Текст книги "Невеста для сердцееда"

Никто, даже наделенный самым живым воображением, не счел бы графа Дебена рыцарем в сияющих доспехах. Свои битвы он вел в палате лордов, а не на турнирах, и сражался бьющими точно в цель словами, а не копьем или булавой.

Дебен безотчетно обернулся, чтобы еще раз посмотреть на мисс Гибсон, и перехватил брошенный на нее ядовитый взгляд мисс Уэверли.

Он уже убедился, что эта девушка аморальна и безжалостна. И мисс Гибсон, хотя обладала значительной долей мужества, социально не защищена перед расчетливой Изабеллой и открыта для всевозможных нападок, которые, без сомнения, последуют при первой удобной возможности.

Дебен размышлял над тем, как он сможет отплатить мисс Гибсон за помощь в сохранении свободы. В его голове созрел план. На протяжении по крайней мере нескольких последующих недель он станет тайно присматривать за ней. Одному Богу известно, какой хитроумный план мести может зародиться в голове интриганки Уэверли.

Глава 2

Лондон, несколько дней спустя

Глядя из окна гостиной тетушки Ледбеттер на ряды домов на противоположной стороне улицы, Генриетта подавила вздох.

Слишком много зданий, жмущихся одно к другому, слишком много людей, наводняющих улицы, слишком много шума и суеты и, помимо всего, ужасающая мешанина запахов. Проведя в столице всего лишь месяц, девушка страстно желала снова оказаться дома в Мач-Уэйкеринге, где можно наслаждаться небесной синевой, пением птиц и ароматом цветов.

Из окна спальни ей было видно всего одно дерево, да и то если облокотиться на подоконник и как следует вытянуть шею. Одно несчастное чахлое деревце, казавшееся столь же неуместным в своем окружении, что и сама Генриетта.

– Что вы думаете о пьесе, мисс Гибсон?

Вздрогнув, Генриетта снова сосредоточила внимание на гостях тетушки. Точнее, на одной гостье, той самой, что пыталась вовлечь ее в разговор, которому она совсем не уделяла внимания. А она-то надеялась забиться в укромный уголок гостиной и этим избежать попыток завязать с ней беседу. Но миссис Криммер было не так-то просто сбить с толку.

– Пьесе? Ох, я, э-э-э…

Они ходили в театр прошлым вечером, и, пребывай Генриетта в добром расположении духа, представление бы ей понравилось. Но после дебютного бала мисс Твининг у нее в груди поселился холодный сгусток боли, который не смогли бы изгнать оттуда даже самые искусные клоуны. Помимо этого, девушку плащом окутала депрессия, заставляя видеть все в сером непривлекательном свете.

Лишь осознание того, что, проведи она в постели целый день, жалея себя, тем самым растревожив тетушку, неохотно поднимало ее по утрам. Миссис Ледбеттер, получив письмо от своего кузена – отца девушки, стала для Генриетты больше, чем просто наставница на этот сезон. Она взялась за дело с большим энтузиазмом и очень удивила Генриетту. Поначалу ее несколько оскорбляло, как тетушка Ледбеттер качала головой и прицокивала языком, наблюдая за горничной, распаковывающей вещи. Дело в том, что у Генриетты уже много лет после смерти матери не было родственницы, которая бы следила за ее гардеробом. Но чувство оскорбления очень скоро прошло, Генриетта обнаружила, что миссис Ледбеттер не только обожает ходить по магазинам, но и с неиссякаемым энтузиазмом и вкусом подбирает для нее цвета и фасоны. Если бы не она, девушка так никогда и не узнала бы, какое количество одежды и украшений требуется девушке. Более того, для нее были наняты специалисты, которые во многом ей помогли. В дом пришел friseur[3]3
  Парикмахер (нем.).


[Закрыть], чтобы подстричь и уложить волосы. Учитель танцев регулярно обучал танцам, о которых Генриетта всегда мечтала, но не имела возможности постичь.

