Текст книги "Дети Кохона. Мой сводный – инопланетянин"

Глава 8

Ужас. Это лютый кошмар – я напилась и продемонстрировала полную отчаянную доступность. А потом меня стошнило перед великолепным мужчиной, который, как оказалось, хочет соблазнить. После поцелуя.

Хуже было только в школе на дискотеке, когда я так нервничала во время первого танца с симпатичным парнем, что наступила ему каблуком на ногу. В тот самый момент, когда должен был случиться первый в моей жизни поцелуй – и он заорал на весь зал. После этого, естественно, приглашать меня на танец уже никому не хотелось.

Больше всего мне хочется потеряться где-нибудь и проплакаться, но Мортен как приклеивается… значит, по просьбе отца?

– Оставь меня, пожалуйста, – раздраженно цежу я, когда мы спускаемся вниз и он предлагает принести мне воды.

Его лицо каменеет, он кивает и отходит в сторону, к своим друзьям, а я нахожу официанта с напитками и беру стакан воды. А потом, сделав пару глотков, нахожу взглядом отца.

Хеннинг уже идет ко мне, словно что-то почувствовав, и я благодарно улыбаюсь ему.

– Все в порядке? – мягко спрашивает он, вглядываясь в лицо.

– Я сегодня не очень хорошо себя чувствую, – признаюсь я. – Но все уже хорошо. А где дети?

– Перекусили и смотрят мультик в кинозале. Для взрослых сейчас будет ужин. Может, тебе полежать в тихом месте?

Он заботливо заправляет прядь за мое ухо, и я прижимаюсь щекой к теплой здоровенной ладони, а потом обнимаю его, наслаждаясь тем, как он нежно держит и гладит по спине.

– Все хорошо, пап. Но я совершенно не хочу есть. Ты не обидишься, если я посмотрю мультик с детьми?

Он колеблется лишь пару мгновений, но потом кивает и находит глазами Мортена, качнув головой в сторону.

Когда мы выходим из зала, я замечаю, что Мортен идет за нами.

– Пап, я же просила не мучить Мортена. Зачем это? – не выдерживаю я.

– Он не мучается. Просто будет рядом на случай, если тебе опять станет плохо, – мягко отвечает Хеннинг, но в этот раз мне кажется, что все слишком странно.

– Но я не хочу этого.

– Не обсуждается.

Резко остановившись, я гневно смотрю на Хеннинга, впервые за всю историю нашего знакомства по-настоящему рассердившись на него.

Мы стоим в пустом холле – позади нас гудит праздничный зал, где-то справа уже слышатся отзвуки из детского кинотеатра. А прямо здесь, между нами, тишина, пока я сверлю отца глазами, а он выглядит… непробиваемо.

В трех шагах останавливается Мортен.

– Ладно, – сдаюсь я, когда через пару секунд понимаю, что мне не выиграть эти гляделки, и шансов еще меньше, чем наверху с Мортеном. У мужчин в этой семье, похоже, какие-то сверхспособности по части уверенных взглядов.

Опустив глаза, я резко поворачиваюсь и сама нахожу дверь в кинозал, а Мортен придерживает ее, проскальзывая внутрь следом за мной.

После мультика время ускоряется. Хеннинг приходит за детьми сам, и не один – знакомит меня с Ольгой. Моя тетя оказывается ослепительной женщиной, на вид чуть старше меня – стройная, красивая, полная чувства собственного достоинства.

Мортен, который просидел весь мультик в трех рядах от меня, не приближается, но и не исчезает из виду. Детей видимо-невидимо – были бы одногодки, набрался бы целый школьный класс. Их всех приглашают в зал и распределяют на группы по возрастам, а взрослые делятся сами.

Попадаю в группу старших детей вместе с Мортеном, и мы с ними играем в нечто вроде активити, разбившись на две команды – только без игральной доски и рисования. С нами в команде играют Артем и Лиссен, и оба ведут себя очень дружелюбно и открыто, изучая меня с явным любопытством, немного даже флиртуют – но тут же отворачиваются, когда приближается Хеннинг.

Дети помладше, как я понимаю, тоже играют со взрослыми в похожее, только в упрощенной версии. Зал наполняется смехом, азартными криками и раскрасневшимися лицами. Аглая, насколько я могу судить, в полном восторге. Пару раз, скосив взгляд на группу младших, я ищу Баламута, и вижу, что он тоже веселится вовсю, поминутно заливаясь смехом.

