Текст книги "Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы"

Мне посчастливилось увидеть такую же толпу в день шестидесятилетия коронации. И я сразу почувствовала разницу между этими людьми и теми, кто стоял здесь в 1953 году. Я поняла, что в тот день толпа не была яркой – война давала знать о себе. В стране все еще были карточки, и многие пришли в военной форме. Много лет мы с Кэри, как и многие другие, шили юбки из войлока, потому что его было много, и шить из него было легко. И когда я стояла на балконе в шелковом платье от Нормана Хартнелла, рядом с королевой, все казалось мне совершенно невероятным.

Королева явно была тронута народной любовью. Глаза ее сияли. Мы все подняли глаза к небу, когда над дворцом пролетели самолеты, покачивая крыльями в знак приветствия. Пилоты были героями войны. Они прошли через огонь и смерть, чтобы спасти нас всех от опасности. Это знали все. Благодаря их героизму этот день стал возможным. Пролет самолетов стал настоящим событием – и взглядом в будущее, и напоминанием о том, чего нам удалось избежать. Мы были свободны, и на земле царил мир. Это событие было подтверждением того, что война осталась позади. Я чувствовала гордость королевы. Нас всех объединяло чувство единства и надежды.

Когда самолеты улетели, внимание вновь переключилось на королеву: каждый раз, когда она поворачивалась, чтобы уйти, толпа начинала кричать, и она возвращалась. Люди остались у дворца, даже когда королева окончательно скрылась из виду.

Радостные крики доносились до залов Букингемского дворца. День близился к концу. Из дворца я уехала поздно вечером, но не вернуться я не могла. Зная, что после ужина королева снова выйдет на балкон приветствовать толпу, я уговорила подругу пойти со мной и присоединиться к празднующим. Несколько часов назад я стояла на балконе рядом с королевой, а теперь стала одной из толпы. Я стояла в своей войлочной юбке, махала руками и радостно кричала вместе со всеми. Конечно, королева не знала, что я была там, – я рассказала ей об этом намного позже. Она вышла на балкон в красивом вечернем платье, а мы стояли и кричали от восторга.

На этом день не кончился. Произошло нечто странное. Все придворные должны были позаботиться о ком-то из иностранных гостей. Отцу досталась королева Греции Фредерика, и она мгновенно его очаровала. Мой дядя, майор Том Харви, который в то время был придворным королевы-матери, был прикреплен к правителю Бахрейна, шейху Салману бен Хамаду бен Исе аль-Халифа, и правителю Кувейта, шейху Абдулле аль-Салиму аль-Сабаху.

Дядя Том решил отвезти их в клуб «400» – прокуренный, темный ночной клуб на Лестер-сквер. Музыка играла всю ночь. На рассвете подали завтрак. Если спиртное оставалось недопитым, на этикетке писали имя гостя и сохраняли до следующего визита. Место пользовалось огромной популярностью у тех, кто любил располагаться на бархатных креслах и пьянствовать до самого утра.

Поскольку английские аристократы это очень любили, дядя Том решил, что и шейхам это тоже понравится. Он попросил меня помочь ему развлекать гостей. Коронация настроила меня на гламурный, романтический лад. Я никак не думала, что закончу этот день в темном, прокуренном клубе с двумя шейхами. Я чувствовала себя не в своей тарелке, и поддерживать разговор мне было очень трудно.

Не знаю, что чувствовали эти люди, потому что по их лицам понять ничего было невозможно. Они не танцевали, не пили, хотя дядя Том надеялся именно на это. Почувствовав, что что-то идет не так, дядя Том принялся советоваться со мной, как же их развлечь. Шейхи щедро подарили нам дорогие золотые часы. Я не привыкла к таким подаркам, но, смутившись, приняла часы. Теперь мне стало еще более неловко – мы никак не могли отплатить им за такой подарок качественными вечерними развлечениями.

Когда я наконец улеглась на свой матрас в квартире дяди Джека, мне показалось, что весь этот день мне приснился. Но я точно знала, что запомню его на всю жизнь.