Миссис Ледбеттер заботилась о ней изо дня в день. Организовывала выходы в театр или на выставки, брала племянницу с собой на музыкальные вечера и званые обеды, где представляла всем своим друзьям и знакомым, ничуть не чувствуя себя обремененной, имея при этом собственную дочь Милдред, которая уже начинала задумываться о поиске спутника жизни. Генриетту можно было бы рассматривать как ее соперницу, угрозу или обузу. Но ни мать, ни дочь не проявляли враждебности, напротив, приняли ее в свой круг с распростертыми объятиями.

Ради них Генриетта собрала волю в кулак и выдавила из себя слабую улыбку.

– У нас в Мач-Уэйкеринге ничего подобного не было, миссис Криммер, – честно ответила она. – А тут я посмотрела один за другим ряд прекрасных спектаклей. Это было… э-э-э…

– Ошеломляюще, не так ли, дорогая?

Миссис Криммер – супруга одного из деловых партнеров мужа миссис Ледбеттер – сочувственно кивнула. Генриетта очень быстро открыла для себя, что люди, живущие в Лондоне круглый год, смотрят на провинциалов свысока, со смесью сожаления и презрения.

Если бы миссис Криммер заговорила с ней столь покровительственным тоном три дня назад, Генриетта непременно отпустила бы в ответ какую-нибудь колкость. Хотя не исключено, прикусила бы язычок, памятуя о перспективах Милдред. Мистер и миссис Ледбеттер питали надежду на то, что их дочь с благосклонностью примет ухаживания молодого мистера Криммера.

Генриетта перевела взгляд в противоположный конец комнаты, где этот молодой человек, покраснев от натуги, довольно смущенно говорил что-то Милдред, а та сидела со скучающим видом.

Возможно, дядя и тетя лелеяли надежды на брак дочери с этим скучным молодым человеком, с целью упрочить деловые отношения с Криммерами, сама же Милдред явно хотела от жизни большего. Она жаждала романтики.

Мисс Ледбеттер была достаточно красивой и вполне могла позволить себе подобные возвышенные устремления.

С золотистыми волосами, большими зелеными глазами и тонким маленьким носиком она напоминала ангела.

«Возможно, именно по этой причине они столь охотно приняли меня в своем доме», – уныло подумала Генриетта, которая нескладной фигурой и простоватым лицом точно не могла составить конкуренцию прекрасной кузине. Когда девушки вдвоем входили в комнату, мужчины обращали внимание только на Милдред.

Но это обстоятельство ни в коей мере не беспокоило Генриетту, она и не жаждала мужского внимания, желая, чтобы на нее обратил внимание только один мужчина.

Но даже он теперь находился для нее за пределами досягаемости. Три дня назад он наконец заставил ее признать, как глупо с ее стороны было преследовать его в Лондоне. И теперь вряд ли стоило обманываться в том, что где-то в глубине его души есть местечко и для нее.

Судя по тому, как он вел себя с ней, она ничего для него не значила. Протянув руку, она взяла печенье из вазочки, стоящей на столе между ней и миссис Криммер.

Генриетта думала о том, что застрянет в столице самое меньшее до конца июня, не в состоянии просто так ускользнуть домой. Особенно после того, что он сказал во время единственного визита к ней: «Тебе лучше жить в деревне, а не в таком шумном городе, как Лондон. Не удивлюсь, если очень скоро ты испытаешь неодолимое желание вернуться в Мач-Уэйкеринг».

Генриетте было больно признавать, что в какой-то степени он прав. Она в самом деле тосковала по деревьям и безмятежности сельской жизни, той дружественной атмосфере, когда все всех знают.

Но это вовсе не делало ее неотесанной деревенщиной.