Хеннинг переходит от одной группы к другой, общаясь со всеми детьми поровну. И я не могу не обратить внимание на то, как уважительно все дети и взрослые обращаются к нему – словно считают его королем этого пространства.

«Я – главный», – сказал он мне, и теперь я вижу это собственными глазами. Но все еще не могу понять, какие отношения связывали всех этих людей и его? Мортен сказал – семья, но в зале уже человек восемьдесят. Это что-то вроде итальянской мафии?

Часа через полтора детям предлагают продолжить игру самим, а взрослым накрывают чай и десерт. Хеннинг усаживает меня рядом с собой и настаивает, чтобы я полноценно поела, наверстывая пропущенный ужин.

Мортен, к счастью, уходит за другой стол с друзьями – за нашим сидит только Ольга, Марат и Тимофей, и они говорят между собой только о детях – маленьких и взрослых. Мне задают несколько вежливых вопросов про Аглаю и Баламута, потом мы обсуждаем самые смешные моменты сегодняшней игры и снова смеемся. Вопреки моим опасением, все общение легкое и приятное – меня принимают как свою, и никто не задается вопросом, кто я вообще такая.

– Альма, я прошу тебя задержаться сегодня, мы с Мортеном хотели с тобой поговорить, – тихо говорит Хеннинг, когда гости начинают прощаться.

«Мы с Мортеном»… черт, это пугает. Сама не знаю почему.

– А как же дети?

– У меня в доме достаточно места, чтобы вы остались ночевать. Это здесь же, в пяти минутах, – поясняет он.

Завтра нам придется выезжать очень рано, размышляю я: мелким надо в школу, а мне – на работу. Но почему-то совершенно не могу ему отказать.

Когда гостей несколько десятков, на их проводы уходит пара часов – все это время я наблюдаю за играющими в зале детьми, которых становится все меньше и меньше. Мортен стоит у окна с непроницаемым видом, по-прежнему не приближаясь, словно смертельно обиделся. Наконец, я сама подхожу.

– Это выглядит так, как будто вы с Хеннингом следите за мной, – выдавливаю я, присаживаясь на подоконник рядом. Мне самой страшно от озвученных выводов, но внутри я знаю, что это чистая правда.

– Ты наблюдательна, – не отрицает и он. Но ничего не добавляет: догадывайся и дальше сама.

– Целовал меня тоже потому, что папа сказал? – не сдерживаюсь я, но в ответ получаю такой взгляд, что тут же жалею об этом глупом наезде. Ух, какой он, когда злится. Кажется, вот-вот перейдет к физическим наказаниям.

Я отвожу взгляд и краснею, тут же разворачиваясь и собираясь снова сбежать к детям, но он ловит за локоть и притягивает к себе.

– Я не мальчик, и не смей так со мной разговаривать, – шепотом, чтобы не услышал никто из детей, говорит Мортен прямо в лицо, все еще сверля гневным взглядом. – Что у тебя за проблемы? Тебе было неприятно? Поэтому стонала?

Он держит за локоть не больно, но очень крепко, и понятно, что не отпустит, пока не получит ответ.

– Да, мне неприятно, когда меня просто хотят поиметь, – шиплю я. – Может, ты думал, что для меня и это комплимент в моем возрасте, но это не…

– В каком таком возрасте? – фыркает он так, словно вообще не понимает, о чем речь.

– Мне сорок два!

– А мне тридцать четыре. Ну и что?

Не двадцать восемь. И то хлеб. Но все равно – большая разница. Эта разница – как космос между нами. Хотя если бы в другую сторону, все было бы окей. Несправедливо, но так уж устроен мир, и правила лучше знать, чем не знать.

– Кто сказал, что я хочу просто тебя поиметь? – немного другим тоном спрашивает он и поправляет мои волосы. – Я так ни с кем не поступаю. Просто хочу узнать тебя.

Его взгляд такой внимательный и нежный, что мне хочется растаять и поверить. Но Мортен – не первый красавчик-бабник, которого я встречаю в жизни, и больше я на это не куплюсь.

