Текст книги "Тысяча и одна ночь"

И они принесли дров ко входу в пещеру и подожгли их огнём. И тогда Шарр-Кан и бывшие с ним убедились, что погибнут, и сдались.

И когда это случилось, патриций, глава неверных, обратился к тому, кто советовал перебить мусульман, и сказал: «Они будут убиты только перед царём Афридуном, чтобы утолить его жажду мести. Нам следует оставить их у нас пленными, а завтра мы отправимся с ними в аль-Кустантынию и отдадим их царю Афридуну, и он сделает с ними, что захочет».

И неверные сказали: «Вот оно, правильное мнение!» А затем пленных велели скрутить и поставили над ними стражу. Когда же спустился мрак, неверные занялись весельем и едой и велели подать вина и пили, пока все не опрокинулись навзничь. А Шарр-Кан и его брат Дау-аль-Макан были закованы, как и все храбрецы, бывшие с ними, и Шарр-Кан посмотрел на брата и сказал ему: «О брат мой, как освободиться?» И Дау-аль-Макан отвечал: «Клянусь Аллахом, не знаю; мы стали подобны птицам в клетках». И Шарр-Кан рассердился и вздохнул от сильного гнева и потянулся. Тогда его узы разорвались, и, освободившись от пут, он подошёл к начальнику стражи и взял ключи от цепей у него из-за пазухи и развязал Дау-аль-Макана и везиря Дандана и остальных воинов».

А затем он обернулся к своему брату Дау-аль-Макану и везирю Дандану и сказал: «Я хочу убить троих из этих стражников. Мы возьмём их одежду, наденем её и примем обличье румов и пройдём среди них, так что никого из нас не узнают, и отправимся к нашему войску». – «Этот замысел неправилен, – сказал Дау-аль-Макан. – Я боюсь, что если мы убьём их, кто-нибудь услышит их хрип, и неверные проснётся и перебьют нас. Вернее будет, чтобы мы вышли из ущелья». И они согласились на это. И когда они немного отъехали от ущелья, то увидели привязанные коней, владельцы которых спали. И Шарр-Кан сказал своему брату: «Каждый из нас должен взять коня. А их было двадцать пять человек, и они взяли двадцать взять коней, и Аллах наслал на неверных сон ради мудрой цели, ему ведомой. А потом Шарр-Кан стал вытаскивать у неверных оружие – мечи и копья, пока не набрал довольно, и они сели на взятых ими коней и послали, а неверные думали, что никто не может расковать Дау-аль-Макана, его брата и бывших с ними воинов и что они не в состоянии убежать.

И когда все освободились от плена и оказались в безопасности, Шарр-Кан прибыл к своим воинам и нашёл их ожидающими его, и они стояли словно на огне, погруженные из-за него в глубокое раздумье. И Шарр-Кан обратился к ним и сказал: «Не бойтесь, Аллах сокрыл нас! У меня есть замысел, который, может быть, верен». – «А какой же?» – спросили его, и он сказал: «Я хочу, чтобы вы поднялись на гору и воскликнули бы все единым возгласом: «Аллах велик!» И кричали бы: «Пришли к ним войска мусульманские!» И мы все возопим единым голосом: «Аллах велик!» – и рассеется от это скопище румов. И они не найдут тогда для себя хитрости, так как они пьяны, и подумают, что войска ислама окружили их со всех сторон и &приметались к ним. И они примутся колоть друг друга мечами, одурев от опьянения и сна. Мы их порубим их же мечами, и меч будет до утра гулять среди них». – «Этот замысел неправилен, – сказал Дау-аль Маках, – а правильно будет нам идти к нашему войску, не произнося ни слова. Если мы крикнем: «Аллах велик!» – они проснутся и настигнут нас, и никто из нас не спасётся». – «Клянусь Аллахом, если они проснутся, нам не будет от этого беды, и я хочу, чтобы вы согласились с моим замыслом – от него будет только добро!» – воскликнул Шарр-Кан. И все ответили согласием, и они поднялись на вершину горы и возгласили: «Велик Аллах!» И горы, деревья и камни возгласили вместе с ними, страшась Аллаха. И неверные услышали это славословие и закричали…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до ста

Когда же настала ночь, дополняющая до ста, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Шарр-Кан сказал: «Я хочу, чтобы вы согласились с этим моим замыслом – от него будет одно только добро». И вес ответили согласием и поднялись на вершину горы и возгласили: «Велик Аллах!» И горы, деревья и камни возгласили вместе с ними, страшась Аллаха, и неверные услышали это и стали кричать друг на друга и надели оружие, восклицая: «Враги налетели на нас, клянёмся мессией!»

И они перебили друг друга в таком количестве, которое знает лишь Аллах великий, а наутро стали искать пленных, но не нашли и следа их. И предводители сказали воинам: «С вами сделали это дело пленные, которые были у нас, устремитесь же за ними, пока не настигнете их, и заставьте их выпить чашу бедствия. Пусть не будет вам от этого ни страха, ни смущения».

И они сели на коней и погнались за мусульманами. И через мгновение они их настигли и окружили.

И когда Дау-аль-Макан увидел это, его охватил великий испуг, и он сказал: «То, чего я боялся, случилось, и нам не останется никакого выхода, кроме боя!» А Шарр-Кан все время молчал и не говорил. И затем Дау-аль-Макан спустился с вершины горы и воскликнул: «Аллах велик!» И люди его закричали вместе с ним и решили сражаться и продать свои души, повинуясь господу рабов. И когда это было, вдруг услышали они голоса, кричавшие: «Нет бога, кроме Аллаха! Аллах велик! Молитва и привет благовестнику, увещателю!» И, обернувшись в сторону голосов, они увидели, что подходят войска мусульман и отряды единобожников[165]165
  Мусульмане считают единобожниками только самих себя. Христиане, по их мнению, многобожники, так как одним из основных догматов христианства является догмат троичности, противоречащий мусульманскому понятию о единобожии.


[Закрыть].

И при виде их сердца воинов окрепли, и Шарр-Кан понёсся на неверных, восклицая вместе с единобожниками, бывшими с ним: «Нет бога, кроме Аллаха! Аллах велик!» И земля затряслась, как при землетрясении, и войска неверных рассеялись по склонам гор. И мусульмане преследовали их, рубя и разя и отделяя головы от тела, и Дау-аль-Макан со своими людьми, не переставая, рубил головы неверным, пока день не повернул на закат и не пришла ночь с её мраком. А затем мусульмане сошлись и провели в радости всю ночь.

Когда же настало утро и засияло светом, и заблистало, они увидели Бахрама, предводителя турок, и Рустума, предводителя дейлемитов, которые подходили к ним с двадцатью тысячами всадников, подобных хмурым львам. И, увидев Дау-аль-Макана, всадники спешились и приветствовали его и облобызали землю меж его рук. И Дау-аль-Макан сказал им: «Радуйтесь победе мусульман и гибели племени неверных». И они поздравили друг друга с благополучием и великой наградой при воскресении.

А причиною их прибытия туда было вот что. Когда эмир Бахрам и эмир Рустум и старший царедворец отправились с мусульманскими войсками, развернув знамёна над головою, и достигли аль-Кустантынии, они увидели, что неверные забрались на стены и заняли башни и укрепления, приготовившись к бою во всякой неприступной крепости, узнав, что подходят мусульманские войска и мухаммеданские знамёна. А они услыхали бряцанье оружия и гул криков. И, посмотрев, увидели мусульман и услышали топот копыт их коней за пылью, и вдруг оказалось, что они – точно стая саранчи или изливающиеся облака. И румы услышали голоса мусульман, читавших, Коран и прославлявших Аллаха. А узнали об этом неверные потому, что так устроила старуха Зат-ад-Давахи по своей лживости, распутству, скрытности и коварству.

И когда войска подошли, подобные морю из-за множества пеших, конных, женщин и детей, эмир турок сказал эмиру дейлемитов: «О эмир, нам опасны враги, которые на стенах. Посмотри на эти башни и на толпу людей, подобную ревущему морю, где бьются волны! Поистине, этих неверных сто раз столько, сколько нас, и мы опасаемся, что какой-нибудь лазутчик расскажет им, что нет с нами султана. Поистине, грозят нам враги, несметные числом, помощь которым не прекращается, том более что отсутствуют царь Дау-аль-Макан и его брат и славнейший везирь Дандан. Узнав, что их нет, румы пожелают захватить нас, и уничтожат нас мечом до последнего, и не спасётся из нас спасающийся. Разумно будет, чтобы ты взял десять тысяч всадников из мосульцев и турок и отправился с ними в пустынь Матруханны, что на лугу Малуханны, за нашими братьями и товарищами. Послушаетесь меня, – будете причиною их освобождения, если неверные стеснили их, а не послушаетесь, – так нет на мне упрёка. А когда отправитесь, возвращайтесь к нам поскорее, ибо рассудительность в том, чтобы опасаться».

И упомянутый выше эмир согласился с этими речами и выбрал двадцать тысяч всадников, и они поехали, пересекая дороги, к названному лугу и знаменитой пустыни. Вот что было причиною их прибытия.

Что же касается старухи Зат-ад-Давахи, то, ввергнув султана Дау-аль-Макана, его брата Шарр-Кана и везиря Дандана в руки нечестивых, эта распутница взяла коня, села на него и сказала неверным: «Я хочу настигнуть войско мусульман и ухитриться погубить его, так как оно находится в аль-Кустантынии. Я скажу им, что их товарищи погибли. Когда они услышат это от меня, их единение распадётся и их полчища рассеются. И потом я пойду к царю Афридуну, властителю аль-Кустантынии, и к моему сыну, царю Хардубу, владыке румов, и расскажу им об этом, и они выйдут со своими войсками к мусульманам и погубят их, не оставив из них никого».

И она отправилась и всю ночь непрерывно скакала на этом коне, а когда наступило утро, она увидела войско Бахрама и Рустума. И, войдя в чащу, она спрятала своего коня, и вышла, и прошла немного, говоря про себя: «Быть может, мусульманские войска вернулись разбитые после боя под аль-Кустантынией». Но, приблизившись к войскам, она посмотрела и вгляделась в их знамёна и увидела, что они не опущены. И она поняла, что мусульмане идут не разбитые и не боятся за своего царя и товарищей. И, убедившись в этом, она поспешила к ним быстрым бегом, как непокорный сатана, и, добежав до них, крикнула: «Спешите, спешите, о войска милосердого, на сражение с племенем сатаны!» И, увидев её, Бахрам подъехал к ней и спешился и поцеловал перед нею землю. «О друг Аллаха, что нового идёт за тобой?» – спросил он. И она сказала: «Не спрашивай о дурных делах и жестоких ужасах! Когда наши товарищи взяли богатства из пустыни Матруханны, они хотели отправиться в аль-Кустантынию, но против них вышло влачащееся войско неверных, несущее беду».

И затем проклятая повторила рассказ об этом, чтобы их смутить и испугать, и сказала: «Большинство их погибло, и их осталось лишь двадцать пять человек», – «О подвижник, когда ты покинул их?» – спросил Бахрам.

«Сегодня ночью»[166]166
  У мусульман новый день наступает в момент заката голица. Понятия «день» и «ночь» в арабском языке часто сливаются и обозначают весь период времени от одного заката солнца до другого.


[Закрыть], – отвечала она. И Бахрам воскликнул: «Превознесён тот, кто скрутил для тебя далёкие земли, когда ты шествовал на ногах, опираясь на ветвь пальмы! Но ты один из крылатых святых, вдохновлённых открытым им велением». И он сел на своего коня, ошеломлённый, смущённый тем, что услышал от лгуньи и обманщицы, повторяя: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха! Даром пропали наши тяготы и стеснена у нас грудь, и взят в плен наш султан и те, кто с ним!»

И они устремились, пересекая земли днём и ночью, вдоль и поперёк, а когда настало время рассвета, они приблизились ко входу в ущелье и увидели Дау-аль-Макана и брата его Шарр-Кана, которые кричали: «Нет бога, кроме Аллаха! Аллах велик! Благословение и привет благовестнику, увещателю!»

