Текст книги "Брат мой Каин"

– Нет, сэр. У нас не было никого с такими приметами, – ответил он. – Мы извлекли тела двух мужчин: одному не больше двадцати лет, а другой – толстяк с рыжеватыми волосами. Правда, этому бедняге на вид где-то около сорока.

– Спасибо. – Неожиданно Монк почувствовал облегчение, и это показалось ему нелепым. Если Энгус Стоунфилд мертв, ему нужно доказать его гибель ради Женевьеы. А если он просто сбежал, то ее ждет еще большее потрясение. Тогда она останется не только без средств к существованию, но вдобавок лишится даже воспоминаний, которые могли бы успокоить ее хоть немного. – Спасибо, – повторил детектив более мрачным тоном.

Сержант нахмурился, не понимая, за что его благодарят.

Уильям не хотел ничего ему объяснять. Однако, с другой стороны, когда-нибудь ему снова могла понадобиться помощь этого человека. Иметь друга всегда лучше, чем врага. Монк поморщился, осознав, насколько неразумно он поступал раньше.

Заносчивость еще никому не приносила пользы. Прикусив губу, детектив взглянул на сержанта с суровой улыбкой.

– Я думаю, этот человек мертв, – объяснил он. – И мне будет в определенной степени легче, если удастся отыскать его тело… Конечно, хотелось бы, чтобы он остался жив, но это, по-моему, маловероятно.

– Понятно, – со вздохом проговорил полицейский. По выражению его глаз Монк догадался, что его слова на самом деле дошли до его собеседника. Ему, вероятно, не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями.

– Я еще зайду к вам, – коротко бросил Уильям. – Его ведь могут еще обнаружить.

– Как пожелаете, – согласился сержант.

Из Ист-Энда сыщик вновь направился в западную часть Лондона, собираясь проверить другие возможные варианты. Чем больше он обдумывал сделанный Энид Рэйвенсбрук рисунок, тем больше ему казалось, что он допустил оплошность, приняв на веру утверждения Женевьевы насчет порядочности Энгуса и его респектабельной жизни, едва ли не граничившие с занудством. Сержант из водной полиции в какой-то момент принял Стоунфилда за родственника Монка, настолько они походили друг на друга, если судить по словесному портрету. Какими бы словами воспользовался Уильям для описания собственной внешности? Как вообще следует передавать характерные черты любого человека? Наверняка не только указав цвет его глаз, возраст, рост или вес. Самому детективу его лицо казалось немного бесшабашным. Он не забыл, какое потрясение испытал, впервые посмотрев в зеркало после возвращения из больницы. Уильям увидел тогда лицо незнакомого человека, о котором не имел ни малейшего представления. Однако форма носа, очертания щек, плотно сжатые губы и твердость во взгляде свидетельствовали о его сильном характере.

Чем Энгус Стоунфилд отличался от него настолько, чтобы их не принимали за братьев? Монк чувствовал это отличие, однако не мог определить его точно. Оно, как ему казалось, заключалось в большей уязвимости Стоунфилда.

Относилось ли это к самому Энгусу, к его личности? Или только к наброску Энид Рэйвенсбрук?

Остаток этого дня и половину следующего Уильям пытался составить более ясное представление о человеке, которого искал. Благодаря тому, что ему удалось выяснить, у детектива сложилось о нем впечатление не только уважаемого всеми человека, но и пользующегося искренней любовью окружающих. Если Энгус и причинил кому-либо зло, Монку не удалось найти никаких доказательств этого. Стоунфилд регулярно посещал церковь. Сотрудники отмечали его великодушие, а конкуренты – безупречную порядочность. Даже те, кому он нанес немалый ущерб, не могли обвинить его в чем-нибудь серьезном. Если кто-то и высказывался о нем критически, то лишь за то, что он не обладал достаточно развитым чувством юмора. С женщинами Энгус держался чересчур официально, вероятнее всего, по причине излишней застенчивости. Иногда он баловал детей и не наказывал их так, как это принято. В общем, этот мужчина обладал типичными недостатками заботливого, добропорядочного человека.