И сегодня, спустя столько лет, меня постоянно спрашивают про этот день. Я изо всех сил стараюсь передать свои ощущения, но не нахожу подходящих слов. Это был уникальный день. Когда мы вспоминаем его с другими фрейлинами, каждая вспоминает его по-своему. Но больше всех нас потрясла торжественная клятва королевы. Она поклялась посвятить свою жизнь нации. Этой клятве она остается верна всю жизнь. Она не совершила ни единой ошибки. Она – самая замечательная королева, которая действительно посвятила свою жизнь нации.

Глава пятая
В болезни и здравии

После коронации меня фотографировали для журнальных обложек. Я даже получила несколько очень странных любовных писем от незнакомцев, которые предлагали мне руку и сердце. Но я по-прежнему была одинока. Подходящего мужчину я еще не нашла.

У меня не было братьев, и противоположный пол оставался для меня загадкой. Мужчины казались старомодными, традиционными и предсказуемыми. Днем их увлекали сельские радости, а по вечерам они собирались со своими военными друзьями – естественно, женщин никуда не приглашали. Во время сезона у меня состоялись десятки коротких знакомств: Найджел Ли-Пембертон показал мне, что и мужчины бывают очень чувствительны, но Джонни Спенсер опроверг это нашим жестоким разрывом. Я уже начала думать, что все дело во мне и, пожалуй, следует согласиться выйти замуж за кого-то из зрелых друзей отца по Шотландской гвардии.

Летом 1955 года мне исполнилось двадцать два года. И тогда же на вечеринке в отеле «Ритц», устроенной лордом и леди Нортберн для своей дочери Сары, я впервые встретилась с Колином Теннантом. Я расположилась в баре с друзьями, а они знали Колина. Колин приехал со своей мачехой, Элизабет Гленконнер, которую он просто обожал: она всегда была для него идеальной матерью и ко мне тоже относилась очень хорошо. Колину я явно понравилась, потому что после той встречи он мне позвонил, и мы стали встречаться. Я испытывала чувство облегчения и восторг. Мало того что мужчина обратил на меня серьезное внимание, так это еще оказался мужчина, каких я никогда не встречала.

Колин был высоким и невероятно красивым. Мне он казался очень привлекательным. Сын второго барона Гленконнера, он рос в шотландском поместье Глен и в Лондоне – мальчишкой он жил в Адмирал-Хаусе в Хампстеде[20]20
  Хампстед – один из самых дорогих районов Лондона.


[Закрыть]. Колин учился в Итоне, где занимался греблей, потом поступил в Нью-Колледж в Оксфорде, где пользовался большой популярностью из-за своих завтраков, куда собиралось огромное множество студентов.

После Оксфорда он поступил в Ирландскую гвардию, затем перешел в Шотландскую гвардию, а потом стал работать в семейном банке C. Tennant & Sons. Семья его была очень богата, что позволяло Колину быть щедрым. Он пользовался любой возможностью, чтобы устроить вечеринку. Он часто развлекал друзей в частном клубе своего дяди Дэвида «Гаргулья», что на Дин-стрит в Сохо. А рядом располагался еще один популярный клуб «Мандрагора». Колин входил в «круг принцессы Маргарет», состоявший почти исключительно из мужчин, которые долгие часы проводили в клубах типа «400».

У Колина были и другие интересные друзья, в том числе Люсьен Фрейд и Ян Флеминг. За несколько лет до моего знакомства с Колином он жил в Лондоне с Яном. Как-то вечером после ужина Колин с гостями читали только что написанный роман Яна, сопровождая чтение взрывами хохота. Никто не догадывался, какой культовой станет эта книга – первый роман о Джеймсе Бонде, «Казино „Рояль“».

Хотя происхождение Колина было вполне традиционным, но сочетание невероятного шарма, остроумия и интеллекта делало его уникальным. Он мало пил и не прикасался к наркотикам. Его энергия была совершенно естественной, он был веселым, творческим человеком, не похожим на других мужчин, с которыми я встречалась.

Стоило ему войти в комнату, и он оказывался в центре внимания. Люди к нему тянулись – в том числе и принцесса Маргарет. Их дружба была чисто платонической, но до знакомства со мной у Колина было несколько романов – Айви Николсон, модель, которая страстно любила Энди Уорхола; Пандора Клиффорд, бабушка Саманты Кэмерон[21]21
  Саманта Кэмерон (род. 1971) – супруга премьер-министра Великобритании Дэвида Кэмерона (2010–2016).


