Текст книги "Смерть по имени сон"

Энн Маккефри,
Джоди Линн Най
Смерть по имени сон

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

По корпусу огромного сфероподобного рудовоза, идущего порожняком, разносилось приглушенное бормотание единственного включенного двигателя.

Оно достигало и жилых помещений судовой команды, отчего полы и перекрытия в каютах непрерывно вибрировали. Характер вибрации зависел в первую очередь от расположения духа двигателя. Иногда эта дрожь могла быть раздражающей, иногда – успокаивала. Но после четырех недель, проведенных на борту грузового судна «Нелли Майн», которое было приписано к одному из портов на Тау Кита, Лунзи Меспил замечала гул двигателя только тогда, когда задумывалась о нем. Когда она только оказалась на борту в качестве судового врача, недавно нанятого для рудной платформы «Декарт-6», этот звук доводил её почти до безумия. Работы тогда не было, и она дни напролет читала, спала и слушала, вернее ощущала, шум двигателя. Позже она обнаружила, что этот шум весьма располагает ко сну и позволяет полностью расслабиться, подобно тому, как пассажира скорого поезда убаюкивает стук колес. Известно было о том её попутчикам или нет, но одной из главных причин того, что во время рейсов кораблей рудной корпорации «Декарт» почти не случалось драк и бунтов, являлся именно этот, настраивающий на мирный лад, гул двигателей.

Первые несколько дней она почти безвылазно просидела в своей расположенной на отшибе крошечной каюте с голыми стенами, которая служила ей и жилищем, и рабочим кабинетом одновременно. Так что у неё было более чем достаточно времени для раздумий о дочери Фионе. Четырнадцатилетнюю Фиону, привлекательную и не по годам развитую девочку, Лунзи оставила под присмотром своего старого друга, служившего начальником Медицинского Управления на недавно колонизованной планете системы Тау Кита. Хотя люди обосновались там совсем недавно, жить в том городке было одно удовольствие, поскольку планета отличалась хорошим климатом, имела вполне подходящую по отношению к людям биосферу и чередующиеся времена года.

Огромные площади плодородных угодий позволяли выращивать как традиционные земные виды растений, так и разнообразные гибриды. Лунзи и сама надеялась обосноваться там, когда подойдет к концу её служба на платформе.

К несчастью, Лунзи не имела иных средств к существованию, кроме работы, а в системе Тау Кита даже предметы первой необходимости были столь дороги, что оклад простого медицинского эксперта не давал достаточного дохода для более-менее сносной жизни. Требовалось найти более прибыльное занятие, но атмосферно-гравитационный мир не испытывал особой нужды в специалисте её профиля, практикующем в области психологических травм космического происхождения. Делать было нечего, ради хорошего заработка пришлось соглашаться на работу вне планеты. Однако, к её великому ужасу, все должности, которые наиболее соответствовали её специальности и опыту и максимально оплачивались, предполагали командировки в самые захолустные и необжитые уголки Галактики. Это означало, что она не сможет взять Фиону с собой. Поборов многочисленные сомнения, Лунзи подписала контракт с корпорацией «Декарт», согласно которому ей предстояло в течение нескольких лет работать на весьма удаленной рудной платформе.

Фиона очень рассердилась, когда узнала, что поехать вместе с матерью не сможет. Она было заартачилась, не желая мириться с этим вынужденным для Лунзи обстоятельством. Полностью замкнувшись, девочка всячески избегала матери, уклоняясь от любых разговоров, и упорно распаковывала две её пятикилограммовые дорожные сумки, едва лишь та укладывала их. Это была всего лишь детская выходка, но она показала Лунзи, как болезненно Фиона переживает предстоящую разлуку. С самого рождения дочери они никогда не расставались больше чем на день. Сердце Лунзи тоже разрывалось на части, но она понимала то, чего Фиона понять не могла: только жесткая экономическая необходимость заставляет мать согласиться на должность судового врача так далеко от дома и покинуть дочь.