Генриетта до сих пор находилась в шоке от того, что Ричард – ее Ричард, как она до сих пор мысленно его называла, – говорил с ней таким покровительственным тоном. Ведь она как-никак в Лондоне всего неделю и, вполне естественно, до сих пор взирала на город широко раскрытыми от восторга глазами. Но это вовсе не означало, что ей никогда не удастся стать частью замысловатого столичного высшего общества. Даже он приобрел налет городского лоска не сразу, а лишь спустя несколько посещений Лондона. Поначалу различие проявлялось только в манере одеваться. Он выглядел чрезвычайно щегольски в одежде, сшитой лондонским портным, а его новая стрижка то и дело вызывала восхищенные вздохи окружающих. Его обычно непослушные кудри были укрощены и тщательно уложены, отчего веснушчатое лицо разом лишилось мальчишеской округлости. Он больше не походил на добродушно-веселого сына местного сквайра, превратившись именно в такого мужчину, каким, по мнению Генриетты, был мифический Парис, – столь прекрасным, что даже богини вступали из-за него в спор. Постепенно она ощутила в нем и внутренние перемены, начала испытывать неловкость, поскольку он все больше и больше отдалялся от нее. На последнее Рождество Генриетта особенно остро почувствовала ауру замысловатости, которой окружил себя Ричард. Он стал скучно-изыскан и больше ничем не напоминал грубоватого, но честного паренька, который много лет крутился у нее дома.

Разламывая печенье, она мрачно размышляла о том, что неплохо было уже тогда принять его отдаление как должное и избавить себя от унижения, которое она пережила на дебютном балу у мисс Твининг. Или распознать намек в рассуждении Ричарда о том, что ей лучше вернуться обратно в Мач-Уэйкеринг. Он не хочет, чтобы она находилась в Лондоне. Но она убедила себя в том, что его слова не более чем неловкое беспокойство о том, как она привыкает к новой обстановке. Ах, ну почему она такая глупая? Почему отказывается принять очевидное? Если бы Ричард действительно волновался о том, как она справляется, то вызвался бы лично сопровождать ее повсюду. Постоянно наносил бы визиты в особняк Ледбеттеров и старался оградить ее от столкновения с нежелательными особами, которых, как он предупреждал, много в лондонском обществе.

Теперь Генриетте это тоже известно.

Положив половинку печенья в рот, девушка пыталась успокоиться тем, что хотя бы никому не призналась в своих романтических чувствах к Ричарду.

К несчастью, домой Генриетта вернуться не могла, ведь если бы она заговорила сейчас об объезде, все немедленно бы заинтересовались причинами такой поспешности. А ей в голову не приходило ни единой вразумительной отговорки. Не могла же она заставить свою дорогую тетушку Ледбеттер чувствовать себя каким-то образом повинной в том, что племянница так несчастна. И уж конечно, Генриетта не собиралась никому рассказывать о том, как глубоко заблуждалась по поводу Ричарда. Возможно, ее сердце и покрылось шрамами, но по крайней мере гордость не пострадала.

В том-то и затруднение. Если бы она стала настаивать на возвращении домой, не открыв при этом истинной причины, все вокруг и в самом деле решили бы, что она испугалась жизни в столице.

Находясь перед выбором, признаться в собственной глупости, отправившись в Лондон за мужчиной, ее не любившего, или выставить себя слабоумной плаксой, которая не в силах уехать от приходской церкви более чем на пять миль, или храбриться и остаться в городе, потерявшем в ее глазах всякое очарование, Генриетта выбрала последнее. Она останется в Лондоне.

К тому же она очень многим обязана тетушке и кузине, особенно после постыдного отъезда с бала мисс Твининг. Увидев ее залитое слезами лицо, они были невероятно предупредительны. В карете по дороге домой хлопотали над ней, с пониманием относясь к ее мнимой головной боли. В действительности Генриетта ни разу в жизни не страдала от этого. Она никогда не солгала бы им, зная наперед, с какой серьезностью будут восприняты ее слова. Она-то думала, что тетушка и кузина погладят ее по руке и отошлют прилечь, как обычно поступали братья и отец.

Вместо этого тетушка Ледбеттер и Милдред отправились в комнату вместе с ней, принялись растирать ей виски лавандовой водой, напоили успокаивающим отваром из трав и долго рассказывали смешные истории о том, как сами страдали от периодических женских болей.

