Текст книги "Рассказывая сказки"

Глава двенадцатая

Эмма подумала, что Вера Стэнхоуп, наверное, самая толстокожая женщина из всех, что она встречала. И не только потому, что она была неуязвима для стыда или обиды. Она была толстокожей в прямом смысле. Кожа на лице была неровной, шелушилась, местами покрылась экземой. Руки были жесткие, в мозолях. Наверное, у нее какая-то аллергия или болезнь, подумала Эмма, но не смогла проникнуться сочувствием. Вера была не из тех людей, которых можно было пожалеть. Она стояла и смотрела на них обоих, прищурившись.

– Ты что-то говорил насчет кофе, Дэнни? Только не здесь, милый. Пойдемте куда-нибудь, где поуютнее. – Она уставилась на Эмму. – Вы вроде бы живете прямо на площади?

Эмма поняла, чего от нее ждут. Чтобы она пригласила их к себе, усадила в лучшей комнате в доме, сварила кофе, принесла пирожные. И отвечала на вопросы этой чудовищной женщины. Ворошила прошлое. А Вера в это время будет обшаривать своими змеиными глазами все вокруг, изучать, как те любопытные старухи из церкви, которые напрашивались к ней посмотреть ребенка, когда она только вернулась домой из больницы. Она не могла этого вынести.

– Ко мне домой нельзя, – быстро сказала она. – Мой муж спит. Он работал всю ночь.

Ее выручил Дэн Гринвуд. Может, он почувствовал ее панику, хотя она больше не могла обманываться насчет их особой связи.

– Пойдемте ко мне. Я в любом случае хотел сейчас прерваться на обед.

Вера широко ему улыбнулась, как будто на это и надеялась все это время.

Дождь перестал, и солнце ярко блестело в лужах и на мокрой мостовой. Эмма подождала, пока Дэн запрет двери. Даже сейчас она поймала себя на том, что наблюдает за ним. Тыльная сторона его рук была покрыта темными волосами. Когда он запирал двери на замок, рукав скатился вниз, обнажив запястье, и она представила себе, как касается его руки.

– Я подъеду на машине, – сказала она. – Мэттью всегда засыпает в машине. Значит, мы сможем спокойно поговорить.

До дома Дэна было недалеко, но она не хотела, чтобы люди видели, как она тащится за ними по узкой мостовой, как участница какой-то странной процессии, циркового шоу уродов. Он жил в одном из домов, стоявших аккуратным полукругом, выстроенных в тридцатых годах на окраине деревни. Когда-то это были муниципальные дома, и до сих пор один или два из них, выкрашенные в одинаковый зеленый цвет, принадлежали местным властям. Остальные были выкуплены владельцами или проданы недавно переехавшим сюда, таким как Дэн. За домами находились вытянутые садики, уходившие в сторону ферм.

Эмма не торопилась. Она вернулась к себе и посмотрела, как они выдвинулись в путь, отнесла Мэттью в машину и пристегнула его. Она не хотела приезжать раньше их и подумала, что, если догонит их по дороге, будет вынуждена предложить их подвезти.

При мысли о том, что Вера Стэнхоуп окажется в машине, она ощутила такой же прилив паники, как когда подумала, что придется приглашать ее в дом.

Когда она подъехала к дому Дэна, дверь была открыта, и она зашла без стука, внеся детское кресло с Мэттью в узкую прихожую. Она никогда не заходила внутрь, но знала, что Джеймс тут бывал. Это служило одним из оправданий его задержек во время сезона крикета. Я просто заскочил к Дэну выпить пива после матча. Стоя на пороге кухни, она подумала, что Джеймсу, наверное, уже давно было известно все о роли Дэна Гринвуда в деле Эбигейл Мэнтел. Наверняка тема прежней работы Дэна всплывала во время этих ночных пятничных посиделок. По его словам, он ее не стыдился.

В доме была крошечная гостиная и такая же кухня с дверью в сад. Стены кухни были выкрашены в темно-зеленый, на окне стоял один из кувшинов Дэна с хризантемами. Все остальное, возможно, осталось от прежних хозяев. Ничто не намекало на то, что здесь живет художник. Ни беспорядка, ни грязи. Они все вместе сели за стол на кухне. Вера, казалось, заняла почти все пространство. Эмма подумала о поездках на поездах, где незнакомцы сидят, сжавшись, вокруг стола, стараясь не касаться друг друга коленями. Дэн переобулся, вместо рабочих сапог на нем были сандалии, как у альпинистов. У него были загорелые ноги. Он сварил кофе и поставил на стол тарелку с шоколадным печеньем. Эмма не могла понять, как он относится к этому вторжению. Вера просто навязалась ему или они были союзниками, старыми друзьями? Он общался с ней тепло, но осторожно. Как с большой собакой, которая обычно ведет себя хорошо, но может броситься на чужаков. Казалось, он с трудом сидел спокойно.

