Текст книги "Тысяча и одна ночь. Том VII"

Четыреста двадцать вторая ночь

Когда же настала четыреста двадцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что женщина-увещательница, описывая девушку, говорила: «И её губы румяны и нежнее сливочного масла, и слаще на вкус, чем мёд». А после этого она сказала: «И её грудь подобна большой дороге меж гор, и на ней соски, точно шкатулки из слоновой кости, и живот с нежными боками, подобный расцветающему цветку, с мягкими складками, покрывающими друг друга, и плотные бедра, словно столбы из жемчуга, и ягодицы, которые волнуются как хрустальное море или горы света, и у неё тонкие ноги, и руки, похожие на слитки самородного золота. О бедняга, куда людям до джиннов! Не знаешь ты разве, что цари-водители и благородные владыки всегда женщинам покорны и полагаются на них в наслаждении. А они говорят: «Мы овладели шеями и похитили сердца!» Женщина скольких богатых сделала бедными и скольких великих унизила и скольких благородных превратила в слуг! Женщины прельщают образованных, посрамляют благочестивых и разоряют богатых, и делают счастливых несчастными, но при всем том лишь сильнее у разумных к ним любовь и уважение, и не считают они это бедой и унижением. Сколько рабов ослушалось из-за них своего господа и прогневало отца и мать, и все это из-за победы страсти над сердцами. Разве не знаешь ты, о бедняга, что для женщин строятся дворцы и перед ними опускаются занавески; для них покупают невольниц, из-за них льются слезы, и для них приготовляют благовонный мускус, драгоценности и амбру. Ради них собирают войска и возводят беседки, для них копят богатства и рубят головы, и тот, кто сказал: «Земная жизнь означает: женщины», был прав. А то, что ты упомянул из благородных преданий, было доводом против тебя, а не на тебя, таи как пророк – да благословит его Аллах и да приветствует! – сказал: «Не смотрите постоянно на безбородых: взгляд на них взгляд на большеглазых гурий», – и уподобил безбородых большеглазым гуриям, а нет сомнения, что то, чему уподобляют, достойнее уподобляемого. Не будь женщины достойнее и прекраснее, с ними бы не сравнивали других. А касательно твоих слов, что девушку сравнивают с юношей, то дело обстоит не так; напротив, юношу сравнивают с девушкой и говорят: «Этот юноша – точно девушка». Стихи же, которые ты приводил в доказательство, возникают от уклона природных свойств в этом отношении. Что же касается преступников из потомков Лота[56]56
  Библейский Лот, племянник Авраама. Одним из пороков, которым предавалось племя Лота, было мужеложство.


[Закрыть] и непослушных развратников, которых осудил в своей славной книге Аллах великий, не одобряя их отвратительных действий, то Аллах великий сказал: «Познаете ли вы мужчин среди людей и оставите ли вы сотворённых для вас вашим господом жён ваших? Нет, вы племя преступающее». Это те, кто сравнивают девушку с юношей, так как они погружены в разврат и непокорны и следуют своей душе и шайтану, и даже говорят, что женщина подходит для обоих дел сразу, и уклоняются от того, чтобы идти путём истины среди людей, как сказал старейшина их Абу-Новас:

 
Она стройна, подобная мальчику,
Годна и сыну Лота и бдуднику.
 

А касательно того, что ты упомянул о красоте растущего пушка и зеленеющих усов и о том, что юноша становится от них красивее и прелестнее, то, клянусь Аллахом, ты уклонился от пути и сказал неправильно, так как пушок изменяет красоту прелестей на дурное».

И затем ода произнесла такие стихи:

 
«Явился пушок на лице и отметил
За тех, кто любил и обижен им был.
Когда на лице его вижу я дым,
Всегда его кудри как уголь черны,
Когда вся бумага его уж черна,
Как думаешь ты, где же место перу?
И если другому его предпочтут,
То только по глупости явной судьи».
 

