Текст книги "Невеста дьявола"

Но ведь кто-то произнес эти слова… Кто-то говорил с ним в тот момент, когда пальцы Беатрис коснулись его руки. И этот кто-то преследовал определенную цель, ради достижения которой счел нужным воспользоваться данной ему силой. Или это был всего лишь внутренний голос самого Майкла?

Майкл отложил в сторону перчатки, как делал это всегда, когда оставался здесь один, взял ручку, блокнот и начал писать:

«Да, судя по всему, это было проявление все той же силы, пусть мимолетное, но явно преднамеренное. Ибо образы полностью соответствовали посланию, подчинялись его логике. Мне кажется, ничего подобного прежде не происходило, даже в тот день, когда я прикоснулся к сосудам. Тогда образы и послания чередовались сумбурно, ко мне обращался Лэшер и все происходило совершенно беспорядочно. А в этот раз случилось по-иному».

А что, если сегодня вечером, когда они будут ужинать при свечах в «Карибском зале», здесь, на первом этаже отеля, он коснется руки Райена? Интересно, что скажет ему внутренний голос? Впервые за прошедшее со дня его чудесного спасения время Майкл загорелся желанием воспользоваться своей необыкновенной способностью. Быть может, причиной тому послужил удачный опыт с Беатрис?

Беатрис ему нравилась. Вполне вероятно, что он видел в ней лишь то, что хотел видеть: совершенно земную женщину, обыкновенное человеческое существо, принадлежащее великому миру реальности, столь важному как для него, так и для Роуан.

«Господи, уже к первому ноября я буду женатым мужчиной! – подумал Майкл. – Надо срочно позвонить тете Вив, не то она страшно расстроится и обидится на меня».

Он положил фотографию на столик возле кровати, чтобы Роуан непременно увидела портрет.

На столике лежал цветок – белый, необыкновенно красивый, очень похожий на лилию, но все-таки неуловимо отличавшийся от нее. Майкл взял цветок в руки и принялся внимательно его рассматривать, пытаясь понять, в чем именно состоит это отличие, почему лилия производит столь странное впечатление. Наконец до него дошло: соцветие было очень длинным, намного длиннее, чем у любых лилий, а лепестки выглядели слишком уж хрупкими.

И все же цветок казался прелестным. Наверное, Роуан сорвала его на обратном пути из особняка. Майкл прошел в ванную, наполнил водой вазочку, опустил в нее цветок и поставил вазочку на столик.

О своем намерении коснуться руки Пирса Майкл вспомнил, лишь когда вернулся в номер и остался наедине со своими книгами. Ужин давно закончился. Впрочем, Майкл не переживал, а скорее радовался тому, что так и не исполнил задуманного. За столом царило веселье, они много смеялись, потому что молодой Пирс без конца развлекал их, пересказывая старинные легенды Нового Орлеана – он знал множество преданий, которых Роуан, естественно, никогда не слышала, – и забавные, почти анекдотические случаи из жизни многочисленных родственников. Причем все эти истории оказывались неким естественным образом связаны между собой, пусть иногда весьма отдаленно. И только мать молодого Пирса, Гиффорд, тоже урожденная Мэйфейр, за все время ужина едва ли проронила несколько слов, а во взгляде ее, обращенном на Майкла и Роуан, застыл страх.

Этот ужин, конечно, имел для Майкла особое, почти символическое значение: он напоминал ему о далеких временах детства, о приезде из Сан-Франциско тети Вив и о первом в его жизни посещении настоящего ресторана – именно этого, «Карибского зала».

Надо же! И вот теперь тетя Вив на следующей неделе опять будет здесь, в Новом Орлеане. Новость, которую сообщил Майкл, привела ее в полное смятение, но она обещала непременно приехать. У Майкла после разговора с ней словно гора с плеч свалилась.