[Закрыть]; дочь одиннадцатого герцога Аргайла, Жанна Кэмпбелл, у которой было немало известных любовников, среди которых были президент Кеннеди и Фидель Кастро.

Обаяние Колина редко его подводило, хотя однажды такое случилось: в клубе «400» он потерпел полное фиаско с принцессой Мариной, вдовой герцога Кентского. Колин заявил, что проверить подлинность сапфира можно одним способом: его нужно опустить в воду и посмотреть, сохранит ли камень свой цвет. Чтобы доказать, что настоящие сапфиры сохраняют цвет, он предложил принцессе Марине опустить ее огромное кольцо с сапфиром в стакан с водой. Она сделала это, но, к ужасу Колина, цвет сапфира побледнел. Колин тут же заявил, что теория неверна, но принцессе это совершенно не понравилось.

И вдруг этот харизматичный мужчина обратил внимание на меня. Все лето он катал меня на своем «Тандерберде» – садиться в эту машину было страшно тяжело, настолько она была низкой. Это было не слишком весело, потому что ездил Колин со страшной скоростью, не признавая никаких правил. Мы ездили в Брей, Беркшир, устраивали там долгие обеды, гуляли по лугам и валялись в траве. В Лондоне Колин приглашал меня на ужины, знакомил с друзьями, а потом мы возвращались в его квартиру, но наши отношения никогда не заходили дальше дозволенного.

Мое представление о любви и романтических отношениях основывалось исключительно на черно-белых голливудских блокбастерах с Грейс Келли и Кэри Грант. Когда-то мама водила нас с Кэри на такие фильмы в Уэллс-некст-Си[22]22
  Уэллс-некст-Си (англ. Wells-next-the-Sea) – портовый город на побережье Северного Норфолка.


[Закрыть]. Реальность оказалась совсем другой: романтика Колину была не близка. Хотя он был невероятно обаятелен, но совсем не романтичен. Он совсем не походил на Хитклиффа из «Грозового перевала», который был моим романтическим идеалом.

Колин обладал весьма неприятным характером, и в первые дни нашего знакомства я не раз становилась свидетелем этого. В такие моменты он всегда говорил: «Энн, когда мы поженимся, у меня не будет повода выходить из себя». Перспектива замужества меня радовала. Я не хотела отпугнуть Колина из-за таких мелочей и уговаривала себя, что именно так все и будет. Ведь он был таким замечательным человеком – и совершенно не походил на степенных друзей моего отца.

Впрочем, несмотря на лучшие намерения, Колин не переставал устраивать сцены. Когда мы впервые ужинали с его отцом, Колину почему-то показалось, что он не уделил мне достаточно внимания. Мы ехали домой, и Колин всю дорогу твердил, что отец безобразно отнесся и к нему, и ко мне. Мне же казалось, что его отец был вполне доброжелателен, но переубедить Колина мне не удалось.

Моя мама тоже была свидетельницей сцен Колина. Они отдыхали на Багамах, и она видела его истерику на яхте. Мама слышала о выходках Колина в Балморале[23]23
  Балморал – поместье в области Абердиншир в Шотландии. Здесь расположен замок Балморал, частная резиденция и место летнего отдыха английских монархов.


[Закрыть] прошлым летом. Королевская семья и придворные его недолюбливали, считая слишком взбалмошным и непредсказуемым. Мама предупреждала меня, но Колин успокаивал все тем же обещанием: когда мы поженимся, все будет по-другому.

В конце лета мы приехали в Холкем, чтобы познакомиться с моим отцом. Отец смотрел на Колина сурово и с подозрением. Но это не помешало нам в скором времени обручиться. Я приехала домой, чтобы сообщить новости отцу. Он был к этому готов и сделал вид, что не обратил ни на меня, ни на мои слова никакого внимания. Мы были в Холкеме, я гонялась за ним по бесконечным коридорам и залам, а он твердил: «Нет, нет, Энн, не сейчас». В конце концов я загнала его в угол и выложила новости. Он не отреагировал и даже не поздравил меня. Он все еще хотел выдать меня замуж за кого-то из своих друзей. Кроме того, семейство Теннантов казалось ему недостаточно знатным. Хотя семья была известна с XV века и сделала состояние на юриспруденции, а затем на землях, главным источником весьма значительных богатств стало изобретение отбеливателя в годы промышленной революции. Они были не просто торговцами – на взгляд моего отца, они были настоящими нуворишами.