А окончив свои стихи, она сказала тому человеку: «Слава Аллаху великому…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста двадцать третья ночь

Когда же настала четыреста двадцать третья ночь, она сказала: «Дошло до мета, о счастливый царь, что женщина-увещательница, окончив своё стихотворение, сказала тому человеку: «Слава Аллаху великому! Как может быть от тебя скрыто, что совершённое наслаждение – в женщинах, и вечное и постоянное счастье бывает только с ними? И ведь Аллах – слава ему и величие! – обещал пророкам и святым в раю большеглазых гурий, и назначил их в награду за праведные дела, а если бы знал Аллах великий, что усладительно пользоваться другим, он этим наградил бы праведников и это бы им обещал. И сказал пророк: (да благословит его Аллах и да приветствует!) «Любезны мне из благ вашей жизни три: женщины, благовония и прохлада глаз моих – молитва». И Аллах назначил юношей лишь слугами для пророков и святых в раю, так как рай – обитель счастья и наслаждения, а оно не бывает совершенно без услуг юношей. А употребление их не для услуг – это безумие и гибель, и как хороши слова того, кто сказал:

 
Нуждается коль мужчина в муже, это беда,
А склонные к вольным, те и сами свободны.
Как много изящных, ночь проспав вблизи мальчика,
Наутро окажутся торговцами грязью.
Как разница велика меж ними и тем, кто спал
С прекрасной, чей чёрный глаз чарует нас взором!
Поднявшись, даёт она ему благовония,
Которыми весь их дом пропитан бывает».
 

А потом она сказала: «О люди, вы вывели меня за пределы законов стыда и среды благородных женщин и привели к неподобающему для мудрых пустословию и непристойности. Но сердца свободных – могилы тайн, и собрания охраняются скромностью, а деяния судятся лишь по намерениям. Я прощу у великого Аллаха прощения для себя и для вас и для всех мусульман, – он ведь прощающий, всемилостивый!»

И затем она умолкла и ничего не отвечала нам после этого, и мы вышли от неё, радуясь тому, что приобрели полезное в беседе с нею, и жалея, что с нею расстались.

Рассказ об Абу-Сувейде и старухе (ночи 423–424)

Рассказывают также, что Абу-Сувейд говорил: «Случилось, что мы с толпою моих друзей вошли однажды в один сад, чтобы купить там кое-каких плодов, и увидели в углу сада старуху с прекрасным лицом, но только волосы у неё на голове были белые, и она расчёсывала их гребнем из слоновой кости. Мы стали около неё, и она не обратила на нас внимания и не прикрыла головы, и я сказал ей: «О старуха, если бы ты сделала свои волосы чёрными, ты была бы красивее девушки; что удерживает тебя от этого?»

И старуха подняла ко мне голову…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста двадцать четвёртая ночь

Когда же настала четыреста двадцать четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-Сувейд говорил: «Когда я сказал старухе эти слова, она подняла ко мне голову и, уставившись на меня глазами, ответила такими двумя стихами:

 
«Я окрасила то, что временем было крашено, –
Мой цвет сошёл, а краска дней осталась».
 

В те дни, когда в платье юности я куталась, Бывала я по-всякому любима», И я сказал ей: «От Аллаха твой дар, о старуха! Как ты правдива, когда предаёшься запретному, и как лжёшь, утверждая, что каешься в грехах!»

Рассказ об ибн Тахире и Мунис (ночь 424)

Рассказывают также, что Али ибн Мухаммеду ибн Абд-Аллаху ибн Тахиру показали невольницу по имени Мунис, которую продавали, и была она достойна и образованна и умела слагать стихи. «Как твоё имя, о девушка?» – спросил Али. И она ответила: «Да возвеличит Аллах эмира, моё имя Мунис». А эмир знал её имя раньше, и он опустил на некоторое время голову, а затем поднял голову к девушке и произнёс такой стих:

 
«Что скажешь о том, кого недуг истощил любви
К тебе, и он стал теперь смущён и растерян?»
 

«Да возвеличит Аллах эмира!» – ответила девушка. И она произнесла такой стих:

 
«Коль видим влюблённого, которого мучает
Любовный недуг, ему мы делаем милость».
 

И невольница понравилась Али, и он купил её за семьдесят тысяч дирхемов и сделал её матерью УбейдАллаха ибн Мухаммеда, обладателя достоинств.

Рассказ об Абу-ль-Айна и двух женщинах (ночь 424)

Говорил Абу-ль-Айна: «На нашей улице были две: женщины, и одна из них: любила мужчину, а другая любила безбородого юношу.

