Текст книги "Брат мой Каин"

Теперь, если они встретятся вновь, у них все будет иначе. Никто из них уже не сумеет отказаться от прежних воспоминаний или забыть о них. Что бы детектив теперь ни говорил, как бы себя ни повел, Эстер знала, что в те минуты, когда они заглянули смерти в лицо, оказавшись в запертой комнате, Монк сделался самим собой, сбросил личину, служившую ему надежной защитой, и явил в глазах девушки подлинную страсть и нежность, заставившую ее убедиться в том, что этому человеку знакома настоящая любовь.

Мисс Лэттерли не стремилась ввести себя в заблуждение насчет того, что разделявшие их препоны рухнули раз и навсегда. Нет, они, несомненно, встанут между ними вновь. Спасение и возвращение к жизни заставило обоих вспомнить о существующих между ними различиях, о тех тенях, которые не позволяли им соединиться. Эстер не принадлежала к числу женщин, способных вызвать у Монка восхищение, и даже сама казалась себе слишком сварливой, слишком независимой и прямолинейной. Она даже не умела флиртовать и не знала, как очаровать мужчину, заставить его почувствовать себя галантным кавалером и мужественным защитником, не говоря уже о том, как пробудить в нем ощущение романтической любви.

Кроме того, характер Уильяма никак нельзя было назвать легким. Этот человек наверняка относился к людям безжалостно, с немалой долей критицизма, а его прошлое казалось девушке темным, заполненным страхами и какими-то тайными связями, о которых он сам не имел понятия и которые, возможно, вели к каким-нибудь жестоким поступкам, смутно приходившим к нему на память во время ночных кошмаров. Монк, наверное, чувствовал себя виноватым, но не представлял, что именно он совершил, смутно догадываясь об этом лишь по отношению к нему окружающих, в чьих безмолвных взглядах отражались иногда старая боль и унижения, которые им пришлось испытать благодаря его быстрому проницательному уму и острому языку.

Все эти мысли разом закружились у Эстер в голове, назойливо напоминая о себе, словно острые соломинки, покалывающие ей руки, царапающие щеки и пробивающиеся сквозь тонкую ткань платья. Однако сладостное воспоминание о нежном прикосновении Монка в конце концов отодвинуло их на задний план, заполнило весь ее разум, и она, наконец, погрузилась в сон, больше не в силах противостоять усталости.

Глава 3

Дело Стоунфилда вызывало у Монка недоумение, причем не потому, что он всерьез сомневался в том, что случилось с Энгусом Стоунфилдом. Сыщик очень опасался, что Женевьева оказалась права и ее муж, на самом деле получив известие от Кейлеба, тут же отправился на встречу с ним. Вероятнее всего, именно поэтому он захватил с собой те пять фунтов, двенадцать шиллингов и шесть пенсов, о которых вспомнил Арбатнот и на которые был выписан чек. Сложность стоящей сейчас перед Уильямом задачи заключалась в том, чтобы найти достаточно убедительные доказательства смерти Энгуса, после чего власти предоставят Женевьеве законный статус вдовы с правом наследования имущества мужа. Потом она, возможно, продаст его дело, прежде чем компания разорится из-за спекуляций и нерадивости работников. Кроме того, соперники наверняка воспользуются его отсутствием в собственных интересах.

Детективу сейчас не помешало бы увидеться с Калландрой Дэвьет. Согласно их договору ему следовало делиться с ней подробностями любого сложного или особо интересного дела.

Он сомневался насчет того, что она проявит интерес к этому случаю, однако по собственному опыту знал, что сам процесс объяснения ей подробностей расследования прояснит его разум. Такое нередко случалось раньше. Калландра задавала вопросы по сути дела, и Уильяму не удавалось уклониться от ответа с помощью обобщений и недомолвок. Ее проницательность по отношению к людям, особенно к женщинам, зачастую оказывалась гораздо более острой, чем его собственная. Эта леди обладала способностью разгадывать взаимоотношения и заставляла Монка понять с определенной долей боли и по-новому ощущаемого одиночества, насколько мало ему известно о таких чувствах, как взаимная зависимость и верность давним дружеским узам и семейным связям. Жизнь самого сыщика изобиловала белыми пятнами, и он не знал, действительно ли ему не довелось испытать ничего подобного, или воспоминания об этом просто начисто изгладились у него из памяти. И если он и раньше жил абсолютно одиноким, являлась ли такая жизнь результатом сделанного им самим выбора или каких-либо вынужденных обстоятельств, не зависящих от него? Что с ним все-таки произошло, и главное, чем он занимался все эти годы, ставшие для него потерянными?

Конечно, перед его мысленным взором возникали иногда проблески разрозненных воспоминаний, вызванные какой-либо картиной или звуком из его сегодняшней жизни или заставившим обратить на себя внимание человеческим лицом. О некоторых событиях собственного прошлого детективу удалось догадаться. Однако в его памяти по-прежнему оставались обширные неизведанные пространства, лишь изредка освещаемые короткими проблесками света, часто показывающими совсем не то, что могло бы ему понравиться. Уильям обладал злым языком, отличался резкостью суждений, однако при этом проявлял недюжинный ум… он всегда был умен.

Но он никого по-настоящему не любил, и другие люди платили ему взаимностью. Только по какой причине? Какие призраки бродили в этой тьме? Какие обиды могли там скрываться и узнает ли он о них когда-нибудь? Что, если все это вернется к нему и заставит его страдать от сознания вины… или он получит возможность искупить собственные прегрешения? Или, может быть, он в конце концов узнает о совершенных им благородных поступках, о теплоте и дружбе, воспоминания о которой доставят ему удовольствие, о нежности, которой он станет дорожить, несмотря на то что все это случилось в прошлом.

Но как бы усердно Уильям ни обшаривал собственную память, его старания не приносили результатов. Ему не удавалось отыскать ни единого клочка воспоминаний, ни одного лица, запаха или звука, которые показались бы ему знакомыми. Его единственными друзьями оставались люди, с которыми он познакомился относительно недавно, а все остальное представлялось сыщику незаполненной пустотой.

Возможно, именно по этой причине он ощутил какое-то нелепое разочарование, когда, добравшись до дома Калландры, услышал от служанки, что хозяйка ушла.

– Когда она вернется? – требовательно спросил гость.

– Не могу сказать, сэр, – ответила девушка довольно мрачным тоном. – Возможно, сегодня вечером, но, скорее всего, нет. Может быть, завтра, мне точно неизвестно.

– Это просто смешно! – вспылил Монк. – Ты должна это знать. Ради бога, скажи мне правду! Ведь я не какая-нибудь подружка, которую она не желает видеть и в то же время не хочет оскорблять.

Служанка набрала в грудь воздуха, а потом вздохнула, изо всех сил стараясь оставаться вежливой. Она уже много раз видела Уильяма в этом доме.

– В Лаймхаусе эпидемия брюшного тифа, сэр, – рассказала девушка. – Леди Калландра отправилась туда вместе с доктором Беком и, наверное, еще с несколькими женщинами. Я на самом деле не знаю, когда ее ждать обратно. Это никому не известно.

Брюшной тиф… Монку не приходили в голову какие-нибудь воспоминания на этот счет, связанные с его жизнью, но он мог ощутить страх и жалость в голосах других людей, а также заметить отражение этих чувств на лице стоявшей перед ним служанки.

– В Лаймхаусе? – переспросил он.

Это, наверное, была та самая вспышка тифа, о который говорил кучер. Именно брюшного, а не сыпного. Теперь сыщик вспомнил и недавнее упоминание леди Рэйвенсбрук об этой болезни. Он знал, где это случилось. Вниз по реке, неподалеку от Рич.

– Спасибо. – Монк уже повернулся, чтобы уйти, но вдруг спохватился: – Ах да…

– Я слушаю вас, сэр, – отозвалась служанка.

– Может, мне захватить для нее что-нибудь, смену одежды?

– Ну… Да, сэр, если вы туда поедете, она будет вам очень признательна. Может, вы возьмете и вещи мисс Эстер тоже?

– Мисс Эстер?

– Да, сэр. Она уехала вместе с леди Калландрой.

– Конечно.

Ему следовало бы знать, что она собирается в те места. Этот поступок мисс Лэттерли вызывал у Монка чувство гордости и был для него вполне понятен с точки зрения ее профессиональной подготовки. Тогда почему же он так рассердился? А ведь его действительно охватило раздражение! Стоя на крыльце в ожидании, пока служанка собирала вещи, складывая их в саквояж с мягкими боками, Уильм почувствовал, как его тело напряглось, а руки едва не сжались в кулаки. Эстер бросилась туда очертя голову! Собственное мнение оставалось для нее дороже всего. Она никогда не прислушивалась к чьим-либо советам, оставляя их без внимания. Монк до сих пор не встречал столь властной и своевольной женщины, которая часто колебалась там, где следовало проявить твердость, и оставалась непреклонной, когда возникала необходимость действовать с определенной гибкостью. Он пытался образумить ее, но все его усилия приводили лишь к ссорам. Детектив уже не мог вспомнить, сколько раз между ними возникали стычки по той или иной причине.

Служанка вскоре вернулась с саквояжем в руках. Монк ловко подхватил его и, торопливо поблагодарив девушку, вновь вышел на улицу, направляясь к площади, где, как было ему известно, он мог нанять кеб.

Оказавшись в Лаймхаусе, Уильям быстро узнал, где находится склад на Парк-стрит, превращенный теперь в больницу для тифозных. Стоило ему спросить о ней у какого-нибудь прохожего, как лицо у местного жителя сразу делалось испуганным, а голос начинал звучать тише.

На всю оставшуюся у него сдачу сыщик купил полдюжины горячих пирожков с мясом. Со свертком с этими пирожками под мышкой и саквояжем в руке он прошел через широкий дверной проем и поднялся по низким ступенькам. Запах человеческих испражнений, сырого дерева, угольного дыма и уксуса ударил ему в нос, прежде чем он успел достичь главной комнаты, которая раньше, вероятно, использовалась в качестве хранилища для тюков шерсти, хлопка или других подобных товаров. Теперь это помещение слабо освещалось несколькими сальными свечами, а его пол был целиком устлан соломой, накрытой одеялами, под которыми Монку удалось разглядеть фигуры не менее восьмидесяти лежащих людей, отличающихся друг от друга, похоже, лишь разной степенью измождения и страданий.

– Вы принесли ведра? – донесся до него чей-то голос.

– Что? – Стремительно обернувшись, Уильям увидел смотревшую в его сторону женщину с усталым, испачканным сажей лицом. Ее немного сальные светлые волосы были собраны в пучок, сбившийся теперь на затылок. Монк обратил внимание на ее широкую грудь и мощные бедра, но вот плечи незнакомки показались ему опущенными, и он не мог определить, была ли тому причиной привычка или усталость. Лицо женщины почти ничего не выражало. Она видела слишком многое, чтобы волноваться из-за чего-либо еще, кроме надежды или печали. И тем более не стоило переживать из-за незнакомца, у которого могло не оказаться ведер. Она давно привыкла к разочарованиям.

– У вас есть ведра? – повторила женщина свой вопрос уже не так громко, поскольку убедилась, что услышит отрицательный ответ.

– Нет, я пришел к леди Калландре Дэвьет. Извините. – Детектив бросил саквояж на пол. – Хотите горячий пирожок?

Женщина раскрыла глаза чуть шире.

Развернув газету, Монк протянул ей один из пирожков. Он еще сохранил тепло, а тесто оказалось рассыпчатым. Маленький кусочек отломился и упал на пол.

Женщина колебалась совсем недолго – ноздри у нее расширились, стоило ей уловить приятный аромат.

– Хочу. – Она торопливо взяла угощение и откусила кусок, словно опасаясь, что гость, чего доброго, передумает. Она уже забыла, когда в последний раз пробовала такой деликатес, тем более чтобы его предлагали ей в качестве угощения.

– Леди Калландра здесь? – спросил сыщик.

– Да, – ответила незнакомка с набитым ртом. – Я сейчас ее позову. – Она даже не поинтересовалась у Монка, как его зовут. Пирожки с мясом послужили ему лучше любых верительных грамот. Неожиданно для себя самой женщина улыбнулась.

Калландра не заставила себя долго ждать, появившись с противоположного конца склада, столь же усталая и грязная, однако передвигавшаяся легкой походкой и с оживленным выражением в глазах.

– Уильям, – тихо проговорила она, приблизившись к Монку, – что случилось? Зачем ты сюда пришел?

– Хотите теплый пирожок? – предложил тот.

Калландра торопливо вытерла руки о фартук и с благодарностью приняла угощение. Потом она устремила на детектива пристальный взгляд, ожидая, когда он все-таки объяснит цель своего визита.

– Мне поручили сложное дело, – наконец ответил Уильямс. – У вас есть время выслушать меня? Это займет не больше десяти минут. Вам хотя бы изредка нужно отдыхать. Присядьте и съешьте пирожок.

– У тебя останется один для Кристиана? – спросила леди Дэвьет, чуть надкусив пирожок, который она только что взяла. – А для Эстер и Энид? И еще для Мэри, конечно…

– Я не знаю, кто здесь Энид, а кто – Мэри, – ответил Монк, – но я угостил молодую женщину с длинными волосами, которая решила, что я принес ведра.

– Это и есть Мэри. Отлично. Она, бедняжка, едва держится на ногах от усталости. Так у тебя есть еще пирожки? Если нет, я поделюсь с кем-нибудь моим.

– Есть. – Сыщик развернул газету. – Здесь еще целых четыре.

Торопливо улыбнувшись, Калландра взяла пирожки и понесла их каким-то людям в глубине склада, чьи фигуры Уильям с трудом различал в полумраке. Худощавая, очень стройная женщина с прямыми плечами и приподнятым подбородком оказалась его старой знакомой Эстер. Монк узнал бы ее по фигуре где угодно. Никто другой не сумел бы держаться с такой осанкой, как она. Единственный среди них мужчина был не кем иным, как Кристианом Беком, едва достигавшим среднего роста, узкоплечим и вместе с тем сильным. Еще одна женщина показалась Монку похожей на кого-то, с кем он совсем недавно встречался, однако плохое освещение, выбивающийся из плит дым и разъедающие глаза испарения не позволяли ему определить, кто же это.

Калландра вернулась обратно, доедая пирожок, пока тот не успел остыть. Она провела своего друга в небольшую боковую комнату, где раньше, когда здание использовалось по своему первоначальному назначению, вероятно, находилась контора. Теперь там стоял стол с лежащей на нем грудой одеял, три запечатанные и одна наполовину пустая бутылки джина, несколько бочонков с уксусом и плоская бутыль с венгерским вином. На двух ветхих стульях тоже были навалены одеяла. Сбросив их на пол, леди Дэвьет предложила Монку присесть.

– Зачем вам джин? – поинтересовался он. – Чтобы залить горе?

– Тогда бы мы распечатали все бутылки, – печально ответила женщина. – Расскажи мне о твоем деле.

Сыщик некоторое время раздумывал, стараясь решить, что говорить о Женевьеве. Возможно, ему следовало сообщить Калландре одни лишь факты, опустив при этом свои собственные впечатления.

– Мы промываем в джине некоторые предметы, – ответила, наконец, собеседница на его вопрос. – Спирт в этом смысле лучше воды, особенно если ее берут из здешних колодцев. Полы мы им, конечно, не моем – для этого у нас есть уксус. Я имею в виду тарелки и ложки.

Такое объяснение вполне удовлетворило Монка.

– Дело… – проговорил, наконец, он, грузно опустившись на один из стульев, который, закачавшись под тяжестью его тела, немного покосился набок.

Детектив осторожно пересел на другой, который выдержал его вес, хотя и издал угрожающий скрип.

– Пропал один мужчина, бизнесмен, владелец процветающего дела и пользующийся всеобщим уважением, – начал Уильям. – У него, судя по всему, хорошая семья, пятеро детей… Ко мне обратилась его жена.

Калландра смотрела на него, не проявляя пока сколько-нибудь заметного интереса.

– По словам жены, у него есть брат, – продолжил Монк, чуть заметно улыбнувшись, – полная ему противоположность. Он жестокий, безжалостный и живет где-то неподалеку отсюда…

– В Лаймхаусе? – удивленно спросила Дэвьет. – Почему именно здесь?

– Видимо, он сам так захотел. Он живет сам по себе, получая иногда подачки от Энгуса – так зовут его пропавшего брата. Несмотря на то что они столь разные люди, Энгус не захотел прекращать с ним отношений, хотя его жена утверждает, что он боялся Кейлеба.

– Значит, Энгус – это тот, кто пропал?

Огонек стоявшей на столе свечи вдруг замигал. Свечку воткнули в пустую бутылку из-под джина, и теперь по стеклу стекали капли сала.

– Да. Его жена очень опасается, что Кейлеб убил ее мужа. По-моему, она просто убеждена в этом, – рассказал детектив.

Калландра нахмурилась.

– Ты сказал, Кейлеб? – Она машинально протянула руку и поправила свечу.

– Да. А что? – спросил Монк.

– У него необычное имя. Не то чтобы совсем неизвестное, но и не слишком распространенное. Всего несколько часов назад мне рассказали об одном жестоком человеке по имени Кейлеб Стоун, который живет в этом районе. Он изувечил мальчишку и порезал лицо женщине.

– Это он и есть! – тут же заявил Уильям, чуть подавшись вперед. – Брат Энгуса Стоунфилда. Но Кейлеб запросто мог укоротить собственную фамилию, отбросив ее вторую половину. Все это очень похоже на то, о чем говорила Женевьева. – Сказав эти слова, Монк неожиданно осознал, как ему до сих пор хотелось, чтобы его предположение оказалось ошибочным, а представление Женевьевы о девере – неверным. Но теперь всем сомнениям наступил конец.

Миссис Дэвьет покачала головой.

– Боюсь, если все это так, твоя задача окажется не только важной, но и исключительно трудной, – заметила она. – Возможно, Кейлеб Стоун действительно виновен, но это будет очень тяжело доказать. Здесь его мало кто любит, но страх перед ним может заставить людей молчать. Я думаю, ты уже проверил более обычные причины его исчезновения?

– Как деликатно сказано, – заметил сыщик довольно резко. Раздражение у Монка вызывала не сама Калландра, а сложившиеся обстоятельства и собственное бессилие. – Вы имеете в виду долг, кражу или другую женщину?

– Что-то в этом роде…

– Они кажутся мне маловероятными, хотя я и не сбрасываю их полностью со счетов. Я проследил за всеми его передвижениями в тот день, когда его видели в последний раз. Он добрался до Юнион-роуд – это примерно в миле отсюда.

– Ах…

Прежде чем Уильям успел еще что-то сказать, он краешком глаза заметил какое-то движение и, обернувшись, увидел стоявшую в дверях Эстер. Хотя до этого он уже видел ее издали в полумраке склада, эта встреча лицом к лицу оказалась для него неожиданной. Сыщик, наверное, не меньше дюжины раз обдумывал, что скажет ей, когда они увидятся, и как сделает вид, словно между ними ничего не изменилось после решения суда в Эдинбурге. Сейчас, обратив взор к прошлому, Монк неожиданно ощутил желание вновь вернуться в те, несомненно лучшие для них, времена. Им обоим с трудом удавалось держаться так, будто бы тогда ничего не произошло. Если мисс Лэттерли вновь вспомнит о Фэррэлайнах, Уильям вполне сумеет это понять, хотя эта тема способна вызвать у нее прилив самых разных чувств, и ему не следует забывать об этом.

Она, наверное, не станет напоминать ему, как они оказались запертыми в небольшой комнате, словно в ловушке, или о том, что тогда произошло между ними. Это будет настолько бестактно, что для ее слов не найдется оправдания. Мисс Лэттерли должна понимать, что тот порыв был вызван прежде всего сознанием того, что их ждет неминуемая смерть, а не каким-либо глубоким чувством, способным сохраниться в дальнейшей жизни. Упоминание о том случае поставит их обоих в неловкое положение и причинит им боль.

Однако женщина становится странным созданием, когда речь идет о чувствах, особенно о тех, которые так или иначе связаны с любовью. Она начинает вести себя непредсказуемо и нелогично.

Откуда Монк об этом узнал? Благодаря каким-нибудь подспудным воспоминаниям или просто собственным предположениям?

Эстер не отличалась особой женственностью, иначе показалась бы Уильяму более привлекательной. Она не владела искусством очарования и не умела выставить себя в выгодном свете, что при ближайшем рассмотрении оказывалось всего лишь способностью тщательно выбирать и преувеличивать действительно существующие черты характера. Эта девушка держалась с излишней прямотой… зачастую граничащей с вызовом, и не представляла, когда следует принимать решения самой, а когда – послушаться чужого совета. Женщины с развитым интеллектом всегда непривлекательны. Если ты всегда права, особенно в таких вопросах, как логика, суждения об обществе или военная история, это качество не доставит тебе большой радости. Постоянно проявляя незаурядные умственные способности, мисс Лэттерли в то же время обращала на себя внимание собственной глупостью.

– У тебя что-то случилось? – Услышав ее голос, Монк прервал размышления. Медсестра перевела взгляд с Калландры на него, а потом вновь посмотрела на свою старшую подругу.

– По-твоему, мне нельзя просто так здесь появляться? – проговорил сыщик так, словно хотел оправдаться, прежде чем поднялся со стула.

– Здесь? – У Эстер приподнялись брови. – Да, нельзя.

– Тогда ты ответила на собственный вопрос, да? – колко заметил Уильям.

Его старая знакомая была права. Никто не придет в заразный барак в Ист-Энде без самой крайней нужды. Кроме таких неприятных факторов, как отвратительный запах, холод, неприглядный вид, сырость и сопровождающие человеческие страдания звуки, в таком месте любому посетителю плюс ко всему ничего не стоило заразиться самому. Монк заглянул Эстер в лицо. Она выглядела совсем изможденной. Кожа ее лица настолько побледнела, что казалась серой, волосы успели засалиться, а в своем слишком тонком платье она наверняка мерзла в этом плохо отапливаемом помещении. В таком состоянии у нее едва ли хватит сил, чтобы противостоять болезни.

Медичка раздраженно прикусила губу. Ее всегда охватывало чувство досады, если кому-нибудь удавалось победить ее в словесной схватке.

– Тебе понадобилась помощь Калландры? – Голос ее сделался язвительным. – Или моя?

Уильям понимал, что теперь в ней говорил сарказм. Он также не забыл, как часто она ему помогала – например, во время их первой встречи, когда он сам находился в отчаянном положении, а его жизни угрожала опасность. Он часто вспоминал, как ее смелость и вера в него придала тогда ему силы для борьбы.

В голову Монку пришло сразу несколько ответов, причем большинство из них казались ему самому довольно грубыми. В конце концов, главным образом ради Калландры, он предпочел сказать правду или, по крайней мере, что-то весьма близкое к ней.

– Я занимаюсь делом, следы которого, похоже, теряются где-то за пару улиц отсюда, – проговорил он, бросив на Эстер холодный взгляд. – Человек, которого я ищу, был братом одного из хорошо известных здесь типов и, похоже, как раз направлялся на встречу с ним. Поэтому я решил, что ты сумеешь мне помочь.

Какие бы мысли ни будоражили сейчас разум медсестры, а она казалась не только смертельно усталой, но вдобавок еще и раздражительной и огорченной, Эстер предпочла проявить ложный интерес к словам Монка.

– О каком типе ты говоришь? Нам здесь некогда особенно разговаривать, но мы можем поспрашивать о нем. – Мисс Лэттерли опустилась на стул, на котором только что сидел Уильям, не позаботившись даже о том, чтобы оправить юбки.

– Кейлеб Стоун, или Стоунфилд. Не думаю, чтобы… – начал детектив и осекся. Он собирался сказать, что девушка наверняка ничего о нем не знает, однако изменившееся выражение ее лица сразу заставило его понять, что этот человек ей известен, причем далеко не с лучшей стороны. – Что? – требовательно спросил сыщик.

– Я знаю только, что он очень жесток, – ответила мисс Лэттерли. – И Калландра может сообщить тебе не больше моего. Мы с нею разговаривали об этом прошлой ночью. Кого ты разыскиваешь?

– Энгуса Стоунфилда. Это его брат.

– И почему ты его ищешь?

– Потому что он пропал! – резко бросил Монк.

Ему казалось нелепым позволить этой девушке заставить его почувствовать себя неловко, почти виноватым, как будто ему приходится отрицать какую-либо часть собственной личности. И дело заключалось не только в этом. Эстер нравилась Монку, и он восхищался многими чертами ее характера, однако другие вызывали у него сожаление и всякий раз приводили к приступам раздражения. Он никогда не пытался этого скрывать – впрочем, точно так же, как и она. Они оба чувствовали себя так, словно их объединяли взаимные долги чести, но не более того. И мисс Лэттерли, судя по всему, также испытывала желание возвратить свои долги. Однако, возможно, Монку все же следовало предупредить ее об опасностях, которым она подвергает себя, находясь среди заразных больных…

– Его кто-нибудь разыскивает? – нарушила Эстер его размышления.

Больше сдерживаться Уильям не мог.

– Конечно, его разыскивают, – ответил он. – Его ждут жена и дети, он нужен своим работникам… Что за идиотский вопрос!

На бледных щеках медсестры выступил румянец. Она сидела, чуть сжавшись от холода, однако плечи у нее оставались прямыми.

– Я хотела узнать, не ищут ли его как преступника, – ледяным тоном объяснила девушка. – Я успела позабыть, что ты вдобавок охотишься за беглыми мужьями по заданию их жен.

– Он не сбежал от жены, – ответил Монк не менее ядовито. – Этот бедняга почти наверняка уже мертв. И я бы сделал это ради кого угодно… Его жена готова лишиться разума от тоски и тревоги. Она заслуживает сострадания ничуть не меньше, чем любой из лежащих здесь несчастных.

Сыщик сердитым жестом выбросил вперед палец, указав в сторону складского зала, застланного накрытой одеялами соломой, хотя сам он, несмотря на собственные слова, испытывал гораздо более сильную жалость к находившимся там людям. Не многим из них суждено было остаться в живых. Понимая это, Монк сердился не на них, а на Эстер.

– Если муж этой женщины погиб, ты, Уильям, ничем не сможешь ей помочь. Ты можешь только доказать это, – послышался спокойный голос вмешавшейся в разговор Калландры. – Даже если Кейлеб его убил, ты, возможно, не сумеешь найти этому свидетельства. Что требуется полицейским, чтобы засвидетельствовать смерть? Им нужно увидеть тело?

– Нет, если мы сумеем найти свидетелей, которые подтвердят, что он мертв, – ответил детектив. – Они отлично знают, что труп может унести отливом и его уже никогда не найдут.

Он посмотрел на леди Дэвьет, словно не замечая Эстер. Тусклый свет и проникающий всюду запах свечного сала, джина, уксуса и сырого камня вызывали у него тошноту, а мысль о том, что рядом находятся люди, пораженные заразной болезнью, заставляла Уильяма держаться еще более напряженно. Разум подсказывал ему оставить опасения: он бы стал презирать себя, если бы испытал сейчас страх, ведь Калландра и Эстер проводили здесь дни и ночи! Однако его организм, казалось, сам чувствовал опасность, и инстинкт побуждал Монка поскорее уйти оттуда, пока тиф не добрался до него и он не заболел. Мужество мисс Лэттерли вызывало у него чувства, которых он вовсе не желал, считая их болезненными, противоречивыми и пугающими. И теперь сыщик ненавидел ее за то, что стал по ее вине столь уязвимым.

