Текст книги "Проснись в Фамагусте"

Еремей Иудович Парнов
Проснись в Фамагусте

Пропахший дымом палёного кизяка, старый буддийский монах спустился с башни. Прополоскав рот святой водой из узорного нефритового флакончика, он со стоном разогнул истерзанную радикулитом поясницу и поплёлся доложить, что с перевала идёт пешком чужеземец. Ни самого перевала, скрытого от глаз горами, ни тем более таинственного ходока, которого ожидали ещё два дневных перехода, он, конечно, не видел…

1

Обнаружив, что перевал Лха-ла забит снежной пробкой, Макдональд вынужден был спуститься в ущелье, где в глубоко пропиленном стремительным потоком каньоне, словно в аэродинамической трубе, ревела река. Всего лишь тысяча футов по вертикали, но спуск этот был равен перемещению на тысячу лет назад, стремительному падению в совершенно иное пространство.

Едва кончилась граница вечной зимы и островки подтаявшего снега стали чередоваться с жёсткими кустами белого рододендрона, поворот тропы обозначил ошеломительную смену декораций. Острые контуры непокорённых сверкающих восьмитысячников, яркостью белизны затмевающих облака, властно урезали горизонт. Беспредельная даль, где волнистые матовые хребты всех оттенков синевы постепенно выкатывались нарастающими валами, обернулась пропастью, в которой тяжело и медлительно курился туман. Так всегда бывает в горах, где нет прямых и близких путей, и латеральные дороги обрекают путника на изнурительное кружение в хаотическом лабиринте. Но всему приходит конец, и щебнистая тропа, что так пугающе близко висела над обрывом, неожиданно упёрлась в чуть наклонённую кверху стену, тщательно сложенную из тёмного плоского камня, покрытого сернистой накипью лишайника. Прилепившиеся к склону невысокие башни и культовые обелиски, выступавшие над оградой, казались естественным продолжением гор. Крепость напоминала причудливый монолит, сотворённый ветрами, или исполинскую кристаллическую друзу, вырванную тектоническим взрывом из потаённых складок и жил. Не верилось, что так может выглядеть человеческое жильё. Обрамлённая скальными осыпями неподвижная панорама дышала безмерным одиночеством и вечным покоем.

Форт, помеченный на кроках Макдональда малопонятной надписью «Всепоглощающий свет», отчётливо вырисовывался в пустоте медно-зелёных небес и, по мере приближения, все более походил на некрополь, где вечным сном почивали неведомые полубоги. И под стать ему была неправдоподобная перспектива, пробуждавшая глухую струну атавистической памяти. В зените незрелым арбузным семечком отрешённо белела луна, а над цепью хребтов пылали предзакатным накалом четыре одинаково страшных солнца, бесконечно преломляясь и жёстко дробясь в ледяных плоскостях.

Было на удивление тихо. Безжизненно свисали с шестов молитвенные флаги, и бабочки, раскрыв крылья, как бы намертво прилипли к лиловым лепесткам первоцвета. Шевельнулось смутное желание по обычаю шерпов пропеть благодарственную мантру или, встав на колени, громко, от всей души выругаться.

Испытывая непонятное беспокойство, Макдональд сбросил рюкзак и присел в сторонке на камень с вездесущим тибетским заклинанием «ом-мани-падмэ-хум», обращённым к милостивому бодхисатве с одиннадцатью головами и четырьмя парами рук, всегда готовых прийти на помощь бьющемуся в тенётах иллюзий человеческому существу. Отсюда форт не был виден, и путника тоже нельзя было увидеть из его узких, затенённых карнизами окон. Тронув щетину на изъязвлённом, покрытом запёкшимися корками лице, Макдональд окинул себя критическим оком. Рубашка под оранжевой штормовкой, некогда голубая, а ныне потемневшая от копоти и вся в кровавых отметинах, оставленных пиявками туманного леса, походила на тряпку, которой художник вытирал свои кисти, а ботинки и особенно гетры, раскиснув от влаги, обильно обросли колючками. Оставалось лишь надеяться на то, что жители «Всепоглощающего света» уже встречались в своей жизни с альпинистами, наводнившими в последние годы девственные просторы «Махалангур-Гимал»[1]1
  Дословно: «Горы снежного человека».


[Закрыть]. В противном случае его примут за волосатого, насылающего несчастья «тельму» и забросают каменьями.

Макдональд развязал рюкзак, посаженный на жёсткую раму. Достав завёрнутый в фольгу кусок шоколада, он без особой охоты погрыз горькое, насыщенное питательными жирами полено, затем вынул портативную рацию системы «Шарп», бережно упрятанную между свёрнутым спальным мешком, утеплённым пухом гагары, и одиночной палаткой.

Не успел он включить тумблер питания, как в наушничке завыли бури и заскрежетала жесть. Видимо, наименование «Всепоглощающий свет» оказалось пророческим. Радиоволны поглощались тут почти на всех диапазонах. В те же короткие мгновения, когда кое-как удавалось наладить обмен, без которого немыслим современный альпинизм, включалась, причём с точностью хронометра, эта самая скрежещущая помеха и все тонуло в невыразимом хаосе. Казалось, вырастала металлическая стена, более высокая, чем сами Гималаи, о которую разбивались молящие голоса, погребённые лавиной раздроблённой, утратившей какой бы то ни было смысл морзянки.

Миникомпьютер, хотя в этом уже не было особой необходимости, автоматически соединившись с коммуникационным спутником, взял пеленг. На панели недобро замигал рубиновый огонёк. Можно было не проверять – источник помех работал где-то за перевалом, который, согласно всем сезонным таблицам, уже должен был открыться для движения, но пока пребывал в снежном плену.

Форт, а точнее, «дзонг» – это тибетское слово означает не только крепость, но и административную единицу – охранял единственную дорогу, ведущую через перевал в загадочную долину «Семи счастливых драгоценностей». На сотни миль во все стороны света это был единственный населённый пункт, где можно было переждать до конца муссонов и встретить снеготаяние. Располагая не только кроками местности, но и точнейшей картой, составленной по данным космической съёмки, Макдональд, однако, не знал, что ждёт его там, за чешуйчатой стеной и башнями, похожими на низко усечённые пирамиды.

Причиной тому были не только скудные сведения, но и застарелая административная неразбериха. Юридически дзонг, чьё население составляло ныне всего сотню с чем-то человек, все ещё числился суверенным княжеством, связанным с соседним королевством Друк Юл[2]2
  Королевство драконов грома (Бутан).


[Закрыть] древней феодальной зависимостью. По договору, заключённому не то в семнадцатом, не то в восемнадцатом веке, местный раджа, или как там он назывался, выплачивал центральной власти ежегодную дань в размере четырнадцати с половиной вьюков сушёного сыра, который до самых последних дней считался основным валютным активом страны. Поскольку «Всепоглощающий свет» не имел дипломатических представительств ни в одной из столиц мира, то въезд в него, если таковой был вообще возможен фактически, не лимитировался никакими писаными ограничениями. