Текст книги "История Похитителя Тел"

– Вот именно.

– Боже мой, Дэвид. Все проясняется. Не знаю, как я сам не додумался. Но...

– Этот человек пытается заставить тебя поверить, что ему кое-что известно об обмене телами. Он стремится соблазнить тебя предположением, что это реально.

– Господи! Конечно! Так вот чем объясняется его странная манера передвигаться!

– Ты о чем?

Я сидел потрясенный и пытался во всех деталях восстановить в памяти образ паршивца. Да, даже в Венеции было заметно, как неловко он держится.

– Дэвид, он это умеет!

– Лестат, не делай столь поспешных и абсурдных выводов! Возможно, он только полагает, что умеет. Возможно, он хочет попытаться. Возможно, он всецело находится во власти иллюзий...

– Нет. Это и есть его предложение, Дэвид, предложение, которое, по его словам, мне понравится. Он умеет меняться телами!

– Лестат, ты не можешь верить...

– Дэвид, теперь я понял, что именно в нем не так! Я пытаюсь разгадать эту загадку с того момента, как увидел его в Майами. Он не в своем теле! Вот почему он так неумело пользуется имеющимися у него физическими возможностями! Вот почему он едва не падает на бегу! Он не в состоянии управлять своими длинными сильными ногами. Господи, этот человек в чужом теле! И голос, Дэвид, я же рассказывал тебе про голос! Он разговаривает не как молодой человек. Ох, это все объясняет. И знаешь, что я думаю? Он выбрал именно это тело, потому что я обратил на него внимание. Скажу больше: он уже и со мной пытался проделать фокус с обменом, но безуспешно...

Я не мог продолжать. Такая возможность потрясла меня до глубины души.

– Что значит – пытался?

Я описал странные ощущения: вибрацию, сжатие, чувство, будто меня физически вытесняют из собственной телесной оболочки.

Он не ответил, но я видел, какое впечатление произвели на него мои слова. Он прищурился и словно застыл, положив полусжатый кулак правой руки на стол.

– Пойми, он нанес мне оскорбление! Пытался выгнать меня из моего собственного тела! Быть может, для того, чтобы завладеть им самому. Конечно, у него ничего не вышло. Но почему он пошел на такой риск, почему не побоялся нанести мне смертельную обиду?

– Ты смертельно обиделся? – спросил Дэвид.

– Нет, мне просто стало еще любопытнее, вот и все. Он пробудил во мне безумное любопытство!

– Вот и ответ. Думаю, он слишком хорошо тебя знает.

– Что? – Я прекрасно расслышал его слова, но не в силах был сразу ответить. Мне вновь вспомнились пережитые ощущения. – Это было такое сильное чувство. Ну как же ты не понимаешь, что именно он делал? Он пытался продемонстрировать свое умение меняться телами! Он предлагал мне эту молодую и красивую телесную оболочку!

– Да, – холодно ответил Дэвид. – Думаю, ты прав.

– Иначе зачем ему торчать в том теле? Ему явно в нем очень неудобно. Он хочет поменяться. Он утверждает, что сумеет это сделать. Поэтому и рискует. Ведь он не может не знать, что я запросто могу убить его, раздавить, как букашку. Он мне даже не нравится – я имею в виду его манеры. Но тело отличное. Нет, это правда. Он умеет, Дэвид, он знает, как это делается.

– Прекрати. Ты не сможешь это проверить.

– Что? Почему? Ты хочешь сказать, что ничего не получится? Во всех ваших архивах нет записей о... Дэвид, я знаю, что он это умеет. Ему просто не удается меня заставить. Но он поменялся с другим смертным, это точно.

– Лестат, такие случаи мы называем одержимостью. Это одно из случайных проявлений экстрасенсорики. Душа мертвого человека проникает в живое тело – дух вселяется в человека, и необходимо убедить его уйти. Живые люди не совершают ничего подобного по доброй воле и обоюдному согласию. Нет, уверен, это невозможно. Насколько мне известно, мы не наблюдали подобных случаев! Я... – Дэвид замолчал, и я понял, что его одолевают сомнения.

– Ты знаешь, что такие случаи были. Не можешь не знать.

– Лестат, это очень опасно, слишком опасно, чтобы пробовать.

– Послушай, если это может произойти случайно, то это может произойти и иным образом. Если это удается мертвым душам, то почему не удается живым? Я знаю, что значит покидать свое тело. И ты знаешь. Ты научился этому в Бразилии и очень подробно все описал. Об этом известно и множеству других смертных. Это же часть древних религий! Теоретически можно вернуться в другое тело и оставаться в нем, в то время как другая душа тщетно пытается его вернуть.

– Что за жуткая мысль!

Я еще раз описал свои ощущения и их необычайную силу.

– Дэвид, вполне возможно, что он похитил то тело.

– Ах, как это мило!

Я снова вспомнил, как судорожно сокращались мои мышцы, – ужасающее и в то же время удивительно приятное ощущение, что меня выжимают через голову. Оно было таким сильным! Ведь если ему удалось заставить меня пережить подобное, то, безусловно, он мог изгнать смертного человека из его телесной оболочки, особенно если этот смертный понятия не имел, что с ним происходит.

– Успокойся, Лестат. – В голосе Дэвида слышалось отвращение. Он положил на полупустую тарелку тяжелую вилку. – Обдумай все как следует. Допускаю, что можно осуществить подобный обмен, но лишь на несколько минут. Однако зацепиться за новое тело, остаться внутри и существовать в нем изо дня в день? Нет. Это значит, что тело должно нормально функционировать не только во время бодрствования, но и во время сна. Ты говоришь о чем-то совершенно невероятном и к тому же крайне опасном. С этим нельзя экспериментировать. А что, если опыт окажется удачным?

– Вот в этом-то все и дело! Если опыт удастся, я смогу проникнуть в это тело. – Я помолчал, не решаясь озвучить свои тайные мысли, но в конце концов продолжил: – Дэвид, я смогу стать смертным человеком.

Я затаил дыхание. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга. Выражение смутного ужаса в его глазах ничуть не уменьшило моего возбуждения.

– Уж я бы знал, как пользоваться этим телом, – полушепотом произнес я. – Сумел бы найти применение и этим мускулам, и длинным ногам. Уверен, он выбрал это тело, потому что знал – оно покажется мне вполне приемлемым, я восприму его как реальную возможность...

– Лестат, перестань! Здесь речь идет о торговле, об обмене! Нельзя давать этой подозрительной личности свое тело! Чудовищная мысль. Хватит в твоем теле и тебя!

Я буквально онемел от потрясения.

– Послушай, – сказал он, пытаясь вернуть меня к реальности, – прости, если я говорю как Верховный глава религиозного ордена, но есть вещи совершенно недопустимые. Прежде всего, откуда он взял это тело? Что, если он действительно его похитил? Сомневаюсь, что такой красивый молодой человек отдал его с радостью и без колебаний! Следовательно, мы имеем дело с порочным существом, и относиться к нему должны соответственно. Нельзя доверять ему такую могущественную оболочку, как твоя.

Я слышал его слова, я понимал их смысл, но не мог осознать до конца.

– Только подумай, Дэвид... – я говорил бессвязно, как сумасшедший. – Дэвид, я могу стать смертным человеком.

– Будь добр, приди наконец в себя и выслушай! Это не комиксы и не готическая романтика Лавкрафта. – Он вытер губы салфеткой, резко глотнул вина, потом потянулся через стол и взял меня за запястье.

Чтобы сомкнуть пальцы, ему нужно было приподнять мою руку. Но я не поддался, и через секунду он понял, что легче сдвинуть с места гранитную статую, чем заставить меня шевельнуть хоть мизинцем.

– О чем я и говорю! – заявил он. – Это не игрушки. Нельзя рисковать – вдруг это получится, и тот демон, кем бы он ни был, получит в свое распоряжение твою силу!

Я покачал головой.