Он подыщет ей подходящее жилье в одном из кондоминиумов на Сент-Чарльз-авеню – в каком-нибудь миленьком, симпатичном доме с мансардами и французскими окнами. И непременно на пути, по которому идет парад во время празднования Марди-Гра, чтобы тетушка могла полюбоваться зрелищем прямо с балкона. Кстати, надо непременно этим заняться и срочно просмотреть колонки частных объявлений. Если тете Вив потребуется куда-либо поехать, она всегда сможет взять такси. А потом Майклу предстоит выполнить весьма деликатную и непростую задачу: очень мягко, осторожно объяснить тетушке, что он не хочет, чтобы она возвращалась обратно в Калифорнию, что его давно уже не тянет в дом на Либерти-стрит и будет лучше, если тетя Вив останется здесь, рядом с любимым племянником.

Около полуночи Майкл отложил в сторону книги по архитектуре и направился в спальню. Роуан как раз собиралась выключить свет.

– Скажи, солнышко, – спросил Майкл, – если бы ты встретилась вдруг с этим существом, то сообщила бы мне об этом?

– О чем ты? Я не понимаю.

– Если бы ты увидела Лэшера, то не стала бы это скрывать? Ведь правда? Сразу бы сказала?

– Ну конечно. Откуда вообще у тебя такие мысли? Не пора ли, кстати, тебе оторваться наконец от своих книжек с картинками и отправиться спать?

Майкл обратил внимание, что фотография Деборы аккуратно поставлена позади лампы, а перед портретом стоит вазочка с лилией.

– Очаровательное лицо, правда? – Роуан указала на фото. – Думаю, Таламаска ни за что на свете не согласится расстаться с оригиналом.

– Не знаю, – пожал плечами Майкл. – Похоже, ты права. Вряд ли это возможно. А как тебе лилия? Она удивительная, совершенно необыкновенная. Но… Когда я ставил ее сегодня в воду, на стебле был только один цветок, а сейчас, взгляни, их уже три, и все очень крупные. Неужели я не заметил бутоны?

Роуан выглядела озадаченной. Она осторожно вытащила стебель из воды и принялась внимательно изучать цветок.

– Ты знаешь, как называется эта лилия? – спросила она.

– Даже не знаю, что и сказать, – неуверенно заговорил Майкл. – Она похожа на так называемые длинноцветковые белые лилии. Однако в это время года этот вид лилий не цветет. Где ты ее нашла?

– Я?! Я впервые увидела ее здесь, на столике.

– Неужели? А я думал, это ты сорвала ее где-то и принесла.

– Ничего подобного.

Взгляды их встретились, и Роуан первая, чуть приподняв брови, отвела глаза в сторону. Задумчиво склонив голову набок, она медленным движением поставила лилию обратно в воду.

– Наверное, кое-кто оставил нам маленький сувенир, – тихо сказала она.

– И почему я не догадался выбросить его сразу? – откликнулся Майкл.

– Не переживай, милый. Подумаешь, ведь это всего лишь цветок. Разве ты забыл, что у него в запасе полно мелких фокусов?

– Да я, собственно, и не переживаю. Просто он все равно уже вянет. Смотри, лепестки становятся коричневыми. И весь он какой-то неестественный, странный. Не знаю почему, но мне он очень не нравится.

– Ну так возьми и выброси его, – спокойно предложила Роуан и улыбнулась. – Главное, чтобы ты не волновался и ни о чем не беспокоился.

– Конечно. Да и с какой стати мне беспокоиться? Подумаешь! Какой-то себе на уме трехсотлетний дьявол заставляет цветы летать по воздуху. И разве это не весело – прийти и обнаружить в собственном номере невесть откуда взявшуюся странную лилию? Черт подери, может, он преподнес ее Деборе? Как мило с его стороны!..

Майкл повернулся и еще раз посмотрел на фотографию. Ему вдруг показалось, что взгляд Деборы устремлен прямо на него. Впрочем, такая особенность была свойственна практически всем портретам, написанным великим Рембрандтом.

Тихий смешок Роуан заставил Майкла вздрогнуть.

– Знаешь, ты просто неотразим, когда злишься, – сказала она. – Но, вполне возможно, существует какое-то совершенно естественное объяснение появления здесь этого цветка.

