Текст книги "Убийство в назначенный срок"

II

До конца рабочего дня оставалось еще время, и инспектор намеревался провести его с пользой. Он направился к ресторану со странным названием «Человек с тремя ногами». Поговорил со швейцаром, управляющим и официантами в надежде подтвердить слова Мэгги Брим. Но ничего выяснить не удалось. В ресторане всегда было много посетителей, в основном из богемы или подделывающихся под нее. Где уж тут запомнить какую-то пару, если только они не устроили дебош. Мужчины часто приводили сюда поужинать своих машинисток. Здесь было спокойно, вероятность встретить знакомых минимальна. Филд предположил, что молодой человек приглашал Фанни по той же причине.

Следующим был кондитерский магазин на Бонд-стрит, но и здесь никто не смог вспомнить мужчину, купившего коробку сладостей. Таких было множество.

Вернувшись обратно, инспектор увидел, что его ждет констебль Дженкинс, который вчера вечером дежурил на Менсис-стрит. Мужчина лет сорока, темноволосый, основательный, но помочь детективу ничем не смог.

Да, он совершал обход Менсис-стрит примерно в то время, когда погибла Фанни, но ничего подозрительного не заметил.

– И каков ваш маршрут обхода? – спросил Филд.

Констебль пояснил.

– Значит, Менсис-стрит надолго выпадает из вашего поля зрения?

Дженкинс озадаченно посмотрел на него:

– Но нельзя же быть в двух местах одновременно, сэр!

Инспектору пришлось согласиться с ним. На том и расстались.

Затем он поинтересовался справкой со сведениями о Флоренс Пенни и выяснил, что о ней в уголовной полиции ничего не известно. Под судом и следствием она не была, тем более не сидела в тюрьме. Эксперт сообщил, что записка написана не теми чернилами, что нашли в ящике стола, а другими, тоже простыми, но для авторучки. Но никакой авторучки в комнате Фанни обнаружено не было. Это еще больше укрепило уверенность инспектора, что Фанни убили.

Преступник хорошо постарался, не оставив в комнате никаких следов. Ни единого отпечатка. Табурет тоже был совершенно чистый. Впрочем, последнее было не важно. Потому что Фанни на него в ту ночь не вставала.

Наконец инспектор просмотрел сводки, начиная с прошлого понедельника, о неопознанных трупах – утопленниках и прочих. Ни один не попадал под описание человека, о котором рассказывали свидетели.

Так закончился его первый день работы над делом по убийству Флоренс Пенни.

Глава третья

I

Упорства инспектору Филду было не занимать. Утром он снова отправился в дом № 39 по Менсис-стрит, в жилище Фанни, чтобы посмотреть свежим взглядом на гравюры. Не исключено, что автор известен какому-нибудь лондонскому торговцу картинами. Он снял со стены самую небольшую, намереваясь обойти с ней магазины.

Инспектор также внимательно изучил отороченный мехом синий жакет. Фирменная этикетка отсутствовала, но Филд и не ожидал ее увидеть. Скорее всего Фанни покупала одежду в секонд-хенде, где ее перед продажей чистили, а возможно, и красили, чтобы одежда выглядела как новая. Чтобы убедиться, он достал нож и аккуратно разрезал на плече шов. Так и есть: раньше жакет был бежевый. Значит, надо было обойти магазины секонд-хенда, а также те, где дают костюмы напрокат. Может, удастся напасть на след черного вечернего платья и накидки.

Но вначале следовало заняться гравюрой, и инспектор Филд пошел к известному торговцу произведениями искусства. Тот осмотрел гравюру и объявил, что работа любительская, хотя выполнена старательно и со вкусом. Автор, разумеется, ему не знаком.

– Его инициалы Ч.Х., – добавил он.

Только сейчас Филд смог разглядеть среди изображения подпись.

