Текст книги "Легенда о мертвой Джинни"

Я, соглашаясь, покивала.

– О чем мы говорили? – попыталась вернуть наш прерванный разговор Минни. – Ах да, Бобби. Так вот, мы всякое думали, конечно, когда Бобби пропал. Даже мысли были, не убежал ли он сам. Знаете, ребята уже большие, Бобби и два года назад выглядел взрослым, он мог бы начать другую жизнь подальше от Холмсли Вейл. Только на него это было не похоже. Бобби из тех, кто будет огрызаться с матерью, но никогда не оставит ее горячий обед, особенно посреди здешней осени. Да еще и оставив все вещи. Но главным в этой ситуации было письмо: никто не может быть настолько жестоким, чтобы такое отправить матери. И Бобби, конечно, дуралей, но не садист. А когда пропал Микки…

– Вы сразу подумали, что его исчезновение связано с пропажей Бобби?

– Не сразу. – Минни покачала головой. – Натали даже сначала говорить не стали, что он пропал, она только начинала возвращаться к жизни, и тут снова такое. Да и не было у Бобби с Микки ничего общего. Поэтому мы сначала думали, что Микки найдется, и всё. А потом, когда начались по всему Холмсли Вейл поиски, уже нельзя было ничего скрыть. Вы правы: у нас нечасто что-то случается, и если кто-то пропадает без следа – это событие, в котором участвуют все. Тем более что снова ребенок пропал. Конечно, вся деревня забурлила. Ну а на третий или четвертый день и Хиты получили свое письмо.

Минни отошла за стойку и вернулась с чайником, который все это время подогревался, плеснула теплого чаю в мою чашку и налила себе.

– Свое письмо, а только такое же, – продолжила Минни. – В точности такое же. Это же жуть какая. Ну, тут всем стало понятно, что у нас завелся какой-то маньяк. И что он ворует парней. И письма шлет. Так что сейчас все в панике перед Хэллоуином, особенно те, у кого есть сыновья. Это вроде единственное общее у наших ребят: пол в смысле. – Минни на секунду замолчала и обвела руками свое углеводное царство: – Видите, даже булочную не украшаю к Хэллоуину, а ведь это был чуть не мой любимый праздник в году. Расставить везде тыквы, развесить искусственную паутину. У меня даже праздничные салфетки для прилавка вышиты. Но я уже второй год их не достаю. Из-за Натали в основном, чтобы ей не напоминать, не расстраивать. Хотя Натали сейчас все равно почти не выходит из дома, знаю, что ей это было бы неприятно.

– Не выходит из дома?

– Из-за Хоуп, дочки. У них с Бобби недавно родился ребенок. Что и говори, а девочка оживила их двоих. Хоуп сладкая как булочка, ох как я ее люблю. Тихая, спокойная, не плачет без повода. Смотрит яркими глазками на мир, сокровище наше.

Минни была так бескомпромиссно влюблена в свою маленькую племянницу, что я не могла не улыбнуться. Она засмущалась:

– Ох, думаете, наверное, что я так говорю о малышке Хоуп, а о Бобби уже забыла? Каюсь, я привязана к племяшке. И да, она вернула к жизни отчаявшихся родителей. Но это не значит, что они заменили одного ребенка другим. Но разве плохо, что они в почти сорок лет не остались горевать до самой старости, а дали себе шанс на новое начало жизни? И все сложилось, все получилось. Бобби был не самый внимательный парень на свете, но он точно обрадовался бы тому, что родители снова счастливы.

– Если бы был жив? – тихо спросила я.

– Если бы об этом узнал. – Минни произнесла эти слова и опустила нож на батон.

Я прикусила язык и решила сменить тему на менее личную для Минни и более интересную для меня.

– Это письмо, которое получил ваш брат, – в нем ведь были стихи Джинни Харди?

Минни снова вышла ко мне с тарелкой хлеба для бутербродов и розетками с паштетом и джемом.