Генриетта испытывала всепоглощающее чувство вины, особенно потому, что обе ее родственницы с большим восторгом восприняли приглашение на бал в дом настоящего баронета. Тетушка намеревалась до мельчайших подробностей изучить обстановку особняка, чтобы потом посплетничать об этом со своими подругами, а Милдред надеялась заинтересовать собой сына какого-нибудь мелкого аристократа, которых так много в списке гостей. Генриетта своим поступком похитила и у тетушки, и у кузины по крайней мере половину радости, не в состоянии справиться с собой после того, как эта коварная мисс Уэверли вознамерилась поймать в свои силки еще одного ничего не подозревающего джентльмена.

Она принялась извиняться перед тетушкой и Милдред, а их ответы лишь подлили масла в огонь.

– Да мы и часа не провели бы в этой напыщенной компании, не будь мисс Твининг твоей подругой, – сказала тетушка Ледбеттер. – Я считаю, с ее стороны очень мило пригласить и нас вместе с тобой.

– Да, – вяло отозвалась Генриетта, – мисс Твининг очень милая девушка.

Джулия Твининг ей в самом деле нравилась. Эта девушка не смотрела свысока на лондонских родственников Генриетты и не отпускала унизительных замечаний относительно ее происхождения.

В отличие от некоторых других людей.

«Мне остается только гадать, где твоему отцу удалось отыскать таких родственничков? – искоса поглядывая на тетю Генриетты, заметил Ричард во время своего визита в дом Ледбеттеров. Он тогда сидел в гостиной, где все они находились сейчас. – Никогда не слышал о них до того момента, как тебе взбрело в голову заявиться в Лондон. Теперь же, познакомившись с ними, я ничуть не удивлен. Не то чтобы с ними что-то не так, в своем роде они вполне нормальные люди. Таких обывателей зачастую даже уважают, но я, приезжая в столицу, не стал бы общаться с подобными людьми. Если бы твой отец хоть ненадолго оторвал свой нос от книги, он бы тут же сообразил, что не стоит отправлять дочь к людям, которые не в состоянии представить ее никому значительному или отвести в такое место, где ее точно заметят».

Генриетта задавалась вопросом: неужели она действительно столь глупа, чтобы принять тираду Ричарда за проявление его беспокойства к себе? Да он ни капельки не переживал, лишь опасался, что она может впутаться в какую-нибудь историю и оскандалить его перед новыми умными лондонскими друзьями. Ведь она как-никак выглядит по-деревенски, и родственники у нее совсем незнатные.

Заталкивая в рот вторую половинку печенья, Генриетта утешала себя тем, что ей достало мужества возразить против презрительного высказывания Ричарда о ее отце.

«Ну откуда же папе знать, что делается в лондонском обществе, – твердо сказала она. – Тебе же известно, он в последнее время очень редко выбирается в столицу, только если пройдет слух о какой-нибудь редкой книге, которая должна появиться на рынке».

Как бы то ни было, она вынуждена признать, что частично обвинения Ричарда оправданны. Недели, проведенной в городе, хватило, чтобы понять, что тетушка Ледбеттер, выйдя замуж за предпринимателя, лишилась возможности посещать самые популярные светские салоны, как справедливо, хотя и презрительно заметил Ричард.

«В любом случае, – продолжила она тогда, не желая показывать разочарования, – если бы он и знал, счел бы свет довольно легкомысленным. Он никогда не судит людей по их рангу или состоянию, это тебе конечно же известно. Ведь тебе не раз доводилось слышать из его уст, что истинная ценность человека в его характере или интеллекте».

Генриетта потянулась еще за одним печеньем, радуясь тому, что заняла с Ричардом такую позицию, при этом все еще питая иллюзии на его счет. Но ничто не сможет заставить ее терпеть критику в адрес отца, из чьих бы уст она ни исходила.