Вера откинулась на стуле, прикрыв толстые, неподвижные веки.

– Ну, дорогая, что же ты хочешь узнать? Давай, не тяни. Мы с Дэном постараемся помочь.

– Вы уверены, что Джини была невиновна?

– Абсолютно.

– Почему вы так уверены?

Вера медленно потянулась за печеньем.

– Она всегда утверждала, что в тот день ездила в Лондон. Ее туда потянуло, как она говорила. Хотелось сбежать, скрыться в большом городе, побыть невидимкой. Кит попросил ее уехать из Старой часовни, и она была опустошена. Она думала, что любит его. – Вера говорила и одновременно жевала печенье, чавкая и вытирая крошки с подбородка. – Она села на поезд в Халле. Так она сказала. Походила по Саут-Банку, послушала уличных музыкантов, сходила в галерею «Тэйт», потом вернулась на поезде домой.

Но никто ее не видел. Она сказала коллегам Дэнни, что оставила машину на парковке, но талон, который она должна была прикрепить к лобовому стеклу, не нашли. Парню, который продает билеты на станции, показали ее фотографию, он ее не узнал. То же самое в Лондоне. Невозможно быть настолько невидимкой. Это было воскресенье, не так уж много народу путешествует в этот день, но ее не видел никто. Что еще более странно, она не говорила, что ездила к родителям, ни до, ни после поездки в Лондон. В период с восьми утра до семи вечера ее машины не было у дома ее родителей в Пойнте. Это все, что смогли установить наверняка.

Она пожирала глазами оставшееся печенье, но не тронула его.

– Вероятно, можно было сделать больше. Работать в масштабах страны. Объявить поиск свидетелей. Но они считали, что она убила девочку. Не в их обязанностях искать свидетельства в защиту. – Она широко оскалилась. – Правда, Дэнни? Вы все считали, что взяли убийцу. Как это называется? Соблазнились благой целью. Да и кто обвинит вас? Мотив был понятен с самого начала. Джини ненавидела Эбигейл Мэнтел, потому что она умела убедить отца в чем угодно и убедила его в том, что вдвоем им будет лучше.

Дэн ничего не ответил, казалось, даже не слышал. Он смотрел в окно, и Эмма не могла понять, что он думает о словах Веры по поводу того, чем он руководствовался тогда.

– Итак, прошло ровно десять лет, и в «Гардиан» опубликовали небольшую заметку о Джини Лонг. Никто не утверждал, что она невиновна. Но в ней говорилось, что ей было отказано в условно-досрочном, потому что она отказывалась признать свою вину. И что, если бы она перестала цепляться за свою версию событий, ее бы уже давным-давно перевели на вольное поселение. В статье немного рассказывалось об этом деле и упоминалось, что у нее не было алиби. И вот появляется свидетель. Ты бы не поверил, что такое возможно, да? Спустя десять лет. Но это так… – Она замолчала. – Как его зовут, Дэнни?

Эмма понимала, что Вера отлично помнит его имя. Она сделала паузу ради большей драматичности.

– Стрингер, – ответил Дэн. – Клайв Стрингер.

– Клайв учился с Джини в университете. Похоже, он был в нее влюблен, даже ходил с ней на пару свиданий на первом курсе. В день убийства он видел ее на вокзале Кингс-Кросс.

– Как он мог об этом вспомнить спустя столько времени? – Эмма услышала в своем голосе отчаяние. История, которую сочинили десять лет назад, история, в которой была хоть какая-то логика, начинала рушиться.

– Эта дата многое для него значила. Он ехал в Хитроу. Ему предложили место аспиранта в каком-то американском университете, и в этот день он улетал. Даже если бы стали разыскивать свидетелей, он бы об этом не узнал. Он даже не знал, что Джини обвинили в убийстве, – пока не прочитал заметку в «Гардиан».

– Он не мог ошибиться? Увидел кого-то в толпе, убедил себя…

– Я с ним говорила, – сказала Вера. – Он абсолютный прагматик. Не фантазирует.