– Да, кажется. По правде говоря, я и не знала, что это ее стихи. Это нам потом уже сказали. По мне, тарабарщина какая-то. У нее было много хороших стихов, мы даже на выпускном их читали. Но это что-то странное. Ну и мы сначала подумали, что это кто-то пошутил, не связывали с пропажей Бобби. А потом Нат рассказала, что Бобби ей говорил, встретил, мол, Джинни Харди накануне. И что это сто процентов Джинни Харди, а не кто-то другой, потому что она была босоногая в октябре. Вы выйдете сейчас босиком за порог?.. Вот именно. И Бобби так решил: раз холода не боится, значит, и впрямь призрак. Он, конечно, это полушутя Натали рассказал. Но когда мы получили письмо, она вспомнила, что Бобби говорил про Джинни. И проверили – точно, ее стихи. Странно все. Но опять же решили: кто-то захотел попугать Бобби призраком, для того и письмо отправил после этой сценки на улице. Но…

– Но если бы все было так, ровно то же самое не случилось бы с Микки Хитом годом позже?

– Точно, – веско сказала Минни. – Если бы встреча с призраком и письмо со стихами не повторились с исчезновением Микки, мы бы никогда не связали одно с другим. Но Мэри прибежала к ним в дом сразу же, как получила свое письмо. Мэри – это мать Микки. Она все повторяла, что это Джинни забрала Микки.

– И вы в это верите? – осторожно спросила я.

Минни была совершенно бесстрастна:

– Верю ли я, что призрак Джинни Харди забрал ребят? Нет, конечно, не существует никаких призраков. Но кто-то их забрал, а прикрывается девочкой, которая совершила много лет назад суицид.

– Вы знали Джинни Харди?

– Не лично. Я училась на пару классов младше. Но, конечно, все тут знают Харди, и уж точно все знали ее. Местная знаменитость. В каждом празднике затычка: то стихи свои читает, то песни поет. Но такие везде, наверное, есть.

– Как думаете, почему она покончила с собой?

– Да бог ее знает, – всплеснула руками Минни. – Кто их, богатых, разберет? Напридумывают себе проблем и давай вешаться. Может, если б хоть денек в жизни поработали, то больше бы эту самую жизнь ценили.

Эту мысль я предпочла зажевать бутербродом.

– Но уж точно не она похитила Бобби и Микки. А тот, кто это сделал, может вернуться в Холмсли Вейл со дня на день.

Глава шестая, в которой я становлюсь на шаг ближе к богу и на пару шагов – к разгадке

Выбираться на улицу из уютной обители Минни ужасно не хотелось. Но люди стали появляться в ее булочной все чаще, а поводов засиживаться у меня оставалось все меньше. Мы договорились, что я обязательно еще буду заходить к ней, чтобы поправиться на пару килограммов.

Я так засиделась, что вышла уже в ясный солнечный день. На этот раз Холмсли Вейл не казался таким уж сонным и мрачным, как вчера, летом здесь даже могло быть довольно приятно.

Погода позволяла рассмотреть симпатичные улочки, а по пути в церковь я наконец увидела местную архитектурную достопримечательность – расположившуюся у большой площади старую водонапорную башню, о которой рассказывала мне Минни. Хотя она очень давно перестала работать по назначению, башня все еще оставалась центром притяжения и собирала вокруг себя жителей Холмсли Вейл по любому массовому поводу. Сейчас ее выкрасили в белый цвет с ярко-красной головой-башенкой. Я поневоле залюбовалась ею. Это было самое яркое и необычное сооружение в Холмсли Вейл, да и выделялось бы оно и во многих других местах. Я не смогла удержаться и сфотографировала башню на телефон, который вот уже пару дней больше ни на что не годился.

– Красивое строение, да? – услышала я за спиной.

Голос принадлежал высокому стройному красивому мужчине лет шестидесяти. И хотя он был одет в длинное шерстяное пальто, выглядывающий воротничок на шее не оставлял сомнений: именно к нему я и шла.

– Здравствуйте, – сказала я и пошла к нему. – Действительно, очень красивое здание. Меня зовут Маделин Стоун, я как раз шла поговорить с вами, святой отец.

