Текст книги "Тысяча и одна ночь. Том VII"

Триста семьдесят четвёртая ночь

Когда же настала триста семьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Унс-аль-Вуджуд окончил свои стихи, лев поднялся и пошёл к с ласковым видом, и глаза его были полны слез, а подойдя к нему, он лизнул его языком и пошёл впереди него, сделав ему знак: «Следуй за мной!»

И Унс-аль-Вуджуд последовал за ним, и так они шли, пока лев не поднялся с ним на гору. А потом лев спустился с этой горы, и юноша увидал следы прошедших в пустыне и понял, что это следы тех, кто шёл с альВард-фи-ль-Акмам. И он пошёл по следам. И когда лев увидел, что юноша пошёл по следам и понял, что это след людей, прошедших с его возлюбленной, он повернул назад и ушёл своей дорогой.

Что же касается Унс-аль-Вуджуда, то он шёл последу в течение дней и ночей, пока не пришёл к ревущему морю, где бились волны, и здесь след оборвался. И понял Унс-аль-Вуджуд, что дальше их путь пролегал по морю, и оборвались тут его надежды, и он пролил слезы и произнёс такие стихи:

 
«Далеко стремлений цель, и стойкость мала моя,
И как я найду их в пучине морской теперь?
И как буду стоек я, погибла когда душа –
От страсти к ним я со сном покончил для бдения,
С тех пор, как места родные бросив, ушли они, –
И сердце огнём горит моё, да и как горит!
Сейхуя и Джейхун[14]14
  Сейхун и Джейхуа – арабское название рек АмуДарьи и Сыр-Дарьи.


[Закрыть] ток слез моих, или сам Евфрат,
Превысит теченье их потоп или дождь с небес,
И веки болят мои от слез, что текут из них,
А сердце спалил огонь и искры летучие,
Любви и страстей войска на сердце накинулись,
А войско терпения разбито и вспять бежит,
Я душу свою подверг опасности, их любя,
И душу считал из них легчайшей я жертвою.
Аллах, не взыщи с тех глаз, что в стаде смотреть могли
На прелесть, которая светлее луны была!
И ныне повергнут я глазами огромными,
Чьи стрелы без тетивы вонзаются в сердце мне.
Обманут я мягкостью был членов, что нежны так,
Как нежна на дереве ветвь ивы зелёная.
Желал я сближенья с ними, чтобы помочь себе
В печальных делах любви, в заботе и горести.
По стал я, как прежде был, печален и горестен,
И все, что со мной случилось, – глаз искушение».
 

А окончив свои стихи, он так заплакал, что упал, покрытый беспамятством, и провёл в бесчувствии долгий срок, а потом очнулся и повернулся направо и налево, но никого не увидал в пустыне.

И Унс-аль-Вуджуд испугался диких зверей и поднялся на высокую гору, и когда он стоял на этой горе, он вдруг услышал голос – человека, который говорил в пещере. И Унс-аль-Вуджуд прислушался, и вдруг оказалось, что это богомолец, который оставил мир и углубился в благочестие, и юноша постучался к нему в пещеру три раза, но богомолец не ответил ему и не вышел. И тогда Унсаль-Вуджуд стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:

 
«Достигну каким путём того, что желаю я,
И брошу заботы все и горе и тягости?
Все страхи и ужасы седым меня сделали,
И сердце и голова – седые в дни юности.
Помощника не нашёл себе я в любви моей
И друга, чтоб облегчить тоску и труды мои.
И сколько в любви моей боролся со страстью я,
Но, мнится, судьба моя идёт на меня теперь.
О, сжальтесь над любящим, влюблённым, встревоженным,
Покинутым, что разлуки чашу до дна испил!
Огонь и в душе моей и в сердце погас уже,
И разум мой похищен разлукой и горестью.
И не было дня страшней, чем тот, когда я пришёл
В жилище их и увидел надпись на их дверях.
Так плакал я, что вспоил я землю волнением,
Но тайну свою сокрыл от ближних и дальних я.
Молящийся, что в пещере скрылся, как будто бы
Вкус страсти попробовал и ею был похищен, –
Коль после всего того, что ныне я испытал,
Достигну я цели, нет ни горя ни устали».
 