И Бахрам со своими людьми понёсся, и они окружили неверных, как поток окружает безводную степь, и завопили воплем от которого свалились храбрецы и раскололись горы. А когда настало утро и засияло светом и заблистало, на них пахнуло веянием и благоуханием Дау-аль Макана, и они узнали друг друга, как было сказано раньше. И они поцеловали землю перед Дау-аль-Маканом и его братом Шарр-Каном, и Шарр-Кан рассказал им о том, что случилось в пещере, и они удивились этому.

А потом они сказали друг другу: «Поспешим в аль-Кустантынию: мы оставили там наших товарищей и сердца наши с ними». И они ускорили шаг, уповая на всемилостивого, всеведущего. И Дау-аль-Макан укреплял мусульман в твёрдости, произнося такие стихи:

 
«О, слава тебе! Хвалы и славы достоин ты,
И помощь даруй навек, господь мой, в делах моих!
Я вырос в земле чужой, далёкой, и был ты мне
Защитником, и врагов судил одолеть ты мне.
Ты дал и богатство мне, и счастье, и власть царя,
И меч подвязал ты мне победы и доблести.
И сенью ты царственной навек осветил меня,
Обильных щедрот твоих поток на меня излил.
Ты спас от всего меня, что страшным казалось мне.
Советами Старшего, везиря храбрейшего,
Твоею мы милостью на румов накинулись,
Одетые в красное вернулись к себе они.
И вид показал врагам, что в бегство я бросился,
Но снова вернулся к ним, несясь точно быстрый лев
Оставил я в поле их, поверженных на землю,
Как будто не от вина – от смерти хмельны они.
И в руки попали нам суда, до единого,
И власть получили мы на суше и на море.
И вскоре явился к нам подвижник-молитвенник,
Чья сила известна всем, в пустыне и в городе.
Явились мы с мессию ко всем, кто не верует,
И ныне среди людей известны дела мои.
Убили враги средь нас бойцов, и достались им
Пресветлые горницы в раю над потоками».
 

И когда Дау-аль-Макан окончил свои стихи, его брат Шарр-Кан поздравил его с благополучием и восхвалил его за деяния, а затем они отправились, поспешая в пути…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто первая ночь

Когда же настала сто первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Шарр-Кан поздравил брата Дау-аль-Макана со спасением и восхвалил его За деяния, а потом они отравились к своим войскам.

Вот что было с ними. Что же касается старухи Затад-Давахи, то она, повстречав войско Бахрама и Рустума, вернулась в рощу, взяла своего коня и, сев на него, быстро помчалась, пока не приблизилась к мусульманским войскам, осаждавшим аль-Кустантынию. А потом она сошла с коня, взяла его и пришла с ним к шатру, где был царедворец. И тот, увидав её, поднялся ей навстречу, сделал ей знак, кивнув головой, и сказал: «Добро пожаловать богомольцу-подвижнику!» А затем он спросил её, что случилось, и она рассказала ему свою устрашающую повесть и гибельную ложь и сказала: «Я боюсь за эмира Рустама и эмира Бахрама. Я встретил их с войсками по дороге и послал к царю и его людям. С ними было двадцать тысяч всадников, а неверных больше, чем их, и я хочу, чтобы ты сейчас же послал отряд твоих воинов – пусть они скорее соединятся с ними, иначе они погибнут все до последнего. Спешите, спешите!» – торопила она.

И когда царедворец и мусульмане услышали от неё эти слова, их решимость ослабла, и они заплакали. А Зат-ад-Давахи сказала им: «Просите помощи у Аллаха и будьте стойки в этой беде! Вам должно подражать вашим предкам из народа Мухаммеда, рай с дворцами уготован Аллахом для тех, кто умрёт мучениками, а смерть неизбежна для всякого, но умереть в войне за веру более похвально»[167]167
  Смерть на поле брани считается у мусульман наиболее почётной. Хадисы (предания о делах и речах Мухаммеда) описывают награды, которые получают за это мученики в раю.


[Закрыть].

Услышав слова проклятой Зат-ад-Давахи, царедворец позвал брата эмира Бахрама, – а это был витязь по имени Теркаш, – выбрал ему десять тысяч всадников, хмурых храбрецов, и велел ему отправляться. И Теркаш двинулся в путь и ехал, пока не приблизился к мусульманам.

А когда наступило утро, Шарр-Кан увидал облако пыли и испугался за мусульман и воскликнул: «Это войско, что подходит к нам, войско мусульман, – и тогда это явная победа, – или это войско из войск неверных. Но неотвратимо то, что суждено». И он пришёл к своему брату Дау-аль-Макану и сказал ему: «Не бойся ничего! Я выкуплю тебя своей душой от гибели! Если это войска из войск ислама, то это тем большая милость. Если же это наши враги, то с ними неизбежно сразиться. Но я хочу обратиться перед смертью к богомольцу и попросить его помолиться, чтобы я умер не иначе, как мучеником».

И когда они разговаривали, вдруг показались знамёна, на которых было написано: «Нет бога, кроме Аллаха, Мухаммед – посол Аллаха!» И Шарр-Кан закричал: «Как дела мусульман?» И ему ответили: «Здоровы и благополучны! Мы пришли только из страха за вас». И предводитель войска сошёл с коня, поцеловал землю перед Шарр-Каном и спросил: «О мой владыка, как поживает султан, везирь Дандан, Рустум и мой брат Бахрам? Все ли они целы?» – «Все благополучно, – отвечал Шарр-Кан. – А кто вас осведомил о нашем деле?» – спросил он затем. И предводитель ответил: «Подвижник. Он сказал, что встретил моего брата Бахрама и Рустума и послал их к вам, но говорил нам, что неверные окружили их, и врагов много. А и вижу, что дело обстоит как раз наоборот, и вы победители». – «А как добрался до вас подвижник?» – спросили Теркаша. И он ответил: «Он шествовал на ногах и прошёл за день и ночь расстояние в десять дней пути для спешащего всадника». – «Нет сомнения, что это друг Аллаха. Где же он?» – спросил Шарр-Кан. «Мы оставили его с войсками из людей правоверных, и он подстрекал их бороться с людьми неверия и непокорства», – ответили ему, и Шарр-Кан обрадовался. И они воздали хвалу Аллаху за своё спасение и спасение подвижника, и призвали милость Аллаха, и сказали: «Это было начертано в писании».

А затем они двинулись, поспешая в пути, и когда они шли, вдруг взлетело облако пыли, застлавшее все концы земли и помрачившее день. И Шарр-Кан посмотрел на него и сказал: «Я боюсь, что неверные сломили войска ислама: эта пыль застлала восток и запад и наполнила землю с обеих сторон». А потом за этой пылью показался столб из мрака, мрачнее, чем чёрные дни, и он все приближался. И конные и пешие поспешили, чтобы посмотреть, в чем причина этого злого дела, и увидали, что это подвижник, уже упомянутый. И все, теснясь, стали целовать ему руки, а он кричал: «О народ лучшего из людей, светоча во мраке! Неверные обманули мусульман! Нагоните же войско единобожников и спасите их из рук неверных злодеев: они ринулись на них, и постигло их унизительное наказание, когда были они спокойны в своём месте!»

И когда Шарр-Кан услышал это, его сердце взлетело от сильного биения, и он сошёл со своего коня растерянный. А потом он поцеловал подвижнику руки и ноги, и то же сделал брат его Дау-аль-Макан и остальные воины, пешие и конные, кроме везиря Дандана: тот не сошёл с коня и сказал: «Клянусь Аллахом, моё сердце бежит от этого подвижника! Я не знаю о чересчур благочестивых ничего, кроме скверного. Оставьте же его и нагоните ваших товарищей мусульман, ибо этот человек – один из пропавших от врат милости господа миров. Сколько раз я ходил походом с царём Омаром ибн ан-Нуманом и попирал землю в этих местах!» – «Оставь, эти скверные мысли! – воскликнул Шарр-Кан. – Не видал ты разве, как этот богомолец побуждал мусульман к бою, невзирая на мечи и стрелы? Не клевещи на него, ибо клевета порицается и мясо праведных опасно для хулителей. Посмотри, как он подстрекал нас на сражение! Если бы Аллах великий не любил его, он не сократил бы для него путь в далёкую землю, ввергнув его прежде в жестокое мучение».

Затем Шарр-Кан велел привести отшельнику нубийского мула и сказал ему: «Садись, подвижник, благочестивый богомолец». Но тот не согласился и отказался сесть, выказывая себя подвижником, чтобы достичь цели. И они не знали, что этот распутный подвижник тот, о подобном которому сказал поэт:

 
Постился, молился он, чтоб цели достичь своей,
А сделав дела, забыл и пост и молитвы.
 

И этот подвижник все шествовал между конными и пешими, точно лисица, хитрящая, чтобы похитить добычу, и, возвышая голос, читал Коран и прославлял милосердого.

И они шли до тех пор, пока не приблизились к войскам ислама, и Шарр-Кан увидел, что они разбиты и царедворец собирается бежать и спасаться, и меч неверных работает среди чистых и нечистых…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто вторая ночь

Когда же настала сто вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Шарр-Кан настиг мусульман, они были разбиты и царедворец собирался бежать и спасаться, и меч работал среди чистых и нечестивых. А причиною беспомощности мусульман было то, что когда проклятая Зат-ад-Давахи, враг веры, увидела, что Бахрам и Русум с их войсками отправились к Шарр-Кану и его брату Дау-аль-Макану, она поехала к войску мусульман и послала эмира Теркаша, как уже было раньше упомянуто. И хотела она этим разделить войска мусульман, чтобы они стали слабее. А затем она оставила их и отправилась в аль-Кустантынию и крикнула во весь голос патрициям румов: «Спустите верёвку, я привяжу к ней письмо, а вы доставьте его вашему царю Афридуну, чтобы он и мой сын, царь румов, прочли его и действовали согласно его приказанию и запрещению». И ей спустили верёвку, и она привязала к ней письмо, и содержание его было: «От великой беды и величайшей напасти, Зат-ад-Давахи, царю Афридуну. А затем я придумала вам хитрость, чтобы погубить мусульман, – будьте же спокойны, я взяла их в плен и захватила их султана и везиря. А затем я отправилась к их войскам и рассказала об этом, и мощь их сломилась и их сила ослабла. Я обманула войска, осаждающие аль-Кустантынию, и отослала двенадцать тысяч всадников с эмиром Теркашем, кроме взятых в плен, так что мусульман осталось лишь немного. Нужно, чтобы вы вышли на них со всем вашим войском в течение оставшегося дня и налетели на них в их палатах. Но только выходите обязательно вместе и перебейте их до последнего. Поистине, мессия обратил на вас свой взор и дева смягчилась к вам, и я надеюсь, что мессия не забудет деяний, которые я совершила».

И когда письмо её дошло до царя Афридуна, он сильно обрадовался и сейчас же послал привести царя румов, сына Зат-ад-Давахи, и прочитал ему письмо, и тот обрадовался и воскликнул: «Посмотри, каковы козни моей матери: они избавляют нас от ужаса страшного дня». – «Да не лишит нас мессия вида твоей матери!» – воскликнул царь Афридун и велел патрициям кричать о выезде. Весть об этом распространилась в аль-Кустантынии, и войска христиан и приверженцев креста выступили, обнажив мечи, и прокричали слова неверия и ереси, не признавая господа рабов. И, увидав это, царедворец воскликнул: «Румы приблизились к нам, и они знают, что наш султан отсутствует! Быть может, они бросятся на нас, а большинство наших войск отправилось к царю Дау-аль-Макану!»

И царедворец разгневался и вскричал: «О войска мусульман и защитники твёрдой веры, если вы побежите, то погибнете, а будете стойки – победите. Знайте, доблесть в том, чтобы устоять, а Аллах пошлёт облегчение. Да благословит нас Аллах и да посмотрит на вас оком милости!»

И тогда мусульмане закричали: «Аллах велик!» И единобожники издали вопль, и жернова войны завертелись, рубя и разя, и заработали мечи и копья, и наполнились кровью долины и равнины, и священники и монахи стали служить обедни, затянули пояса и подняли кресты. А мусульмане громко превозносили владыку воздающего и кричали, читая Коран. И племя милосердого сшиблось с племенем сатаны, и головы полетели с плеч, и прекрасные ангелы окружили народ избранного пророка, и мечи не переставали работать, пока не ушёл день и не пришла ночь с её мраком. И неверные окружили мусульман и решили, что избежали унизительной пытки. Многобожники жадно взирали на правоверных, пока не взошла и не стала видна заря. И тогда царедворец с войсками сел на коней, надеясь, что Аллах поможет ему, и народ смешался с народом, и война поднялась на ноги, и полетели головы, и доблестный был стоек и шёл вперёд, а трус, повернув спину бежал, и судья смерти судил и решал, пока храбрецов не повыбивали из сёдел и не наполнились мёртвыми луга.

И мусульмане отошли со своего места, и румы овладели частью их палаток и жилищ, и правоверные решили отступить, повернуть и бежать. И в это время вдруг прибыл Шарр-Кан с войсками мусульман и заменами единобожников, и, приблизившись к ним, Шарр-Кан понёсся на неверных, и за ним последовал Дау-аль-Макан, а вслед за ними помчались везирь Дандан, эмир дейлемитов Рустум, Бахрам и брат его Теркаш. И когда неверные увидали это, их умы улетели и разум их исчез, только пыль взвилась, наполнив все концы, и лучшие из мусульман соединились с их пречистыми товарищами. И Шарр-Кан свиделся с царедворцем, восхвалил его за стойкость и поздравил его с вышней поддержкой и победой. И обрадовались мусульмане, и сердца их укрепились, и они понеслись на врагов, преданные Аллаху в бою. И, когда неверные увидали мухаммеданские знамёна, на которых написаны слова о предании себя исламу, они закричали: «О бедствие! о гибель! – и стали взывать к патриархам в монастырях, призывая Юханну и Мариам и крест, – будь он проклят! – и руки их не поднимались на бой. И царь Афридун подъехал к парю румов, и один из них встал справа, а другой слева, и подле них был знаменитый витязь по имени Лявия, который встал посредине, и они выстроились для схватки, хотя были испуганы и потрясены. И мусульмане построили свои войска, и Шарр-Кан обратился к своему брату Дау-аль-Макану и сказал ему: «О царь времени, они несомненно хотят поединка, а это предел наших желаний. Но я хотел бы поставить вперёд тех из войска, у кого твёрдая решимость, ибо разумный замысел – половина жизни». – «Что же ты хочешь, о обладатель верного мнения?» – спросил султан. И Шарр-Кан сказал: «Я хочу быть в середине войска неверных так, чтобы везирь Дандан был слева, ты – справа, а эмир Бахрам на левом крыле. Ты же, о великий царь, будешь под знамёнами и стягами, так как ты наша опора, и на тебя, после Аллаха, мы полагаемся. И все мы выкупим тебя от &колкого злого дела». И Дау-аль-Макан поблагодарил его за это, и поднялись крики, и воины обнажили мечи, и когда это было так, вдруг появился из войска румов витязь и приблизился, и воины увидали, что он сидит верхом на мелко шагающем муле, уносящем всадника из-под ударов мечей, и чепрак его был из белого шелка, и на нем был молитвенный коврик кашмирской работы. А на спине мула сидел старец, прекрасный своей сединой и величественный видом, и одет он был во власяницу из белой шерсти. И он ускорял ход и погонял мула, пока не приблизился к войску мусульман, и тогда он сказал: «Я посланец к вам всем, а на посланце лежит лишь оповещение. Дайте же мне безопасность, и я передам вам послание». – «Ты в безопасности, не страшись же рубящего меча и разящего копья», – отвечал Шарр-Кан, и тогда старец спешился и, сняв с шеи крест перед султаном, поклонился ему поклоном ожидающего милости и сказал: «Я посланец царя Афридуна. Я увещевал его воздержаться и не губить образы человеческие и храмы всемилостивого, и разъяснил ему, что правильнее не проливать крови и ограничиться поединком двух витязей, и он согласился на это и говорит вам: «Я выкуплю моё войско собственной душой, пусть царь мусульман сделает, как я, и выкупит своё войско жизнью. Если он убьёт меня, не останется у войск неверных твёрдости, а если я убью его, не останется твёрдости у войска ислама».