– Мам, мам! Хеннинг сказал, что мы едем к нему, мы! Едем! К нему! Ночевать!

Спасибо, сын. С разбегу повисший на мне перевозбужденный Баламут избавляет от необходимости продолжать бессмысленный разговор. Мортен отпускает мою руку, и, повернувшись, я вижу в нескольких шагах Хеннинга, который обнимает Аглаю и, рассеяно поглаживая ее плечо, переводит внимательный взгляд с меня на Мортена и обратно.

Мы остаемся в огромном зале впятером.

– Поехали домой, дети, – говорит Хеннинг. И я в очередной раз замечаю, как отлично и органично у отца получается командовать. Все, включая Баламута, подчиняются так быстро, как будто мы в армии.

Глава 9
Новая реальность

Время снова ускоряется и идет очень быстро – мы дольше загружаемся в машину, чем едем, а потом Хеннинг приглашает нас всех в небольшой двухэтажный коттедж и все организует: выдает детям одноразовые зубные щетки и чистые полотенца, селит в удобных спальнях на втором этаже, где есть даже отдельная ванная. Я задерживаюсь лишь на десять минут – убедиться в том, что они на самом деле почистят зубы.

– Мам, а можно завтра не идти в школу? – спохватывается хитрая Аглая, когда я уже на лестнице.

– Посмотрим, если будете хорошо себя вести, – отвечаю я.

Мужчины ждут меня внизу, в гостиной. Мортен крутит в руке телефон, Хеннинг просто сидит, глядя внутрь себя, судя по расфокусированному взгляду.

– Так… о чем вы хотели поговорить? – спрашиваю я, глядя только на Хеннинга. Мне так страшно – даже начинает потряхивать. Ни одного реалистичного варианта в голове, но всякий бред лезет как наяву: «Это мафия, детка, ты была права, но теперь уже поздно»… «Вот пара кило наркоты, нужно отвезти хорошим людям, твои дети побудут здесь в заложниках»… «На самом деле нам нужна твоя печень».

– Это довольно сложно. Если честно, я надеялся, что ты начнешь, – усмехается отец.

– Я? – от изумления даже колени подгибаются – приходится присесть на диван напротив.

– Да. Спроси о том, что тебе кажется непонятным.

Господи. Кажется, меня сейчас опять начнет тошнить.

– Отец, ты ее пугаешь, – раздраженно вклинивается Мортен. – Давай короче. Альма, на самом деле ему сегодня исполнилось восемьдесят три. Но он выглядит намного моложе, потому что мы инопланетяне. Ну и ты тоже. Добро пожаловать в семью.

Хеннинг гневно оборачивается на сына. Я изумленно уставляюсь на Мортена, но почти тут же смеюсь, и мне ставится легче. Похоже, мы поймали одну волну бредогенератора.

– Ну, все ясно. А я-то боялась, что вы бандиты, – выдыхаю я, вытирая слезы с глаз. Мортен сдержанно улыбается мне, но Хеннинг все еще гневно сверлит его взглядом.

– Пап, ну что ты такой серьезный? – зову я, решив поддержать Мортена.

– Мы не бандиты, – с успокаивающей улыбкой добавляет брат, и я посылаю ему благодарный взгляд.

– Знаете, чего я больше всего не понимаю? – говорю я, и Хеннинг молча переводит взгляд на меня, – Это как банк сделал такой перерасчет в мою пользу? Ну, ладно, бывшего моего несложно запугать, но это… И как вообще вы всю эту информацию обо мне собрали?

– Да это ерунда, обычный гипноз. Просто пришлось кропотливо опрашивать и переубеждать многих людей, – отвечает Мортен, пожимая плечами. – Спроси что-нибудь посложнее.

– Значит, вы еще и гипнотизировать умеете? – с улыбкой осведомляюсь я. – А ваше основное занятие?

– Охотимся на чудовищ, – отвечает Мортен, не подумав и секунды. – В свободное время пытаем людей.

– Мортен! Спасибо, дальше я сам.

На этот раз Хеннинг уже не выглядит сердитым, просто уставшим. Мортен умолкает, а я удивленно смотрю на отца. Его нервозность снова начинает меня пугать.

– Ты хочешь узнать правду прямо сейчас? – серьезно спрашивает Хеннинг после долгой паузы.