Не впервые юный Кук привозил в Холкем любимого человека и наталкивался на полное неприятие родных. Когда мой дед, будущий четвертый граф Лестер, влюбился в Мэрион Трефузис, он привез ее знакомиться со своим дедом, вторым графом. Бабушка была настоящей красавицей и замечательной женщиной. Я всегда вспоминаю о ней с теплотой. Но во время знакомства второй граф Лестер притворился, что ничего не слышит и не может говорить. Взглянув на Мэрион, он нацарапал записку: «Отошли ее прочь!» – и протянул моему деду.

16 декабря 1955 года о нашей помолвке объявили в «Таймс». Отец сразу же написал Колину письмо, в котором недвусмысленно заявил, что он и дальше должен называть его и мою мать лордом и леди Лестер. Колина это совсем не порадовало. Мне было очень неловко – ведь мама давно разрешила Колину называть ее по имени.

Спустя годы я узнала, что до официального объявления принцесса Маргарет написала маме о Колине. Она разделяла мамино беспокойство, называла Колина «довольно распущенным типом», впрочем, замечала, что он «проявил хороший вкус, влюбившись в Энн», а это означает, что «он, похоже, уже исправился».

Мне об этом письме никогда не говорили, и я узнала о нем только после смерти матери. Я поняла, почему принцесса Маргарет называла Колина «распущенным». Но, как это было очень типично для них, ни она, ни мама не стали вмешиваться, а приняли мой выбор. Я понимаю, почему мама не показала мне это письмо. Трудно сказать, заставило бы оно меня задуматься или, наоборот, вызвало раздражение.

До свадьбы оставалось три месяца. Мне пришлось потрудиться – я составляла списки, организовывала все – от цветов до музыки. Кэри придумывала платья для подружек невесты. Сама я изучала свадебные платья Нормана Хартнелла и Виктора Стибела (еще один известный модельер, который шил платья принцессы Маргарет для медового месяца). Но все же я остановилась на Хартнелле: расклешенное платье из расшитого шелка было просто восхитительно.

Отец готовился к свадьбе так, словно я была его сыном. Он считал, что нужно пригласить всех работников поместья и фермеров-арендаторов. Для них устроили три шатра в парке, и в каждом был свадебный торт. Основной прием должен был проходить в парадных апартаментах замка.

Перед свадьбой стали съезжаться гости, в том числе множество работников поместья Глен в Шотландии – многих из них Колин вообще ни разу не видел. В длинной галерее выставили свадебные подарки. Королева и принц Филипп подарили нам серебряную чернильницу, а королева-мать – небольшое золотое зеркальце. Посмотреть на подарки приходили все, кто жил поблизости.

21 апреля 1956 года мы поженились в церкви Святой Витбурги в поместье Холкем. Я снова стояла на мраморных ступенях, как на первом балу, но на сей раз на мне было свадебное платье Нормана Хартнелла и очень красивое бриллиантовое колье Куков, а не платье дебютантки из парашютного шелка. И мне не нужно было разносить шампанское работникам, лишь бы меня не пригласили танцевать. В тот день я была невестой Колина Теннанта, настоящей звезды светского мира. И я вот-вот должна была стать независимой замужней дамой.

Отцовский «Роллс-Ройс» сверкал. Наш шофер Смит провез нас через парк к церкви. Отец очень нервничал из-за всяких мелочей. Мама уже была в церкви – она проследила за цветочным убранством, и все было очень красиво.

Служба прошла как в тумане, но я помню, как мы вышли из церкви и как нас приветствовала огромная толпа. Посмотреть на нас пришли жители соседних деревень. Всем хотелось увидеть не только нас, но главным образом принцессу Маргарет и королеву-мать. Королева-мать в мехах улыбалась и приветливо махала собравшимся. Королева на свадьбу не приехала – она отмечала день рождения, отец не учел этого, когда назначал дату.

Я была рада, что приехала принцесса Маргарет. После моего первого бала мы виделись нечасто. Она много времени проводила в Лондоне, любила бывать в ночных клубах, а я предпочитала заниматься нашей керамикой в Холкеме.