Услышав эти слова, Шарр-Кан воскликнул: «О монах, мы согласны на это, ибо это и есть справедливость, которой не должно противоречить. Вот я выступлю против него и понесусь на него, ибо я витязь мусульман, а он витязь неверных. Если он убьёт меня, то получит победу, и войскам мусульман останется только бегство. Возвращайся же к нему, о монах, и скажи ему: «Поединок будет завтра, так как мы пришли сегодня усталые от пути, а после отдыха не будет ни упрёка, ни порицания». И монах вернулся, радостный, и, прибыв к царю Афридуну и царю румов, рассказал им об этом. И царь Афридун до крайности обрадовался, и прошли его горести и печали. «Нет сомнения, – сказал он про себя, – что этот Шарр-Кан лучше их всех рубит мечом и разит копьём, и если я убью его, их решимость сломится и сила их ослабнет». А Зат-ад-Давахи писала об этом царю Афридуну и говорила: «Шарр-Кан – витязь среди доблестных и доблестный среди витязей». И она предостерегала Афридуна от Шарр-Кана. А Афридун был великий витязь, так как он сражался разными способами: метал камни и стрелы и бил железным столбом и не боялся великой беды, и, услышав от монаха, что Шарр-Кан согласен на поединок с ним, он едва не взлетел от сильной радости, так как он верил в себя и знал, что никому его не осилить. И неверные провели эту ночь в радости и восторге и пили вино, а когда встало утро, приблизились всадники с серыми копьями и белыми клинками. И вдруг видят они выступает на поле витязь верхом на коне из чистокровных коней в боевой сбруе и с сильными ногами. На витязе была железная кольчуга, припасённая для великой беды, а на груди его было зеркало из драгоценных камней, а в руке меч и кленовое копьё из диковинных изделий франков. И витязь открыл лицо и сказал: «Кто знает меня, тому досталось от меня довольно, а кто меня не знает, увидит, кто я. О, Афридун, осенённый благословением Зат-ад-Давахи».

И не окончил он ещё своих речей, как выступил перед лицо его витязь мусульман Шарр-Кан, верхом на рыжем коне, стоящем тысячу червонным золотом. И на нем были доспехи, украшенные жемчугом и драгоценностями, и опоясан он был индийским мечом с драгоценными камнями, рассекающим шеи и облегчающим трудные дела. И он погнал своего коня меж рядами, а витязи взирали на его очами, и воззвал он к Афридуну, говоря: «Горе тебе, проклятый! Или ты считаешь меня таким, как те витязи, которыми ты встретился, не устоявшие против тебя на поле в жарком бою?» И затем каждый из них понёсся на другого, и оба были подобны столкнувшимся горам или сшибшимся морям. Они приближались и отдалялись, сходились вплотную и расходились, и в шутку, и не в шутку, вступали и отступали, рубя и разя. И войска глядели на них, одни говорили, что победит Шарр-Кан, а другие говорили, что победит Афридун. И витязи сражались до тех пор, пока не прекратились слова и речи. И когда поднялась пыль и день ушёл и солнце стало желтеть, тогда царь Афридун крикнул Шарр-Кану: «Клянусь мессией и истинной верой, ты витязь упорный и храбрец воинственный, но только ты обманщик, и твой нрав не таков, как нрав лучших людей. Я вижу, что дела твои не похвальны и бой твой – не бой вождя, и твои люди возводят твой род к рабам. Вот тебе вывели другого коня, и ты снова ринешься в бой. А я, клянусь моей верой, измучился, сражаясь с тобою. Если ты хочешь сражаться со мною в сегодняшний вечер, не меняй ни доспехов, ни коня, – пусть витязям станет явно твоё благородство и уменье биться».

И, услышав эти речи, Шарр-Кан разгневался из-за слов своих товарищей, которые возводили его род к рабам, и, обернувшись к ним, хотел дать им знак и приказать, чтобы они не меняли ему коня и доспехи, как вдруг Афридун взмахнул копьём и пустил им в Шарр-Кана. А тот обернулся назад и никого не увидел, и понял, что это была хитрость проклятого, и он быстро повернул лицо, а копьё настигло его, но он уклонился от него, опустив голову на уровень луки седла, так что копьё попало ему в грудь. А грудь у Шарр-Кана была высокая, и копьё ободрало кожу на его груди, и он издал единый вопль и исчез из мира.