На Тау Кита они приехали в группе ученых, изучавших целесообразность организации центров клонирования на недавно колонизированной планете.

Лунзи была введена в состав группы по решению совета по этике; их заинтересованность была вызвана тем, что ещё в дни обучения на медицинском факультете Университета она принимала активное участие в работе подобной группы, приведшей в результате к созданию экспериментальной колонии. Проку в тех экспериментах оказалось на удивление мало даже для самих участников группы. Кроме того, Лунзи рекомендовал совету её бывший муж Сион. Его имя становилось все более известным и уважаемым среди ученых, работавших в области генетики, особенно тех, кто занимался регулированием мутаций человеческого организма в условиях сильного тяготения.

Консилиум, обсуждавший этическую сторону вопроса, собирался всего четыре или пять раз. В конце концов совет постановил, что даже при создании наиболее благоприятных условий для выживания клоны ожидает вырождение уже через несколько поколений. Вопрос на этом был исчерпан.

Лунзи осталась без работы, в её услугах больше не нуждались. Секретность проводившихся исследований не позволяла Лунзи объяснить дочери, почему её не взяли на работу, ради которой они и приехали на Тау Кита.

После пятой или шестой попытки упаковать свою поклажу Лунзи уже с закрытыми глазами узнавала каждую из тех немногих вещей, которые она собиралась взять с собой. В конце концов она отнесла багаж в медицинский центр и заперла на складе отравляющих веществ, чтобы Фиона больше не могла добраться до сумок.

К этому времени молчаливый протест сменился просто дурным настроением.

С бесконечными любовью и терпением Лунзи наблюдала за Фионой, ожидая, когда та смирится с их грядущей разлукой, и старалась почаще бывать рядом с томимой переживаниями дочерью, чтобы помочь ей, когда она решится на разговор. По собственному опыту Лунзи знала, что давить на Фиону ни в коем случае нельзя: ни к чему хорошему это не приведет. Матери следовало дать дочери возможность прийти самой. И только тогда, когда та сама сочтет нужным. У них было очень много общего, и попытка приблизить развязку могла бы привести к настоящему взрыву, не хуже, чем в ядерном реакторе. На работе в медицинском центре Лунзи буквально не находила себе места. Она помогала коллегам выполнять текущую работу чисто автоматически, поскольку все мысли её были рядом с Фионой.

И вот наконец долгожданный день настал. Когда Лунзи вернулась из медицинского центра, Фиона встретила мать и протянула ей небольшой тяжелый сверток, напоминающий по форме треугольную призму. Лунзи улыбнулась, догадавшись, несмотря на упаковку, что находится внутри. В пакете с фирменным знаком недавно открытого салона лежала голограмма с изображением Фионы. На девушке было самое лучшее её платье, сшитое по последнему слову моды. Лунзи вспомнила, как дочь терзала её, умоляя добавить недостающую сумму, чтобы купить этот наряд, – большую часть она скопила сама, откладывая понемногу карманные деньги. Достаточно было лишь взглянуть на голограмму, чтобы увидеть, сколь многое дочь унаследовала от матери: выступающие скулы, высокий лоб, выразительный рот. Правда, волнистые мягкие волосы были значительно темнее, а брови казались почти черными по сравнению с золотистыми бровями Лунзи. От отца Фионе достались продолговатые, чуть томные глаза и энергичный подбородок. Эти черты придавали её лицу непреклонное, чтобы не сказать упрямое выражение, даже в ту пору, когда она была ещё совсем малышкой. Рубиново-красное платье выгодно подчеркивало белизну девичьей кожи, девушка в нем казалась изысканным, прелестным цветком. Изюминка наряда заключалась в полупрозрачной, ниспадающей свободными складками пелерине, струившейся с плеч. По всему её полю были рассыпаны мельчайшие мерцающие звездочки, и их бледное сияние окутывало Фиону, образуя у самых её икр водоворот, напоминающий хвост кометы. Лунзи с трудом оторвала взгляд от подарка и встретилась с настороженными глазами дочери, которые пристально следили за ней. В них читалось напряженное ожидание: что же она сейчас услышит?