Другие торговцы, к которым он обращался, сказали примерно то же самое. В конце концов инспектор оставил поиски и занялся одеждой. Купить такое платье и накидку у Фанни скорее всего возможности не было. Руна говорила, что в последнее время у покойной было туго с деньгами. Ведь пятьдесят фунтов на ее счете появились совсем недавно. Он уже побывал в банке. Фанни принесла туда пять купюр по десять фунтов. Принимавший вклад клерк опознал ее на фотографии и вспомнил, что вид у женщины не соответствовал сумме вклада. Однако ключевой фигурой в деле являлся мужчина, с которым Фанни находилась в театре, и пока инспектор не выяснит, кто это, двигаться дальше будет очень трудно.

Нужный магазин одежды он разыскал уже к вечеру. Управляющая – высокая, затянутая в черный атлас холеная дама – согласилась отвечать на вопросы, только когда он показал карточку Скотланд-Ярда.

– Вообще-то мы даем вещи напрокат постоянным клиентам. А мисс Пенни была таковой и достаточно часто делала у нас покупки. По поводу платья и накидки она объяснила, что они нужны ей на один вечер, и мы пошли навстречу.

– Вы давно ее знаете? – спросил инспектор.

– Да.

– Более пяти лет?

Мадам пожала плечами.

– А бухгалтерские записи помогут вспомнить?

– Наверное.

– Тогда просмотрите их, пожалуйста, – мягко попросил Филд. – Я подожду.

Не скрывая раздражения, она начала листать потрепанную книгу счетов, что-то бормоча себе под нос и считая на пальцах. Наконец выдала:

– Около года.

– И какой адрес у вас указан?

– Менсис-стрит, 39.

– Она жила там постоянно?

– Да. Говорила, что у нее хорошая квартира.

– Она у вас еще что-нибудь брала напрокат?

– Нет.

Но инспектор уже потерял к ней интерес. Он покинул магазин, нисколько не продвинувшись в поисках. Лишь получил подтверждение, что женщина, которую свидетели видели в театре и ресторане, действительно была Фанни.

Двигаясь к станции метро, инспектор Филд прокручивал в голове полученные сведения, не зная, куда их приспособить. По-прежнему ничего не было известно о сопровождавшем Фанни мужчине. Что ж, придется съездить в Кембридж, может, там их кто-нибудь вспомнит.

На следующее утро он сел в поезд и к полудню был в Кембридже. Здесь снова начал с гравюры. В первых двух магазинах ничего похожего не видели, а в третьем торговец вспомнил, что несколько лет назад ему предлагали нечто подобное. Принесший гравюру молодой человек, похоже, местный студент, был разочарован отказом. Правда, торговец признался Филду, что работа ему понравилась. В ней чувствовалась индивидуальность.

Следующий день, субботу, Филд посвятил поискам следов Фанни. Он терпеливо обходил кафе и магазины, где показывал ее фотографию. К сожалению, без результата. Но возможно, Фанни являлась дочерью владелицы меблированных комнат или горничной, однако для проверки данной версии пришлось бы посетить в Кембридже чуть ли не каждый дом. В городской адресной книге значилось много жителей с фамилией Пенни, но никто из них не имел о Фанни ни малейшего понятия.

Вот так прошел день. Под стать ему была и погода – постоянно лил противный мелкий дождь. Попивая за столиком в кафе невкусный кофе, инспектор удивлялся: почему люди считают жизнь детектива интересной, полной захватывающих приключений? Нет, работа детектива – это нескончаемые нудные проверки и поиск мельчайших деталей. Это необходимость исключить все лишнее, избыточное, долгие ожидания того или другого, разочарования и огорчения, которым нет конца, и злость на препятствия, возникающие со всех сторон. Но Филд признавал, что, когда все оказывалось позади, работа приносила ему удовлетворение. И ни на какую иную он бы ее не променял.

Когда забываешь о потраченном зря времени, о встречах с глупыми, высокомерными, а порой истеричными людьми, то занятие начинает казаться необыкновенно увлекательным. Это ведь сродни решению трудных математических задач, для чего требуется определенный склад ума. А вот подобным качеством инспектор Филд обладал в полной мере. Еще ребенком любил складывать пазлы, отвергая простые, требуя все более и более сложные. И содержание рисунка, как ни странно, для него не имело значения. Важен был сам процесс достижения цели. Викинги и скачущие на конях индейцы были ему не интересны. Он просил пазлы с морскими пейзажами, где много голубого безоблачного неба, синего моря, где элементы выглядели одинаковыми. Но зато как восхитительно было увидеть силуэт фрегата в океане и чаек, парящих над волнами.

Допив кофе, инспектор Филд почувствовал, что досада и раздражение исчезли. Не огорчаться надо было, а радоваться, что попалось сложное, запутанное дело. Что толку, если быстро припрешь к стенке какого-нибудь идиота, убившего из дури и сразу признавшего вину? А вот попробуй найди следы этой Фанни и ее ухажера, когда о них ничего не известно.

II

В воскресенье, когда все вокруг закрыто, он решил прогуляться по окрестностям. Проветрить мозги.

Не исключено, что эта возня с Кембриджем вообще была лишней. Мэгги Брим, рассказывающая о Фанни, могла оказаться фантазеркой и упомянуть Кембридж просто так, а пепельницу Фанни купила на благотворительном базаре. Но Филду надо было все досконально проверить. Честно говоря, он начал симпатизировать молодому человеку, на след которого пытался напасть. Впрочем, вероятно, что автор гравюр и тот, с кем Фанни находилась в театре, совершенно разные люди.

Сегодня погода стояла на удивление ясная, вчерашнего дождя как не бывало. В небе лишь кое-где виднелись бледные облака с легкой позолотой в тех местах, где они встречались с горизонтом. Время ласточек еще не пришло, но дрозды уже были тут как тут. Пристроившись на водосточных трубах, они пели с таким пылом, что было заметно, как колышутся их мягкие грудки. На фоне бирюзового неба четко выделялась цепь шпилей, возвышающихся над аккуратными черепичными крышами домов. Кембридж не такой старинный, как Оксфорд, но и он может гордиться готической красотой своих колледжей. В украшенных лепными гербами проемах старинных ворот уже зеленели прямоугольники газонов. На только что распустившей почки липе дрозды пели так истово, что Филд ненадолго остановился послушать. В парке воробьи лакомились чем придется, в основном клевали ростки примулы, и над всем этим витала слабая дымка, но не унылая, не пасмурная, а внушающая надежду, поднимающая настроение.

Городские постройки хорошо вписывались в окружающий сельский пейзаж. Филд прошагал несколько миль по открытой ровной местности, не встретив в этот ранний час ни единой души. Он намеренно не пошел по дороге, где время от времени проносились мотоциклисты, к тому же дерн приятно пружинил под ногами. Через три часа Филд достиг границы небольшой деревни Кингс-Саттон. Так значилось на указателе. Она была хороша, купаясь в мягких лучах утреннего солнца. Впрочем, какое это утро, когда часы на церковной башне пробили двенадцать. Несколько пожилых прихожан в черных костюмах и шляпах неспешно двигались в сторону церкви с молитвенниками в руках. Кингс-Саттон казалась инспектору Филду деревней из сказки. На рыночной площади стояла старая водокачка, напротив – кузница. Увидев их, инспектор вздрогнул, словно кто-то неожиданно схватил его за локоть. В этой деревне он, несомненно, был впервые, но водокачку и кузницу уже где-то видел. И Филд моментально вспомнил где. На одной из гравюр на стене в комнате Фанни, подписанной инициалами Ч.Х.

Значит, он все-таки на верном пути. Ч.Х. скорее всего выпускник какого-нибудь колледжа, и, возможно, удастся его идентифицировать. Вероятность небольшая. Бог знает сколько студентов с такими инициалами учились в университете в 1923 году, но мог помочь тот факт, что Ч.Х. был художник-любитель. Занимался гравюрами. Его может вспомнить куратор группы или кто-нибудь из служащих колледжа. Надежда слабая, но завтра надо будет обязательно все выяснить.

Филд мельком взглянул на одинаковые дома с одинаковыми садиками, выстроившиеся в длинный ряд вдоль единственной улицы. Его интересовали находившиеся на площади магазины, ставни которых были сейчас закрыты. Мясная лавка, табак, газеты и книги, ремонт обуви, молочные продукты, а за ними… Инспектор опять вздрогнул. На вывеске углового магазина значилось «Артур Уэллинг – картины и рамы».

Дверь открыл хозяин. Полуодетый, рубашка спущена поверх брюк, волосы не причесаны. Неприязненно покосился на инспектора. На сообщение о Скотланд-Ярде молча кивнул.

– Я ищу человека, – сказал инспектор, – художника-любителя, который несколько лет назад писал в этой деревне водокачку и кузницу. Потом изготовил гравюры. Его инициалы Ч.Х. Может, вы его помните?

– Нет, – спокойно ответил Уэллинг. – Никакого Ч.Х. я не видел. И гравюр у меня совсем немного.

– Но есть какие-то?

– Да, несколько. Я получил их вместе с остальным товаром. Мне кажется, они не подписаны.

– Я хотел бы на них взглянуть.

– Но сегодня воскресенье, – проворчал Уэллинг.

На что инспектор строго возразил, что сотрудники Скотланд-Ярда работают и по воскресеньям.

– Что изображено на ваших гравюрах?

– Да так, ничего интересного. Церковь, водокачка, коровы в поле. Ну кто их купит? Людям не интересно то, что они видят каждый день.

– Ни одну не удалось продать?

– Купили штуки три. Туристы. Летом у нас тут их много бывает. – Уэллинг изобразил что-то вроде улыбки. – Из-за местных достопримечательностей. Ну, например, церкви. Настоящая старина, семнадцатый век. Работает как музей. Говорят, местный витраж единственный такой в стране. И он гораздо старше церкви. Во времена Генриха Восьмого его успели снять и закопать в землю, и он пролежал там бог знает сколько лет. Пока не откопали и не поставили на место. И дома тут попадаются старинные. В общем, есть на что посмотреть. Я сам ничего в витражах не понимаю, но приезжают люди с большими деньгами и платят. И это когда в стране тысячи голодают и живут в плохих условиях!

– Как к вам попали гравюры?

– Я же сказал – вместе с магазином. А его нам передал тесть со всем содержимым. Мы здесь всего пять лет. Когда начались трудности, он бросил дело. Пришлось приехать сюда нам с Салли. Но в основном мы торгуем сувенирами: керамикой, памятными медалями. Если бы жена не держала кафе на углу, не знаю, удалось бы нам сводить концы с концами. Мы ведь близко от Кембриджа, и летом здесь полно людей. Приезжают на машинах, приходят пешком. Каждый обедает. Вот тем и живем. И на зиму запасаемся, когда тут ни единой души не увидишь. Туристы покупают у нас еще фарфор, акварели и фотографии, раскрашенные вручную. Продаем и открытки с церковью.

Он наконец отпер дверь магазина и достал стопку пыльных гравюр, покрупнее, чем те, что Филд видел в комнате Фанни. Но автор был тот же самый. Вскоре инспектор убедился в этом, разглядев на одной в углу подпись.

– Я полагаю, ваш тесть должен знать этого Ч.Х.?

– Возможно. Но с ним не поговоришь, он теперь чокнутый. Крыша у него сдвинулась, понимаете. А его жена… та еще мегера. Неудивительно, что старик тронулся умом, а дочка ушла из дома.

– Неужели?

Уэллинг усмехнулся:

– Да, с молодым парнем. Несмотря на крики матери. Я тогда еще не был женат на Салли, только приезжал сюда иногда. – Он помолчал. – Но удерживать ее в доме вечно у них бы все равно не получилось. Забыл, как его звали, этого парня. Кажется, он учился в каком-то колледже. С тех пор они о Фанни даже вспоминать не хотят. Особенно мать. И мою жену тоже не спрашивайте – говорить не станет. Считается, что она их опозорила.

– А какой адрес у вашего тестя?

Уэллинг с хмурым видом продиктовал.

– Он переехал туда, когда передал нам магазин. И скажу вам, заведение не процветало еще до ухода Фанни. Впрочем, это не важно.

– А как зовут мистера Пенни?

Уэллинг, кажется, не заметил, что Филду известна фамилия тестя, которую он не называл.