Затем Монк отправился к Тайтусу Нивену. Он не представлял, что принесет ему эта встреча, однако решил не пренебрегать такой возможностью. Что, если этот человек поделится с ним такими сведениями о личности Энгуса Стоунфилда, которые остальные предпочли сохранить в тайне?

Женевьева сообщила ему адрес Нивена, проживавшего примерно в миле от Мэрилебон-роуд. Она казалась немного встревоженной, однако не стала спрашивать, надеется ли детектив что-либо узнать у конкурента ее мужа.

Когда сыщик пришел туда в первый раз, дома не оказалось никого, кроме служанки – миниатюрной девушки, заявившей, что мистер Нивен ушел и она не имеет понятия, где он и в котором часу вернется.

Домашняя обстановка, выражение лица служанки, лежащий на полу пеньковый коврик, царящий в доме холод и пропитанный запахом сажи сырой воздух свидетельствовали о нужде, которую терпел хозяин этого жилища. Район, где он жил, не принадлежал к числу бедных, – невзгоды обрушились лишь на дом, куда сегодня пришел Монк. Стоило ему здесь оказаться, как его охватили какие-то смутные воспоминания: он вдруг ощутил прилив гнева и сожаления, почти не почувствовав страха.

В этот вечер дверь сыщику открыл сам Тайтус Нивен. Он оказался высоким худощавым господином с довольно длинным носом и живым умным лицом, одновременно выражавшим пренебрежение к себе самому и борющуюся с отчаянием надежду. Этот человек понравился Монку с первого взгляда, однако разум заставил его отнестись к новому знакомому с подозрением. Нивен оставался единственным из тех, кого теперь знал Уильям, кто имел причины – и, возможно, вполне обоснованные, – чтобы держать зло на Энгуса Стоунфилда. Насколько хорошо шли у него дела, Монк мог определить, лишь переступив порог его дома, однако сейчас Тайтус явно находился в бедственном положении.

– Добрый вечер, сэр, – с заметным недоумением проговорил хозяин дома, глядя гостю прямо в лицо.

– Мистер Тайтус Нивен? – спросил детектив, хотя и так точно знал, кто перед ним стоит.

– Да, сэр?

– Меня зовут Монк. Миссис Стоунфилд поручила мне выяснить, где в настоящее время находится мистер Стоунфилд. – Говорить недомолвками теперь не имело смысла. Ограничиваться лишь подобными вопросами, как и избегать их, было бы непростительной потерей времени, которого и так оставалось мало. Прошло уже восемь дней, как Энгуса видели в последний раз, а все усилия сыщика пока оставались тщетными.

– Проходите, сэр. – Нивен широко распахнул дверь и отступил на шаг, пропуская Уильяма. – В такую погоду не стоит разговаривать на крыльце.

– Спасибо.

Монк прошел внутрь и почти сразу увидел, сколь жестокая неудача постигла Тайтуса Нивена. Дом отличался изяществом архитектурных форм, и строитель явно прочил ему лучшее будущее. Предметы обстановки, изготовленные не раньше двух лет назад, обращали на себя внимания своей добротностью. Великолепные портьеры хозяин, судя по всему, собирался в последнюю очередь принести в жертву нужде, поскольку они не только охраняли дом от посторонних взглядов, но и создавали ощущение тепла, закрывая покрытое дождевыми каплями холодное стекло. Картин на стенах не было, хотя Монк наметанным глазом сразу определил, где раньше находились крюки, на которых они когда-то висели. Сыщик также не заметил каких-либо украшений, кроме простых дешевых часов, которые, если судить по портьерам, вовсе не соответствовали вкусу Нивена. Мебель отличалась добротным качеством, однако ее явно не хватало. Взгляд то и дело останавливался на пустых пространствах, а в большом камине едва тлела пара кусков угля, брошенных туда скорее по традиции, чем ради того, чтобы согреть помещение.

По выражению лица Тайтуса Монк убедился, что слова сейчас излишни, а Нивен догадался, что гостю все ясно. Любые замечания или оправдания были бы бесполезны: они лишь заставили бы хозяина, которому и так нелегко, страдать еще больше.

Уильям остановился в центре комнаты, посчитав невежливым садиться без приглашения и решив, что хозяин, чего доброго, воспримет это как неуважение к нему из-за того, что он теперь разорился.

– Осмелюсь предположить, что вы знаете, – начал Монк, – или предполагаете, что Энгус Стоунфилд пропал. Причины его исчезновения никому не известны. Сейчас его необходимо как можно скорее найти ради блага его близких. Миссисс Стоунфилд, естественно, очень переживает, полагая, что он мог неожиданно заболеть, стать жертвой нападения или что с ним случилась еще какая-нибудь неприятность.

Нивена, казалось, охватило неподдельное беспокойство. Если он сейчас притворялся, то в нем пропадал незаурядный актер. Но это тоже не следовало сбрасывать со счетов. Монку приходилось видеть подобные сцены и раньше.

– Мне очень жаль, – тихо проговорил Тайтус. – Бедный мистер Стоунфилд! Плохо, что мои возможности не позволяют теперь оказать ему помощь. – Он пожал плечами, чуть улыбнувшись. – Как видите, я сам едва свожу концы с концами. Я не видел Энгуса после… восемнадцатого числа. Я тогда приходил к нему в контору. Но вам наверняка об этом известно.

– Да, мистер Арбатнот мне говорил. Вы тогда не заметили в поведении мистера Стоунфилда ничего необычного? Как он с вами держался?

Нивен сделал жест в сторону дивана и сам сел на один из двух оставшихся в комнате больших стульев.

– Как обычно, – ответил он, увидев, что Монк устроился на диване. – Уравновешенно, вежливо… Он всегда умеет держать себя в руках, и собственные дела тоже. – Нахмурившись, неудачливый коммерсант с беспокойством посмотрел на детектива: – Понимаете, я не вкладываю в свои слова какой-либо отрицательный смысл; я вовсе не хочу сказать, что он вел себя словно деспот. Ничего подобного. Он всегда оставался очень обходительным. Любой из его работников скажет, что он был великодушен и никогда не поступал несправедливо или грубо.

– Что вы имеете в виду, мистер Нивен?

Уильям внимательно следил за собеседником, однако не замечал в нем ни смущения, ни малейшего намека на уклончивость. Тот лишь тщательно подбирал слова, и выражение его лица свидетельствовало о прежнем настроении и чуть насмешливом отношении к самому себе.

– Я имел в виду… Я хотел сказать, Энгус превосходно распоряжался собственной жизнью. Он почти никогда не допускал ошибок и не терял контроль над собой и над окружающей обстановкой, – объяснил Тайтус. – Он, похоже, всегда проявлял должную компетенцию.

– Вы знали его брата? – спросил Монк, и его неожиданно охватило любопытство.

– Брата? – Нивен явно удивился. – Я и не подозревал, что у него есть брат. Он занимается тем же делом, что и Энгус? Наверняка нет, иначе бы я узнал о нем. Женевьева… Миссис Стоунфилд… – Он чуть покраснел, тут же догадавшись, что выдал себя. – Миссис Стоунфилд никогда не говорила ни о каких его родственниках, кроме лорда Рэйвенсбрука, который был его опекуном в детстве, – продолжал Тайтус. – И если мне не изменяет память, она вспоминала о нем только раз или два. Им, похоже, вполне хватало собственной семьи для общения.

По лицу у него скользнула легкая тень страдания. Или он просто завидовал Стоунфилду? Это с новой остротой напомнило Монку, какой привлекательной показалась ему Женевьева, какой живой она была. Эта женщина не отличалась чрезмерной словоохотливостью и непоседливостью, но весь ее облик был проникнут какой-то особой чувственностью, делавшей других скучными в сравнении с нею.

– Да, – проговорил Уильям, не сводя с Нивена пристального взгляда, – у него был брат-близнец. Его зовут Кейлеб, и это жестокий и непорядочный человек, которому ничего не стоит пойти на преступление, если только этого уже не произошло. – Сыщик произнес эти слова так, словно он что-то недоговаривал, но ему хотелось увидеть, как отнесется к этому собеседник.

– По-моему, вы ошибаетесь, сэр, – тихо сказал тот. – Если б такой человек действительно существовал, об этом узнали бы в Сити. Репутация Энгуса наверняка пострадала бы из-за того, что на свете есть кто-то другой с такой же фамилией, ведущий себя столь неблаговидно. Я вращаюсь в кругах Сити уже пятнадцать лет и могу точно сказать: там неизбежно поползли бы слухи. Тот, кто рассказал вам об этом, хотел ввести вас в заблуждение, или вы неправильно поняли его слова. И потом, почему вы говорите «был»? Этот его брат умер? Как бы там ни было, зачем объявлять во всеуслышание, как зовут этого человека, если Энгус от этого только пострадает? – Нивен опустился в большое кресло рядом с погасшим камином и замер в напряженной позе. – Или вы опасаетесь, что с Энгусом тоже могло случиться серьезное несчастье?

– Я оговорился, – признался Монк. – Переживания миссис Стоунфилд передались и мне тоже. Она, похоже, опасается, что ее мужа больше нет в живых, иначе он вернулся бы домой или, в крайнем случае, сообщил, где находится.

Некоторое время Тайтус молчал, погрузившись в глубокое раздумье.

Детектив ждал.

– Зачем вы заговорили о его брате, мистер Монк? – спросил, наконец, Нивен. – Он – плод вашего воображения или вам кажется, что он существует на самом деле?

– Да, он существует, – заверил его сыщик. – На этот счет нет никаких сомнений. Вы не встречались с ним лишь потому, что он не работает в Сити и не живет в его окрестностях. Он не появляется за пределами Ист-Энда и называет себя Стоун, а не Стоунфилд. Но Энгус поддерживал с ним отношения. Старые связи, судя по всему, рвутся с трудом.

Тайтус ответил с улыбкой:

– Это похоже на Энгуса. Он не смог бы оставить друга, тем более брата. Вы, наверное, уже встретились с этим человеком и он ничего не смог вам сообщить?

– Я пока не нашел его, – ответил Монк. – Он очень скрытный, и мне кажется, он является главным виновником случившегося – по крайней мере, это не обошлось без его участия. Но я также проверяю и все прочие возможности. Очень сожалею, но у меня есть и другие предположения.

– В каждом из нас кроется немало неожиданного для окружающих, – согласился Нивен. – Но тем не менее, по-моему, вы вряд ли обнаружите, что у Энгуса были проблемы с деньгами или что он завел себе любовницу или вторую жену где-нибудь еще. Если б вы знали его так, как я, ни одна этих мыслей даже не пришла бы вам в голову. – Лицо бизнесмена приняло серьезное сосредоточенное выражение. – Я считаю Энгуса исключительно порядочным человеком, причем не только в делах, но даже и в мыслях. Я многому у него научился, мистер Монк. Цельность его натуры стала для меня предметом зависти, и мне очень хотелось бы подражать ему в этом смысле. Он принадлежал к числу тех людей, для кого истинная добродетель является главной целью, кто ставит ее выше собственного благосостояния, положения в обществе, удовольствий или успеха. – Тайтус чуть наклонился к Уильяму. – И он понимал, что такое настоящая добродетель! Он достиг ее не на пути человеческих недостатков и неприкрытого порока. Она снизошла на него благодаря его чести, великодушию, преданности, терпимости к людям и редкому дару благодарности без малейшего намека на высокомерие.

Монка удивили не столько сами слова хозяина дома, сколько глубина охватившего его порыва.

– Вы очень лестно о нем отзываетесь, мистер Нивен, если учесть, что он в немалой степени повинен в постигшей вас неудаче, – проговорил детектив, поднимаясь с дивана.

Его собеседник тоже встал, и лицо у него залилось краской.

– Я лишился состояния и положения в обществе, но я сохранил честь, сэр. То, что вы от меня услышали, – результат моих собственных наблюдений.