– Если мы что-нибудь узнаем, мы тебе об этом сообщим, – пообещала Калландра, с заметным усилием поднявшись на ноги. – Боюсь, судя по тому, что здесь говорят о Кейлебе Стоуне, твои предположения более чем обоснованны. Извини.

Монк сказал не все, что ему хотелось. Детектив с удовольствием остался бы со своей покровительницей подольше, однако он, похоже, выбрал не совсем подходящее время для визита. Поблагодарив ее немного сухо, Уильям кивнул Эстер, но так и не произнес ни единого слова из тех, которые собирался ей сказать. А потом удалился с таким ощущением, как будто ему не удалось довести до конца какое-то дело, которое впоследствии окажется для него важным. При этом Монк не ощутил ни малейшего просветления разума, на что он так надеялся.

* * *

Расставшись с Калландрой, сыщик заставил себя направиться в подразделение водной полиции, находившееся в участке Тэнс неподалеку от Вэппинг-Стэрс, чтобы выяснить, не извлекали ли в течение последних семи дней из воды трупов, чьи приметы могли бы совпадать с описанием Энгуса Стоунфилда.

Принявший Монка сержант смотрел на него довольно терпеливым взглядом. Уильям, как обычно, не узнал его, однако он и сам не понял, знает ли его полицейский или нет. Ему уже не раз приходилось убеждаться в том, что он знаком собеседнику и что тот не питает к нему расположения. Сначала Монк недоумевал, чем это вызвано. Но мало-помалу ему стало ясно, что его острый разум и злой язык заставляли относиться к нему с опаской менее одаренных людей, не способных постоять за себя или вступить с ним в словесную дуэль. Такое открытие показалось ему не слишком приятным.

Сейчас сыщик пристально смотрел на сержанта, скрывая с помощью упорного немигающего взгляда собственную неуверенность.

– Опишите его, – со вздохом предложил детективу сержант. Если ему приходилось встречаться с Монком раньше, он, похоже, не помнил об этом. Конечно, Уильям тогда ходил в форме. Именно в этом, наверное, и заключалось все дело. Сам сыщик ни за что бы не узнал этого человека, если бы встретил его через некоторое время в другой одежде.

– Рост почти как у меня, – тихо ответил он. – Темные волосы, крупные черты лица, зеленые глаза. Он был хорошо одет – отличный покрой, дорогая ткань.

Сержант, наконец, моргнул.

– Он ваш родственник, сэр? – На его равнодушном лице на мгновение промелькнула тень сочувствия, и Монк неожиданно осознал, насколько описание Стоунфилда походило на его собственное, за исключением, может быть, цвета глаз. И все же Энгус не выглядел так, каким изобразила его Энид Рэйвенсбрук. Выражение лица на портрете казалось немного распутным, что никак не вязалось с тем, что говорили об Энгусе Стоунфилде Женевьева и Арбатнот – это, скорее, сочеталось бы с характером его брата Кейлеба. Неужели Энид, сама того не подозревая, придала портрету сходство с Кейлебом? Или Энгус на самом деле не такой степенный человек, каким считали его близкие и работники? Может, он вел другую, тайную жизнь?

Его собеседник тем временем ждал.

– Нет, – ответил сыщик. – Я веду расследование по поручению его жены. Женщине не следует заниматься подобными делами.

Сержант поморщился. Ему слишком часто приходилось видеть побледневших напуганных женщин, жен, матерей и даже дочерей, стоявших перед ним так же, как стоял сейчас Монк, охваченных страхом и вместе с тем ожидающих, что теперь настанет конец неопределенности, которая мучила их столь долго.

– Сколько ему лет? – спросил страж порядка.

– Сорок один год.

Полицейский покачал головой.