– Я все понимаю, Дэвид, но ты только подумай! Мне нужно с ним поговорить! Нужно найти его и выяснить, реально это или нет. Сам он меня не волнует. Важен процесс. Это может получиться?

– Лестат, умоляю, оставь эту затею! Ты совершаешь очередную чудовищную ошибку!

– О чем ты?

Я с трудом заставлял себя прислушиваться к тому, что он говорил. Где сейчас этот коварный дьявол? Я вспомнил его глаза – какими они будут красивыми, если смотреть ими будет не он! Да, нельзя не признать: отличное тело для эксперимента! И правда, где он его взял? Нужно разузнать.

– Дэвид, я ухожу.

– Нет, ты не уходишь! Оставайся на месте, или с Божьей помощью я пошлю тебе вслед легион проказливых бесов и всех паршивых духов, с которыми я имел дело в Рио-де-Жанейро! Слушай меня.

– Тише, тише, – успокаивал я его со смехом. – Иначе нас вышвырнут из «Рица».

– Что ж, хорошо, давай заключим сделку. Я возвращаюсь в Лондон, сажусь за компьютер и вытаскиваю из него все файлы, касающиеся обмена телами. Кто знает, что мы обнаружим? Лестат, а что, если он действительно каким-то образом оказался в этом теле, но теперь оно разлагается, а он не может ни выбраться, ни остановить процесс? Ты об этом подумал?

Я покачал головой.

– Оно не разлагается. Я бы уловил запах. С этим телом все в порядке.

– За исключением того, что он, вероятно, украл его у законного владельца, а та бедная душа бродит где-то в его теле, и мы понятия не имеем, как оно выглядит.

– Успокойся, Дэвид, прошу тебя. Поезжай в Лондон, покопайся в файлах, как и собирался. А я отыщу мерзавца и выслушаю все, что он скажет. Не беспокойся! Я ничего не сделаю, не посоветовавшись с тобой. И если я все-таки решу...

– Ты не примешь никакого решения, не посоветовавшись сначала со мной!

– Ладно, согласен.

– Клянешься?

– Клянусь честью кровожадного убийцы!

– Мне нужен номер телефона в Новом Орлеане.

Я пристально посмотрел на него.

– Хорошо. Я никому его не давал. Но тебе можно. – Я продиктовал ему номер телефона моей квартиры во французском квартале. – Почему ты не записываешь?

– Я запомнил.

– Тогда прощай!

Я поднялся из-за стола, пытаясь, несмотря на возбуждение, двигаться как человек. Двигаться как человек... Подумать только, оказаться в человеческом теле! Увидеть солнце, увидеть его крошечный пламенеющий шар в синем небе!

– Да, Дэвид, чуть не забыл – здесь за все заплачено. Позвони моему человеку. Он все устроит – билеты на самолет и прочее...

– Меня это не волнует, Лестат. Послушай, давай немедленно договоримся, где и когда мы встретимся, чтобы все обсудить. Только посмей исчезнуть, я никогда...

Я с улыбкой смотрел на него сверху вниз. Стоял над ним и улыбался. Видно было, что я его очаровал. Конечно, он так и не смог произнести вслух свою абсурдную угрозу никогда впредь не разговаривать со мной. Уверен, мое обаяние подействовало на него в полной мере.

– Чудовищные ошибки... – Я по-прежнему не мог сдержать улыбку. – Да, иногда я их совершаю.

– И что с тобой сделают остальные? Что на это скажет твой драгоценный Мариус, старейшие вампиры?

– О, они способны тебя несказанно удивить, Дэвид. Быть может, их единственное желание – снова стать людьми. Быть может, все мы этого хотим. Еще один шанс. Я вспомнил Луи в его новоорлеанском доме. О Господи, что будет с Луи, когда я ему все расскажу?

Дэвид сердито пробормотал что-то неразборчивое, но лицо его светилось любовью и тревогой.

Я послал ему воздушный поцелуй и удалился.

* * *

И часа не прошло, а я понял, что не могу отыскать хитрого демона. Если он и был в Париже, то скрывал свое присутствие так хорошо, что я не улавливал ни единого отблеска. И ни в чьих глазах не смог я увидеть его отражения.

Это не обязательно означало, что его нет в Париже. Телепатия либо бьет в цель, либо промахивается; а Париж – огромный город, в нем кишмя кишат жители всех стран мира.

В конце концов я вернулся в отель и обнаружил, что Дэвид уже уехал, оставив мне все номера для связи – факса, электронной почты и обычного телефона.

«Пожалуйста, свяжись со мной завтра вечером, – просил он в записке. – К этому времени у меня будет для тебя информация».

Я поднялся наверх, чтобы подготовиться к путешествию домой. Я не мог торчать здесь в ожидании встречи с этим сумасшедшим смертным. И Луи – я должен обо всем рассказать Луи. Конечно, он не поверит, что такое возможно, и тут же выскажет свое мнение. Но он поймет, насколько заманчива эта идея. Уверен, он поймет.

Я оглядывал комнату, пытаясь определить, что еще нужно взять с собой, – ах да, рукописи Дэвида... Но не прошло и минуты, как на столике у кровати я увидел самый обычный конверт. Его прислонили к огромной вазе с цветами.

«Графу фон Киндергартену» – твердым мужским почерком было написано на нем.

Едва увидев конверт, я понял, что это послание от него. Текст написан от руки – тот же твердый характер письма, буквы глубоко врезаются в бумагу:

Не спешите. И не слушайте своего глупого приятеля из Таламаски. Увидимся завтра вечером в Новом Орлеане. Не подведите меня. Джексон-сквер. Там мы договоримся о нашем личном эксперименте. Думаю, вы понимаете, что поставлено на карту.

Искренне ваш,

Раглан Джеймс.

– Раглан Джеймс... – я прошептал это имя вслух. – Раглан Джеймс. – Имя мне не нравилось. Как и его обладатель.

Я набрал номер портье.

– Эта система факсовой связи, которую недавно изобрели, – спросил я по-французски, – она у вас есть? Пожалуйста, объясните, как ей пользуются.

Как я и надеялся, точное факсимиле записки можно было отправить по телефону из офиса отеля на лондонский аппарат Дэвида. Теперь Дэвид получит не только информацию, но и образец почерка – может быть, это окажется полезным.

Прихватив с собой рукописи и записку Раглана Джеймса, я спустился вниз, остановился у стойки администрации и подождал, пока текст отправят по факсу, взял записку обратно и отправился в Нотр-Дам, чтобы немного помолиться и таким образом попрощаться с Парижем.

Я обезумел. Совершенно обезумел. Никогда прежде я не чувствовал себя столь безмерно счастливым! Я стоял посреди запертого в поздний час темного собора и вспоминал, как много десятилетий назад впервые переступил его порог. Перед церковными дверями тогда еще не было большой площади – только маленькая Пляс-де-Грев, втиснутая между покосившихся зданий; не было тогда и современных огромных бульваров, на их месте тянулись широкие грязные улицы, которые казались нам великолепными.

Я вспомнил синее небо и постоянное ощущение голода, настоящего голода – по хлебу и мясу, и чувство опьянения хорошим вином. Я подумал о Никола, моем смертном друге, которого очень любил, – как же холодно было в нашей мансарде! Мы с Ники спорили, совсем как сейчас с Дэвидом! Как давно все это было!

Казалось, мое долгое существование с тех пор было непрекращающимся страшным сном, захватывающим кошмаром с великанами, чудовищами, жуткими отвратительными масками, скрывающими лица тех, кто угрожал мне из вечного мрака. Я дрожал. Я плакал. «Стать человеком, – думал я. – Снова стать человеком!» Возможно, я произнес это вслух.

Меня испугал неожиданный приглушенный смешок. Где-то в темноте прятался ребенок, маленькая девочка.

Я обернулся и был почти уверен, что увидел ее: серая фигурка метнулась по дальнему проходу к боковому алтарю и исчезла. Едва слышные шаги. Но это, конечно, какая-то ошибка. Никакого запаха. Никого нет. Просто иллюзия.

– Клодия! – тем не менее крикнул я.

И ко мне резким эхом вернулся собственный голос. Разумеется, собор пуст.

Я вспомнил слова Дэвида: «Ты совершаешь очередную чудовищную ошибку!»

Да, я уже совершил не одну чудовищную ошибку. К чему отрицать? Множество страшных, ужасных ошибок. Меня окутала атмосфера недавних снов, но не захватила меня целиком, а лишь оставила легкое ощущение ее присутствия. Что-то связанное с масляной лампой и ее смехом...

Я опять подумал о ее казни – вентиляционный колодец с кирпичными стенами, надвигающееся солнце... Какая же она была маленькая! К этой мысли примешивалось воспоминание о боли, пережитой в пустыне Гоби, и я больше не мог этого выносить. Я вдруг обнаружил, что застыл со скрещенными на груди руками, но при этом дрожу с ног до головы, как будто меня ударило током. Но она, конечно, не страдала. Конечно, для такого хрупкого маленького существа все произошло мгновенно. Прах к праху...

Как мучительно думать об этом! Нет, не эти времена мне хотелось вспоминать, как бы долго я ни сидел в Кафе де ла Пэ и каким бы сильным себя ни воображал. Мне хотелось вспомнить тот Париж, который я знал еще до Театра вампиров, когда был живым и невинным.

Я еще постоял в темноте, устремив взгляд на высокие и широкие арки. Как прекрасен этот поистине божественный собор – даже сейчас, когда за стеной ворчат автомобили. Он подобен лесу, созданному из камня.

Я послал ему воздушный поцелуй, совсем как до этого Дэвиду. И отправился в далекий путь – домой.

ГЛАВА 7

Новый Орлеан.

Я прибыл сюда ранним вечером, поскольку двигался в противоположном вращению Земли направлении и вернулся назад во времени. Начался сезон сильных ветров с севера, было холодно и морозно, но пока еще не слишком. На небе – ни облачка, только маленькие и очень яркие звезды.

Я немедленно отправился в свою квартирку во Французском квартале, которая, несмотря на весь свой блеск, расположена отнюдь не высоко, на самом верху четырехэтажного здания, выстроенного задолго до Гражданской войны. Из нее открывается очень приятный вид на реку и на два моста-близнеца, а в открытые окна доносится шум из вечно набитого веселыми людьми Кафе дю Монд и оживленных магазинчиков на прилегающих к Джексон-сквер улицах.

Мистер Раглан Джеймс собирался встретиться со мной лишь следующим вечером. И несмотря на снедавшее меня нетерпение, я пришел к выводу, что обстоятельства складываются весьма удобно, ибо хотел немедленно повидаться с Луи.

Но сначала я насладился вполне смертным комфортом – принял горячий душ и облачился в свежий костюм из черного бархата – очень нарядный и одновременно простой, похожий на тот, что я носил в Майами, – и пару черных ботинок. Не обращая внимания на усталость – в Европе в это время я бы уже спал под землей, – я отправился на прогулку по городу, совсем как обыкновенный смертный.

Сам не знаю почему, я специально сделал крюк, чтобы пройти мимо старого дома на Рю-Рояль, где мы жили с Клодией и Луи. На самом деле я поступал так довольно часто, но не позволял себе задумываться об этом, пока не проходил половину пути.

Здесь, в очаровательной квартирке наверху, наша маленькая община просуществовала более пятидесяти лет. Этот фактор непременно следует принимать в расчет всякий раз, когда меня корят за совершенные ошибки, – неважно, упрекаю ли я себя сам или это делает кто-то другой. Признаюсь, я действительно создал Луи и Клодию и сделал это для себя и ради себя. Тем не менее наше сосуществование приносило удивительную радость и удовлетворение, пока Клодия не решила, что за свои деяния я должен поплатиться жизнью.