– Я в этом не сомневаюсь, – согласился сыщик, чуть склонив голову. – Спасибо, что вы уделили мне время.

Монк не стал объяснять Нивену, что не рассчитывал выяснить от него что-либо насчет Энгуса, а лишь собирался прощупать его на предмет того, не мог ли тот причинить своему конкуренту зло. Тайтус Нивен, судя по всему, обладал острым умом и в то же время отличался некоторой наивностью во взглядах. Говорить ему об этом показалось детективу ненужной жестокостью.

Уильям приложил еще немало усилий, стараясь узнать что-нибудь новое об Энгусе от его знакомых и деловых коллег, однако ему так и не удалось добавить какие-либо заметные штрихи к уже нарисованному им портрету. Стоунфилды поддерживали теплые дружеские отношения с несколькими людьми, но развлекались не слишком много. Они, казалось, получали удовольствие, оставаясь в кругу семьи и лишь изредка посещая вечерние концерты или театр. Жизнь, которую они вели, несомненно, соответствовала находящимся в их распоряжении средствам. Впрочем, эти средства могли серьезно поубавиться из-за того, что миссис Стоунфилд теперь стало нельзя пользоваться доходами от дела мужа. А поскольку он номинально оставался владельцем этого бизнеса, она не могла каким-то образом распорядиться его собственностью или заявить права на наследство.

– Как мне быть дальше? – с отчаянием спросила она, когда Монк пришел к ней домой в конце долгого и бесплодного дня, девятого с тех пор, как пропал ее супруг. – Что, если вы так и не найдете… тело Энгуса? – Голос Женевьевы теперь звучал с надрывом, и она сохраняла самообладание с заметным усилием.

Уильяму очень хотелось успокоить ее, и все же он не мог лгать. Сыщик стал тянуть время и перебирать в уме самые разные возможности, всерьез обдумывая каждую из них. И все же ему не удавалось заставить себя произнести нужные слова.

– Существуют другие способы доказать властям гибель человека, миссис Стоунфилд, – ответил он наконец. – Особенно если речь идет о такой реке с приливами и отливами, как Темза. Однако они потребуют, чтобы мы проверили все другие возможные версии.

– Вы ничего не найдете, мистер Монк, – без обиняков заявила его нанимательница. Они стояли в нетопленой гостиной. Огонь в камине не горел, лампы тоже были погашены. – Я понимаю, зачем вам это нужно, но вы только напрасно потратите время, ваше и мое, – продолжала Женевьева. – А у меня с каждым днем остается все меньше и меньше денег. – Отвернувшись, она отвела взгляд в сторону. – Я боюсь тратить их на что-нибудь еще, кроме самого необходимого, кроме продуктов и угля. И не представляю, сколько еще все это продлится. Я теперь не могу даже мечтать о новой обуви для детей, а Джеймсу уже малы ботинки. У него пальцы упираются в мыски. Я как раз собиралась купить ему новые… – Она осеклась на полуслове; Монк понял, что ей чего-то не хотелось договаривать до конца.

– А что, если вам, хотя бы на некоторое время, принять предложение лорда Рэйвенсбрука? – спросил детектив. Он понимал, почему эта дама не желает оказаться в зависимости от чьей-либо милости, но сейчас ей не следовало идти на поводу у собственной гордости.

Женевьева тяжело вздохнула. Мышцы ее шеи и плеч настолько напряглись, что голубая клетчатая ткань платья натянулась, так что Уильям различил линию стежков на шве.

– По-моему, Энгусу это вряд ли пришлось бы по вкусу, – проговорила миссис Стоунфилд в ответ – так тихо, что Монк едва услышал ее слова. Женевьева, похоже, обращалась в первую очередь к себе самой, а уже потом – к собеседнику. – С одной стороны, – продолжала она, сосредоточенно нахмурившись, – ему не хочется, чтобы мы терпели нужду. – По телу женщины пробежал озноб, скорее от собственных мыслей, чем от холода.

– Прошло только чуть больше недели, миссис Стоунфилд, – заметил Монк как можно более вежливым тоном. – Я не сомневаюсь, милорд Рэйвенсбрук одолжит вам необходимую сумму под залог имущества, если вы не желаете принять деньги в подарок. У вас вряд ли возникнет необходимость в больших расходах, которые нельзя пока отложить. Если ботинки до сих пор можно было носить…

Женевьева стремительно обернулась к сыщику, бросив на него испуганный взгляд и сжав кулаки.

– Неужели вам непонятно?! – воскликнула она неожиданно высоким, исполненным страха голосом. – Энгус больше не вернется! Кейлеб все-таки убил его, и мы остались брошенными на произвол судьбы, не имея средств к существованию! Сейчас нам придется экономить на еде. Никакого мяса, за исключением воскресных дней, немного селедки или копченой рыбы, а еще лук, овсяная каша и иногда – сыр. Яблоки, если посчастливится. – Она бросила взгляд на горящий в камине огонь, а потом вновь обернулась к Монку: – Мы будем беречь уголь. Нам придется сидеть на кухне, где горит плита, вместо того чтобы затопить камин в гостиной, а вместо восковых свечей покупать сальные и не зажигать огня до тех пор, пока совсем не стемнеет. На одежду придется ставить заплатки, и она будет переходить от старших детей к младшим. Покупать для них новую я уже не смогу. – Голос ее становился все резче, по мере того как ее все больше охватывал панический страх. – Но это еще не самое худшее. У меня нет родственников, которые могли бы нам помочь. Я буду вынуждена продать дом, пока мое положение еще позволяет мне поторговаться и не отдать его за бесценок. Мы переедем в съемные комнаты – в лучшем случае нам удастся снять квартиру из двух комнат. Придется обходиться хлебом и чаем. Иногда, если повезет, я буду покупать свиную или баранью голову… наверное, раз в месяц… или требуху с мясными обрезками. Дети больше не будут учиться в школе; им придется работать по мере сил, так же как и мне. – Она судорожно сглотнула. – Я теперь не могу даже надеяться, что все они вырастут. В бедных семьях это обычное явление. Возможно, взрослыми станут лишь один или двое, и это можно будет считать счастьем, потому что я, по крайней мере, не останусь одинокой. Только Богу известно, что их теперь ждет!

Сыщик смотрел на разволновавшуюся женщину с удивлением. Собственное воображение едва не довело ее до истерического припадка. Уильям убедился в этом по выражению ее глаз и движениям тела. С одной стороны, он испытывал к ней острую жалость; охватившая Женевьеву тоска была неподдельной, а тревога – вполне обоснованной. Но этот неожиданный приступ неистовства, абсолютно не вязавшийся с ее характером, вызвал у него отвращение.

– Вы слишком забегаете вперед, миссис Стоунфилд, – заявил детектив, отбросив прежний вежливый тон. – Вы…

– Я этого не допущу! – злобно перебила она. – Не позволю!

На глазах у нее выступили слезы, и Уильям убедился, насколько хрупкой оказалась она под личиной мужества. Ему никогда не приходилось нести ответственность за других, тем более за доверявшихся ему беззащитных детей. Во всяком случае, ничего подобного не приходило ему на память. Даже сама мысль об этом представлялась Монку необычной. Он лишь смутно догадывался об этом, словно посторонний, случайно увидевший в окне сцену из чужой жизни.

– Такого никогда не случится, – тихо проговорил Уильям, на шаг приблизившись к Женевьеве. – Я не пожалею сил, чтобы выяснить, что произошло с вашим супругом, и доказать это властям с достаточной убедительностью. А потом к вам либо вернется муж, либо перейдет по наследству его дело, которое приносит неплохой доход. В этом случае вы сможете нанять управляющего, и тогда вам, по крайней мере, уже не придется заботиться о материальной стороне жизни. – Заявляя так, Монк, конечно, преувеличивал, но сейчас он не сожалел о собственных словах. – А пока пусть о вашей семье позаботится лорд Рэйвенсбрук, так же как он заботился об Энгусе и Кейлебе, когда они оказались брошенными на произвол судьбы. Как бы там ни было, он сам сделал всех вас своими близкими родственниками. Он был вашему мужу как отец, значит, ваши дети приходятся ему внуками. И он, вполне естественно, желает их обеспечить.