Кроме того, отец и без того корил себя за то, что дочь достигла двадцатидвухлетнего возраста, а он до сих пор не предпринял ничего, чтобы подыскать ей мужа.

Когда Генриетта впервые несмело упомянула о том, что ей хотелось бы провести сезон в Лондоне, на его лице появилось слегка удивленное выражение, как всегда, когда ему приходилось сталкиваться с хозяйственной стороной жизни.

– Ты уверена, что уже достаточно повзрослела, чтобы задумываться о замужестве? – Он снял очки и положил их перед собой на письменный стол. – Разумеется, дорогая, если хочешь отправиться в Лондон, так и нужно поступить. Предоставь это мне.

– А ты… ты не забудешь?

Это очень на него похоже. Вместо того чтобы пожурить дочь за столь смелые слова, он лишь улыбнулся и заверил, что не забудет, ведь речь идет о таком важном обстоятельстве, как будущее единственной дочери.

И отец не забыл. Просто понимал все по-своему. У Генриетты духу не хватало разуверить его в том, как хорошо она проводит время в столице, поэтому письма домой были восторженными и туманными.

Миссис Криммер продолжала щебетать, Генриетта уже несколько минут не слышала ничего из того, что она сказала, всецело поглощенная в свои мысли и методичное поедание печенья из вазочки. На протяжении последних нескольких дней в ее голове снова и снова проигрывались события бала у мисс Твининг. Этот опыт оказался для Генриетты чрезвычайно болезненным, ибо она возлагала большие надежды и на бал, и на мисс Твининг. Она надеялась, что они смогут стать подругами. Мисс Твининг не обращала внимания на непопулярных родственников Генриетты и даже предложила ей называть себя Джулией. Вздохнув, она потянулась за последним печеньем.

Случившееся на балу в корне пресекло возможность того, что между ней и мисс Твининг может возникнуть дружба, даже если у них и есть что-то общее. А времени на то, чтобы это выяснить, не представилось, Генриетта покинула бал раньше мисс Уэверли, поэтому общество услышит и поверит ее версии развития событий. Девушке было отлично известно, что эта интриганка не упустит такого отличного шанса очернить репутацию соперницы.

Но Генриетте было все равно, больше не хотелось когда-либо снова выходить за пределы социального круга своей тетушки.

Какой в том смысл?

– Посмотрите, какой первоклассный экипаж, – заметил мистер Бентли, опирающийся о подоконник другого окна и развлекающий себя наблюдением за проезжающим мимо транспортом.

Этот молодой человек был приятелем младшего сына мистера Криммера. Генриетта считала, что его задача на сегодня не только в том, чтобы морально поддержать друга, пытающегося завоевать расположение Милдред, но и сопроводить его в ближайшую пивную по истечении положенного по этикету получасового визита, дабы помочь воспрянуть духом.

– И он завернул сюда, будто кто-то едет с визитом. Ого, так и есть! Этот человек направляется прямо к крыльцу!

Заслышав эти слова, тетушка Ледбеттер, к всеобщему удивлению, резво вскочила с дивана и в мгновение ока оказалась у окна.

– Боже! – воскликнул она, отталкивая в сторону мистера Бентли и выглядывая наружу. – Он обещал, что явится с визитом, но я и помыслить не могла, что он сдержит слово, даже невзирая на то, как обстоятельно он расспрашивал, где мы живем.

Генриетта замерла, не донеся до рта последнее печенье. Со своего места ей тоже был виден элегантный парный двухколесный экипаж, который остановился перед их домом, возничего она тоже узнала.

– Генриетта, дорогая, – молвила тетушка, поспешно разворачиваясь, чтобы смотреть племяннице в лицо, – возможно, мне следовало сказать об этом раньше, но… – Она замерла, заслышав стук дверного молоточка. – Лорд Дебен сказал, что может заглянуть к нам, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке после… – Она оборвала фразу на полуслове, будто только что сообразила, что в ее гостиной полно народу. – После того, как тебе стало дурно на балу у мисс Твининг.

