краснею под взглядом Мортена, но ничего не могу с собой поделать. Он слишком красив. Боги. Я никогда еще не была так близко к такому яркому мужчине. Я не могу…

– Ты еще красивее, чем мне запомнилось, – произносит он, и все иллюзии рассыпаются.

Та-ак. Вранье, причем откровенное. Пожалел старую дурнушку с красными глазами и пятнами на коже после истерики в машине? Нехорошо обманывать, братец. Но спасибо за быстрый спуск с небес на землю.

– Серьезно? – спрашиваю я, мгновенно обретая почву под ногами. Бровь едет вверх.

Заметив мой скепсис, он ничего не отвечает и улыбается девушке за стойкой:

– Мира, что у нас самое вкусное для моей сестры?

– Улитки с корицей только что из печи, – предлагает она.

– Давай их сюда, дорогая. Чай или сок? – спрашивает он, снова повернувшись ко мне.

– Капучино, – упрямо говорю я, просто чтобы не соглашаться на его предложения.

Поставив перед нами еду и напитки, официантка тактично уходит подальше, но напоследок смущенно улыбается Мортену, и тот улыбается в ответ – как мне кажется, немного снисходительно.

– Не устаешь быть таким ослепительным? – интересуюсь я, не удержавшись.

– Иногда. Но не то, чтобы у меня был выбор, – спокойно улыбается он, не замечая сарказма. – Кроме того, кто-то должен взбадривать всех женщин одним своим присутствием.

Нет, он заметил сарказм, тут же соображаю я. И он не так туп, когда не делает идиотских комплиментов не в кассу.

– Знаешь, жаль, что мы не росли вместе. За долгие годы детства я смогла бы сбить с тебя спесь, – отвечаю я.

– С меня? Твой список любовных связей не короче моего, Альма.

– Вот уж сомневаюсь!

– Не сомневайся, я это знаю точно. У меня досье на тебя.

Наши взгляды перекрещиваются, и я в последний момент ловлю отвисшую челюсть:

– Что?

– Отец просил собрать. Кто, по-твоему, ездил к твоему бывшему мужу? – невозмутимо спрашивает он, намеренно продолжая шокировать.

Маска добродушия падает. Теперь он тоже показывает характер, и его взгляд становится очень жестким.

– Я не просила об этом, – цежу я, раздув ноздри. – И никогда не попросила бы.

– Тебе не надо просить. Я сломаю нос любому, кто тебя обидит, – серьезно говорит он, и я снова теряю почву под ногами. Вот так просто.

Черт бы его побрал.

– Почему? – уже мягче спрашиваю я, больше не желая продлевать наше противостояние.

– Потому что ты – моя семья. Привыкай.

Раздражающе высокомерен. Но что взять с малолетки? На вид ему тридцати нет… ребенок. После недолгой паузы я решаюсь спросить про тот эпизод, когда он выдернул меня из-под машины возле моего дома.

– Я присматривал за тобой, – кивает он, даже не думая отрицать слежку. – У нас так принято.

– У кого: у нас?

– В нашей семье.

– Ты понимаешь, как странно все это звучит? Ты следил за мной.

Он внимательно изучает взглядом мое лицо перед тем, как ответить, и по моему телу снова бегут молнии. Черт, бл…, он был так сексуален. Окей, гугл… как перестать хотеть инцеста?

– Представляю, – медленно отвечает он тем временем, как-то странно меняя позу. Мужчины делают так, чтобы скрыть возбуждение, но этого просто не могло быть. Не мог он меня хотеть, и не только из-за кровно-родственных связей – просто я выдавала желаемое за действительное.