Женевьева с заметным усилием попыталась взять себя в руки, вновь распрямив спину и высоко подняв подбородок. Затем, тяжело вздохнув, опять сглотнула и сказала более ровным голосом:

– Конечно, я не сомневаюсь, вы сделаете все, что сможете, мистер Монк, и молю Бога, чтобы ваших сил оказалось достаточно. Однако вам неизвестно, насколько хитер и жесток Кейлеб, иначе вы не заявляли бы об этом с такой уверенностью. А что касается лорда Рэйвенсбрука, то мне самой хотелось бы заставить себя воспользоваться его помощью. – Она попыталась улыбнуться, но улыбки у нее не получилось. – Вы, наверное, считаете меня очень неблагодарной, но мне нет дела до того, чем вызвано его желание нам помочь, и я не могу с легкостью поручить ему воспитание моих детей. – Теперь Женевьева не отрываясь смотрела на сыщика. – Когда человек живет в чужом доме, мистер Монк, ему приходится отказаться от некоторых прав и возможности самому принимать решения, как он делал это раньше. Там он сталкивается с сотней мелочей, каждая из которых сама по себе тривиальна, но все вместе они создают впечатление потерянной свободы, а это очень тяжело.

Сыщик попытался представить то, о чем она говорила, однако не сумел этого сделать. Он никогда не жил с кем-либо вместе, разве только в детстве – во всяком случае, насколько ему было это известно. Дом представлялся ему местом уединения, убежища, но в то же время он находился там в изоляции от окружающего мира. Мысль о свободе никогда не ассоциировалась у него с домом.

Женевьева чуть передернула плечами.

– Вам, наверное, кажется, что я веду себя глупо. Я догадываюсь об этом по вашему лицу. Наверное, так оно и есть. Однако мне не нравится, когда я не вправе решать, открыть мне окно или закрыть, когда вставать, а когда ложиться спать и в котором часу есть. Это, конечно, нелепо, если в противном случае мне, возможно, придется вообще сидеть голодной, я это понимаю. Однако для меня сейчас гораздо серьезнее то, как я буду воспитывать детей, что им позволят делать, а что – нет, разрешат ли моим девочкам заниматься тем, что им нравится, или станут учить их музыке, рисованию и шитью. И самое главное, я привыкла сама выбирать, что мне следует читать. Это для меня очень важно. Этот дом принадлежит мне! Я здесь единственная хозяйка.

Лицо ее снова выражало гнев и силу духа, на которую Монк обратил внимание во время их первой встречи.

Детектив улыбнулся.

– Это вовсе не нелепо, миссис Стоунфилд. Мы превратились бы в жалкие создания, если б стали равнодушно относиться к таким вещам. Возможно, вы сумеете убедить лорда Рэйвенсбрука выплачивать вам что-то вроде пособия. Тогда вы смогли бы жить здесь, хотя и в несколько стесненных обстоятельствах, однако вам удалось бы сохранить независимость.

Женевьева спокойно улыбнулась, ничего не сказав в ответ, однако ее молчание и напряженное выражение лица казались красноречивее всяких слов.

Уильям продолжал проверять версии, не связанные с насильственными действиями Кейлеба. Он решил выяснить, чем занимался Энгус в течение нескольких недель, предшествующих его исчезновению. Арбатнот вел деловой дневник и предоставил его в распоряжение Монка, а также поделился тем, что ему удалось вспомнить. А от Женевьевы сыщик узнал, куда Энгус отлучался из дома.

Один раз супругов Стоунфилд пригласили на обед к знакомым, и дважды они посещали театр. Энгус также несколько раз уезжал куда-то один, главным образом для того, чтобы встретиться с новыми партнерами в делах.