А когда он окончил свои стихи, дверь пещеры вдруг открылась, и Унс-аль-Вуджуд услышал, кто-то говорит: «О милость!» И он вошёл в дверь и приветствовал богомольца, и тот ответил на его приветствие и спросил: «Как твоё имя?» – «Моё имя – Унс-аль-Вуджуд», – ответил юноша. И богомолец опросил: «А почему ты пришёл сюда?» И Унс-аль-Вуджуд рассказал ему свою историю с начала до конца и поведал ему обо всем, что с ним случилось, и богомолец заплакал и сказал ему: «О Унсаль-Вуджуд, я провёл в этом месте двадцать лет и не видел здесь никого до вчерашнего дня, а вчера я услышал плач и шум, и, посмотрев в сторону звуков, я увидел множество людей и палатки, расставленные на берегу моря, и люди построили корабль, и на него село несколько человек, и они поплыли по морю. А потом корабль вернулся с некоторыми из тех, кто сел на него, и они сломали корабль и ушли своей дорогой. И я думаю, что люди, которые уехали морем и не вернулись, и есть те, кого ты ищешь, о Унс-аль-Вуджуд. И забота твоя тогда велика, и беспокойство тебе простительно. Но не найдётся любящего, который не испытал бы печалей».

И затем богомолец произнёс такие стихи:

 
«Ты думал, Уис-аль-Вуджуд, что духом свободен я,
А страсть и любовь меня то скрутит, то пустит вновь.
Я страсть и любовь позвал давно уже, с малых лет,
Когда я ребёнком был, ещё молоко сосал.
Любовью я занят был срок долгий, узнал её:
Коль спросишь ты обо мне, так знает меня любовь.
И выпил я чашу страсти, горя и худобы,
И стад как бы стёртым я, так мягок я телом был.
Имел прежде силу я, но стойкость ушла моя,
И войско терпения разбито мечами глаз.
Сближенья нельзя желать в любви без жестокости,
Ведь крайности сходятся, ты знаешь, с начала дней,
Свершила любовь свой суд над всеми влюблёнными,
Забвенье запретно нам, как ересь мятежная».
 

А окончив говорить своё стихотворение, богомолец подошёл к Унс-альВуджуду и обнял его…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста семьдесят пятая ночь

Когда же настала триста семьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что богомолец, окончив говорить своё стихотворение, подошёл к Унс-аль-Вуджуду и обнял его, и они так плакали, что горы загудели от их плача. И плакали они до тех пор, пока не упали, покрытые беспамятством. А очнувшись, они дали друг другу обет быть братьями ради Аллаха великого. И затем богомолец сказал Унс-аль-Вуджуду: «Сегодня ночью я помолюсь и спрошу для тебя у Аллаха совета». И Унс-аль-Вуджуд отвечал ему: «Внимание и повиновение!»

Вот что было с Унс-аль-Вуджудом. Что же касается аль-Вард-фи-ль-Акмам, то её привезли к горе и привели во дворец, и, взглянув на него, она увидала, как он устроен, и заплакала и сказала: «Клянусь Аллахом, это прекрасное место, но как недостаёт здесь любимого!»

И она увидела на острове птиц и велела одному из своих приближённых поставить силки и изловить нескольких, и всякий раз, как поймает, сажать птиц в клетки во дворце, и слуга сделал так, как она велела.

И аль-Вард-фи-ль-Акмам села у окна и стала вспоминать, что с ней случилось, и усилились её любовь, страсть и волненье, и она пролила слезы и сказала такое стихотворение:

 
«О, кому же посетую на любовь я,
На разлуку о возлюбленным и печали
И на пламя внутри меня? Но все это
Я не выдам, – боюсь доносчиков злобных,
Зубочистке подобна я ныне стала
От разлуки и пламени и рыданий,
Где любимый, чтоб глазом мог он увидеть,
Что лишённым ума теперь я подобна?
Заточили они меня не по праву
В таком месте, что милому не добраться.
Прошу солнце я тысячу пожеланий
Передать, как взойдёт оно или сядет,
Дорогому, что лик луны затмевает
Красотою, а тонкостью – ветку ивы»
Если роза напомнит мне его щеки,
«Нет, – скажу я, – коль не моя, не похожа».
Его губы слюны ручей источают,
И несёт он в огне горящему влагу.
Как забуду, когда он дух мой и сердце,
Хворь, недуги несёт, и врач, и любимый?»
 

А когда спустился на землю мрак, её страсть усилилась, и она вспомнила о том, что прошло, и произнесла такие стихи:

 
«Спустился на землю мрак, и боль взволновала страсть,
Тоска растревожила во мне все страдания,
Разлуки волнение в душе поселилось,
И мысли повергнули меня в небытие опять.
Любовью взволнована, тоской сожжена я вся,
И слезы открыли тайну, мною сокрытую.
И – нет положения, которое знала б я –
Так кости тонки мои, больна и слаба я так.
И сердца моего ад огнями горит давно,
И зной его пламени мне печень терзает, жжёт.
Проститься я не имела власти с любимыми,
Покинув их, о печаль моя и страдания!
О нет, кто им передаст о том, что со мной теперь –
Готова я выдержать все то, что начертано!
Аллахом клянусь, в любви я век не забуду их,
Ведь клятва людей любви есть клятва достойная!
О ночь! – передай привет любимым ты от меня
И, зная, свидетельствуй, что я не спала совсем!»
 

Вот что было с аль-Вард-фи-ль-Акмам. Что же касается Унс-аль-Вуджуда, то богомолец сказал ему: «Спустись в долину и принеси мне лыка с пальм». И Унсаль-Вуджуд спустился и принёс лыка. Богомолец взял лыко и свил из него сеть, как для соломы, а потом сказал: «О Унс-аль-Вуджуд, в глубине долины есть кусты, которые растут и сохнут на корнях, – спустись туда и наполни эту сеть; завяжи её и брось в море, а сам сядь на неё и выезжай на простор моря, – быть может, ты достигнешь своей цели. Тот, кто не подвергает себя опасности, не достигнет того, к чему стремится».

И Унс-аль-Вуджуд отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» А затем он простился с богомольцем и ушёл от него и приступил к исполнению того, что он приказал, испросив благословение старца.

И Унс-аль-Вуджуд пошёл в глубь долины и сделал так, как велел ему богомолец. А когда он доплыл на сети до середины моря, подул ветер и погнал его далеко, так что он скрылся из глаз богомольца. И он не переставая плыл по морской пучине, то поднимаемый одной волной, то опускаемый другой, и видел, какие в море диковины и ужасы, пока не выбросили его судьбы через три дня к Горе лишившейся ребёнка. И он вышел на сушу, точно оглушённый цыплёнок, страдая от голода и жажды, и увидал бегущие потоки, и птиц, чирикающих на ветвях, и плодоносные деревья, росшие парами и отдельно. И он поел плодов, и напился из потоков, и пошёл бродить, и увидел вдали что-то белое, и пошёл по направлению к нему. И, подойдя ближе, Унс-аль-Вуджуд увидел, что это дворец, неприступный и укреплённый. И он подошёл к воротам и увидел, что они заперты, и просидел возле них три дня, и, когда он сидел, вдруг ворота дворца открылись и оттуда вышел евнух. И он увидел Унс-альВуджуда и спросил его: «Откуда ты и что тебя сюда привело?» И Унс-аль-Вуджуд ответил: «Я из Испахана. Я плыл по морю с товаром, и корабль, на котором я был, разбился, и волны выбросили меня на этот остров». И евнух заплакал и обнял юношу и сказал: «Да продлит Аллах твою жизнь, о лик любимых! Испахан – моя страна, и у меня там есть двоюродная сестра, которую я любил, когда был молод, и я сильно был влюблён в неё. И на нас напали люди сильнее нас и захватили меня вместе с прочей добычей (а я был маленький) и оскопили меня, а потом меня продали в евнухи, и вот я в таком положении…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста семьдесят шестая ночь