Они посмотрели друг на друга через стол. Эмма не знала, что сказать.

– Я поначалу подумала, может, он просто ищет внимания, – мягко продолжила Вера. – Мы часто сталкиваемся с такими людьми во время работы. Но он ведет дневник. С самого детства. Печально, на мой взгляд, подводить итог своей жизни в паре строчек, накорябанных перед сном. Наверное, все не должно к этому сводиться. Но в данном случае это настоящее чудо. Я видела его запись за пятнадцатое ноября 1994-го. Знаете, что он написал? «Видел Джини на вокзале Кингс-Кросс, отлично выглядела, в ярко-красном свитере. Ей всегда шел красный цвет». Мы проверили. Когда Джини вернулась в дом родителей той ночью, на ней был красный свитер. Его забрали криминалисты. Конечно, они не нашли ничего, что связало бы ее с убийством. Но это было неважно. Ей все равно предъявили обвинения. – Эмма поняла, что Вера злилась, невероятно, страшно злилась.

Видимо, Вера заметила, что Эмма почувствовала ее ярость. Она подвинулась на стуле и снова улыбнулась, чтобы показать, что ее не нужно бояться, что ей можно доверять, что она – своя.

– Я из глуши, никак не связана с Йоркширом и полицией Хамберсайда. Я беспристрастна, такова официальная версия. Я должна снова заняться делом Мэнтел, посмотреть, что было сделано не так. И как по мне, чем быстрее я в этом разберусь и отправлюсь домой, тем лучше. Я привыкла к холмам. А тут и спрятаться негде. Будешь вешать белье, из соседнего графства будет видно. Мне от этого не по себе.

– Что вам нужно от меня?

– Ваши воспоминания, – сразу же ответила Вера.

– Не уверена, насколько они достоверны, спустя столько времени.

– Не беспокойтесь. В этом я профи – разбираться, что реальность, а что вымысел. Джо Эшворт, мой сержант, считает меня ведьмой.

Эмма быстро взглянула на Веру, но не смогла понять, подшучивает ли она над самой собой или над слушателями – Дэном и Эммой. Она играла перед ними, как будто была лучшим комиком на свете. И она уже сделала первый шаг, увлекла их за собой.

– Думаю, сегодня мы просто начнем с пары вопросов. Кое-что не дает мне покоя, и никто не может дать мне ответ. Даже Дэнни. Например, почему Кит Мэнтел попросил Джини съехать?

– Потому что Эбигейл его попросила. – Если она этого не понимает, подумала Эмма, то может убираться к своим холмам прямо сейчас.

– Но он ведь должен был и раньше понимать, что ее переезд вызовет проблемы. В смысле, они с Эбигейл жили там вдвоем после смерти ее матушки. Все говорят, что он обращался с ней, как с принцессой, избаловал ее. Если они были так близки, он бы не привел любовницу в дом, не поговорив об этом с девочкой. Что скажешь, если Джини приедет пожить с нами? Говорят, что мужчины – не самые чувствительные создания, но на это ему бы ума хватило. И если бы Эбигейл этого не захотелось, она бы сказала, разве нет? Она не кажется мне застенчивой. Ни за что, пап. Ничего не выйдет. Что-нибудь в этом роде. И он бы ее послушал, придумал бы для Джини какую-нибудь отмазу, хотя бы чтобы уберечь себя от скандалов. Извини, любимая, но Эбигейл нужно больше времени.

Эмма слушала детектива и подумала, что она действительно какая-то ведьма. Все они действительно могли произнести именно эти слова, может, и произнесли. Вера продолжила:

– Вот в чем дело. Я не могу понять, как он попал в эту передрягу.

– Не думаю, что у него был большой выбор.

– Что вы имеете в виду?

Эмма помедлила.

– Так мне рассказала Эбигейл. Не знаю, правда это или нет. – Эмма лучше, чем кто бы то ни было, знала, что Эбигейл была жуткой вруньей.

Вера ободряюще кивнула.

– Как я и сказала, предоставьте судить об этом мне.

– Эбигейл сказала, что Киту сначала не особенно хотелось, чтобы Джини переезжала к ним. Она поругалась с родителями и сбежала из дома. Появилась на пороге Часовни с одним рюкзаком с одеждой и своей скрипкой. Он не мог ее выгнать.