– Джозеф. – Он задумался, а затем, будто вспомнив что-то давно забытое, в сердцах продолжил: – Настоящей потаскухой была эта Фанни. Будь она моей дочкой, я бы ее выпорол ремнем. Но она бы вам сразу понравилась, а почему, вы бы и сами не знали. Уверен, влезла бы вам в душу. Что у нее там было на уме, никто не знает. Сегодня улыбается во весь рот, а завтра может окрыситься, мало не покажется. А врунья – какую поискать! Я лично даже похожих не встречал. Но вот что забавно: вы бы на это не обращали внимания. Чем она брала мужчин, объяснить невозможно. Просто в ней было что-то такое, как говорится, изюминка, какой у большинства женщин нет. Вот взять хотя бы Салли, ее сестру. Она моя жена, полностью меня устраивает, но нет у нее такой изюминки. Нет, и все. А эта заставила бы вас жить в предчувствии, что должно случиться что-то очень хорошее, если вы будете с ней. И если бы вы оказались на мели, ну, кончились бы у вас деньги, изменила удача, так она подняла бы ваш дух, придала сил, и не словами, нет, а одним своим видом. И это при том, что там не на что было посмотреть, честное слово. Худая, бледная девица, прямые черные волосы, вроде совсем не на таких бросаются мужчины. Однако могла получить любого, на которого положила глаз. А вот удержать мужчину у нее не получалось. Надоедала она им, я думаю.

По мере того как Уэллинг говорил, его лицо менялось. Он становился моложе и, казалось, смягчился, словно одно воспоминание об этой загадочной девушке разжигало внутри пламя. Затем, опомнившись, он потускнел и снова стал хмурым.

Инспектор Филд понял, что напал на след Фанни и молодого человека, который, впрочем, мог не иметь никакого отношения к убийству.

III

На следующий день Филд прибыл в Ньюкасл и быстро нашел нужный дом среди небольших, невзрачных, но основательных строений. Перед домом возвышалась аккуратная клумба с белыми маргаритками и вероникой. На окнах белые кружевные занавески, на бамбуковом столике красная герань в зеленом горшке.

Пока инспектор открывал ворота, шел по дорожке и поднимался по ступенькам, он вспоминал слова Уэллинга. Какой же притягательностью должна была обладать Фанни, чтобы казаться неотразимой любому мужчине, пусть даже на короткое время?..

Дверь открыла неприветливая женщина с закатанными до локтей рукавами. От рук шел пар. Видимо, Филд оторвал ее от стирки. Поначалу она приняла его за сборщика арендной платы, затем за коммивояжера и собиралась захлопнуть перед его носом дверь, но он заговорил о ее дочери Фанни. Женщина замерла, а затем резко бросила:

– У меня только одна дочь! Живет недалеко от Кембриджа. Замужняя.

– Сейчас осталась одна, – произнес инспектор, показывая свое удостоверение. – Но до недавнего времени, точнее, до среды, была вторая дочь, Флоренс. Теперь ее нет, она умерла.

Миссис Пенни и бровью не повела.

– Она мертва для нас уже семь лет, – заявила она.

Филд спросил, можно ли поговорить с отцом Фанни.

Женщина рассмеялась коротким неприятным смешком, и инспектор невольно поежился.

– Конечно, можно, но вряд ли вы останетесь довольны. С тех пор как ушла Фанни, рассудок к нему так и не вернулся.

Филд последовал за ней в небольшую квадратную гостиную с длинным узким диваном, креслом с прямой спинкой, обитым бархатом, и пианино. В кресле сидел старик. Не верилось, что это отец Фанни. Дед, а может, и прадед. Настолько он казался дряхлым. Но когда он поднял голову, то сразу помолодел и стал похож на ребенка. Чем-то встревоженного. Глаза были пустые, в них начисто отсутствовал жизненный опыт. И совершенно определенно это были глаза счастливого человека.

– Джозеф! – громко обратилась к нему жена, как к глухому. – Этот джентльмен пришел поговорить о твоей дочери Флоренс.

Глаза старика засветились.

– Фанни? О моей дочке Фанни? Она у меня красивая девочка, сэр.

– Что ты мелешь, Джозеф? – крикнула жена. – Это Салли у нас красивая!