– Как же я люблю тебя, милая, – промолвила Лунзи, крепко обнимая дочь.

Она бережно уложила голограмму в небольшую сумочку для документов. – Я буду так тосковать по тебе.

– Не забывай меня! – И не в силах больше сдерживать слезы, девочка разрыдалась у Лунзи на груди.

Лунзи сжала заплаканное лицо дочери между ладонями, вглядываясь в него, впитывая его, запоминая наизусть малейшую его черточку.

– Никогда не забуду, – пообещала она. – Я просто не смогу тебя забыть.

И вернусь раньше, чем ты думаешь.

Лунзи спешно привела в порядок свои дела в лаборатории, переложив большую часть рутинных обязанностей на плечи соисполнителей, чтобы развязать себе руки и все оставшееся до командировки время провести рядом с дочерью. Они объездили все окрестные достопримечательности и только в последний день перевезли все пожитки Фионы с их служебной квартиры в дом друга Лунзи, который согласился опекать девочку, пока мать будет в отъезде. Все эти дни они прожили душа в душу, стараясь слить воедино свои переживания; они то и дело спрашивали друг друга: «А помнишь, когда?.. А помнишь, как?..», делясь драгоценными для обеих воспоминаниями. Светлая и радостная полоса жизни каждой из них, которая, как показалось Лунзи, прошла слишком быстро.

Фиона поехала проводить мать. Печальные и молчаливые, они шли вдоль платформы, где Лунзи уже дожидался челнок, который должен был перевезти её на «Нелли Майн». Сине-лиловое небо Тау Кита в этот день было сплошь затянуто облаками. В ясную погоду Лунзи любила смотреть, как солнечные блики играют на корпусах кораблей, зависавших на стационарной орбите над космодромом. Но сейчас она была рада, что ничего этого не видит. Лунзи всеми силами пыталась не показывать снедавшую её тоску: Фионе хватало и собственных страданий, не следовало подливать масла в огонь своим нытьем.

Лунзи обещала себе, что вдоволь наревется, как только окажется на борту корабля. В какой-то момент ей даже показалось, что Тоска вот-вот разорвет её на части. Она готова была броситься к своим работодателям, умоляя их расторгнуть контракт и дать ей любую – хоть самую грязную – работу, которая только позволила бы ей не разлучаться с дочерью. Но здравый смысл взял верх над чувствами. Лунзи вспомнила о вопиющем безденежье, в ловушку которого они попали, и стала убеждать себя, что поездка будет не очень длительной, и она вернется, и они заживут в своё удовольствие, не зная забот, на те деньги, что она заработает.

– Я при первой же возможности обговорю условия аренды астероидного геологоразведчика, – попыталась она нарушить тягостное молчание. – Может быть, стоит рискнуть.

На её слова эхом отозвались рифленые металлические стены космопорта, казавшегося совсем пустым.

– Мы найдем богатое месторождение, вот увидишь! Ты сможешь поступить в любой университет, какой только пожелаешь. Или пойти в служащие скоростной железной дороги, как мой брат. Все, что только пожелаешь.