– Слишком уж отзывчиво с его стороны, позвольте сказать, – сказала Вера, и Эмма поняла, что у нее уже сложилось мнение об этом человеке и что он ей не нравился.

– Эбигейл впервые об этом узнала, когда обнаружила Джини на кухне. Та готовила ужин.

Эбигейл рассказала эту историю на следующий день. Стоял жаркий вечер, влажный, душный. Наверное, в то лето шли дожди, был туман с моря, но Эмма этого не запомнила. В тот день Эбигейл все-таки согласилась пойти с ней на пляж, и они вместе шли по песку. Почти весь урожай уже собрали, но вдалеке слышалось пыхтение техники, и один участок ячменя оставался неубранным. Кисточки колосков щекотали их ноги. Телеграфные провода были усижены ласточками, в воздухе суетились тучи насекомых, и Эбигейл, пробиравшаяся впереди по узкой тропинке, кричала Эмме, шедшей позади. Она не умолкала всю дорогу. Она словно не могла поверить в происходящее и повторяла историю срывающимся голосом снова и снова.

– И она просто стоит там, роется в буфете. Потом подходит к морозилке. «Я думаю приготовить ризотто. Ты не против, Эбби?» Блин, никто, никто не зовет меня «Эбби». Даже ты не называешь меня «Эбби», а ты моя лучшая подружка. И я никак не могу понять. Я думала, это на одну ночь, ничего серьезного. А потом я поднялась в комнату папы, а она там уже вещи распаковала. Она провела тут всего час, а ее вещи уже висят в его шкафу, ее трусы лежат у него в комоде. Ну, я-то знаю, что он этого долго не вытерпит. Она вылетит отсюда до конца недели. Папа любит личное пространство. Даже мне нельзя заходить в его комнату без спроса.

– Так почему же он терпел? – спросила Вера. – Вот в чем вопрос. Даже более важный, чем то, почему он в итоге попросил ее уехать. Джини провела там три месяца. Почему он не выставил ее раньше?

– Он ее любил, – сказала Эмма. – Разве нет?

– О нет, – ответила Вера, совершенно уверенная в своих словах. – Любви тут не было. По крайней мере, с его стороны.

– Эбигейл, конечно, удивилась, что ей не удалось настоять на своем сразу же. – Эмма улыбнулась, вспомнив, как расстраивалась подруга, когда ее козни терпели неудачу. В том, что Эбигейл пришлось испытать досаду, было что-то справедливое. Эмма наблюдала за этими вспышками с той же смесью сочувствия и удовольствия, как если бы у Эбигейл на носу появился огромный прыщ.

– А почему Кит внезапно поддался? – спросила Вера. – Через три месяца?

– Может, она просто достала его своей настойчивостью.

– Ага. Возможно.

– Почему вы не спросите у инспектора, которая тогда занималась этим делом? Она ведь наверняка общалась с людьми, пришла к каким-то выводам.

– Кэролайн Флетчер больше не служит в полиции, – прохладно сказала Вера. – Как и наш Дэнни. Она помолчала. – Странно, не правда ли, что два офицера, которые больше всего занимались этим расследованием, ушли из полиции вскоре после того, как Джини Лонг отправилась в суд?

Она широко улыбнулась Дэну, как бы призывая его не обижаться.

Глава тринадцатая

Солнце все еще ярко светило. Порывистый западный ветер предвещал дождь. Тени от облаков бежали по полям, где уже проклевывались зеленые ростки зимней пшеницы. В маленьком домике Дэна Вера все еще разглагольствовала, а Дэн все еще слушал. Эмма извинилась и оставила их. Она доехала до конца улицы, но поехала не обратно в деревню, а к побережью. Венди, рулевой лоцманского катера, была ее самой близкой приятельницей, и ей нравилось, когда Эмма заскакивала к ней с Мэттью. Эмма чувствовала, что сейчас воспользуется любым поводом, чтобы побыть вне дома, подальше от телевизора и местных новостей. Она не хотела снова видеть на экране Дэна. Тогда он был стройнее, а волосы – короче. Но по его взгляду в камеру было видно, что он не старался держать себя в руках. Наверное, неохотно исполнял приказы. Может, поэтому он и ушел из полиции.