Я протянула руку, чтобы познакомиться, и только тут обратила внимание, что священник держит в руках два больших мусорных пакета. Он замешкался, пытаясь переложить оба в одну руку, потом понял, что рука грязная, начал вытирать ее о пальто. Я все это время стояла с протянутой рукой, пока мы, осознав нелепость ситуации, не рассмеялись.

– Мисс Стоун, прошу прощения, я сейчас отнесу это. Зайдите, пожалуйста, пока в церковь, вы немного до нее не дошли, вернусь, и мы поболтаем.

Я прошла немного в направлении, которое он указал. Церковь как будто восставала из-под земли – так неожиданно она появлялась из-за поворота. Белая, с острой колокольней с темно-серой башенкой, она казалась очень маленькой и аккуратной. Я успела подумать, что небольшая часовня в саду моих родителей была никак не меньше, но, открыв тяжелые двери, втолкнувшие меня внутрь, поняла, что ошиблась.

Внутри церковь словно изменяла восприятие пространства: была очень высокой и очень длинной от входа к алтарю. И в отличие от своей наружной скромности, даже аскетичности, она походила на самые красивые храмы Европы. Я потеряла дар речи: никак не ожидала увидеть такую красоту в Холмсли Вейл. Почему этот архитектурный шедевр прятался в укромном переулке никому не известной деревни, было совершенно непонятно.

Я услышала позади себя покашливание и обернулась. Он успел снять пальто и смотрел на меня с лучезарной улыбкой. В этом виде он напоминал героя Ричарда Чемберлена из старой экранизации «Поющих в терновнике»: высокий, статный, красивый, несмотря на годы. В его внешности было то, что принято называть породой.

– Теперь все же будем знакомы. – Он протянул мне руку и тут же с улыбкой покрутил ею перед моим лицом. – Я ее помыл. Меня зовут отец Мид, мисс Стоун.

– Зовите меня Маделин, – попросила я внезапно для себя: не люблю свое полное имя, хотя в исполнении Генри Харди это, кажется, начало проходить. – Мид? Я, возможно, видела сегодня кого-то из ваших родных, кажется, Глорию и Гарольда?

Он расцвел еще больше:

– Да, это мои родные, сноха и внук. Они замечательные, верно?

– Мы не успели познакомиться. – Я пожала плечами, замечательными они мне показались только внешне.

Кажется, его немного расстроило то, что я не проявила восторга относительно его родных, поэтому он добавил, как бы про себя, что его внук – лучший спортсмен в округе, и, кажется, немного удовлетворился моей сдержанной улыбкой.

– У вас восхитительная церковь! – искренне воскликнула я, подняв голову на расписанный купол.

– Это так, настоящая жемчужина этих мест. – Он кивнул, рассматривая со мной свое место ежедневной работы.

Мы вместе потихоньку двинулись по главному проходу между лавочек.

– Мне очень повезло с приходом, это правда. Уже столько лет я имею счастье наблюдать такую красоту. При этом о ней ведь многие не знают, у нас тут туристов не встретишь. Так что это только наше сокровище, достояние. Со временем, конечно, ко всему привыкаешь, и самое красивое место на земле становится просто местом, где ты каждый день должен бывать, где ты должен работать, утешать и радоваться вместе со своими прихожанами, с людьми, с которыми ты проживаешь все важные этапы жизни.

Мы присели на одну из лавочек в середине зала.

– Вы уже очень давно здесь служите, отец Мид?

– Очень, очень давно. Мы переехали сюда еще до рождения моего сына Джорджа. Я занял место отца Джонса, отошедшего в мир иной. Знаете, непросто молодому священнику завоевывать любовь и авторитет людей с уже устоявшимися порядками. Но меня приняли хорошо, и уже несколько десятилетий Холмсли Вейл – мой дом, а его жители – моя семья.

– Некоторые из них буквально стали вашей семьей, – заметила я.

– Да, это так, – снова с улыбкой вспомнил о своих родных отец Мид. – Вы о них хотели поговорить?

– Боюсь, что нет, – замялась я. Не представляла, как начать со священником разговор о суициде.

Видя мое затруднение, он предложил присесть.

– Вас что-то тяготит? – включил он профессиональный голос.

– Нет-нет-нет. – Я стала отмахиваться от него, как от дантиста, когда пришла с Джей Си в стоматологию за компанию, а врач предложил провериться и мне. – Нет, мне посоветовал поговорить с вами Генри Харди.

– Генри Харди? – Отец Мид удивленно поднял брови. – И о чем же вы хотите поговорить?

– О его сестре Джинни.

Отец Мид немного поерзал на лавочке:

– Очень неожиданно, уже много лет никто не говорил со мной о Джинни Харди. Могу я узнать, с чем связано ваше любопытство?

– Да, конечно, – кивнула я. – Я пишу книгу и хотела бы рассказать правдивую историю об этой девушке.

– Спустя столько лет… Кажется, мы уже давно не встречаем здесь журналистов из-за истории с Джинни. Это очень грустная история. – Отец Мид опустил голову. – Я действительно неплохо знал Джинни, она была верующей девочкой, доброй, отзывчивой, часто помогала мне в церкви, пела в нашем хоре. Прекрасное дитя. Знаете, до сих пор молодожены иногда используют ее стихи для венчальных клятв. Она была очень талантливой. Ее все любили. А потом это событие… Это сломало ее родителей. Да и для всех нас было шоком, конечно. Ужасное, ужасное происшествие.

– Знаете, все говорят примерно одно и то же: умная, одаренная девушка ни с того ни с сего покончила с собой. Вам это не кажется странным? Я имею в виду: никто не называет даже приблизительных причин суицида, разве это не вызывало вопросов тогда, много лет назад?

Взгляд отца Мида стал тяжелым и грустным. Он словно хотел сказать что-то, но не мог.

– Конечно, это вызывало вопросы. Но только никто никогда не услышит на них ответов, моя дорогая. Некоторые тайны должны такими и оставаться.

– Почему? Вы что-то знаете? – Я буквально физически почувствовала, что что-то новое и интересное для меня таилось в голове моего собеседника.

– Знаю, – спокойно сказал он. – Я точно знаю повод, по которому Джинни Харди покончила с собой. Но по понятным причинам вам не скажу.

В этой фразе не было агрессии, он просто констатировал факт.

– Могу я узнать почему? – стараясь не выдать своей досады, спросила я.

– Можете, – кивнул он. – Потому что тайна исповеди остается таковой и после смерти исповедовавшегося.

– Но раз Генри Харди посоветовал мне поговорить с вами, наверное, он ожидал, что вы откроете мне этот секрет?

– Довольно странно, – проговорил он, – что Генри послал вас ко мне. Я почти уверен, что он и сам знает ответ на этот вопрос. Зачем же он прислал вас ко мне?

Последний вопрос он задал, как бы стараясь понять мотивы Генри. Мне это тоже казалось теперь бессмысленным: проделать такой путь, чтобы услышать «знаю, но не скажу». Наверное, поэтому я решилась задать следующие, немного жестокие вопросы.

– То есть Джинни рассказала вам то, что ее тревожило, то, из-за чего она покончила с собой. Почему же вы не остановили ее?

– Я не знал, что она собирается совершить такой грех. Она об этом не говорила, да и в целом выражалась иносказательно. Все же она была девочкой творческой. Говорила много странных, много страшных вещей. Много фантазировала, я уверен. Но она точно не говорила, что планирует сотворить с собой такое! – горячо убеждал меня священник.

Отец Мид даже раскраснелся: видно было, что мысль о том, что он не смог предотвратить самоубийство Джинни, и так тяготила его эти годы.

– Тем не менее, дорогая мисс, – проговорил он бодрым тоном того человека, которого я встретила, – едва ли вы рассчитывали, что девочка-подросток была слишком откровенной в повседневных беседах со священником, который ей в отцы годился. Для этого у девушек есть подруги.

– У Джинни они тоже были? Думаю, непросто было дружить с такой богатой и популярной девочкой.