Страшно. Вот жутко, когда он делает это таким серьезным. Но я справляюсь с собой и обреченно киваю.

– Прости, что у нас нет времени, дочь. Нам придется показать тебе, потому что с рассказами не срастается, – говорит Хеннинг, поднимаясь и глядя мне в глаза.

– Показывай, я готова, – выпаливаю я, подскакивая с дивана, и Мортен тоже поднимается. Свет в комнате гаснет, он открывает дверь в освещенную кухню.

А затем Хеннинг подносит свою ладонь к моему лицу так, что она оказывается на расстоянии сантиментов двадцати от глаз.

– Смотри только на руку, сфокусируй на ней взгляд и считай от пятнадцати до одного, – негромко велит он.

Я глубоко вздыхаю, вопросительно смотрю, но больше никаких инструкций нет, и остается просто сделать, как он приказал. Я невольно шевелю губами, пока считаю: пятнадцать… четырнадцать… тринадцать…

На счете «три» пальцы отца начинают вытягиваться, и я чувствую, как волосы на голове встают дыбом. А затем что-то снова дергается у меня внутри. Но я не отвожу взгляд, пока не дохожу до счета «один», и рука Хеннинга становится совсем другой: восемь тонких пальцев, два боковых с одной стороны, один – с другой, и пять посередине. Кожа – ослепительно белая.

Боковым зрением я вижу, что он весь изменился, далеко не только рука. И Мортен – тоже. Но не хватало мужества повернуться, чтобы посмотреть в лицо хотя бы одному из них.

Хеннинг берет мою руку своей, очень горячей, и тянет вверх. Я мгновенно зажмуриваюсь.

– Открой глаза, – тихо просит он и поднимает мою ладонь так, чтобы она оказалась на уровне глаз.

– Нет.

Горло схватывает, а из-под ресниц текут слезы. Я не хочу этого видеть. Я – человек и не готова становиться кем-то другим. А Мортен просто шутил. И это было смешно.

– Альма. Не бойся. Воспринимай это как сон. Ты проснешься и будешь прежней, обещаю, – шепчет он, и я постепенно размыкаю мокрые ресницы, уставившись на свою руку… на все свои восемь пальцев.

Пошевелив ими и почувствовав, что это действительно моя рука, я громко всхлипываю и плачу, но Хеннинг еще не закончил. Он мягко берет меня за плечи и разворачивает к огромному зеркалу на стене, заставляя посмотреть. На секунду все тело парализует от ужаса, но в следующее мгновение до меня доходит: я красивая. Очень.

Мои волосы становятся ослепительно-белыми, еще белее, как и кожа. Лицо выглядит тонким и аристократичным, губы – бледно-розовые, глаза – небесно-голубые.

Подойдя ближе к зеркалу, я забываю обо всех страхах и молча впиваюсь взглядом в свое отражение, приоткрываю рот. Скуластая, глазастая… фигуристая.

– Да, дочь. Твоя красота может сбить с ног любого мужчину-алхонца.

Я встречаю смеющийся взгляд в зеркале. Хеннинг изменился не так сильно, но тоже совсем другой с белыми волосами и пронзительно прозрачно-голубыми глазами.

– Алхонцы? Вы так себя называете?

– Да, – отзывается Мортен, заставляя перевести взгляд на него.

Охрененно яркий и красивый. В этой второй внешности его волосы такие же белые, как и мои. Он стал собственными негативом. Но глаза те же, бирюзовые, ослепительно-яркие. Перевожу взгляд обратно в зеркало.

Вот теперь тот факт, что он хочет меня трахнуть, выглядит намного логичнее.

– И ты тоже алхонка. И твои дети, частично, – добавляет он.

– Но моя мать…

– Алхонка, – отвечает Хеннинг.

– Она знала? – спрашиваю я, невольно переходя на еще более тихий шепот – не потому, что боюсь, будто нас кто-то услышит, а потому что не знаю, хочу ли получить ответ.

– Да, она выросла в кохоне, в семье алхонцев.

– Кто вы… кто мы такие?

– Не земляне, но гуманоиды, можно сказать – такие же люди. Мы здесь, чтобы защищать землян, – мягко отвечает Хеннинг.