Комнаты были забиты всевозможными украшениями и предметами роскоши, какие только можно было раздобыть в те времена. Мы держали карету, нескольких лошадей в конюшне по соседству; за домом, в противоположном конце дворика, жили слуги. Но старые кирпичные постройки давно утратили былой блеск, никто ими не занимался, в квартире в последнее время никто не жил, за исключением, возможно, призраков – кто знает? – и магазин на первом этаже сдали в аренду книготорговцу, который не удосуживался даже стереть пыль с книг в витринах и на полках. Изредка он доставал мне необходимую литературу – исследования историка Джеффри Бертона Рассела, посвященные природе зла, или чудесные философские труды Мирчи Элиаде, а также коллекционные издания моих любимых романов.

Старик был у себя, он читал, и я несколько минут наблюдал за ним через стекло. Как отличаются жители Нового Орлеана от остальных представителей американского мира! Для этого седовласого человека прибыли не имели значения.

Я отступил на пару шагов и поднял глаза к чугунным перилам. Я вспомнил о беспокойных снах – масляная лампа, ее голос... Почему Клодия неустанно преследует меня – раньше ведь такого не было?

Закрыв глаза, я вновь услышал, как она обращается ко мне, но слов не понимал. Уже в который раз я принялся размышлять о ее жизни и смерти.

Исчезла навсегда маленькая лачуга, где я впервые увидел ее на руках у Луи. То был зачумленный дом. И войти в него мог только вампир. Никакой вор не посмел бы украсть даже золотую цепочку с шеи ее матери. Как стыдился Луи, что выбрал в качестве жертвы крохотную девочку! Но я его понял. Не осталось и следа от старой больницы, куда ее впоследствии поместили. По какой узкой улице нес я этот теплый смертный сверток, когда Луи бежал за мной, умоляя сказать, что я собираюсь делать?

Я вздрогнул от неожиданно резкого порыва ветра.

Примерно в квартале от меня, в барах на Рю-Бурбон, хрипло звучала музыка. Перед собором прогуливались люди. Поблизости смеялась женщина. Темноту пронзил звук автомобильного рожка. Раздался едва слышный звонок современного телефона.

В книжной лавке старик слушал радио, время от времени переключая каналы: диксиленд сменила классическая музыка, а чуть позже скорбный голос запел какие-то стихи под музыку английского композитора.

Зачем я пришел к этому старому зданию, заброшенному и безразличному, как могильный камень, с которого стерлись все даты и надписи?

Я больше не хотел медлить.

Охваченный безумным волнением, я снова и снова вспоминал все то, что произошло в Париже, и теперь направился в центр, чтобы найти Луи и все ему выложить.

Я по-прежнему передвигался пешком. Мне хотелось чувствовать под ногами землю, измерить ее шагами.

* * *

В наше время – в конце восемнадцатого века – этих жилых кварталов города практически не существовало. Здесь, вверх по реке, располагались деревушки и плантации, а вымощенные дробленым ракушечником дороги были узкими и почти непроезжими.

Позже, в девятнадцатом веке, уже после распада нашей маленькой общины, когда я, израненный и разбитый, отправился в Париж искать Клодию и Луи, мелкие поселения этого района слились с большим городом и здесь построили множество красивых деревянных домов в викторианском стиле.

Некоторые из этих богато украшенных деревянных строений просторны и в своем роде не менее величественны, чем построенные в псевдогреческом стиле еще до Гражданской войны дома в Садовом квартале, которые больше походят на храмы и во многом сродни импозантным особнякам Французского квартала.

Но эти жилые кварталы, застроенные не только большими домами, но и маленькими щитовыми коттеджами, по большей части все равно воспринимаются как провинция – повсюду над невысокими крышами нависают громадные дубы и магнолии, многие улицы по-прежнему лишены тротуаров, а канавы вдоль них зарастают полевыми цветами, распускающимися невзирая на зимние холода...

Даже маленькие торговые улочки – неожиданно встречающиеся ряды соединенных друг с другом зданий – напоминают не столько Французский квартал с его каменными фасадами и утонченностью Старого Света, сколько «главные улицы» отдаленных американских поселений.