– Ага, так всегда говорят в фильмах. И зрители знают, что герои просто-напросто свихнулись.

Он отнес лилию в ванную и бросил в мусорное ведро. Цветок действительно быстро увядал. «Невелика потеря, – подумал Майкл, – какой бы дьявол его ни принес».

Роуан встретила его в кровати с распростертыми объятиями и выглядела такой чистой, невинной и одновременно соблазнительной, что Майкл мгновенно забыл и о своих книгах, и о всех неприятностях…

Вечером следующего дня Майкл пошел на Первую улицу один. Роуан вместе с Сесилией и Клэнси Мэйфейрами отправилась на прогулку – они собирались поиграть в шары.

В пустом особняке царила тишина. Не было даже Эухении, которая в тот вечер решила навестить своих мальчиков. Так что дом оказался в полном распоряжении Майкла.

Несмотря на то что работы продвигались быстрыми темпами, повсюду еще стояли стремянки. Мыть окна и развешивать шторы тоже было рано. Снятые для чистки и окраски ставни ровными рядами лежали на траве.

Майкл прошел в зал, остановился перед зеркалом, висевшим над ближайшим от входа камином, и долго всматривался в собственное неясное отражение. Крохотный огонек его сигареты время от времени вспыхивал красной точкой, словно светлячок в ночи.

В таком огромном особняке тишина никогда не бывает полной. Даже сейчас до него то и дело доносились тихие звуки: скрип и пощелкивание досок и балок перекрытий, какие-то шорохи, вздохи… Человек непосвященный непременно решил бы, что в доме кто-то есть, что кто-то крадется во тьме или тихо бродит по верхнему этажу. Вот и сейчас послышался стук, как будто в дальнем конце дома, в кухне, хлопнула дверь. А следом раздался всхлип – словно заплакал ребенок…

На самом деле в доме действительно не было ни души. Майкл уже не впервые ускользал от Роуан и приходил сюда, чтобы обследовать дом и устроить своего рода экзамен самому себе. И знал, что и этот визит не последний.

Он неторопливо направился в дальний конец особняка, пересек погруженную во мрак гостиную, кухню и, открыв одно из французских окон, вышел на лужайку. Окружившую его темноту нарушало лишь неяркое сияние светильников, установленных на отреставрированном павильоне с раздевалками и внутри прямоугольной чаши бассейна, под водой. Блики света играли в купах аккуратно подстриженных деревьев и кустов, отражались от сверкающей свежей краской чугунной мебели, со вкусом расставленной на чистых каменных плитах.

Полностью отремонтированный и до краев наполненный свежей водой бассейн выглядел великолепно; по его голубоватой поверхности то и дело пробегала легкая рябь.

Майкл встал на колени и опустил в воду ладонь. Уже сентябрь, а погода стоит по-августовски жаркая. Самое время вволю поплавать.

А почему бы, собственно, и нет? Плохо, конечно, что рядом нет Роуан – первое купание здесь им следовало бы совершить вместе. А впрочем, какого черта он переживает? Роуан сейчас вовсю развлекается с Сесилией и Клэнси. А вода выглядит такой пленительной, такой манящей… Он уже невесть сколько лет не плавал в бассейне.

Он оглянулся на темно-фиолетовую стену дома. Освещены лишь несколько окон. Особняк пуст, и его никто не увидит. Майкл быстро разделся догола, перебежал на глубокую сторону бассейна и без дальнейших раздумий нырнул.

Господи, как чудесно! Он опустился до самого дна, коснулся рукой голубого кафеля, потом перевернулся и увидел над собой прозрачную толщу воды и отблески света на ее поверхности.

Отдавшись во власть естественной подъемной силы собственного тела, он мгновенно всплыл, глотнул побольше воздуха и, запрокинув голову, устремил взгляд к густо усеявшим все небо звездам… И вдруг… Вдруг до него дошло, что вокруг очень шумно. Он услышал смех, возбужденные голоса, обрывки разговоров… Издалека доносилась музыка – где-то играл диксиленд.

Майкл в недоумении озирался по сторонам. Вся лужайка была ярко освещена и заполнена людьми; молодые пары танцевали на каменных плитах и прямо на траве. Особняк сиял всеми окнами. Какой-то молодой человек в черном смокинге с разбегу прыгнул в бассейн прямо перед Майклом, буквально ослепив его каскадом брызг.

Майкл открыл было рот и едва не захлебнулся. Шум становился все громче и теперь казался просто оглушительным. У противоположного края бассейна появился незнакомый пожилой человек во фраке и белом галстуке.

– Выбирайтесь оттуда! – кричал он, маня Майкла к себе. – И бегите, бегите немедленно, пока еще не слишком поздно!

Мужчина говорил с британским акцентом. Да это же Артур Лангтри!

Майкл устремился в ту сторону. Но не успел он сделать и нескольких взмахов руками, как начал задыхаться, потом почувствовал сильную боль в подреберье и резко свернул к боковой стенке бассейна.

Когда ему удалось наконец ухватиться за бортик и чуть подтянуться, вокруг было тихо, темно и безлюдно…

Какое-то время он оставался в таком положении, пытаясь восстановить дыхание, усмирить неистовое биение сердца и надеясь, что боль, разрывающая легкие, вот-вот прекратится. Взгляд его бесцельно блуждал по пустой лужайке и по саду, перебегал с одного неосвещенного, ничем не закрытого окна на другое…

Он с трудом – ибо собственное тело показалось отчего-то непомерно тяжелым – выбрался из бассейна на каменные плиты. Несмотря на духоту, его буквально трясло от холода. Постояв еще несколько минут, Майкл быстро прошел в раздевалки и насухо вытерся не первой свежести полотенцем, которым обычно пользовался днем, когда забегал туда, чтобы вымыть руки. Выйдя из павильона, он вновь обвел взглядом безлюдный сад и темную, почти сливающуюся с вечерним небом стену особняка.

Единственным звуком, нарушавшим тишину, было его собственное тяжелое дыхание. Но боль в груди, к счастью, утихла, и вскоре ему удалось сделать несколько глубоких вдохов.

Майкл не мог точно определить, какое чувство – страх или злость – владело им в те мгновения. Вероятнее всего – шок. Хотя и в этом полной уверенности у него не было. Те ощущения, которые он испытывал, больше походили на ощущения человека, пробежавшего милю за четыре минуты. Ко всему прочему, у него разболелась голова. Сдерживая себя изо всех сил, он неторопливо прошел к тому месту, где оставил вещи, и нарочито медленно оделся.

После он долго сидел на чугунной скамье, курил и размышлял о том, что увидел: о последней вечеринке Стеллы, об Артуре Лангтри…

Итак, Лэшер сыграл с ним еще одну из своих шуточек…

Вдалеке, возле ворот, Майклу вдруг почудилось какое-то движение. И даже послышалось эхо шагов. Но камелии росли там довольно-таки густо, так что, возможно, ему это только показалось. А быть может, какой-то припозднившийся гуляка просто заглядывал в сад.

Он напряг слух, однако шаги стихли, а вместо них до него явственно донесся перестук колес поезда, двигавшегося по прибрежной ветке, – совсем как когда-то в детстве, на Эннансиэйшн-стрит. А потом он вновь различил уже знакомый звук – плач ребенка – и догадался, что на самом деле это был сигнальный гудок поезда.

Майкл наконец встал, затоптал ногой окурок и вернулся в дом.

– Тебе не удастся меня запугать, – презрительно бросил он на ходу. – И я не верю, что это действительно был Артур Лангтри.

Что это? Кажется, кто-то вздохнул в темноте? Майкл обернулся, но столовая, которую он пересекал в этот момент, была пуста. В холле тоже никого, а входная дверь в конце его заперта. Он пошел дальше, намеренно стараясь ступать как можно увереннее и так, чтобы шаги громким эхом отдавались по всему дому.

И вновь до его слуха донеслись неясные звуки – будто хлопнула дверь и задребезжали стекла в одном из окон, как это бывает, когда сдвигают вверх раму.