А он кивал, продолжая улыбаться:

– Да что ты, Кейт? Красота девушки – это ведь не только лицо или фигура. Если бы вы знали, сэр, как я по ней скучаю! Теперь мне все время холодно, очень холодно без нее.

– Сколько вы ее не видели, семь лет?

– Да, сэр, но она ко мне приходит. Иногда. Всегда по-разному. То пахнет ветерком, сдобренным ароматом жимолости. То еще как-то. Фанни не похожа на других девушек. Вся наполненная сюрпризами. С ней было необыкновенно интересно…

Филд понял, что разговора не получится, и вскоре распрощался с Джозефом Пенни. Вернувшись в прихожую, он спросил, может ли миссис Пенни помочь в его расследовании. Она покачала головой:

– Фанни перестала для меня существовать с тех пор, как совершила аморальный поступок. Сбежала с молодым человеком.

– Как его звали? – спросил Филд.

Поначалу она не хотела говорить. Сказала, что знать его не желает, ей противно произносить имя. Но Филд настоял, угрожая вызовом в суд и последующим штрафом. Поняв, что деваться некуда, миссис Пенни произнесла, едва шевеля губами:

– Чарльз Хубарт.

– Выпускник колледжа, который рисовал виды деревни Кингс-Саттон?

– Да. Будь проклят тот день, когда он принес нам свои гравюры.

– Вашему мужу удалось их продать?

– Две или три. Недорого. Остальные, наверное, так и лежат в магазине.

– Прежде вы были знакомы?

– Никогда его в глаза не видела. Он просто пришел, видимо, в Кембридже пристроить их не получилось. Хотел заработать здесь несколько шиллингов. Но мой муж даже глядеть на эти гравюры не стал. Сразу сказал, что продать их не сможет. Мол, извините, сэр, но такие вещи у нас здесь не в ходу.

– А почему передумал?

– Из-за Фанни, конечно. Выскочила из-за прилавка и затараторила, какие они симпатичные, как ей нравятся. Начала уговаривать отца взять хотя бы одну. Для нее. Парень, надо сказать, был хорош собой, – скрепя сердце призналась миссис Пенни, – и эта дурочка решила развлечься, как это у нее получалось с другими.

– В каком он учился колледже?

– Понятия не имею. Для меня все они одинаковые.

– А когда случилось…

– Когда она ушла с ним? Семь лет назад. А до этого они встречались не более десяти раз. Я всегда говорила мужу, чтобы он не держал Фанни в магазине. Мужчины не могли оторвать от нее глаз. А он большую часть времени находился в другой комнате, делал рамы. Что касается меня, то мы с ней постоянно были на ножах. Дерзила она мне жутко, вы и представить не можете.

– И с тех пор вы о ней ничего не слышали?

– Пришло одно письмо из Брайтона, где Фанни жила в грехе с этим парнем. Бесстыжая. О том, чтобы выйти замуж, там ни слова не говорилось, так что я написала в ответ, чтобы она больше писем не присылала. Она и перестала. А что с ней случилось?

Филд объяснил, стараясь, насколько возможно, смягчить картину. Мать сидела, опустив руки. Вот они-то ее и выдавали. Лицо бесстрастное, но руки двигались, кулаки сжимались и разжимались.

– Ну что ж, – наконец произнесла Кейт Пенни, – она сама постелила себе постель и в нее улеглась. Если бы Фанни осталась у кузины, вероятно, все было бы иначе. Моя кузина брала ее к себе пожить, когда Фанни была маленькая. Но потом привезла обратно. Застеснялась соседей. Мол, подумают, что у нее ребенок, у незамужней.

Перед уходом Филду удалось выпросить у миссис Пенни фотографию юной Фанни. Ей было лет шестнадцать, снималась в какой-то будке на пляже. Длинные, спадающие на спину волосы, дешевая белая блузка, застегнутая такой же дешевой брошкой. Но в ее лице была какая-то загадка. Какая-то затаенная радость в очертаниях большого рта, искрящихся глазах, так что даже скверный снимок мог это передать. И теперь стало понятно, почему молодого человека покорили эти красота и очарование. Что же такое случилось с Фанни на пороге тридцатилетия, что привело к трагической развязке?