Это отличное место для вечерней прогулки: такого чудесного птичьего хора, как здесь, вы никогда не услышите во Вье-Карре; над крышами складов, расположенных вдоль едва видной сквозь густую листву извилистой реки, простираются бесконечные сумерки. Здесь можно встретить потрясающие особняки с произвольно расположенными галереями и пряничными орнаментами, дома с башенками и фронтонами. Просторные деревянные балконы ограждены свежевыкрашенными перилами. За белыми частоколами простираются травяные лужайки, чистые и аккуратно подстриженные.

Разнообразие коттеджей бесконечно: одни аккуратно выкрашены в яркие цвета, согласно велению моды; другие, заброшенные, но не менее красивые, приобрели очаровательный серый оттенок выброшенного рекой на берег леса – именно так нередко выглядят дома в тропических широтах.

Иногда улицы зарастают настолько, что с трудом верится, будто ты все еще в городе. Границы частных владений скрыты белоснежной дикой ялапой и синей свинчаткой, ветви дубов растут так низко, что прохожим приходится наклонять головы. Даже в самую холодную зиму Новый Орлеан остается зеленым. Мороз иногда жестоко ранит камелии, но они все же не гибнут. Изгороди и стены зарастают диким желтым каролинским жасмином и пурпурной бугенвиллеей.

В одном из таких сумрачных и зеленых уголков Луи и устроил себе тайное убежище, спрятав его за высокой стеной гигантских магнолий.

Желтая краска необитаемого старого викторианского особняка за ржавыми воротами практически облупилась. Луи бродил по нему лишь изредка, освещая себе путь свечой. Настоящим жилищем ему служил коттедж на заднем дворе, окутанный огромной бесформенной массой сплетенного розового вьюнка. Именно там хранил он свои книги и дорогие сердцу предметы, скопившиеся за многие годы. С улицы окна коттеджа оставались совершенно незаметными. Скорее всего, о существовании этого дома вообще никто не знал. Благодаря высоким кирпичным стенам, тесно посаженным старым деревьям и диким зарослям олеандра его не видели даже ближайшие соседи. А в высокой траве отсутствовала ведущая к нему тропинка.

Когда я пришел к нему, все двери и окна нескольких скромно обставленных комнат были открыты. Он сидел за своим письменным столом и читал при свете одной-единственной свечки.

Я долго наблюдал за ним – мне всегда нравилось это занятие. Частенько я отправлялся следом за ним на охоту просто для того, чтобы посмотреть, как он пьет кровь. Луи словно не обращает внимания на современный мир. Он неслышно, как призрак, бродит по улицам, медленно приближаясь к тем, кто ищет смерти – или, во всяком случае, производит такое впечатление. (Я не уверен, что люди способны на самом деле жаждать смерти.) И кровь он пьет безболезненно, аккуратно и быстро. При этом ему необходимо убивать. Он не умеет щадить свою жертву. У него никогда не хватало сил на «один глоток», которым я способен удовлетворяться много ночей кряду; или был способен – до того, как превратился в алчного бога.

Он всегда одевается старомодно. Как и многие из нас, он предпочитает одежду, близкую по стилю той, что он носил, будучи смертным. Ему нравятся большие свободные рубашки с присборенными рукавами и высокими манжетами, а также узкие брюки. Если он и надевает пиджак, что случается довольно редко, то очень похожий на те, которые ношу я, – длинный и приталенный.

Иногда я приношу ему такого рода вещи в подарок, чтобы он не превратил в лохмотья свои немногочисленные приобретения. Не раз я испытывал искушение отремонтировать его дом, повесить картины, украсить комнаты и, как часто бывало в прошлом, окунуть его с головой в пьянящую роскошь.

Думаю, он ждет этого от меня, хотя никогда и не признается. Он живет без электричества, без современного освещения, бродит среди царящего в доме беспорядка и притворяется, что всем и полностью доволен.

В нескольких окнах нет стекол, но он очень редко опускает старомодные жалюзи. Дождь заливает его вещи, но ему, похоже, все равно – ведь их с трудом можно назвать вещами. Просто разбросанный по дому хлам.