Нас сблизил Колин – так возобновилась дружба, которая продлилась всю жизнь. Но на свадьбе принцесса была довольно мрачной. Она сказала, что ненавидит свадьбы подруг – круг неженатых мужчин, с которыми можно было отправиться в ночной клуб, неуклонно сокращался, и каждая свадьба напоминала ей, что сама она все еще не замужем. На нашей свадьбе она напоминала суровую медсестру в темно-синем пальто, синей шляпе и перчатках. Тогда она еще не знала, что через четыре года выйдет замуж за Тони Армстронга-Джонса, который делал фотографии на свадьбе.

Хотя Тони учился в Итоне и Кембридже, мой отец считал фотографов ремесленниками и довольно грубо называл его «Тони Щелкун». Он не пригласил его на свадебный обед. Тони обед подали внизу, а его будущая невеста была почетным гостем на банкете. Тони сделал чудесные фотографии. Мы пригласили его именно по этой причине – он считался одним из лучших фотографов своего времени и был буквально нарасхват. Но и ему сразу не понравился Колин, и эта неприязнь с годами стала все более заметной. Должна сказать, что официальным фотографом на свадьбе хотел быть Сесил Битон, когда же отец сказал, что уже пригласил Тони, Сесил был очень разочарован. Отец решил пригласить его в качестве гостя, и Сесил сделал замечательные фотографии, но потом прислал отцу счет, чем очень его огорчил.

Мы с Колином вернулись домой из церкви на «Роллс-Ройсе». По традиции мы объехали весь парк и деревню, чтобы нас все видели. На холме в деревне машина заглохла. Сразу же собралась большая толпа. Все старались заглянуть в окна машины. Я почувствовала себя очень неловко и сказала:

– Смит, пожалуйста, поторопитесь. Вы не можете завести машину? Сидеть здесь довольно неприятно.

Смит был смущен, но ему все же удалось завести машину, и мы благополучно поехали дальше.

Мы поприветствовали гостей, произнесли тосты и разрезали торты во всех трех шатрах, а потом и в парадных апартаментах. Затем сделали фотографии – солнечный день подходил для этой цели как нельзя лучше. Мне было очень хорошо, хотя чем дальше, тем больше я нервничала. Думаю, у каждой невесты в день свадьбы бывает такой сюрреалистический момент. Я с тревогой думала о первой брачной ночи – тревога еще больше усилилась, когда мы с Колином покидали Холкем. Большинство невест моего происхождения в те годы были девственницами. За исключением неудачного романа с Джонни Олторпом, у меня вообще не было никаких романтических отношений.

Мама рассказывала мне про секс. Мне тогда было одиннадцать лет, и я должна была ехать в пансион. У меня еще не начались месячные, поэтому мама рассказала мне и об этом тоже. Рассказ она начала с нашей собаки, Бисквит:

– Помнишь, как мы отослали Бисквит из дома, когда у нее начала течь кровь? И с тобой тоже вскоре произойдет то же самое.

А потом мама добавила:

– Когда ты станешь взрослой, то выйдешь замуж. Помнишь, как папин лабрадор забрался на Бисквит? Вот то же самое происходит, когда ты выходишь замуж и занимаешься сексом – только при этом ты, скорее всего, будешь лежать в постели.

И ничего больше мне никто не рассказывал.

Наступил вечер. Я поднялась в мамину спальню, чтобы сменить свадебное платье на синее шелковое. Я надела легкое пальто, шляпу и перчатки, и тут меня охватил ужас: я поняла, что покидаю не просто родной дом, а всю мою привычную жизнь. Моя истерика маму не удивила.

– Я думала, что так и будет, – сказала она. – Это начало совершенно новой жизни.

Она сказала, что понимает мои чувства. Она сама чувствовала то же самое, когда выходила замуж в девятнадцать лет – я же была намного старше, мне было уже двадцать три. Когда я спустилась, Колин заметил мои покрасневшие глаза. Думаю, его это расстроило, потому что всю дорогу от Холкема до небольшого аэродрома он молчал. Маленький частный самолет доставил нас в Кройдон, там наши паспорта проверили, и мы вылетели в Париж – первый пункт назначения нашего полугодового медового месяца. До отеля «Лотти» рядом с Триумфальной аркой мы добрались среди ночи. Я была измучена, и больше всего мне хотелось рухнуть в постель. Но у Колина были другие планы. Увидев, что в нашем номере две односпальные кровати, он пришел в ярость.