– Угу, – только и ответила Фиона. Лицо её не покидало столь трагическое выражение, что Лунзи хотелось и плакать, и смеяться одновременно. В это утро Фиона не захотела наносить макияж, поэтому выглядела совсем по-детски, чего обычно как огня боятся подростки её лет. «Она сделала это специально, чтобы посильнее задеть меня, я это знаю, – жестко сказала самой себе Лунзи. – Но я должна заработать на жизнь, иначе какое будущее нас ждет? Конечно, она глубоко опечалена, но я уезжаю лишь на какие-то пару-тройку лет. От силы пять!» Нос девочки покраснел, она плотно сжимала бледные губы. Лунзи снова попыталась её развеселить, когда вдруг до неё дошло, что именно она сама-то и пытается манипулировать дочерью, добиваясь от неё подтверждения собственных разумных доводов. «Я не хочу устраивать сцен и всем своим поведением сдерживаю девочку, навязывая ей собственную позицию». И Лунзи больше не возобновляла своих псевдободрых речей. «До чего же мы похожи – прямо беда!» – подумала она, покачав головой, и крепко стиснула руку Фионы. Молча подошли они, взявшись за руки, к посадочной площадке.

В шестом посадочном доке разместился большой грузовой челнок. Челноки этого типа использовались большей частью для фрахтовых челночных перевозок, а не для транспортировки пассажиров. Вдоль всего корпуса судна, некогда аккуратно выкрашенного в белый цвет, шла широкая красная полоса.

Вся его поверхность была в выбоинах, а покоробленное керамическое покрытие на носовой части лучше любых слов рассказывало о бешеной скорости, с которой корабль проносился сквозь плотные слои планетных атмосфер, заходя на посадку. Во всех остальных отношениях летательный аппарат, казалось, был в хорошем состоянии и выглядел вполне ухоженным. Посреди платформы стоял широкоплечий кудрявый брюнет, помахивая портативным компьютером: он отдавал распоряжения небольшой группе рабочих в спецодежде. Грузоподъемник отправлял опечатанные контейнеры с багажом в люк, зиявший черной дырой в самой верхней части челнока.

Черноволосый мужчина заметил их и пошел навстречу, махая рукой в знак приветствия.

– Вы наш новый доктор? – спросил он, хватая свободную руку Лунзи и по-дружески крепко пожимая её. – Капитан Косимо, корпорация «Декарт». Рад видеть вас в составе своей команды. Мое почтение, юная леди! – Косимо мотнул головой, изображая нечто среднее между поклоном и фамильярным приветствием. – Это ваши вещи, доктор? Маркус! Отнеси багаж доктора на борт!

Лунзи протянула капитану маленькую дискету, на которой были записаны её контракт, предписания и прочие документы. Он сунул её в свой компьютер.

– Все в порядке, – удовлетворенно проговорил он, бегло проглядывая бегущие строчки на экране. – У вас есть без малого двадцать минут, потом – отбываем. Шлюзовая камера закрывается за две минуты до отхода. Все время до этого момента в вашем распоряжении. – Еще раз улыбнувшись Фионе, он отправился на свой пост, окликая одного из работников:

– Послушайте, Нельхен, это же грузоподъемник, это вам не игрушки!

Лунзи обернулась к Фионе. Комок подступил у неё к горлу. Слова, которые вертелись на языке, казались такими незначительными в сравнении с тем, что было у неё на сердце. Она едва сдерживала рыдания. Глаза Фионы тоже были полны слез.

– У нас ещё есть немного времени.

– Ох, мама! – Фиона громко всхлипнула. – Я буду так тосковать по тебе!

Фиона называла мать только по имени с самого раннего возраста. Теперь же девочка-подросток, почти совсем взрослая, стесняющаяся любых детских проявлений, вернула Лунзи обращение, которым звала её лишь в младенчестве.

– И я буду тосковать без тебя, Фи. – Лунзи тоже назвала дочь её детским именем. Она даже не подозревала, насколько может тронуть её это давно позабытое дочерью обращение. Они обнялись, и уже ничем не сдерживаемые слезы полились настоящими ручьями. Лунзи больше не заставляла себя крепиться, и ей стало немного легче. Да и что там говорить, никто в их семье лицемерить не умел.