Детектив тщательно сложил эти разрозненные сведения, так что у него получилась общая картина, в которой, как он убедился, оставались еще один или два пробела. Встречался ли Энгус на самом деле с Кейлебом, как считала Женевьева? Или этот человек вел двойную жизнь, о другой стороне которой она не имела понятия, обладал каким-либо пороком, настолько постыдным, что он не посвящал в него абсолютно никого из близких?

Наиболее вероятной Монку представлялась связь с другой женщиной, хотя даже при самом скрупулезном изучении бухгалтерских документов ему не удалось обнаружить ни одного недостающего фартинга. Чем бы Стоунфилд ни занимался, это, очевидно, не требовало от него денежных расходов.

Уильям понимал, что расследование все больше заходит в тупик, и это вызывало у него раздражение. Однажды, продолжая проверять места, где бывал Энгус Стоунфилд в течение последнего месяца, он оказался в Географическом обществе, находящемся на Сэквилл-стрит. Энгус, по его собственным словам, являлся его членом, однако Монку не удалось обнаружить каких-либо свидетельствующих об этом записей. Он уже уходил, погруженный в тревожные мысли, когда столкнулся с поднимавшейся по лестнице молодой девушкой. Ее спутники обогнали ее и уже вошли в подъезд.

Сыщик рассеянно посмотрел на нее, собираясь извиниться, но потом взгляд его сделался более пристальным. Девушка оказалась миниатюрной и весьма хрупкого телосложения, однако лицо ее светилось каким-то необычным очарованием, и она внимательно смотрела на Уильяма, словно стараясь запомнить его внешность.

– Извините, – проговорил он, удивившись искренности собственных слов. – Я смотрел себе под ноги. Прошу прощения, мадам.

Юная дама улыбнулась – как показалось Монку, с неподдельным удивлением.

– Вы слишком углубились в собственные мысли, сэр. Надеюсь, они не такие мрачные, как можно подумать, глядя на вас. – Голос у нее оказался очень приятным, с чуть пробивавшейся хрипотцой.

– Боюсь, все как раз наоборот. – Зачем он это сказал? Ему следовало сохранять осторожность, вместо того чтобы проявлять излишнюю откровенность. Неужели теперь уже поздно идти на попятную? – Мне дали неприятное поручение, – добавил детектив, чтобы объяснить, что имел в виду.

– Извините. – Лицо девушки сразу сделалось озабоченным. – Надеюсь, вам удалось его выполнить.

Сейчас, во второй половине дня, Монк не мог позволить себе прекратить намеченные на сегодня поиски, хотя это занятие нравилось ему все меньше и меньше. Даже если Энгус Стоунфилд оставался абсолютно невинен, как утверждала его жена, в его жизни, несомненно, существовали неизвестные стороны. Некоторые из них, возможно, имели отношение к визитам к Кейлебу, но только ли к нему одному?

– Я не выполнил его, – грустно ответил Уильям, – я лишь опять оказался в тупике.

Девушка не спешила уходить. Стоя на лестнице под неяркими лучами зимнего солнца, она производила восхитительное впечатление. Цвет ее густых вьющихся волос напоминал цвет свежего меда. Сыщик решил, что они у нее, наверное, мягкие и от них приятно пахнет – возможно, едва уловимым ароматом цветов или мускусом. У нее были большие светло-карие глаза, прямой и довольно крупный нос, наводивший на мысли о твердом характере, и полные губы.

Спускавшийся по лестнице дородный джентльмен с багровым лицом приподнял перед ней шляпу. Улыбнувшись в ответ на приветствие, незнакомка вновь обернулась к Монку.

– Вы что-нибудь ищете? – с пониманием спросила она.

Уильям вполне мог сказать ей правду.

– Вы никогда не встречались с человеком по имени Энгус Стоунфилд? – спросил он у нее.

Девушка приподняла похожие на два крыла брови.

– Здесь? Он состоит в обществе? – удивилась она.

Монк едва успел передумать.

– По-моему, да, – сказал он уклончиво.

– Как он выглядит? – в свою очередь спросила его собеседница.