Он спустился в вестибюль и привел в ужас несчастного ночного портье. Тот никак не мог понять, почему этот импозантный англичанин потрясает кулаками и орет во все горло, не заботясь о том, что его крики перебудят всех гостей. Вскоре портье понял, что успокоить буйного гостя можно только одним способом – доставить из подвала двуспальный матрас. Матрас пришлось тащить на пятый этаж по лестнице. Колин орал, не переставая, и разбуженные гости стали выглядывать в коридоры. В конце концов на две наши кровати водрузили грязный, продавленный двуспальный матрас, а несчастный француз буквально с ног свалился от усталости.

Все это время я молча сидела в номере, сжимая свою шелковую сумочку обеими руками. Я не знала, чего ждать дальше. К моему изумлению, Колин рухнул на кровать и через пару минут захрапел. Я ничего не понимала. Колин уже нарушил свое обещание – прошло несколько часов после свадебной церемонии, и я уже стала свидетельницей его первой истерики.

Хотя первая брачная ночь не удалась, все произошло утром. И первая попытка секса оказалась не такой приятной, как я рассчитывала. Все было неловко, больно и совсем не романтично. Колин явно был недоволен, и я чувствовала себя ужасно. Я знала, что у него было немало женщин, что он был завсегдатаем у миссис Фезерстонхо, которая управляла одним из самых роскошных борделей Лондона, «дамами» которого были жены викариев[24]24
  Викарий – в протестантской церкви помощник священника.


[Закрыть] – они так подрабатывали днем, а вечерами возвращались к цивилизованной жизни.

Думаю, он никогда еще не был в постели с девственницей. Вместо того чтобы научить меня, он только ругался. Он не облегчил мне физическую сторону брака. У него имелся альтернативный план. День мы провели в Лувре, хотя особого удовольствия от этого не получили.

– Вечером тебя ждет сюрприз, – объявил Колин.

Я думала, что меня ждет «Ритц», «Палас» или «Ле Гран Вефур», поэтому надела лучшее платье и с радостью ждала сюрприза. Но машина поехала куда-то на окраину, и я начала нервничать.

Еще вчера я стояла в церкви в свадебном платье и произносила брачные обеты в присутствии королевы-матери, принцессы Маргарет и сотен гостей, а теперь такси везло меня куда-то на окраину Парижа, все дальше от того места, где я надеялась оказаться. Колин всю дорогу твердил только, что меня ждет сюрприз, и от этого я нервничала еще больше.

Мы остановились возле совершенно отвратительного, грязного маленького отеля, где странно пахло. Мы поднялись по лестнице, вошли в комнату и уселись на красные бархатные кресла. И тут Колин преподнес мне «сюрприз»: прямо перед нами обнаженная пара занималась сексом.

Я получила консервативное воспитание. Я приехала в изысканном вечернем шелковом платье. Это был первый день моего медового месяца – и тут такой сюрприз! Почему Колин решил, что это хороший сюрприз, почему он решил, что мне это понравится, я не знаю до сих пор. Мы сидели рядом, но, к счастью, не видели друг друга в креслах. Я откинулась на спинку и сидела очень прямо, зажмурив глаза и боясь увидеть, что Колин делает рядом со мной.

Сплетенные бледные тела французской пары на постели были самым непривлекательным зрелищем, какое только можно представить. Мне это показалось просто отвратительным. Нас спросили, не хотим ли мы присоединиться. Я вежливо отказалась. Они с недоумением продолжили. Закончив, они поднялись и вышли. Мы с Колином остались в креслах. Мы не произнесли ни слова. Я думала только о том, что такой медовый месяц должен продлиться шесть месяцев. Шесть месяцев. Как это выдержать?!