Когда раздался гудок, Фиона отпустила мать, в последний раз поцеловав в мокрое от слез лицо, и отошла подальше, чтобы увидеть, как челнок оторвется от земли. Лунзи остро, как никогда прежде, почувствовала, насколько они близки с дочерью. В её памяти навсегда запечатлелась Фиона, машущая ей вслед рукой, когда челнок взмыл вверх и помчался прочь от земли, пронзая сине-фиолетовое небо Тау Кита.

Теперь весь её багаж, за исключением новой форменной одежды, одного-единственного диска с любимой музыкой и голограммы, был заперт в маленьком багажном отделении вместе со своими собратьями. Лунзи перед отъездом остригла волосы чуть ли не под корень, как и большинство в судовой команде. Ведь теплый, свежий ветер, несущий ароматы местных трав, с таким удовольствием трепавший её шевелюру, остался позади… как и Фиона.

Не обремененная особыми заботами, Лунзи проводила время, изучая результаты осмотров своих новых подопечных и специальную медицинскую литературу, касающуюся наиболее типичных травм и недугов, бытующих среди россыпей малых астероидов. Она заблаговременно готовилась к выполнению своих будущих обязанностей. Особенно её заинтересовали психологические травмы. Для тех, кто длительное время находится в космосе, наиболее свойственны агорафобия и клаустрофобия, приводящие к параноидальным расстройствам психики. Особенно на себя обращало внимание то обстоятельство, что эти отклонения наблюдались чуть более часто у одних и тех же пациентов в одно и то же время. Лунзи заинтересовала причина подобного явления, и ей захотелось провести исследование, которое подтвердило либо, наоборот, опровергло бы утверждения её университетских профессоров о возможности исцеления подобного недуга.

Она с толком воспользовалась информацией, которую почерпнула в медицинских файлах своих пятнадцати попутчиков, чтобы поближе узнать их.

Этих крепких парней связывала настоящая, прошедшая через многие испытания дружба, и обычно они неохотно принимали чужаков в свою компанию. Они не выносили за пределы их тесного круга совместно пережитые трагедии и тщательно скрывали от постороннего глаза свою личную жизнь. Но Лунзи недолго была чужаком. Очень скоро рудоискатели обнаружили, что она всерьез беспокоится об их здравии и что она замечательный слушатель. Каждый из них с нетерпением ждал возможности побеседовать с доктором в кают-компании, где они ели и отдыхали, а то и заглянуть в её кабинет, чтобы скоротать время между вахтами в приятной беседе. Это позволило Лунзи почувствовать себя не просто исполняющим свои обязанности судовым врачом, но и полноправным членом экипажа. Со временем рудокопы становились с ней все более откровенными. Лунзи услышала от этих ребят множество трогательных историй о разбитых сердцах, неудачных браках, романтических приключениях, а также кучу вошедших в корабельный фольклор баек о намерениях некой бывшей в их команде женщины открыть на свои сбережения салун на каком-то искусственном спутнике, не говоря о многочисленных пари, заключенных по поводу яиц, которые наверняка снесет пара недавно заключивших брачный союз птицеобразных инопланетян, называемых рикси, специалистов, временно нанявшихся на платформу. А она рассказывала о своей прежней жизни, о том, как она стала врачом, о дочери.

Вот так, привычно, она держала в руках голограмму с изображением Фионы и когда слушала за рабочим столом рудоискателя по имени Джилет, заглянувшего к ней на огонек. Из его медицинского файла она знала, что бедолага двенадцать лет провел в состоянии глубокого холодного сна, в который вынужден был погрузиться, когда астероиды разрушили шлюз судна-рудовоза, где он находился вместе с четырьмя другими членами команды. Им пришлось спешно эвакуироваться: Джилет занял спасательную капсулу, что была возле грузового отсека, остальные – ту, которая находилась за машинным отделением. Четверых его товарищей разыскали довольно быстро, а Джилета не могли найти более десяти лет из-за неисправной работы аварийной сигнализации в его капсуле. Естественно, он был рассержен, обижен на весь свет, а где-то и испуган. В команде «Нелли Майн» ещё троим, по меньшей мере, приходилось погружаться в состояние холодного сна, но никто из них не спал столь продолжительное время, как Джилет. Лунзи очень ему сочувствовала.