– Это действительно так, – согласился отец Мид. – К Джинни хорошо относились, но не скажу, что она была близка со многими людьми. Слишком ярких персон у нас все же стараются не подпускать слишком близко. Но и лучшая подруга у нее была, они учились в одном классе. Мэри Стайлз, так ее зовут. Они все время вместе ходили. Наверное, у каждого в детстве должен быть лучший друг.

– А где сейчас Мэри, вы не знаете?

Отец Мид улыбнулся:

– Здесь все знают все обо всех, дорогая мисс, особенно священники. Мэри так и живет здесь. Она вышла замуж, родила детей. Один из них год назад пропал без следа.

Разговор с отцом Мидом был коротким, но внес в мою голову сумятицу.

Значит, Мэри Хит, мать Микки и Дилан, была лучшей подругой Джинни Харди. В моей голове с трудом укладывалось, что эта изможденная и агрессивная женщина когда-то являлась доверенным лицом пятнадцатилетней красивой и талантливой Вирджинии. Но, видимо, это так – какой смысл отцу Миду было бы это выдумывать? И зачем на самом деле Генри отправил меня к нему? Не для того ли, чтобы я это узнала?

Мать Микки – подруга Джинни. Что мне это дает? Нет, в одиночку с этим было не разобраться. В любой непонятной ситуации следовало звонить Джей Си. Поэтому на повышенных скоростях я двинулась в «Кабана и хряка».

– Хорошо, что ты позвонила, – обрадовался Джей Си. – У меня из головы не идет эта твоя туманная во всех отношениях история.

– Тогда тебе точно понравятся новости, – затараторила я.

Истории Минни, которые были гораздо подробнее и живее короткой беседы со священником, не произвели на моего друга особого впечатления. Зато рассказ отца Мида о матери Дилан и Микки заставил его удивиться.

– Вот это новости, наконец хоть что-то действительно связывает события двадцатилетней давности и пропажу парней сейчас.

– Связывает-то связывает, – задумчиво согласилась я. – Только что это нам дает? Мэри дружит с Джинни. Джинни убивает себя. Спустя девятнадцать лет кто-то похищает сына Мэри и присылает ей письмо со стихами Джинни как напоминание о том, что ее подруга покончила с собой? Это может быть связано? Но как? Судя по тому, что сказал отец Мид, они были лучшими подругами, и если так смотреть, то призрак Джинни Харди должен оберегать детей Мэри, а не наоборот.

– А что по поводу Роберта и Натали Джентли? – спросил Джей Си. – Старшего Роберта, я имею в виду. Они тоже дружили с Джинни?

– Если честно, понятия не имею, – ответила я. – Я задала этот вопрос отцу Миду, его он очень удивил. Он сказал, что не помнит их вместе. Минни тоже не упоминала, чтобы кто-то из ее семьи был близок с Джинни.

– Возможно, стоит с ними поговорить. И с Робертом, и с Натали. И, конечно, с Мэри.

Я без энтузиазма откликнулась на это предложение.

– Мэри уже успела послать меня к чертям собачьим.

– Это было, когда ты ворошила память ее сына накануне годовщины его пропажи. А если ты придешь к ней с воспоминаниями многолетней давности, разговор может выйти совсем другим.

– Ага, думаю, она совсем не связывает стихи своей подруги-самоубийцы с пропажей сына. – Убедить меня снова влезть ногами в душу разбитой горем матери было непросто.

– Нет, конечно, можно еще ничего совершенно не делать, это было в твоих планах? Уверен, сюжет запросто задвигается сам, если ты не будешь прикладывать к этому никаких усилий.

Я старалась не дышать в трубку раздраженно на его обычный сарказм, который должен был меня, видимо, мотивировать.

– Мэдди, – примирительно сказал Джей Си. – Ты не сделаешь ничего плохого, если попробуешь пойти к ним и спросить о девочке, которую они знали много лет назад. Никто от этого не умрет. И никто не будет думать о тебе плохо.

– Ну да.

– Ладно, они могут подумать о тебе плохо, очень плохо. Они решат, что ты приехала сюда, чтобы выведать их секреты и заработать на их горе. А теперь ответь себе: это так?

Я секунду подумала.