– Так… а почему меня тошнит? Я что, забеременела и не помню? – тихо спрашиваю я, вдруг снова почувствовав давление изнутри и восприняв его совершенно иначе. Это не алкоголь, и не нервы. Это что-то, что реагирует на них.

Хеннинг переводит взгляд на мой живот и мрачнеет:

– Нет. Внутри тебя находится то, что нужно убрать. Точнее – тот.

– Он что, живой?

– Да, это паразит. Твои сны сейчас принадлежат ему.

– Но у меня был только один кошмар.

– Да. Я до сих пор еще не понял, как тебе удалось сдерживать его все эти годы. Ных спал, и не мог почти ничего сделать через тебя, и только когда мы напугали его до смерти, он нашел лазейку и начал действовать во сне.

– Так он напуган? – тихо спрашиваю я, касаясь живота.

– Только не надо его жалеть, – включается в разговор Мортен. – Это та еще тварь, и он должен умереть, пока не начал есть тебя.

Есть… меня? Дышу часто-часто. Чтобы не впасть в истерику, мысленно представляю огромные весы. На чаше слева: внутри меня паразит. На чаше справа: я красивая. И один сексуальный красавчик тут еще не утратил желание со мной флиртовать. Нормально, пока можно жить дальше.

Разговариваем втроем до самого утра, и они объясняют все самое главное. Алхонцы изначально родом с планеты Алхон, но они прибыли давно, поэтому все ныне живущие родились уже на Земле.

Кохон – это семья, сообщество алхонцев в Москве. Таких кохонов по миру много, и есть группы других инопланетян со своими задачами. Чудовища среди них тоже существуют. Тех, на кого охотятся алхонцы, называют ныхами, и они – паразиты, которые атакуют алхонцев и людей.

Пока жив последний ных, вернуться на Алхон нельзя, и связь очень слабая: пару раз в год прилетает корабль, выгружает оружие, броню, необходимые девайсы, принимает доклад об общем состоянии дел из центрального кохона где-то в штатах – и все.

Хеннинг – глава московского кохона, ему правда восемьдесят три, но по алхонским меркам это средний возраст. И он руководит всем, что делают алхонцы в Москве. Мортен – главный охотник, он отвечает за всю движуху против ныхов. Есть еще главный по безопасности кохона, главный по отношениям с людьми и другие люди, которые помогают Хеннингу управлять.

Но никакой демократии нет, потому что нет и не предвидится никакой мирной жизни. Периоды горячей войны сменяются неустойчивыми затишьями, и прямо сейчас все спокойно.

Алхонцы держатся вместе и защищают друг друга, отвоевывая у ныхов территорию и стараясь оберегать людей. Сейчас примерно половина Москвы патрулируется, но я живу на той, которая все еще во власти хаоса… точнее, жила, потому что с сегодняшнего дня Хеннинг забирает меня с детьми в свой дом, и это не обсуждается.

На истории с моей матерью Хеннинг останавливается отдельно, и даже просит Мортена выйти из комнаты.

– Кохон – это главное в нашей жизни. Уйти из семьи – величайшее безумие, которое только может совершить алхонец на Земле. Мне жаль говорить это, но твоя мама была дурно воспитанной девчонкой, и не самой умной. И еще труднее говорить, что мое поведение тоже не было безупречным, – говорит он и умолкает.

– Что ты имеешь в виду? – уточняю я, изучая его лицо. Спустя столько лет все это задевает его, и это заметно. Ему неловко передо мной, он отводит взгляд.

– Я был взрослым мужчиной, а она – юной девушкой, к тому же, из другого кохона. И я не проявил терпения, когда это потребовалось. Мы были влюблены, было много разных эмоций… ссорились. Я разозлился, когда она проявила неуважение и сбежала. Поэтому не искал ее лично и не защитил. В итоге ныхи быстро нашли ее.

– Почему она сбежала? – тихо спрашиваю я, пытаясь сложить образ теплого, доброго Хеннинга, которого успела узнать я и того человека, который хладнокровно отдал молодую девушку на растерзание хищникам.

– Психанула. Может, хотела, чтобы я бросил все и бежал за ней. Не знаю, как объяснить… она выросла в розовых очках и просто хотела сказку – то, чего не бывает. Приехала из другого кохона, думала, все будет по-другому. Но во всех кохонах все примерно одинаково. И я отвечал за всех, и не мог заниматься только ей.