Он поднялся по ступенькам, прошел в переднюю часть особняка и внимательно осмотрел все без исключения комнаты. Пусто. Лампы он не включал, поскольку внутреннее расположение дома ему было хорошо известно и света, проникавшего с улицы, было вполне достаточно, чтобы не наткнуться на покрытую чехлами и оттого казавшуюся призрачно-нереальной мебель.

В конце концов, пройдя по всем этажам, но так ничего и не обнаружив, Майкл спустился вниз и покинул особняк.

Вернувшись в отель, Майкл позвонил из холла Эрону и предложил встретиться в баре – уютном милом местечко здесь же, внизу. В этом баре в любое время суток царил приятный полумрак, а среди нескольких столиков на двоих всегда можно было отыскать свободный.

Они выбрали один из угловых. Едва ли не залпом выпив полкружки пива, Майкл поведал Эрону обо всем случившемся и подробно описал внешность седовласого человека.

– Откровенно говоря, я не хочу посвящать Роуан во все это, – добавил он в конце.

– Почему? – удивился Эрон.

– Потому что она не желает ничего знать. Она не хочет, чтобы я расстраивался, и до чертиков опасается нового нервного срыва. Она старается относиться ко мне с пониманием, но на многое реагирует совсем по-другому. Я схожу с ума, а она просто-напросто злится.

– И все же мне кажется, что вы должны ей рассказать.

– А она в ответ предложит мне забыть обо всем и продолжать делать только то, что доставляет мне удовольствие. Знаете, Эрон, иногда мне вдруг приходит в голову, что, возможно, для нее было бы лучше бросить все и уехать отсюда к чертовой матери, что было бы лучше, если кто-нибудь…

Он оборвал себя на полуслове и умолк.

– О чем вы, Майкл?

– А, не слушайте, это все глупости. Я готов собственными руками убить любого, кто попытается причинить хоть малейший ущерб особняку.

– Расскажите ей, Майкл. Просто спокойно изложите то, что произошло. И постарайтесь как можно меньше говорить о своих чувствах, коль скоро это ее нервирует. Если, конечно, она сама не начнет вас расспрашивать. Но прошу вас, не скрывайте от нее ничего, особенно такие события, как это…

Майкл не отвечал так долго, что Лайтнер успел почти до конца выпить свое пиво.

– Вот о чем я хотел спросить вас, Эрон… – нарушил наконец молчание Майкл. – Та сила, которой обладает Роуан… Существует ли какой-то способ проверить ее, исследовать, научиться использовать ее, управлять ею?

– Безусловно, – кивнул головой Эрон. – Но она уверена, что и без того пользуется ею практически всю жизнь, применяет эту силу в своей врачебной практике. А что касается ее, так сказать, негативного потенциала… Она не хочет развивать его и предпочитает держать под строжайшим и полным контролем.

– Понимаю. Но не кажется ли вам, что время от времени у нее может возникнуть желание поэкспериментировать с ним в лабораторных условиях?

– Не исключено. Но только когда-нибудь в будущем. А сейчас, мне кажется, она поглощена мыслями о создании медицинского центра. Вы же сами говорили, что главное для нее сейчас – оставаться рядом с семьей и реализовать свои планы. Должен признать, сама по себе идея организации такого центра просто великолепна. Полагаю, что на Мэйфейров она тоже произвела впечатление, хотя они в этом и не признаются. – Эрон сделал последний глоток из своей кружки. – А как ваши дела? – Он коснулся руки Майкла.

– О, намного лучше. Я все чаще и чаще снимаю перчатки. Не знаю…

– А когда вы плавали в бассейне?

– Естественно, я снял их… Кажется… Бог мой! Как мне раньше в голову не пришло?! Я же… Но неужели вы считаете, что это могло сыграть свою роль?

– Нет, я так не считаю. Однако, думается, вы правы в другом: в том, что с вами, скорее всего, говорил не Лангтри. Не знаю… Вполне вероятно, это лишь мое внутреннее ощущение, но я почему-то уверен, что Лангтри не стал бы пытаться войти с вами в контакт таким образом… Майкл, я еще раз настоятельно советую вам рассказать Роуан о произошедшем. Ведь вы хотите, чтобы она была максимально честна и откровенна с вами, не правда ли? Так будьте таким и сами – расскажите ей все без утайки.