– Не то чтобы совсем нет. Деньги мне не нужны, но я действительно планирую использовать их истории для своей книги. Я ужасный человек? Почему мне это даже в голову не пришло?

– Все очень просто, Мэдди. Потому что ты получила письмо от человека, который посчитал, что твое присутствие в этой богом забытой деревне поможет пролить свет на исчезновение подростков. То есть кто-то поверил в тебя, Мэдди, хотя даже совсем тебя не знает. А это чего-то да стоит. Ты поможешь этому человеку, Мэдди?

– И себе заодно? – уже с улыбкой спросила я.

– Ну, это уже не более чем совпадение, – ответил Джей Си.

– Хорошо, – сдалась я.

– Вот прямо завтра и сходи к Мэри и к этим молодым родителям.

– Не уверена, что завтра получится, – замешкалась я.

– Почему вдруг? – усмехнулся Джей Си. – Завтра на работу?

– Ну…

Мне почему-то страшно не хотелось ему признаваться. Джей Си это немедленно почувствовал и насторожился:

– Что там у тебя за криминальные планы, выкладывай.

– Генри Харди позвал меня завтра кататься на лошадях…

Реакция моего друга была очевидна и без слов.

– М-м-м, понятно, что ж. Только не забудь, пожалуйста, что у тебя там не романтическое путешествие, а дело, результатом которого будет новый роман. И он будет не любовным.

– Ведешь себя как моя тетя Зоуи.

– Потому что ты иной раз ведешь себя как ребенок.

– Кто это говорит? Тот, кто последние пять лет спит на надувном матрасе?

– Я выше вещей.

– А я – мнения других людей относительно того, стоит мне кататься на лошади или нет.

Выплеснув эмоции, мы на пару секунд замолчали.

– Ладно, Мэдди. Я, наверное, погорячился. Катайся, конечно, с кем хочешь.

– Спасибо, – выдавила я.

– Тебе не нужно мое разрешение.

– Именно так.

– Но ты завтра сделаешь что-то, что двинет твой роман дальше, верно?

– Думаю, общение с братом Джинни Харди тоже не повредит сюжету. Может, узнаю чуть больше о ее дружбе с Мэри.

– Как скажешь.

Мы пару минут еще поговорили о его баре и попрощались. Все же я терпеть не могла ссориться с Джей Си. В основном потому, что признавала его правоту. Конечно, как только на горизонте забрезжила новая информация, я должна была подсекать ее, как опытный рыбак. Вместо этого мое воображение рисовало меня в роскошной бархатной амазонке и шляпке с перьями и длинными лентами, восседающей на красивой кобыле под присмотром Генри Харди, который второй день не шел у меня из головы.

Да, вместо того чтобы ринуться задавать вопросы родителям мальчиков, из-за которых и затевалась поездка в Холмсли Вейл, я планировала провести время за разговорами с братом девушки, в чьей смерти не было ничего таинственного, кроме причины суицида. Да и та не вызывала у меня особенного воодушевления: мало ли почему убивают себя творческие девочки в пятнадцать лет? Джастин Тимберлейк, или кто там тогда был актуален для девочек, сказал, что любовь всей его жизни – это Камерон Диаз, – и все, жизнь кончена, прощай, жестокий мир. Совсем другое дело – бесследное исчезновение ребят, еще не стершееся из памяти и готовое снова повториться. Может, на этот раз с какой-нибудь девочкой.

Я малодушно гнала от себя эти мысли, выбирая самый красивый и выгодно подчеркивающий мою фигуру свитер для конной прогулки с Генри Харди. В конце концов, эта история ждала меня целых два года. Один день ведь ничего не стоил.

– У Джинни были близкие друзья?

Я снова сидела на кухне замка Харди и снова пила глинтвейн, который наполнял мой замерзший организм теплом и расслабленностью, хотя только сейчас я решила собраться и начать наконец делать этот день полезным для моего импровизированного расследования.