– Так она хотела переехать в сказочный мир?

Я невольно вспоминаю маму. Сколько ее помню, никогда не могла понять, чего она хочет. Скорее, она часто была усталой и безразличной, словно двигалась по жизни на автомате.

– Может быть, – соглашается Хеннинг. – А может, просто бунтовала против меня. Говорила, что хочет жить земной жизнью, хотя ей объясняли, что ныхи найдут ее и атакуют. Так и случилось. Когда я нашел ее через год, внутри нее был ных, который вынашивал другого ныха, и личность была наполовину уничтожена.

Меня передергивает. Так вот почему мама была безразличной.

– Как же тогда… у вас же был роман? – удивляюсь я.

– Она даже не помнила, кто мы, но потянулась ко мне, и я не мог отказать, – коротко объясняет он, снова неловко отводя глаза. – Между нами правда было притяжение, и я все еще думал, что удастся ее спасти. Но потом Таня просто оттолкнула меня, и я решил, что больше ничего не могу сделать. Невозможно никого принудить к освобождению от ныха.

– А почему она боялась тебя? – вспоминаю я то, что говорила тетя Валя.

– Боялась не она, а ныхи. Просто к тому времени она уже не могла отличить. Если бы я знал, что она беременна, я бы забрал тебя.

Хеннинг потер лицо ладонью и послал мне такой виноватый взгляд, что я невольно вскочила, обнимая его:

– Не вини себя. Я верю, что ты не знал.

Он притягивает меня на колени и гладит, как ребенка. Какое-то время мы тихо сидим, обнимаясь, а потом я тихо спрашиваю:

– Один из этих ныхов – внутри меня?

– Да. Как ни странно, он спас тебя, – отвечает Хеннинг, отпуская меня, и мы оба встаем. – Если бы этот слабый новорожденный ных не оказался в тебе при рождении, тебя атаковала бы более сильная взрослая тварь. А так… они просто сорок лет не замечали тебя, поскольку ты была занята.

Меня передергивает.

– Хеннинг… я очень хочу, чтобы ты достал это из меня.

– Знаю, малышка. Но тебе нужно подготовиться, это не будет просто. Давай обсудим это втроем.

Он указывает рукой на кухню, где ждет Мортен, и я делаю шаг в ту сторону, но потом опять перевожу взгляд на Хеннинга.

– Это больно? – с глубоким вздохом осведомляюсь я.

– Да, – говорит он, не отводя взгляд, и я была благодарна за это – так я не чувствую себя одинокой.

– Опасно?

На этот раз он обхватывает мое лицо своими руками:

– Никто не позволит тебе пострадать, дочь, я обещаю.

Мы переходим на кухню. Мортен стоит вполоборота ко мне, словно не хочет смотреть в глаза, мы с Хеннингом сидим и пьем чай.

– Достать эту тварь из человека можно только двумя способами, – хмуро объясняет мне отец. – Убить или сделать вид, что убиваем, с помощью боли и страха. Это называется извлечение.

– И сколько времени это занимает?

– По-разному, – бросает Мортен и наливает себе чай, но не пьет. – От пятнадцати минут до двух часов, обычно так.

Теперь и Хеннинг прячет от меня взгляд, и кажется, что я тяну из них информацию клещами.

– Часто это делаете?

– Приходится.

Как ни странно, это успокаивает: по крайней мере, есть положительный опыт.

– Какую боль вы имеете в виду? Что конкретно вы делаете?

Они оба молча переводят недовольные взгляды на меня как по команде, а потом Мортен негромко поясняет:

– Удары. Порезы. Нажатия на болевые точки. Воздействия нужно чередовать, чтобы вызывать больше эмоций – цель в этом. Ных должен подумать, что человека убивают, и покинуть тело, чтобы спастись. В этот момент мы его ловим, материализуем и распыляем.

– Так давайте сделаем это. Чего мы ждем? – нетерпеливо осведомляюсь я, требовательно глядя на Хеннинга. Мне уже было отлично понятно, кто здесь принимает решения.

Но он только тяжело вздыхает и переводит на меня полный муки взгляд:

– Дочь, я не могу сам делать это с тобой. Прости.

– Как?