Когда же настала триста семьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что евнух, который вышел из дворца аль-Вард-фи-ль-Акмам, рассказал Унс-аль-Вуджуду обо всем, что случилось с ним, и сказал: «Люди, которые меня захватили, оскопили меня, и продали в евнухи, и вот я в таком положении».

И после того как евнух приветствовал Унс-аль-Вуджуда и пожелал ему долгой жизни, он ввёл его во двор дворца. Унс-аль-Вуджуд увидел там большой пруд, окружённый деревьями и кустами, и во дворе были птицы в серебряных клетках с золотыми дверцами, и клетки эти были повешены на ветвях, и птицы в них щебетали, прославляя владыку судящего. И Унсаль-Вуджуд подошёл к первой птице и вгляделся в неё, и вдруг это оказалась горлинка. И когда птица увидела юношу, она возвысила голос и сказала: «О благой!»

И Унс-аль-Вуджуда покрыло беспамятство. А очнувшись от беспамятства, он стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:

 
«Горлинка, безумна ль тоже ты, как я?
Так спроси владыку и скажи: «Благой!»
Если б знать, – твой возглас от восторга ли,
Или же от страсти, что в душе живёт?
Ты поешь ли с горя, потеряв друзей,
Иль забыта ими и болеешь ты?
Или потеряла милых ты, как я?
Ведь жестокость-признак, что была любовь
Тех, кто вправду любит, охрани Аллах!
Их я не забуду, хоть бы я истлел».
 

А окончив свои стихи, он так заплакал, что упал, покрытый беспамятством, а опомнившись, он шёл, пока не дошёл до второй клетки, и там он увидел вяхиря. И когда вяхирь увидел его, он проворковал: «О вечный, благодарю тебя!» И Унс-аль-Вуджуд стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:

 
«О вяхирь, что промолвил, воркуя, мне:
«О вечный, благодарен я в горести!»
Возможно, что Аллах своей милостью
Сведёт меня с любимым в пути моем.
Бывал со мной медовых властитель уст,
И страсть мою ещё сильней делал он.
И молвил я (а в сердце горел уже
Огонь любви, и душу он жёг мою,
И токи слез как кровь лились из очей,
И по щекам текли они струями):
«Нет тварей здесь» не знающих горестей,
Но все терпеть в беде моей буду я,
Когда Аллах – клянусь его силою! –
Сведёт меня с владыками, в светлый день,
Я все отдам, чтоб угостить любящих, –
Обычай их тадсов, каков обычай мой,
И выпущу из их темниц птичек я,
И горести докину для радости!».
 

А окончив свои стихи, он подошёл к третьей клетке и нашёл там соловья. И соловей защебетал при виде юноши, и тот, услышав его, произнёс такие стихи:

 
«Мне нравится соловьиный голое, – так нежен он,
Как голос влюблённого, от страсти погибшего.
О, сжальтесь над любящими! Сколько ночей они
От страсти волнуются и горя и напастей,
Как будто бы из любви великой сотворены, –
Ни утра, ни сна им дет, от страсти и горести.
Когда потерял я ум, влюбившись, прикован был
К любимому страстью я, когда ж я прикован был,
Ток слез полился, как цепь, и молвил я: «Цепи слез
Длинней теперь сделались, и ими прикован я.
Далеко они, и грусть все больше, и нет уже
Сокровищ терпения; тоскою встревожен я.
Коль будет рок справедлив и снова сведёт меня
С любимым, и вновь покров Аллаха покроет нас.
Одежду свою сниму я, милый чтоб видеть мог,
Как тело изнурено разлукой моей вдали».
 