И однажды вечером они встретились на крыше одного из домов, который был близко от моего дома (а они не знали обо мне), и подруга безбородого сказала другой: «О сестрица, как ты терпишь его жёсткую бороду, когда он падает тебе на грудь при поцелуях и его усы попадают тебе на губы и на щеки?» – «О дурочка, – ответила другая, – разве украшает дерево что-нибудь, кроме листьев, а огурец что-нибудь, кроме пушка? Видела ли ты на свете что-нибудь безобразнее плешивого, общипанного? Не знаешь ты разве, что борода у мужчины – все равно, что кудри у женщины, и какая разница между щекой и бородой? Разве не знаешь ты, что Аллах-слава ему и величие! – сотворил на небе ангела, который говорит: «Слава Аллаху, который украсил мужчин бородой, а женщин кудрями!» А если бы борода не была равна по красоте кудрям, он бы не соединил их, о дурочка!»

И подруга юноши вняла её словам и воскликнула: «Я забыла моего друга, клянусь господином Каабы!»

Рассказ о купце Али египтянине (ночи 424–434)

Рассказывают также, что был в городе Каире одна человек, купец, и было у него много имущества и наличных денег, и дорогие камни, и металлы, и владения неисчислимые, и звали его Хасан-ювелир, багдадец. И наделил его Аллах сыном с прекрасным лицом, стройным станом и румяными щеками, блестящим совершённым, красивым и прелестным, и назвал его отец Алием-египетским и научил его Корану и богословию и красноречию и хорошему поведению, и стал мальчик выделяться во всех науках, и был он подручным в торговле у отца.

«И постигла его отца болезнь, и ухудшилось его состояние, и убедился он, что умрёт, и призвал своего сына…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста двадцать пятая ночь

Когда же настала четыреста двадцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что купец-ювелир из Багдада, когда заболел и уверился в смерти, призвал своего сына, которому имя было Али-египетский, и сказал ему: «О дитя моё, поистине, дольняя жизнь преходяща, а последняя жизнь вечна, и всякая душа вкусит смерть.

Теперь, о дитя моё, приблизилась ко мне кончина, и я хочу оставить тебе завещание, – если станешь поступать согласно ему, не прекратится твоя безопасность и счастье, пока не встретишь ты Аллаха великого, а если не станешь поступать согласно ему, постигнут тебя великие тяготы и раскаешься ты в том, что преступил мой завет». – «О батюшка, – отвечал ему сын, – как мне тебя не послушаться и не поступить согласно твоему завету, когда повиноваться тебе мне предписано и внимание к твоим словам для меня обязательно?»

И тогда отец ему сказал: «О дитя моё, я оставил тебе владения, поместья, утварь и деньги, которых не счесть, так что если бы ты стал расходовать из них каждый день пятьсот динаров, ничто от этого у тебя не убавилось бы, но только, о сын мой, надлежит тебе бояться Аллаха и следовать избранному – да благословит его Аллах и да приветствует! – в том, что, как передают, он повелел или запретил в своём законе. Будь прилежен в совершении добрых дел, расточай милости и дружи с людьми блага, праведниками и учёными. Заботься о бедняках и нищих, сторонись скаредности и скупости и дружбы злых и творящих дела сомнительные. Взирай на слуг твоих и на семью с кротостью, и на жену твою также, ибо она из дочерей вельмож и носит от тебя – быть может, Аллах тебя наделит от неё потомками праведными».

И он не переставал наставлять его и плакать, говоря:

«О дитя моё, проси Аллаха предоброго, господа великого престола, чтобы он освободил тебя от всякого стеснения, которое постигнет тебя, и послал бы тебе близкую помощь».

И заплакал юноша сильным плачем и воскликнул:

«О батюшка, я растаял от этих речей! Ты как будто говоришь слова того, кто прощается». – «Да, о дитя моё, – ответил ему отец, – я знаю своё положение: не забудь же того, что я завещал».