– По правилам близких родственников даже к двери не подпускают, если такое делают с алхонцем, – вклинивается Мортен. – Человек плачет, сопротивляется, теряет контроль над собой и начинает умолять прекратить. Но это не прекращается до самого конца.

– Пап, Мортен… я родила двоих детей. Первую – четырнадцать часов, второго – восемь. Я могу потерпеть два часа боли. Я не буду плакать и умолять.

– Это другое. Ты понятия не имеешь, – негромко возражает Хеннинг, качая головой. – Это пытка.

– Идите к черту. По-вашему гуманнее, чтобы меня пытали незнакомые люди?

Мои губы дрожат, и голос хрипнет. Я не сомневаюсь, что могу выдержать боль, но ненавижу, когда меня вот так бросают, особенно после того, как было столько слов о заботе и защите.

На глаза наворачиваются слезы, я вскакиваю из-за стола и разворачиваюсь к темному окну, чтобы скрыть их.

– Нет. Обычно, если такое делают с алхонцем, там нет незнакомцев, просто это не самые близкие родственники, – спокойно поясняет Мортен. – Если хочешь, я буду с тобой.

– Правда?

Дыхание сбивается, щекам становится горячо. Я все еще не могу обернуться, но в груди разливался жар. Я точно знаю, что с Мортеном смогу через это пройти.

– Правда, – тихо говорит он. – Но у меня есть одно условие.

– Я молча оборачиваюсь и внезапно вижу Мортена в истинной внешности. Шок. Чертово второе зрение… хотя они предупреждали, что какое-то время это будет происходить спонтанно, пока я не научусь контролировать.

Его настоящие глаза ослепительные, словно подсвечены изнутри, прозрачно-голубые. Кожа – белоснежная. Форма челюсти, губ, скулы – все довольно жесткое, по-мужски красивое, но наводит на мысли о непростом характере. Земная внешность неуловимо мягче.

Если бы я увидела его таким сразу, в жизни не подумала бы, что он кобель. Мортен выглядит слишком серьезно и даже недоступно.

– Пап, мы выйдем, – говорит Мортен Хеннингу и кивает мне на дверь.

– Мортен!

Хеннинг словно протестует против чего-то, чего я не понимаю.

– Хочешь сам с ней туда пойти? – обманчиво спокойным тоном осведомляется Мортен.

Хеннинг в ту же секунду сдается, и даже я понимаю, что на моих глазах произошло нечто удивительное. Странно видеть этого человека таким беспомощным… это только из-за меня, доходит до меня со следующим ударом сердца, и я посылаю отцу любящий взгляд, получая в ответ такой же, хоть и полный тревоги.

Мортен выходит за мной и касается пальцами талии, указывая направление – сквозь гостиную в коридор, а затем – в пустую спальню, судя по всему, гостевую.

Я сажусь на кровать. Кожу на спине все еще колет там, где он коснулся. Теперь, когда я познакомилась с ним на самом деле, меня притягивает вдвое сильнее – до полной потери воли.

Мортен опускается в кресло, которое стоит совсем рядом – между нашими коленями всего несколько сантиметров.

– Мортен…

– Альма…

Мы заговаривает одновременно, и оба замолкаем. Мортен машет рукой:

– Говори, что хотела.

– Извини, если я обидела тебя сегодня. Я, похоже, все неверно поняла.

– Забей.

– Можешь рассказать немного, чем ты занимаешься?

– Вот этим занимаюсь, – хмуро говорит он, изучая меня взглядом. – Пытки, убийства – это все ко мне.

– Мортен…

Я укоризненно смотрю на него, но его взгляд становится лишь жестче:

– Альма, мы оба взрослые люди, давай сразу без иллюзий. Это будет больно и мерзко. Извлечения красивыми не бывают.

Опустив глаза, я киваю и прикусываю губу:

– Ты злишься на меня?

– Немного. Пройдет.

– Я же извинилась…

– Не за это. За то, что ты хочешь меня там. А я хочу тебя здесь.

Когда он кивает на кровать, я чувствую, как щеки мгновенно становятся горячими. Это прозвучало неожиданно прямо.

– Одно другому не противоречит, – смущенно бормочу я, но он внезапно качнулся назад:

– Совсем дура?

– Мортен!