А окончив свои стихи, он подошёл к четвёртой клетке и увидел в ней соловья другой породы, и соловей застонал и защебетал при вида Унс-аль-Вуджуда, а тот, услышав его щебетанье, пролил слезы и произнёс такие стихи:

 
«Соловья прекрасный голос на заре
Любящих забыть заставит прелесть струп.
На любовь Унс-аль-Вуджуд вам сетует
И на страсть, что стёрла след его совсем.
Часто слышали мы песни, что могли
От восторга сталь и камень размягчить,
И под утро ветерок вам весть давал
О садах, где расцвели уже цветы.
И вдыхать и слышать рады были мы
Ветерок и птичек пенье на заре.
Но мы вспомнили покинувших друзей
И пролили слез потоки, точно дождь.
И в душе зарделись пламя и огонь,
Загорелись, как искры уголёк.
Помешал Аллах влюблённым получить
От любимых или близость, или взгляд.
У влюблённых, право, оправданья есть,
Проницательный один лишь знает их».
 

А окончив свои стихи, он прошёл немного и увидел прекрасную клетку, – не было клетки лучше её – и, приблизившись, он нашёл в ней лесного голубя (а это вяхирь, известный среди птиц), и голубь щебетал от страсти, а на шее у него было ожерелье из драгоценных камней, редкостно красивое. И Унс-аль-Вуджуд всмотрелся в голубя и увидел, что он сидит в клетке, потеряв разум и ошеломлённый, и, увидав его в таком состоянии, юноша пролил слезы и произнёс вот эти стихи:

 
«О лесной мой голубь, шлю тебе привет,
Всех влюблённых Другу, от людей любви.
Сам влюблён в газель я стройную давно,
Чьи глаза острее лезвия меча,
Сожжены любовью сердце и душа,
Худоба владеет телом и болезнь,
Сладость пищи уж запретна для меня,
Как запретно сна приятность мне узнать.
Утешенье и терпение ушли,
А любовь, тоска и горе – те со мной.
Как мне будет жизнь приятна после них,
Когда в них моё желанье, цель и дух?»
А когда Унс-аль-Вуджуд окончил свои стихи…»
 

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста семьдесят седьмая ночь

Когда же настала триста семьдесят седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда Унс-аль-Вуджуд окончил свои стихи, лесной голубь пробудился от оцепенения и, услышав его слова, стал кричать и стонать и умножил щебетанье и стоны, так что едва не заговорил с напеве, и язык обстоятельств сказал за него такие стихи:

 
«О влюблённый, ты на память мне привёл
Дни, когда погибла молодость моя,
И любимого, чей облик я любил,
Кто красою превосходной всех прельщал.
Его голос, тонкий, чистый, на ветвях
Он внимание к звукам флейты отвлекал.
Растянул силки ловец, поймал его,
И сказал он: «Чтоб оставил он меня».
Я же думал, что имеет жалость он
И смягчится, увидав мою любовь,
Но, Аллахом поражённый, грубо он
Разлучил меня с любимым навсегда.
И любовь моя все больше и сильней,
И огнями отдаленья я горю.
Сохранит же пусть всех любящих Аллах,
Знал кто страсть и испытал тоску мою.
Коль увидит любящий, что в клетке я,
Над любимым сжалившись, мне волю даст».
 

Потом Уис-аль-Вуджуд обратился к своему другу испаханцу и спросил его: «Что это за дворец, что в нем есть и кто его построил?» И испаханец ответил: «Построил его везирь такого-то царя для своей дочери, боясь для неё случайностей времени и ударов случая, и поселил её вместе с её людьми, и мы отпираем дворец только раз в год, когда к нам приходят припасы». И Унс-аль-Вуджуд сказал себе: «Досталось мне желаемое, но срок долог!»