Из Парижа мы на лайнере «Королева Мария» отправились в Нью-Йорк. В первый же вечер на борту Колин вышел из себя. Он кричал и ругался. Мне следовало бы к этому привыкнуть, но в тот момент это стало для меня настоящим шоком. На сей раз все дело было во мне. Мой отец всегда был сторонником свежего воздуха. Он вечно требовал, чтобы я спала с открытым окном. Как только мы вошли в каюту, я открыла маленький круглый иллюминатор. Ночью, когда мы вышли в открытое море, волна захлестнула корабль – и нас в нашей каюте. Колин буквально взбесился. Он орал, что я сделала это нарочно. А потом он простудился – естественно, пока он не почувствовал себя лучше, он постоянно напоминал мне о той злосчастной волне. Пока Колин лежал в постели, я была предоставлена сама себе, и это было большим облегчением. Я ходила в кино, по магазинам и ресторанам. Иногда я просто сидела и с удовольствием наблюдала за людьми – десятки очень зрелых дам прогуливались по палубе в роскошных драгоценностях в сопровождении молодых жиголо. К моменту прибытия в Нью-Йорк Колин выздоровел, и мы отправились прямо на Кубу, охваченную политическими беспорядками. Популярность Фиделя Кастро росла, но президент Батиста все еще удерживал власть в своих руках. Хотя отель, где мы остановились, был недостроен, и комаров повсюду было огромное множество, медовый месяц стал налаживаться. Больше никаких неприятных сюрпризов – мы с Колином наконец поладили. Он немного успокоился, но все изменилось, когда он потащил меня на петушиные бои.

Петушиные бои играют важную роль в социальной жизни Кубы (или, по крайней мере, играли в то время). Мы вместе с другими зрителями сидели вокруг круглого ринга в темной комнате, освещенной лишь несколькими тусклыми лампочками. На ринге бились два петуха, их подбадривали хозяева. Я не ощущала ни азарта, ни восторга: петушиные бои оказались развлечением не для меня. Да и атмосфера в зале царила весьма напряженная. Памятуя о печальном парижском опыте, я опасалась чего-то худшего. Мне неприятно было смотреть, как мужчины жестоко провоцируют петухов – дергают их за перья, кричат на них, заставляя раздувать грудь. Разъярив петухов в достаточной степени, они выпустили их на ринг – просто швырнули друг на друга, чтобы началась драка. И драка должна была начаться. Но на этот раз один из петухов не бросился на противника, а взлетел и кинулся ко мне. Я была единственной светловолосой зрительницей. Думаю, петух принял мои светлые волосы за солому. Я и моргнуть не успела, как петух уселся мне на голову и вцепился в скальп. По моей щеке потекла кровь. Колин пришел в ярость. Он орал, что я все ему испортила, что он сделал большую ставку и из-за меня лишился денег. Вскоре вся толпа орала на меня, петух все сильнее вцеплялся мне в волосы, а я была в полном ужасе.

Но на этом мои испытания не кончились. Медовый месяц превратился в череду неприятных ситуаций. Мы решили отправиться в Йеллоустон, штат Вайоминг. Дорога была длинной, и в поезде Колин снова вышел из себя – на сей раз во время карточной игры. Поезд совсем не напоминал Восточный экспресс, так что заняться в дороге было нечем. Большую часть времени мы проводили в своем купе. Там было очень тесно, даже когда Колин сидел, а я лежала на полке, которую можно было поднимать с помощью рычага, чтобы освободить место. Мы оба любили играть в карты, но оставалась одна проблема: Колин не любил проигрывать. Мне выпали удачные карты – намного лучше, чем у него. Я молилась, чтобы плохие карты выпадали мне, но удача была на моей стороне. Я выигрывала и чувствовала, как меняется настроение Колина. В конце концов он взорвался, вскочил и сознательно дернул рычаг. Полка, на которой я лежала, поднялась, придавив меня к стене. Руки и ноги мне буквально расплющило, и я больно ударилась головой.

К счастью, на этот раз Колин понял, что причинил мне боль – это было удивительно после всех тяжелых событий нашего медового месяца. Он извинился, проявил сочувствие, поспешил за помощью. К счастью, Йеллоустон был последним в программе нашего медового месяца. Так закончилось мое боевое крещение. Медовый месяц пришлось сократить, потому что я почувствовала себя неважно – я забеременела. Это стало для меня облегчением. Я так боялась, что наше путешествие затянется, и домой возвращалась с радостью. Когда мы уезжали из Йеллоустона, меня охватило мучительное чувство. Я боялась, что такой будет вся моя оставшаяся жизнь – сплошная череда неприятных ситуаций.

Все началось в Париже, и с тех пор в этом городе я никогда не могла почувствовать себя комфортно. Когда мы с Колином приехали туда снова, он отвел меня на шоу, где мужчина занимался сексом с ослом.