Он понимал, что Эрон прав. Когда Роуан вернулась, он ждал ее в гостиной, уже одетый к ужину. Налив ей содовой со льдом, он коротко и в то же время стараясь не упустить важных деталей, рассказал о случившемся.

И сразу увидел, как ее лицо исказилось от волнения. Точнее, на нем явственно отразилось разочарование, ибо очередное ужасное и мрачное происшествие вновь нарушило спокойный ход событий, в то время как она упорно пыталась убедить себя в том, что все складывается как нельзя лучше. Она казалась крайне расстроенной и молча, не в силах произнести хоть слово, сидела на диване рядом с пакетами, которые принесла с собой и о которых словно начисто забыла.

– Я думаю, это опять его шуточки, – сказал Майкл. – У меня, во всяком случае, возникло именно такое ощущение. Так же, как и история с лилией. Знаешь, по-моему, несмотря ни на что, мы должны продолжать в том же духе и сделать все так, как решили.

Разве не это хотела она услышать?

– Да, именно так нам и следует поступить, – откликнулась она с легким раздражением в голосе, а потом спросила: – Скажи, тебя это… Тебя это шокировало? Если бы я увидела нечто подобное, то, наверное, тут же сошла бы с ума.

– Нет, я бы так не сказал. Зрелище было действительно ужасным, согласен, но… Но в то же время завораживало, что ли… Скорее, меня оно разозлило. Похоже, я… В общем, у меня как будто случился очередной приступ, такой же…

– О нет, Майкл, только не это! – воскликнула Роуан.

– Нет-нет, успокойтесь, доктор Мэйфейр. Я прекрасно себя чувствую. Просто, когда происходит нечто подобное, организм как-то реагирует – напрягается, что ли? Или это называется по-другому? Возможно, я, сам того не сознавая, пугаюсь? Не знаю, как объяснить. Однажды, еще в детстве, я катался в Поншатрен-Бич на «русских горках». Так вот, когда мы взлетели на самый верх, я вдруг решил, что на этот раз ни за что не стану напрягаться, а, наоборот, перед тем как наша тележка с головокружительной скоростью помчится вниз, совершенно расслаблюсь. И вот тогда произошло нечто странное. Я почувствовал не то колики, не то спазмы в желудке и в легких. Очень болезненные, должен сказать. Словно все мышцы тела вдруг непроизвольно сжались. И в бассейне я испытал примерно то же самое. А если быть точным, то ощущения были практически совершенно такими же.

Роуан задумалась. Она долго сидела, погруженная в свои мысли, не двигаясь, обхватив себя руками за плечи и крепко сжав губы.

– Случается, что стресс, который люди испытывают на «русских горках», заканчивается смертью от инфаркта, – тихо произнесла она наконец. – Точно так же, как и любой другой стресс.

– Я не собираюсь умирать.

– Откуда вдруг такая уверенность?

– Я уже умер однажды, – хмыкнул Майкл. – И к тому же сейчас не время делать это во второй раз.

– Очень остроумно, – с горькой усмешкой откликнулась Роуан.

– Но я серьезен как никогда.

– Не смей больше ходить туда один. Не давай этому существу ни малейшего шанса проделать с тобой еще что-либо подобное.

– Да все это просто бред собачий, Роуан. Я ни капельки не боюсь чертова призрака. А главное – мне нравится бродить по особняку. И еще…

– Что еще?

– Это существо все равно рано или поздно появится.

– А почему ты так уверен, что это был именно Лэшер? – ровным тоном спросила Роуан. Лицо ее при этом оставалось совершенно спокойным. – А что, если с тобой говорил действительно Лангтри? А что, если Лангтри хочет, чтобы ты бросил меня?

– Ерунда.

– Никакая не ерунда.