Утро, которое воображение рисовало таким романтическим, превзошло все мои ожидания в самом неприятном смысле. Генри назначил нашу встречу очень рано, из-за чего я около часа, как мне показалось, пробиралась в тумане к его дому. Завтрак на его кухне был моей невысказанной мечтой, но, к сожалению, не пришел в голову Генри, поэтому мы сразу же отправились на конюшню по сырой земле. Не знаю, откуда у местных жителей такая уверенность, что они все хорошо исследовали и Микки и Бобби просто негде спрятать или спрятаться: в местных туманах и густых деревьях и кустах, даже абсолютно голых зимой, могла легко укрыться рота солдат на расстоянии вытянутой руки от тех, кто их искал бы.

Весь путь я была озабочена только тем, что смотрела под ноги, потому что проселочную дорогу до конюшни явно создали для того, чтобы убить любую обувь или ее зазевавшегося владельца. Генри заботливо держал меня под руку, но, кажется, тихонько посмеивался в свою аккуратную бороду.

«Ничего, на конюшне наверняка есть уютное лобби, где мы сможем поболтать за чашкой какао с маршмеллоу, вытянув ноги к огню», – думала я наивно. Потому что, когда мы через полчаса добрались до места назначения, нас встретили несколько работников, лошади в загонах и полное отсутствие отдельного отапливаемого помещения, от которого не веял бы многослойный запах навоза.

Симпатичный дедушка угостил меня чаем из термоса, в котором, кажется, плескался в основном бренди, за что я была ему только благодарна.

Генри со своими работниками выбрал спокойную лошадь по имени Мисси, один из парней помог мне на нее забраться – не без труда, признаюсь, я на нее влезла. Сам Генри оседлал своего коня, и мы медленно двинулись по полю: хозяин замка Харди, уверенно сидящий в седле, я, нервно вцепившаяся в поводья Мисси, и Стефан, парень из восточной Европы, который, видимо, вытянул короткую спичку, потому что именно он держал мою лошадь под уздцы и направлял в нужную сторону.

Кататься верхом оказалось совсем не так просто и увлекательно, как мне казалось после впечатлений от фильмов и рекламы. Практически все время я концентрировалась на том, чтобы не свалиться с Мисси вправо или влево, в то время как Генри рассказывал что-то об истории своей семьи и ее коневодческих традициях. Возможно, он даже показывал на что-то руками, но я этого не видела, потому что мое внимание полностью поглотил затылок Мисси. Не так страшно было покалечиться, свалившись с лошади, которая оказалась не по киношному высокой, как опозориться перед Генри и безмолвным Стефаном. Все мои фантазии о романтической конной прогулке летели в тартарары с гомерическим смехом над моей самонадеянностью.

Иногда я все же поднимала голову и смотрела на унылый и местами жутковатый пейзаж, в котором голые ветки деревьев проступали сквозь становящийся жидким туман. Было дико холодно, сыро, косметика физически ощутимо оставляла размазанные следы у меня под глазами, но я, чтобы не показать себя неженкой, упрямо не просила Генри развернуться в сторону конюшен, которые теперь, из этой сырости и холода, казались мне не такой уж плохой альтернативой чаепитию в доме Генри.

Не знаю как, но все время, как мне казалось, двигаясь вперед, мы дали круг и внезапно оказались перед теми же работниками с лошадьми, которые сейчас выглядели еще более улыбающимися, глядя на то, как я жалко смотрюсь на Мисси.

Помогая мне слезть, Стефан на ломаном языке спросил, понравилось ли мне, и это единственное, что он сказал за все время. «Конечно, – ответила я, – было круто, но немного простовато, вот механический бык в ковбойских барах – это развлечение по мне». Кажется, Стефан не уловил сарказма.

Дедушка с волшебным термосом куда-то исчез, а я устала так, будто сама катала Мисси.

На твердой земле сила воли и нежелание показаться слабой попрощались со мной, и делать вид, что я в порядке, не было ни сил, ни настроения. Генри это увидел и попросил одного из парней отвезти нас в замок Харди. Согревшись в тепле машины я, конечно, говорила, какой это потрясающий опыт и как я ему благодарна, но он не очень мне верил.

В замке снова было безлюдно и тихо. Мне казалось удивительным жить в таком огромном доме одному. Я тоже жила одна, и это потрясающе, но в готических стенах в одиночку, наверное, сошла бы с ума.