И затем этот человек стал произносить исповедание веры и читал Коран, пока не пришло время определённое, и тогда он сказал своему сыну: «Подойди ко мне ближе, о сын мой». И юноша подошёл к нему, и отец поцеловал его и вскрикнул, и покинула душа его тело, и преставился он к милости Аллаха великого. Крайняя горесть постигла тогда его сына, и поднялись вопли в его доме, и собрались у него друзья его отца, и юноша начал обряжать его и приготовлять и сделал ему великолепный вынос. И носилки его снесли в молельню и помолились над ним, и пошли с носилками на кладбище, и закопали умершего, и почитали над ним, сколько пришлось, из великого Корана, и вернулись в его дом и стали утешать сына, а потом все ушли своей дорогой. И сын справлял по отцу пятничные обряды и устраивал чтения до конца сорока дней, и оставался в доме, не выходя никуда, кроме молельни, и от одной пятницы до другой пятницы он навещал своего отца. И он не прекращал молитв, чтений и поклонения Аллаху в течение некоторого времени, и наконец вошли к нему его сверстники из детей купцов, и приветствовали его и сказали: «До каких пор эта печаль, которой ты предаёшься, и прекращение дел и торговли и встреч с друзьями? Это продлилось над тобой, и постигнет из-за этого твоё тело великий вред».

А когда они вошли к нему, был с ними Иблис-проклятый, который нашёптывал им, и они стали уговаривать Али выйти с ними на рынок. И Иблис подстрекал его согласиться, пока юноша не согласился выйти с ними из дома…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста двадцать шестая ночь

Когда же настала четыреста двадцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что дети купцов вошли к купцу Али-египетскому, сыну купца Хасана-ювелира, Четыреста и стали его уговаривать выйти с ними двадцать шестая да рынок, и он согласился на это, ради ночь дела, угодного Аллаху, – величие и слава ему! – и вышел с ними из дома, и они сказали ему: «Садись на твоего мула и поедем с нами в такой-то сад. Мы там погуляем, и пройдёт твоя печаль и размышление».

И юноша сел на мула и взял с собою раба и поехал с ними в сад, в который они направлялись, а когда они оказались в саду, один из них ушёл и приготовил обед и принёс его в сад, и все поели и стали веселиться и просидели, разговаривая, до конца дня, а потом они сели и уехали, и каждый из них отправился домой. И они проспали ночь, а когда наступило утро, юноши пришли к Али и сказали: «Пойдём с нами!» – «Куда?» – спросил он. И юноши ответили: «В такой-то сад – он лучше и приятнее, чем первый».

И Али сел верхом и поехал с ними в тот сад, в который они направлялись. Когда они оказались в саду, один из них ушёл и приготовил обед и принёс его в сад и принёс вместе с обедом опьяняющего вина. И они поели, а затем подали вино, и юноши сказали Али-египетскому: «Вот это прогоняет печаль и снимает покров с радости». И они уговаривали его до тех пор, пока не взяли над ним верх. И он выпил с ними, и они продолжали беседовать и пить до конца дня, а потом отправились по домам, но только у Али-египетского сделалось от вина головокружение. И он вошёл к своей жене, и та спросила: «Что это ты изменился?» И Али ответил: «Мы сегодня веселились и развлекались, и один из наших друзей принёс нам воды, и мои товарищи её выпили, и я выпил с ними, и у меня сделалось такое головокружение». – «О господин, – сказала ему жена, – разве ты забыл завет своего отца? Ведь он запретил тебе общаться с сомнительными людьми». – «Это дети купцов, а не сомнительные люди, это люди удовольствия и веселья», – ответил Али. И он продолжал жить со своими друзьями таким образом, и каждый день они ездили в то или другое место, и ели и пили, пока ему не сказали: «Наша очередь кончилась и очередь теперь за тобой». – «Приют и уют, добро пожаловать!» – ответил Али и наутро принёс полностью все, чего требовали обстоятельства, из еды и питья – вдвойне столько, сколько приготовляли они, и взял с собой поваров и слуг и кофейщиков, и они отправились на остров ар-Рауду к пиломеру и пробыли там целый месяц за едой, питьём, пением и развлечениями.