Каждую осень говорили, что приливы равноденствия смоют Пойнт. Всего один шторм, и все. И сейчас территория точно была меньше, чем раньше. Узкая полоска земли, по форме напоминавшая безжизненно обвисший фаллос, вдавалась в устье реки с северного берега. Местами старая дорога уже исчезла в море, и сквозь песок и заросли синеголовника и крушины была проложена новая. Пойнт торчал на самом кончике полуострова, там, где находилась пристань и были построены дома, принадлежавшие спасательной станции. Дома были современные и выглядели нелепо на фоне всего остального, все одинаковые, как будто с конвейера. Не жалко бросить, думала Эмма, если все-таки придет этот большой шторм. Только дома, в которых жили рулевые, имели какую-то ценность.

Она припарковалась перед домами, рядом с передвижным кафе, где продавался кофе и яичница с поджаренными колбасками для орнитологов и рыбаков. Как только машина остановилась, Мэттью проснулся и раскапризничался. Она покормила его, сидя на пассажирском сиденье и смотря на воду, накинув на себя и ребенка пальто. Никого вокруг не было, но ей никогда не нравилось даже просто ходить без лифчика. Венди, утверждавшая, что ей никогда не хотелось иметь детей, любила наблюдать за кормлением, но Эмме не нужны были зрители. Только не сегодня. Джеймс говорил, что ребенок живет по биологическим часам, таким же четким, как приливы и отливы, и это было правдой. Ее жизнь была разбита на интервалы длительностью в шесть часов. Она начинала к этому привыкать.

Мэттью успокоился, и она погрузилась в свои мысли. В эти тихие часы ожидания она обычно предавалась фантазиям о Дэне Гринвуде. В них не было ничего экзотического. Она фантазировала о том, как ночью заходит в мастерскую, он ее целует и прикасается к ней. Она редко воображала, как занимается любовью. Ее фантазии были фантазиями незрелого подростка, приятными и безобидными. Такие же фантазии у нее были, когда ей было пятнадцать, когда Эбигейл еще была жива. Она говорила себе оставить их в прошлом. Она выросла, и они больше не имели никакого значения. Но отпустить их было сложнее, чем она себе представляла.

Она натянула свитер. Из одного из домов выбежали две девочки-подростка и начали пинать мяч об ограду набережной. Она вышла из машины, держа Мэттью на руках, и посмотрела в сторону реки. Запах тины и водорослей мешался с запахом жареного бекона и жира из кафе.

Это кафе появилось в Пойнте недавно. Раньше здесь был фургончик с мороженым, но он приезжал только в хорошую погоду и по выходным. Подумав о фургончике, Эмма вдруг вспомнила, что именно там впервые встретила Эбигейл Мэнтел. Она не вспоминала об этой встрече больше десяти лет. Даже когда она рассказывала историю их дружбы Кэролайн Флетчер, этот эпизод ускользнул от нее. Может, все было слишком банально. Но теперь он сверкал перед ее глазами так же ярко, как блики солнца на мостовой. Она подумала: так вот каково быть старой. Вот как старики вспоминают свое детство.

Был июнь, конец их первой недели в Спрингхед-Хаусе. Роберт все еще ликовал насчет своего нового жизненного предназначения, был полон оптимизма по поводу дома, работы, всей этой истории с жизнью в деревне.

– Новый старт, – говорил он, повторяя это снова и снова. – Настоящая благодать.

Хотя Эмма не чувствовала никакой благодати. Она чувствовала, что ее вырвали с корнями. В прямом смысле. Как будто кто-то выдернул ее из утрамбованной земли и бросил гнить. Она попыталась поговорить об этом с Кристофером, но он лишь пожал плечами.

– Дело сделано, – сказал он. – Они уже не вернутся. Слишком поздно. Лучше постараться извлечь из этого, что можно.

Она тогда подумала, что так мог сказать только взрослый, и сочла его чуть ли не предателем.

Роберт же скакал по всему дому, действуя всем на нервы. Наступило воскресенье, и, хотя все их вещи были еще в коробках и Мэри выглядела измученной, он настоял на том, чтобы отправиться исследовать окрестности. Возможно, его энтузиазм захватил и их. Или у них просто не было сил сопротивляться. Но решение приняли очень быстро, без споров. Велопрогулка, сказал он. Конечно. Идеально, ведь местность такая ровная. И он полез в гараж, перебираясь через коробки, чтобы вытащить их велосипеды.

Они ехали друг за другом, Роберт впереди. На нем были большие шорты цвета хаки, которые бились по ногам, и футболка с христианским символом рыбы на груди. Эмма наслаждалась ездой, напряжением в ногах, запахом соли, водорослей и тины. Но все это время она думала: Пожалуйста, пусть никто из новой школы меня не увидит. Только не с родителями и ботаником-братцем, как будто со страниц какой-нибудь дурацкой детской книжки.