– Да, я знаю, что те годы, которые я проспал замороженный, прошли безвозвратно. Но, доктор, меня убивает другое: я не могу вспомнить их. Я так много потерял – друзей, семью. Жизнь прошла мимо меня, и я не знаю, как мне вернуться в мир, откуда я был выброшен, – рассказывал скуластый, черноволосый рудоискатель. Он сел поглубже в пилотское кресло, в которое Лунзи усаживала пациентов для осмотра. – Я чувствую, что потерял какую-то часть самого себя.

– Бросьте, Джилет, вы прекрасно знаете, что это не так, – возразила Лунзи, привстав с кресла и внимательно глядя на собеседника. – Сознание надежно защищено от непроизвольного проникновения информации из центров памяти. Но все, что вы когда-либо знали, по-прежнему хранится в вашем подсознании, просто эта информация находится как бы под замком. – Она легонько постучала его по лбу тонким согнутым пальцем. – Исследования ученых утверждают, что стирания информации в памяти человека не происходит и тогда, когда он погружается в глубокий холодный сон. Главное, чтобы вы сами были уверены, что вы – это вы. Никто лучше вас самих не расскажет вам, что вы собой представляете. Я знаю, мои слова могут ввести вас в заблуждение – действительно, я сама никогда не проходила через это. Но я ухаживала за многими пациентами, которые смогли преодолеть это потрясение.

Первое, что вам необходимо сделать, – это смириться с мыслью, что вы пережили подобную психическую травму, и снова научиться жить собственной, только своей жизнью.

Джилет скривился:

– Когда я был моложе, мы с друзьями мечтали жить в космосе, вдали от шума и людских толп. Ха! Заставьте меня повторить это сейчас! Теперь я хочу только одного – осесть в какой-нибудь стабильной колонии и отлаживать реактивные двигатели или промышленных роботов, чтобы было на что прокормиться. Однако это невозможно сделать, пока я не накоплю «дыхательных». Не говоря уж о дополнительных расходах, которые возникнут, если мне придет в голову обзавестись семьей, новой семьей. Поэтому я вынужден и дальше заниматься горным делом. Вот все, что я знаю.

Лунзи кивнула. На жаргоне космических бродяг, которые, в силу своего рода деятельности, не вели оседлого образа жизни, «дыхательными» назывались денежные суммы, которые требовалось внести для того, чтобы подключиться к биосфере колонии при условии отсутствия естественной воздушной атмосферы. Это было недешево: каждый новый человек подразумевал увеличение емкости куполов. Предварительно проводили расчеты – для определения, справится ли система жизнеобеспечения, если к ней подсоединить ещё один живой организм. Ведь, помимо воздуха, люди нуждались в воде, нормальных санитарно-гигиенических условиях, некотором пространстве для жилых помещений, не говоря уж о синтезе продуктов питания и землях для сельскохозяйственных угодий. Лунзи хорошо это себе представляла. При всем при этом коэффициент безопасности был неприемлемо мал, чтобы вырастить в таких условиях ребенка.

– А как насчет того, чтобы осесть на какой-нибудь планете? – спросила Лунзи. – Моей дочери, например, пришлось по вкусу на Тау Кита. Там здоровая атмосфера и можно обосноваться хоть в городе, хоть на ферме. Чего ещё желать для нормальной жизни? Я хочу выкупить долю какого-нибудь астероидного месторождения, это позволит нам с Фионой приобрести достаточно комфортабельное жилье.