Когда же прошёл месяц, Али увидел, что он истратил внушительную сумму денег, но Иблис-проклятый обманул его и сказал: «Если бы ты тратил каждый день столько, сколько ты теперь истратил, твоих денег бы не убавилось». И Али не стал думать о деньгах и провёл таким образом три года, и жена его давала ему советы и напоминала ему о завете его отца, но юноша не слушал её, пока не вышли все наличные деньги, какие у него были. И тогда он стал брать драгоценные камни и продавать их и тратил вырученное за них, пока не израсходовал и это. А потом он принялся продавать дома и недвижимость, так что ничего у них не осталось. А когда все было продано, он начал продавать деревни и сады, один за другим, пока и это не ушло, и у него не осталось никакого имущества, кроме дома, в котором он жил. И стал он выламывать мрамор и балки, и кормился на это, пока не сгубил все, и тогда он посмотрел на себя и не нашёл ничего, что можно было бы продать. И он продал дом и истратил все деньги.

А после этого пришёл к нему тот, кто купил у него дом, и сказал: «Присмотри для себя помещение – мне нужен мой дом». И Али подумал и не нашёл у себя ничего, что бы нуждалось в помещении, кроме его жены (а она родила от него сына и дочь), и не осталось у него слуг, кроме него самого и его семьи. И он нанял себе комнату в каком-то дворе и стал в ней жить после величия и изнеженности, и множества слуг и денег. Теперь же не было у него пищи и на один день.

И жена его сказала ему: «От этого я предостерегала тебя и говорила: «Храни завет твоего отца!» Но ты не послушал моих слов. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Откуда будет пища малым детям? Подымайся и обойди твоих друзей, сыновей купцов – может быть, они дадут тебе что-нибудь, чем мы сегодня прокормимся».

И Али поднялся и отправился к своим друзьям, одному за другим, но всякий из тех, к кому он направился, прятал от него своё лицо и заставлял его слушать слова неприятные и болезненные, и никто из них ничего ему не дал.

И Али вернулся к своей жене и сказал ей: «Они мне ничего не дали». Тогда она пошла к соседям, чтобы чего-нибудь у них попросить…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста двадцать седьмая ночь

Когда же настала четыреста двадцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что жена Али-египетского, сына купца Хасана-ювелира, когда её муж вернулся к ней ни с чем, пошла к соседям, чтобы попросить у них что-нибудь, чем бы им прокормиться в этот день, я отправилась к одной женщине, которую она знала в прежние дни. И когда она вошла к этой женщине и та увидала её состояние, она поднялась и приняла её приветливо и заплакала и спросила: «Что с вами случилось?»

И жена Али рассказала ей обо всем, что было с её мужем, и женщина воскликнула: «Добро пожаловать!

Приют и уют! Все, что тебе нужно, требуй от меня без возмещения!» – «Да воздаст тебе Аллах благом!» отвечала жена Али. И потом её соседка дала ей достаточно для неё и её семьи, чтобы содержать их целый месяц, и она взяла это и отправилась в своё помещение. И когда её муж увидал её, он заплакал и спросил: «Откуда у тебя это?» И она ответила: «От такой-то. Когда я рассказала ей, что с нами произошло, она ничего не упустила и сказала: «Все, что тебе нужно, проси у меня». – «Раз у тебя это есть, – сказал ей муж, – я пойду и отправлюсь в одно место – быть может, Аллах великий поможет нам».

И он простился с женою и поцеловал детей и вышел, не зная, куда направиться, и шёл до тех пор, пока не достиг Булака. И он увидел там корабль, отплывавший в Дамиетту, и его увидел один человек, который был дружен с его отцом, и приветствовал его, и спросил: «Куда ты хочешь ехать?» – «Я хочу ехать в Дамиетту – у меня есть друзья, о которых я расспрошу, и я навещу их, а потом вернусь», – сказал Али.

И тот человек взял его к себе в дом и оказал ему уважение, и приготовил для него пищу, а потом он дал ему несколько динаров и посадил его на корабль, отправлявшийся в Дамиетту, а по прибытии туда Али сошёл с корабля, и не знал он, куда направиться. И он шёл, и увидел его человек из купцов и пожалел его и взял с собою в своё жилище, и Али пробыл у него некоторое время, а потом он сказал себе: «До каких пор будет это пребывание в чужих домах?» – и вышел – из дома того купца. И он увидел корабль, отплывавший в Дамаск, и тот человек, у которого он жил, приготовил ему пищу и посадил его на этот корабль, и Али ехал, пока не вступил в Дамаск.