Они добрались до Пойнта. Видимо, это и было целью Роберта, хотя он и не говорил. И вдруг они словно поехали по морю – по обе стороны вода, чайки реют наравне с дорогой. Они остановились у вагончика с мороженым. Упали на траву, бросив велосипеды рядом с собой, пока Роберт покупал мороженое. Кристофер перевернулся на живот и поймал ладонью божью коровку. Он всегда так ловил насекомых. Разглядывал их в дырочку между большим и указательным пальцем. Вдруг раздался гул мотора. Он сел, чтобы посмотреть, кто это, и божья коровка улетела.

Роберт шел к ним с мороженым и обернулся на шум. Его идеальный выходной с семьей был испорчен. Он проворчал что-то про хулиганов. Машина была черная и блестящая, с опущенной крышей. Она остановилась рядом с ними. Громкая музыка, которую Эмма не узнавала, продолжала играть, даже когда двигатель выключили. На пассажирском сиденье была Эбигейл Мэнтел, с эффектно рассыпавшимися рыжими волосами. В первый момент Эмма подумала, что машина принадлежит ее парню. Эбигейл выглядела намного старше своих лет. И даже при первом взгляде можно было сказать, что она из тех девушек, которые привлекают парней на крутых тачках.

Эбигейл соскользнула с сиденья. На ней была джинсовая юбка с разрезом сбоку и узкий красный топ. Они подумали, что она хочет купить мороженое, и старались не пялиться, хотя Кристоферу это удавалось с трудом. Эмма удивилась. Она никогда раньше не замечала, чтобы он обращал внимание на девочек. Но, к всеобщему удивлению, Эбигейл подошла к ним. Мороженое капало с промокших рожков. Она опустилась на траву рядом с Эммой. Рот Кристофера приоткрылся, но он был слишком далеко от Эммы, чтобы она могла его пнуть.

– Привет, – сказала Эбигейл. Она говорила с подчеркнутой медлительностью, но дружелюбно. – Это ты – новенькая? Я видела тебя в автобусе. Я подумала, это ты. И попросила папу остановиться.

Эмма терпеть не могла школьный автобус. Там было полно людей, шумно, и никто даже не пытался быть вежливым. Каждое утро она старалась забиться в угол и смотрела в окно. И она никогда не замечала там Эбигейл.

– Да, – ответила она. – Конечно. Привет.

Выходил ли Кит из машины, чтобы подойти к ним? Хотя Эмма силилась вспомнить, она не могла представить, чтобы он сидел на траве рядом с ними. Не слышала его голос. Роберт, конечно, поговорил с Эбигейл. Завязался разговор, и он был впечатлен ее вежливостью. Спросил, как ее зовут, представил их семью. Они поговорили о том, где она живет и какие предметы изучает в школе. Когда она наконец вернулась в машину, помахав на прощанье, он сказал:

– Она кажется приятной девушкой, Эм. Вот, я же говорил, что в деревне будет нетрудно завязать дружбу.

Мэри не сказала ни слова. Она словно окаменела. Казалось, она даже не дышала. Может быть, она не была столь уверена в том, что местные примут их с такой готовностью.

Эмма подумала, что встреча с Эбигейл в Пойнте у Роберта тоже ускользнула из памяти. Он сказал руководителю, что сможет работать с Джини Лонг, потому что конфликта интересов не было. Он не знал Эбигейл Мэнтел, даже не встречался с ней. Эмма предположила, что такой короткий разговор едва ли сочли за полноценную встречу.

Венди, всегда выполнявшая работу безукоризненно, очень организованная и дотошная во всем, что касалось работы на катере, жила в хаосе. Эмме нравился беспорядок, царивший в ее белом домике. Возможно, он служил основой ее симпатии к Венди. В остальном у них было мало общего. В доме с забитыми мусорными ведрами и горой нестиранного белья она чувствовала себя свободно и в то же время ощущала свое превосходство. Она завидовала Венди. Какой же уверенной в себе нужно быть, чтобы приглашать людей в кухню с немытой посудой, где на столе лежали груды контейнеров из-под еды навынос, оставшиеся с прошлой ночи, а на батарее сушились трусы, хоть и стиранные, но все равно в пятнах. Но несмотря на зависть, Эмма чувствовала, что она лучше ее, потому что в ее доме было больше порядка. Она гордилась своими чистыми окнами, кипячеными полотенцами, выстиранными занавесками.