Доносившиеся из холла голоса сообщили присутствующим, что лорд Дебен уже в доме.

Миссис Ледбеттер поспешила обратно к дивану, присела и, расправив юбки, приняла скучающую позу, словно графы наносили ей визиты каждый божий день.

Все разговоры разом стихли, а взоры обратились на двери.

– Лорд Дебен, – провозгласил дворецкий Уорнес.

Он вошел в комнату и замер, презрительно осматривая собравшихся.

Генриетта разозлилась. Точно такое же выражение застыло на его аристократичном лице в доме мисс Твининг, будто он сам не мог до конца поверить в то, что почтил этот дом своим присутствием. В то время она еще не знала ни его имени, ни титула. Как бы то ни было, впечатление, которое он производил на окружающих, его собственное осознание этого и высокомерная манера уже снискали ему ее нерасположение.

Дебен обвел ничего не выражающим взглядом гостиную и заметил Генриетту.

– Мисс Гибсон, – произнес он, направляясь через комнату прямиком к тому месту, где она сидела. – Надеюсь, сегодня вы чувствуете себя лучше?

Генриетте стоило огромных усилий не бросить ему в лицо обвинение в том, что он напрочь лишен хороших манер, или язвительно поинтересоваться, уж не забыл ли он их сегодня дома. Ну какой воспитанный гость станет игнорировать и хозяйку, и гостей?

Правда, Ричард во время своего визита вел себя подобным образом, ставя себя много выше местного общества, не удостоив гостей тетушки ни единым словом, презрительно назвав их горсткой клерков и лавочников. В защиту хороших манер Ричарда Генриетта могла сказать лишь то, что он по крайней мере небрежно кивнул тетушке, прежде чем всецело сосредоточить внимание на ней.

Когда лорд Дебен склонился к ее руке, она не чувствовала себя польщенной. Похоже, он хотел поцеловать ей руку, но она не дала ему этого сделать, поднеся ее ко рту и демонстративно надкусив последнее печенье.

Милдред ахнула.

Выражение лица Дебена ничуть не изменилось.

– Вид у вас до сих пор несколько болезненный, – заметил он, поворачиваясь спиной ко всем прочим, тем самым исключая из беседы. – Мне следует отвезти вас на прогулку в парк. Это мигом вернет вашим щечкам румянец.

– Вам следует отвезти меня на прогулку в парк, – эхом вторила Генриетта, про себя возмущаясь тем, какой же он ужасный наглец.

Неужели думает, что ей недостанет ума заметить, как пренебрежительно он относится к ее дорогой тетушке? А если предположить, что она вообще не хочет с ним никуда ехать? Но не успела Генриетта сообщить ему, что никакая сила на свете не заставит ее покинуть гостиную в обществе человека, который явно считал себя слишком хорошим для местного общества, как мистер Бентли воскликнул:

– Я бы уж точно не упустил прекрасной возможности прокатиться в экипаже по парку, уж поверьте мне на слово! Как и посидеть рядом с вами, милорд. – Он послал Генриетте полный зависти взгляд. – Какая же вы счастливица!

Тяжелые веки лорда Дебена слегка опустились, а губы изогнулись в усмешке, когда он, повернувшись к Бентли, произнес:

– Я не имею привычки приглашать молодых джентльменов сопровождать меня на прогулке по парку в час модного променада.

Юный почитатель замолчал, залившись краской.

Генриетта подумала о том, что он и ее не пригласил, а скорее отдал приказание.

– Очень мило с вашей стороны пригласить Генриетту, – проворковала тетушка, посылая племяннице многозначительный взгляд. – Большая честь для нас, и так неожиданно. Ей потребуется совсем немного времени, чтобы подняться наверх, надеть капор и плащ. За спиной лорда Дебена послышались шелестящие звуки: миссис Ледбеттер энергично подавала племяннице знаки. – Не правда ли, дорогая?