Опять-таки, думаю, он был бы не прочь, если бы я как-то помог ему все это исправить. Он на удивление часто приходит в мою теплую, ярко освещенную квартиру и часами сидит перед гигантским телевизором. Иногда он приносит фильмы с собой – на дисках или кассетах. Снова и снова он пересматривает фильм «Среди волков». Нравится ему «Красавица и чудовище» Жана Кокто. Потом еще «Мертвецы», картина Джона Хьюстона на сюжет Джеймса Джойса. Пожалуйста, обратите внимание, что фильм этот не имеет ровным счетом никакого отношения к нашему роду – в нем рассказывается о довольно заурядной компании смертных, собравшихся на праздничный рождественский ужин; действие происходит в Ирландии начала века. Многие другие фильмы тоже приводят его в восторг. Но он обходится без моего приглашения и никогда не задерживается надолго. Он часто осуждает «отъявленный материализм», в котором я «погряз», и, повернувшись спиной к моим бархатным подушкам, толстому ковру и шикарной мраморной ванной, удаляется в свою заброшенную, заросшую лачугу.

Сегодня вечером он сидит там во всем своем пыльном великолепии, с размазанным по щеке чернильным пятном, склонившись над громоздким томом биографии Диккенса, недавно написанной одним английским романистом, и изредка медленно переворачивает страницы – читает он не быстрее, чем большинство смертных. Из всех, кто выжил, он больше всего похож на человека. И остается таким сознательно.

Много раз предлагал я ему свою более могущественную кровь. Он всегда отказывался. Солнце пустыни Гоби сожгло бы его дотла. Все его чувства были обострены и вполне соответствовали его вампирской сущности, но до Детей Тысячелетий ему было еще очень далеко. Он так и не научился хорошо читать чужие мысли. Если он и вводит смертного в транс, то исключительно по ошибке.

Конечно, я не могу читать его мысли, потому что я его создал, а мысли вампира и его создателя – никто не знает почему – всегда закрыты друг для друга. Подозреваю, что нам известно весьма немало о чувствах и страстях друг друга, однако образы чрезмерно сильны и потому не поддаются четкому определению. Но это лишь теория. Когда-нибудь нас, наверное, действительно будут изучать в лабораториях. Сквозь толстые стеклянные тюремные стены мы станем молить принести нам живую жертву, пока нас будут забрасывать вопросами и брать образцы крови из вены. Да, но как, интересно, им удастся проделать такое с Лестатом, который одним лишь усилием мысли способен сжечь дотла кого угодно.

Луи не услышал моих шагов по высокой траве у его дома.

Я длинной тенью проскользнул в комнату и успел устроиться напротив него в своем любимом красном бархатном кресле – я давным-давно притащил его сюда специально для себя, – когда он наконец оторвался от книги.

– А, это ты! – С этими словами он резко захлопнул книгу.

Его лицо, тонкое и изящное от природы, удивительно нежное, несмотря на явно читающуюся в нем силу, сияло великолепным румянцем. Он рано поохотился, а я пропустил это приключение. На секунду я испытал сокрушительное разочарование.

Тем не менее оживленное тихой пульсацией человеческой крови лицо выглядело невероятно соблазнительным. Я чувствовал запах смертной крови, что придавало близости к Луи новое, любопытное ощущение. Его красота всегда сводила меня с ума. Наверное, я идеализирую Луи в его отсутствие, но при каждой встрече он покоряет меня снова и снова.

Конечно, именно его красота и привлекла меня в те первые ночи в Луизиане, когда здесь царили колониальная дикость и беззаконие, а он был не более чем безрассудным пьяным дураком, который играл в карты, нарывался на драки в тавернах и делал все возможное, чтобы поскорее лишиться жизни. Что ж, он своего добился – более или менее.

Я не сразу понял причину ужаса, отразившегося на его лице, не понял, с чего это он вдруг так уставился на меня, а потом рывком поднялся, подошел и, склонившись, потрогал мое лицо. И тут я вспомнил! Моя потемневшая от солнца кожа!