Для рудных компаний это была широко распространенная практика – позволять своим служащим, не являющимся конкурентами, по временному соглашению вести разработку на свой страх и риск на платформах, являющихся собственностью компании, коль скоро это не мешает их основной деятельности. Лунзи рассчитывала, что, по крайней мере, её двух-трехлетнего дохода хватит, чтобы купить немного рабочего времени геологоразведчика.

– Прошу прощения, доктор Меспил, но слишком уж там все определенно и неподвижно – в мире без купола. Слишком… ну, благоустроено. Вот здесь – настоящий мир! А там слишком легко живется. Лучше уж быть бедным там, где можешь ощущать себя настоящим первооткрывателем, чем богатым – на самой Земле. Если бы у меня была дочь, я хотел бы, чтобы она выросла целеустремленной… волевой, не то что её папочка… Извините, доктор, – пробормотал Джилет, озабоченно посмотрев на неё.

Лунзи прогнала мысль, что он издевается над её храбростью. Она подозревала, что матерого горняка пугает перспектива оказаться на поверхности планеты, не защищенной куполом. Агорафобия была коварным недугом. Открытая атмосфера вызывала в нем воспоминание об открытом, космосе. Джилета следовало убедить, что его мужество в целости и сохранности, что оно не оставило его.

– Не переживайте. И, пожалуйста, называйте меня Лунзи. Когда вы говорите «доктор Меспил», я тотчас начинаю вертеть головой в поисках своего супруга. А срок нашего с ним контракта истек давным-давно.

Расстались, конечно, по-дружески.

Джилет с облегчением рассмеялся. Лунзи посмотрела на вспыхнувший на экране компьютера медицинский файл Джилета. И причина его раздражения стала ясна как белый день. Спасательная капсула, в которой он находился в состоянии глубокой заморозки, имела ещё одну неисправность, следствием которой явилось то, что его сознание не сразу погрузилось в сон. Он вынужден был таращиться через стекло иллюминатора в открытое космическое пространство целые два дня, пока криогенный процесс наконец не подействовал. Все это время чувства его были притуплены, но он находился в сознании. Не удивительно, что это привело к острой агорафобии. На лице и в душе этого большого, сильного человека сохранилась печать отчаяния и страха, которая уродовала его, отравляя ему жизнь. Сперва она хотела преподать Джилету основы самовнушения – вдруг это поможет, – но потом передумала. Ему не нужно было знать, как вызывать выброс адреналина, ему следовало научиться не допускать этого.

– Расскажите мне, с чего начинаются приступы страха.

– Ничто не донимает меня по утрам, – начал Джилет. – В это время у меня полно работы. Даже если нахожусь на рудной платформе…

Лунзи покачала головой. Уголки темных глаз Джилета весело сощурились.

– У вас большие надежды, не так ли? Надеюсь, вы понимаете шутки? Парни ими битком набиты. Не стоит запираться в этом кабинете. Тут с пространством туго, поэтому приходится сживаться с существованием других, как с фактом. Увы, это не значит, что все мы тут такие уж друзья, – добавил он печально. – Многие молодые ребята, с которыми я начинал, быстро погибли: Одной ошибки достаточно… и ты уже превратился в ледышку, задохнулся или ещё что похуже. Многие из них оставили молодых жен, маленьких детей.

При мысли о Фионе у Лунзи перехватило дух, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она знала, что изолирующий слой её скафандра в целости и сохранности, а приборная панель работает исправно, но поклялась тщательнейшим образом проверить все ещё раз, как только Джилет уйдет.

– В чем заключаются ваши служебные обязанности?

– Все мы по очереди делаем то, что нужно делать, мэм. Я неплохо умею находить месторождения, поэтому, когда подходит моя смена, стараюсь, чтобы мне досталась именно эта работа. Тому, кто находит жилу, полагается премия.

– Возможно, именно вы будете тем, кто обеспечит будущее моей дочери, – улыбнулась Лунзи.