А вот и нет. Как было бы хорошо, если бы она выставила этого графа прочь из дома, высказав ему все, что думает по поводу его манер, а не заискивала перед ним.

– Поторопитесь, – отрывисто сказал Дебен, которому наконец удалось схватить ее за руку и рывком поднять на ноги. – Не хочу, чтобы мои лошади простаивали.

Лошади простаивали! Что ж, этим замечанием он поставил ее на место. Благополучие собственных лошадей волнует его куда больше, чем ее чувства.

Да кем он себя возомнил? Как посмел явиться сюда и сознательно оскорблять всех вокруг?

Генриетта поспешно выскочила из комнаты, кипя праведным гневом, который полностью разогнал апатию, владевшую ею со времени бала, ей даже приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы подняться утром с постели.

Негоже в самом деле заставлять лошадей ждать! Генриетта подчеркнуто громко поднялась по лестнице и ворвалась в комнату.

Она подскочила к своему изысканно украшенному платяному шкафу и рывком распахнула дверцу, кипя негодованием по поводу того, как граф осадил бедного мистера Бентли, который с мальчишеской восторженностью высказался о красоте лошадей. Точно так же поступили бы и ее братья.

А еще Дебен посмел игнорировать тетушку и кузину, все потому лишь, что они имеют отношение к торговле! Решил, что все люди одинаковы.

Что ж, она ему покажет одинаковость.

Быстро просунув руки в рукава плаща с плотно прилегающим верхом и пышной юбкой, Генриетта промаршировала по коридору в комнату тетушки и принялась безжалостно перебирать ее меха, пока не обнаружила лисицу. Перекинув мех через плечо, Генриетта бросила мимолетный взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что лиса в самом деле совсем не сочетается с плащом, чего она, собственно, и добивалась. И отправилась в комнату Милдред, позаимствовала капор с высокой тульей, украшенный парой ярко-красных страусиных перьев. Этот головной убор Милдред получила лишь накануне.

Не прошло и пяти минут, как Генриетта снова появилась в гостиной. При виде ее Милдред широко раскрыла рот от удивления, а тетушка издала сдавленный вскрик.

Лорд Дебен, стоящий у окна рядом с мистером Бентли, склонил голову набок, лениво осматривая ее наряд.

– Вижу, яркие краски появились уже от одного предвкушения прогулки на воздухе, – нараспев произнес он. На лице при этом не дрогнул ни единый мускул.

– О да, – с улыбкой согласилась Генриетта, приближаясь к нему. – С нетерпением жду, чтобы меня увидели сидящей в экипаже рядом с вами, когда мы будем кататься по парку в час модного променада.

Поделом ему! Граф производил впечатление человека, который ни за что не допустил бы, чтобы его заметили в компании столь вульгарно разодетой особы. Возможно, он снизошел до приглашения на прогулку девушки, имеющей более низкое по сравнению с ним социальное положение, но хотя бы проследил за тем, чтобы его наряд выглядел безупречно. Познаний Генриетты в области мужской моды хватало, чтобы понять, что его одежда сшита очень дорогим эксклюзивным портным. Кроме того, граф совсем недавно побрился, на его щеках еще был виден блеск, который обычно сохраняется после бритья не более часа. Когда же он склонился к ее руке, Генриетта почувствовала исходящий от него запах масла бергамота.

– Приехав в город, я и подумать не могла, что мне будет оказана такая честь – прокатиться по парку со столь значительным человеком. Да еще и в таком… первоклассном экипаже.

Генриетта с радостью отметила, что лицо графа с каждой секундой становится все более непроницаемым.

– Когда вы в следующий раз нанесете нам визит, мистер Бентли, – улыбнулась она молодому человеку, который с ужасом переводил взгляд с безукоризненного графа на капор, украшенный страусиными перьями, – я непременно представлю вам полный отчет о прогулке.

Лорд Дебен жестом показал Генриетте следовать впереди него, и они удалились. Страусиные перья на капоре при этом подпрыгивали в такт ее воинственной походке.