– Послушай, давай оставим эту тему. Я просто стремлюсь быть полностью откровенным с тобой и не хочу что-либо скрывать. Такой же откровенности, кстати, я жду и от тебя.

– Еще раз прошу: не ходи туда. – Роуан нахмурилась и продолжала настаивать на своем. – Во всяком случае, один, да еще и ночью. Не ищи приключений на свою голову.

Майкл лишь иронически усмехнулся.

Роуан встала и вышла из комнаты. Майкл еще никогда не видел, чтобы она вела себя так нарочито торжественно. Через минуту она вернулась, неся в руке свою черную кожаную сумку.

– Будь любезен, расстегни, пожалуйста рубашку, – попросила она, доставая из сумки стетоскоп.

– Что? Да в чем, собственно, дело? Я не понимаю. Это что – шутка?

Какое-то время Роуан молча стояла прямо перед ним со стетоскопом в руке и смотрела в потолок, но потом не выдержала и улыбнулась.

– Давай поиграем в доктора. Согласен? А теперь будь хорошим мальчиком – расстегни рубашку.

– Только если ты снимешь свою, – хмыкнул Майкл.

– Договорились. Но после тебя. – Роуан села рядом. – А если захочешь, я даже разрешу тебе послушать, как бьется мое сердце.

– Ну-у… Если так… Господи, Роуан, эта штука такая холодная!

– Я грею ее в руках, только когда имею дело с маленькими детьми.

– А что, по-твоему, большие смелые парни вроде меня не чувствуют ни жары, ни холода?

– Не пытайся рассмешить меня. Дыши медленно и глубоко.

Майклу не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться.

– И что ты там услышала? – спросил он, когда Роуан выпрямилась и убрала стетоскоп обратно в сумку.

Она села рядом и прижала пальцы к внутренней стороне его запястья.

– Ну, что скажете, доктор? – снова задал вопрос Майкл.

– По-моему, вы совершенно здоровы. Никаких шумов. Никаких врожденных заболеваний, нарушений функции внутренних органов или других серьезных проблем.

– Ах, как мил этот старичок Майкл Карри! И что же подсказывает вам пресловутое шестое чувство?

Роуан склонилась к нему, протянула руки и легко коснулась ими шеи, а потом ее пальцы скользнули вниз, в расстегнутый воротник рубашки, и стали ласково поглаживать Майкла по груди. Все ее движения были такими удивительно нежными и так отличались от ее обычной манеры поведения, что у Майкла мурашки побежали по спине. Он почувствовал, как глубоко внутри зарождается страсть, как она стремительно разгорается, превращаясь в яркий костер…

Он едва ли не с ужасом сознавал, что еще немного – и эта страсть превратит его в настоящего дикого зверя. Однако Роуан вдруг застыла. Она, без сомнения, понимала, что с ним творится, однако лицо ее сделалось бесстрастным и больше походило на маску, а обращенные на него глаза словно остекленели. В душу Майкла закралась тревога.

– Роуан… – негромко позвал он.

Она медленно убрала руки, но потом, будто очнувшись от сна, вновь шаловливо провела пальцами по его телу, погладила бедра и многозначительно поцарапала ногтями выпуклость на джинсах…

– Так что же все-таки говорит тебе шестое чувство? – повторил Майкл свой вопрос, едва сдерживая желание наброситься на нее и разорвать в клочья все, что на ней надето.

– Оно говорит, что ты самый красивый и соблазнительный мужчина из всех, с кем мне когда-либо доводилось лежать в одной постели, – томным голосом ответила она. – Что, влюбившись в тебя, я поступила на удивление мудро и правильно. И что наш первенец будет потрясающе красивым, крепким и сильным ребенком.

– Ты издеваешься надо мной, да? Ты не могла все это увидеть. Признайся, что я прав.