В шоке от неожиданного оскорбления я уставляюсь на него, и какое-то время он сверлит меня подозрительным взглядом, а потом смягчается:

– Прости, я все время забываю, что ты ничего не понимаешь.

– Так объясни мне, – требую я. На глаза наворачиваются слезы обиды: всегда ненавидела чувствовать себя так – словно не могу разобраться в самых элементарных вещах.

Мортен глубоко вздыхает, явно собираясь с силами, выдерживает длинную паузу, а потом опять заговаривает ровным и спокойным голосом:

– Представь небольшое подвальное помещение, три на три. Там будет холодно, ты будешь полуголая и босая, в одном белье. Нас будет двое. И ты получишь первый удар, как только зайдешь. Никаких прелюдий не будет. Мы бьем сразу больно, потому что никто не хочет это тянуть. Мы пугаем. Если будешь бояться недостаточно – зафиксируем и используем то, что тебе понравится меньше всего.

Я поднимаю взгляд, умоляя остановиться. На этот раз меня пронимает. Да, это не совсем похоже на роды.

Но Мортен снова продолжает после короткой паузы, будто не замечая моего тревожного взгляда:

– Там будут плети, ножи, ремни, но хуже всего будут наши руки. Потому что мы знаем все болевые точки на теле и будем давить на них. Будет кровь, будут сопли, крики, и все будет выглядеть так, как будто нам плевать. Никто не утешит тебя, пока ных не выйдет наружу. Наоборот, мы будем делать еще больнее и страшнее, если покажется, что мало. Ты будешь ненавидеть нас каждую секунду… и, возможно, годы после этого.

Мой рот приоткрывается. Так вот, что его так бесит. Думает, я возненавижу его?

– Зачем нужно двое мужчин? – спрашиваю я, только для того, чтобы получить время все обдумать.

– Затем что один сосредоточен на тебе – он должен поддерживать боль и страх. А другой больше следит за ныхом. Эти твари быстро становятся опасными, если полностью материализуются – надо распылить до этого, – поясняет Мортен, выдыхая и немного успокаиваясь после своей пламенной жестокой речи.

– И часто ты такое делаешь с людьми? – тихо спрашиваю я, замечая, как сжимаются и разжимаются его пальцы, как немного покраснела кожа на лице.

– Я охотник, это моя обязанность. Но я никогда раньше не делал это с женщиной, которую…

Мортен смотрит на меня так, что я вдруг чувствую его боль. И тут до меня доходит, что ему сейчас хуже, чем мне.

– Тогда не делай, – скрепя сердце, говорю я. На глазах выступают слезы, когда представляю себя одну в кошмарном подвале с двумя незнакомцами. Но заставлять его делать такое – слишком жестоко.

– Нет, я тебя не оставлю, – качает головой Мортен. – Половина землян, с которыми мы это делали, получали серьезную душевную травму.

– Они не знали, для чего это?

Мои глаза в ужасе распахиваются. Я не верю, что Мортен мог так с кем-то поступить.

– Конечно, знали, – он закатывает глаза. – Мы все объясняли и делали это только с их согласия. Просто мы были незнакомцами для них и сформировать доверие не было времени. Если это затягивалось, они начинали думать, что их действительно убивают.

Несколько минут я молчу, невольно глядя на часы. Наступает утро – пора спать, и я чувствую ужасную усталость, но надо договорить и принять решение.

– Так что за условие ты хотел поставить? – вспоминаю я.

– Ты проведешь неделю в моем доме после этого. Тебе так и так нужно будет отлеживаться. Я хочу, чтобы это было у меня.

– Думаешь, так я буду меньше тебя бояться?

– Не знаю. Я хочу попробовать это.

– Но что, если я вообще не буду тебя бояться? – с улыбкой спрашиваю я, откровенно заигрывая и глядя ему в глаза.

Поцелуй меня. Поцелуй, пожалуйста. Меня ведь тоже к тебе тянет.

Но вместо этого Мортен отводит взгляд и говорит:

– Моим первым извлечением был Марк, он алхонец и сам охотник. Так вот, он десять лет вздрагивал, когда я заходил в комнату.

– Но перестал же в конце концов? – уточняю я.

– Нет. Мы оправили его в питерский кохон, чтобы не мучился.