И когда он шёл по улице, вдруг увидел его человек из людей добра и взял его в своё жилище, и Али прожил у него некоторое время, а после этого он вышел и увидал караван, направлявшийся в Багдад, и ему пришло на ум уйти с этим караваном. И он вернулся к тому купцу, у которого жил, и простился с ним и выехал с караваном, и Аллах-слава ему и величие! – внушил одному из купцов к нему жалость, и тот взял его к себе. И Али пил и ел с ним, пока между ними и Багдадом не осталось расстояние в один день. И тогда на караван напала шайка перерезающих дороги, и они взяли все, что было у путников, и спаслись из них лишь немногие, и всякий, кто был в караване, укрылся в каком-нибудь месте, чтобы там приютиться.

А что до Али-египетского, то он направился в Багдад и достиг города на закате солнца, и не дошёл он ещё до городских ворот, как увидел, что привратники хотят запирать ворота. «Дайте мне войти в город», – сказал он им. И привратники ввели его к себе и спросили: «Откуда ты пришёл и куда идёшь?» – «Я из города Каира, – ответил Али, – и со мной были товары, мулы, тюки, рабы и прислужники. Я опередил их, чтобы присмотреть место, где бы мне сложить свои товары. И когда я опередил их верхом на муле, мне повстречалась шайка разбойников, и они взяли моего мула и мои пожитки, и я спасся от них при последнем издыхании».

И привратники оказали ему почёт и сказали: «Добро пожаловать! Проведи у нас ночь до утра, а потом мы присмотрим для тебя подходящее место». И Али поискал у себя в кармане и нашёл динар, оставшийся от динаров, которые ему дал купец в Булаке и отдал этот динар одному из привратников и сказал ему: «Возьми его и разменяй и принеси нам чего-нибудь поесть». И привратник взял динар и пошёл на рынок и разменял деньги и принёс Али хлеба и вареного мяса. И Али поел с привратниками и проспал у них до утра. А затем один из привратников взял его и отправился с ним к одному человеку из купцов Багдада, и Али рассказал ему свою историю, и этот человек поверил ему и подумал, что он купец и с ним есть товары. И купец привёл Али к свою лавку к оказал ему почёт и, послав к себе домой, велел принести для него великолепное платье из своих одежд и сводил его в баню.

«И я пошёл с ним в баню, – говорил Али-египетский, сын купца Хасана-ювелира, – и когда мы вышли, он взял меня и отправился со мною в свой дом, и нам принесли обед, и мы поели и повеселились, а потом купец сказал одному из своих рабов: «О Масуд, возьми твоего господина и покажи ему те два дома, которые в таком-то месте. Какой из них ему понравится, от того дай ему ключи и приходи».

И я пошёл с рабом, и мы пришли в улицу, где было три дома, стоявшие рядом, новые, запертые, и раб отпер первый дом, и я осмотрел его, и мы вышли и пошли во второй дом, и раб отпер его, и я его осмотрел. «От которого из них дать тебе ключ?» – сказал раб. И я спросил: «А этот большой дом чей?» – «Наш», – сказал раб. И я молвил: «Открой его, мы его осмотрим». – «Нет тебе до этого нужды», – сказал раб. «А почему это?» – спросил я. И он сказал: «Потому что в нем обитают джинны, и всякий, кто в нем поселится, на утро оказывается мёртвым. Мы не открываем его ворот, чтобы вынести умершего, а поднимаемся на крышу одного из этих двух домов и так вынимаем мертвеца. Оттого и оставил его мой господин, и он сказал: «Я больше не отдам его никому». – «Открой его для меня, чтобы я его осмотрел», – сказал я и подумал про себя: «Вот то, что я ищу! Я» переночую там и на утро буду мёртв и избавлюсь от того положения, в котором я нахожусь».

И раб открыл дом, и я вошёл туда и увидел, что это большой дом, которому нет подобного, и сказал рабу: «Я хочу только этот дом, дай мне ключ от него». – «Я не дам тебе ключа, пока не посоветуюсь с моим господином», – сказал раб…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.