– Прав. Но именно так все есть и будет. – Роуан положила голову ему на плечо, а он в ответ крепко обнял и прижал ее к себе. – Нас ожидают чудесные события, и они непременно произойдут, потому что мы этого хотим. А пока предлагаю тебе забраться под одеяло и сделать первый шаг к осуществлению наших желаний…

Ближе к концу недели в офисе «Мэйфейр и Мэйфейр» состоялось первое серьезное совещание, посвященное исключительно созданию медицинского центра Роуан, естественно, принимала в нем самое активное участие. В конце концов было решено поручить компетентным сотрудникам подготовку технико-экономического обоснования проекта, поиск в Новом Орлеане наиболее подходящего места для комплекса зданий центра и окончательное определение объемов строительства.

Райен составил график поездки Энн-Мэри и Пирса в Хьюстон, Нью-Йорк и Кембридж, где им предстояло посетить крупнейшие клиники и собрать всю доступную информацию, необходимую для создания и организации работы центра. Предполагались также встречи в самом Новом Орлеане, цель которых состояла в налаживании тесных деловых контактов с руководством университетов, колледжей, различных обществ и многих других организаций, так или иначе связанных с медициной.

Роуан с головой ушла в работу. Она прочитывала горы литературы, изучала историю развития госпитального дела в Соединенных Штатах, часами разговаривала по телефону со своим бывшим шефом доктором Ларкиным и другими знакомыми медиками, задавала им массу вопросов и внимательно выслушивала советы, предложения и оригинальные идеи.

Она наконец обрела уверенность в том, что самая большая ее мечта вполне осуществима, причем для этого потребуется истратить лишь малую толику унаследованного капитала, а быть может, он и вообще останется в неприкосновенности. Так, во всяком случае, считали Лорен и Райен Мэйфейр, и Роуан сочла за лучшее действовать, придерживаясь их точки зрения.

– Ты только представь, – говорила она Майклу, когда они оставались наедине, – что будет, если в один прекрасный день я получу возможность вложить весь капитал, до последнего пенни, в медицинские исследования: в разработку и производство новых вакцин, антибиотиков, в строительство клиник и оборудование операционных.

Реставрация особняка продолжалась. Работы шли так споро и гладко, что у Майкла появилось свободное время и, следовательно, возможность присмотреть еще пару объектов для приложения своих сил и знаний. В середине сентября он приобрел в собственность просторное, пыльное, но вполне пригодное для устройства в нем офиса новой компании «Большие надежды» здание на Мэгазин-стрит, всего лишь в нескольких кварталах как от Первой улицы, так и от того района, в котором родился и вырос. В старинном доме прежде был какой-то магазин, а над ним располагались жилые помещения. Металлический балкон нависал над дорожкой, тянувшейся вдоль бокового фасада, и придавал всему зданию особенный колорит.

Да, все шло как нельзя лучше, и настроение у всех было приподнятым. Работы в зале практически закончили. Несколько китайских ковров Джулиена и великолепные французские кресла вернулись на свои места. Высокие напольные часы вновь отсчитывали время.

Естественно, родственники не раз предлагали им оставить «берлогу» в отеле «Поншатрен» и до свадьбы пожить у кого-либо из них, благо выбор домов был достаточно большим. Однако они отказывались, предпочитая наслаждаться комфортом и обществом друг друга в просторном номере с окнами, выходящими на Сент-Чарльз-авеню. Им нравился «Карибский зал» и персонал небольшого уютного отеля, нравился отделанный панелями лифт с нарисованными на потолке цветами и крохотный кафетерий, где они иногда завтракали.

А кроме того, этажом выше по-прежнему жил Эрон, которого они оба успели от всей души полюбить. Если и мне удавалось встретиться с ним за чашкой кофе, кружкой пива или хотя бы просто перекинуться парой слов на ходу, день казался прожитым впустую. Происходило ли с ним в последнее время что-то необычное или неприятное, они не знали. Во всяком случае, Эрон ни разу не заикнулся о чем-либо подобном.

К концу сентября похолодало. Тем не менее они часто проводили вечера в саду на Первой улице и, после того как уходили рабочие, допоздна сидели за каким-нибудь из чугунных столиков, потягивая вино и любуясь закатными красками.

Солнце медленно скрывалось за деревьями, и его последние лучи отражались в обращенных на юг окнах мансарды, отчего стекла в них ярко вспыхивали золотым сиянием.