Вот что было с Уяс-аль-Вуджудом. Что же касается аль-Вард-фи-ль-Акмам, то ей не было приятно ни пить, ни есть, ни сидеть, ни спать, и она поднялась (а её страсть, волненье и увлеченье усилились), и обошла все углы дворца, но не нашла для себя успокоения, и стала она лить слезы и произнесла такие стихи:

 
«Меня заперли жестоко от него
И вкусить в тюрьме мне дали страсть мою
И сожгли огнями страсти сердце мне,
Отвративши от любимых взоры глаз,
Заточили во дворце большом меня,
На горе, что родилась в пучине вод,
Коль хотели, чтоб забыла я его,
Так усилили страданье лишь в душе.
Как забуду я, раз все, что есть во мае,
Взгляд один на дик любимый причинил?
Целый день в печали горькой я живу,
Ночь же в мыслях о любимых провожу.
В одиночестве мне дума о нем друг,
Как подумаю, что встреча с ним вдали.
Если б знать мне после этого всего,
Согласится ли судьба, на что хочу?»
 

А окончив стихи, она поднялась на крышу дворца и, взяв баальбекские одежды, привязала себя к ним и спускалась, пока не достигла земли, – а она была одета в самые лучшие одежды, какие имела, и на шее у неё было ожерелье из драгоценных камней. И она шла по степям и пустыням, пока не дошла до берега моря. И увидела она рыбака в лодке, который ловил рыбу, и ветер забросил его к этому острову. И рыбак обернулся и увидел на этом острове аль-Вард-фи-ль-Акмам и, увидав её, испугался и уехал на своей лодке, убегая. И девушка стала его звать и делать ему знаки и произнесла такие стихи:

 
«Не бойся, о благой рыбак, дурного ты –
Поистине, я женщина, как люди все.
Хочу, чтобы на зов мой ты откликнулся
И повесть мою выслушал с начала ты.
О пожалей, хранимый богом, жар любви,
Увидишь коль любимого бежавшего.
Красавца полюбила я, чей чудный лик
Луну и солнце превзошёл сиянием.
Газель, когда увидит раз хоть взор его,
«Я раб твой», – скажет, снисхождения прося.
Написана красою вдоль щеки его
Строка с чудесным смыслом, но короткая:
«Кто видит свет любви, идёт тот правильно,
Кто заблудился, тот преступен, нечестив».
Коль хочет он пытать меня – прекрасно как!
Когда его увижу, то награда мне,
Как ожерелье из рубинов иль других
Камней, иль свежих жемчугов, иль яхонтов.
Желанное исполнит, может быть, мой друг
Душа моя растаяла, растерзана».
 

И когда рыбак услышал её слова, он стал плакать я стонать и жаловаться и вспомнил, что произошло в дни его юности, когда одолела его страсть, и сильна была его любовь, и велико было волненье и увлеченье, и сожгли его огни любви. И он произнёс такие стихи:

 
«Клянусь страстью, оправданье где ясней:
Всеми членами я болен, слезы лью.
Вот глаза, во мраке ночи что не спят,
И сердца, что как кремень секут огонь.
Испытали мы любовь, когда росли,
Отличали тяжкое от лёгкого,
А потом я продал душу, быв влюблён,
За сближение с любимым, что далёк,
И опасности подвергся, думая,
Что, быть может, торг мой будет выгодным.
Ведь обычно у влюблённых – кто купил
Близость с милым, тот сверхвыгодно купил».
 

А окончив эти стихи, рыбак подвёл лодку к берегу и сказал девушке: «Сойди в лодку, я переправлюсь с тобой, в какое ты захочешь место». И аль-Вард-фи-ль-Акмам сошла в лодку, и рыбак поплыл с нею, но, когда он немного отъехал от берега, на лодку подул сзади ветер, и она пошла быстро, так что берег скрылся с их глаз, и рыбак не знал, куда едет. И ветер (продолжал усиливаться в течение трех дней, а потом он утих по изволению Аллаха великого, и лодка плыла с ними, пока не приплыла к городу на берегу моря…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.