– Не знаю, как бы Венди справлялась, будь у нее ребенок, – сказала она как-то раз Джеймсу, понимая, как заносчиво это звучит.

Сегодня Венди закончила свою двенадцатичасовую смену в полдень, но Эмма знала, что она все равно будет на ногах. Казалось, у нее нет потребности во сне. Она держалась на сигаретах и кофеине, по ее словам, и сейчас из уголка ее рта тоже свисала сигарета. Руки были заняты: она пыталась соединить провода в штекере утюга. Несмотря на беспорядок, она всегда была чем-то занята. Когда Эмма внесла ребенка, она затушила сигарету и открыла окно, но запах табака все еще висел в воздухе, маскируя какой-то еще менее приятный аромат. Эмма не могла понять, что это было – запах гнилых овощей или, может, скисшего молока. Запах шел из кладовой. Венди, кажется, его не замечала. Она убрала сумку с инструментами с кухонного стула, чтобы Эмма могла сесть.

– Слышала новость о дочери Майкла?

Первое, что она произнесла, стоя к Эмме спиной и заливая кипятком растворимый кофе. Потом повернулась к Эмме, чтобы посмотреть на ее реакцию, разделить с ней свое потрясение. Эмма подумала, что об этом думают сейчас все в деревне. Наслаждаются волнением. Чувством своей неожиданной вовлеченности в эту драму.

– Да, – сказала Эмма. – Видела по телевизору. Майкл был вчера в церкви, – затем добавила она, преподнося эту информацию как дар: так гости приносят хозяевам конфеты и вино, придя на вечеринку.

– Неужели? Не могу сказать, что мне нравится этот старый пройдоха, но тут невольно посочувствуешь…

– Он быстро ушел, – сказала Эмма. – Думаю, ему не хотелось встречаться с людьми после службы. – Она не смогла заставить себя рассказать о сцене, которую он устроил, выплюнув вино на ее отца.

– Ты же понимаешь, что это значит? – Венди наклонилась вперед. Она переоделась, вместо формы на ней были джинсы и толстый свитер ручной вязки. Глаза горели от усталости и чего-то еще. Эмма задумалась, что на самом деле происходит в ее голове. Что это было? Отчаяние? Возбуждение? Венди не всегда была одна. У нее были друзья, любовники. Иногда они переезжали к ней, но никогда надолго не задерживались. Венди утверждала, что она не расстраивалась, и Эмма ей верила.

– И что это значит? – мягко спросила она.

– Что убийца все еще на свободе, конечно, – сказала Венди. – И я не думаю, что это был кто-то со стороны. Десять лет назад полиция наверняка всех опрашивала, не видел ли кто вокруг незнакомцев. И если бы кто-то был, его бы заметили. Воскресный вечер в ноябре – не самое популярное время для туристов. К тому же любитель маленьких девочек не станет искать их посреди бобового поля. Кстати, ее ведь не изнасиловали?

Она быстро замолчала, хлопнув себя по рту, – слишком театральный жест, едва ли искренний.

– Я забыла. Она же была твоей подругой. Прости, милая.

– Нет, – сказала Эмма. – Ее не насиловали. – Она посмотрела на Венди поверх кофейной кружки. – Ты тогда жила здесь?

Венди было за тридцать. Наверное, тогда ей было столько же лет, сколько Эмме сейчас.

– В Элвете. В одном из домов, принадлежавших совету. Замужем за одним уродом. Как раз вскоре после этого я прозрела и начала работать на паромах.

– Ты знала Джини Лонг?

– Я училась с ней в одной школе. Не то, чтобы мы много общались. Не мой типаж. – Ее глаза сверкнули. – Я только хочу сказать – будь осторожна. Не подвергай себя опасности. Я удивлена, что Джеймс тебя сегодня отпустил одну, с ребенком.

– Он не в курсе. Спит. – Она посмотрела на часы. Почти четыре. Начинало смеркаться. – Наверное, нам нужно возвращаться.

– Да, – ответила Венди. – Иди, пока не стемнело. И будь осторожна.

Когда Эмма вышла, Венди не закрыла дверь. Она зажгла сигарету и вернулась к своему утюгу, как будто считала, что ей самой опасность не грозит.