Генри сварил нам глинтвейн и приготовил французские тосты. Кажется, в Холмсли Вейл было принято закидываться углеводами от души. Меня вполне устраивало. В это утро я и сама не отказалась бы нырнуть в тостер, не хватало еще подхватить простуду аккурат накануне знакового для сюжета книги Хэллоуина.

Поговорив о достоинствах Мисси и езды верхом в целом, я все же решила вернуться к более интересным мне темам. После вчерашней беседы с отцом Мидом мне очень интересно было обсудить с Генри два вопроса, и первый, наиболее безопасный из них, я задала сначала.

– Друзья Джинни? – переспросил он. – Да, конечно, у нее были друзья. По правде говоря, у нее была одна близкая подруга. В детстве, наверное, всегда так: вокруг тебя может быть много ребят, но лучший друг только один, потому он и лучший, верно?

Я в знак согласия кивнула. Мой лучший друг в своем баре сейчас, наверное, безмолвно осуждал меня. А может, и критически высказывался относительно моего легкомысленного поведения какой-нибудь Эшли или Трейси.

– И у Джинни был такой друг?

– Да, – Генри подлил в мою кружку глинтвейн потеплее, – была подруга, девочка из деревни, Мэри. Хорошая девочка, но не пара нашей Джинни, конечно.

Он поднял руки, как бы сдаваясь:

– Знаю, так говорить нельзя, это снобизм. Но в данном случае вполне справедливо. Джинни была слишком хороша для всех нас, даже для нашей семьи. Не знаю, чем мы ее заслужили. Она была как маленький Моцарт. Не могу представить, чего бы она добилась, если бы осталась жива. Какую профессию бы выбрала, как осветила бы мир. Это никому еще в нашей семье не удавалось.

– Может, на нее это давило? – предположила я.

Генри вопросительно поднял брови.

– Когда все ждут от тебя каких-то невероятных свершений, – пояснила я, – это может действовать на нервы. Как будто ты уже не можешь быть просто человеком, а непременно должен делать что-то выдающееся. Все же она была всего лишь ребенком, подростком. Не думали об этом?

Генри выглядел озадаченным.

– Наверное, это прозвучит эгоистично, но, когда Джинни была жива, я гораздо больше думал о себе, чем о ней. Когда у тебя выдающаяся младшая сестра, ты можешь себе позволить не быть одним из тех, кто несет ее шлейф. Боюсь, я совсем не задумывался о том, что ее популярность и способности могли оказывать на нее давление.

– Наверное, в юности так глубоко не анализируешь своих близких?

– Пожалуй, да. Но у меня было много времени, чтобы подумать о Джинни; странно, что мне не приходило в голову то, что сказали вы.

По его тону я чувствовала, что он лукавит: конечно, это приходило ему в голову сотню раз. Но ему хотелось подчеркнуть точность моей догадки, это было очень приятно.

– Мэри бывала у вас дома?

– Да, довольно часто. Они с Джинни почти все время проводили вместе, учились, гуляли. Не представляю, когда сестра успевала делать еще что-то, кроме общения с Мэри.

– Вы общались с ней?

– С Мэри? Нет, с чего бы. Боюсь, в мой круг общения не входили маленькие девочки. И все еще не входят. – Он улыбнулся.

– Ну, пятнадцать лет – уже довольно взрослые девочки. У вас не такая большая разница в возрасте, чтобы этого не замечать.

– И тем не менее, простите, я не обращал внимания на подружку своей сестры. Почему мы вообще столько говорим о ней?

Чтобы ответить на этот вопрос, пришлось бы откатить назад. Невероятным оказалось то, что за пару дней я прилично собрала информации о событиях далекого и не очень далекого прошлого.

– Вы знаете, что в прошлом году на Хэллоуин пропал подросток? А за год до этого еще один?

– Да, я слышал об этом. – Генри сразу стал серьезным.

– Один из этих мальчиков – сын Мэри, подруги Джинни.

– Мне жаль, что это произошло с Мэри, но думаю, это никак не связано с Джинни.