– Польщен вашим доверием, док… Лунзи. Но почему вы думаете, что сами не способны увидеть то, что вижу я, а? Вот слушайте. В том или ином количестве руда имеется в любом астероиде. Но не тратьте время на первый попавшийся. Поиск нужно проводить целенаправленно.

Как только увидите что-то похожее на то, что ищете, не важно, собственными ли глазами, путем ли навигационного сканирования, можете приступать к детальному изучению вашего астероида.

Суда-разведчики невелики. Они вмещают только одного человека, поэтому приходится торчать там наедине с собственной персоной дни, недели, а то и месяцы напролет. Это нелегко. Ты должен быть готов мигом проснуться, едва сканер просигналит об опасности, чтобы избежать столкновения. Как находишь перспективную жилу, от имени компании заявляешь о своих правах и ждешь результата компьютерной проверки, чтобы закрепить право собственности на месторождение. Если астероид маленький, а ещё лучше – настоящий кристаллический сросток, можно отбуксировать его на платформу, что мы и делаем: за кристаллы всегда дают премию. Кто же хочет, чтобы у него за спиной наложили лапу на его находку? Найденную породу можно доставить на место тягачом. Большие куски разрабатываются командой прямо на месте, без промедления.

Я охотно занимаюсь разведкой, потому что насквозь вижу «коридор» между полями на сетке, а нутро корабля достаточно мало для того, чтобы я чувствовал себя комфортно.

Так что страх начинает сводить меня с ума, только когда я укрепляю осыпающийся ствол какой-нибудь очередной шахты. Или делаю что-либо в том же духе снаружи, в открытом пространстве, – хмуро закончил Джилет. Он сидел, крепко обхватив себя руками, брови его были насуплены.

– А вы сосредоточьтесь на том, что делаете, Джилет. Не заставляйте себя таращиться в космос. Космос вечен. Больше не позволяйте ему преследовать вас. И нет никакой разницы, чем вы занимаетесь в данный момент, – поспешила успокоить его Лунзи.

Она хотела, чтобы горняк осознал все положительные стороны своей работы, рассказывая о ней, поскольку невозможно исцелить душу, если в жизни человека нет чего-нибудь такого, за что можно держаться и ради чего стоит выздороветь. Сражение было наполовину выиграно, хотя Джилет вряд ли догадывался об этом. Ему хватило мужества вернуться к своей работе на платформе. Вновь оседлать сбросившего его коня.

– Что именно вы ищете, когда проводите разведку?

Джилет понемногу раскрепощался; сквозь черные жесткие ресницы он рассматривал потолок.

– Все, что могу найти. Космические булыжники дробят по любой причине, начиная с алмазов и кобальта и заканчивая железом, – в зависимости от того, за что больше дадут. Если не требуется специальная технология, руду партиями отжигают лазером и спихивают по разгрузочным желобам для дальнейшей переработки. Когда попадается сырье, которое содержит компоненты, не допускающие совместной обработки, нашедшая его команда сама проводит сепарацию. Насколько возможно, это делают в вакууме, чтобы уберечь породу от воздействия кислорода. Важно ещё, чтобы материал не уменьшался и не увеличивался в объеме, поэтому надо избегать перепадов температуры. Попробуй-ка подготовь руду к погрузке, если она начала оттаивать! А если она быстро нагреется, то и вообще может взорваться: разлетится вдребезги миллионами мельчайших частиц. У меня на глазах один такой взрыв убил несколько моих напарников. Это довольно опасная работа, мэм. Я не хочу умереть в постели, но ещё меньше мне хотелось бы погибнуть так, как они.

На лице Лунзи мелькнула горестная улыбка. Тренированное воображение опытного врача моментально нарисовало ей эту ужасную картину, и она постаралась как можно скорее прогнать её от себя прочь. Это была именно та жизнь, к которой она приближалась почти со скоростью света. «Если ты думаешь, что можно спасти каждого пациента, ты – идеалистка. Помогай тем, кому можешь помочь».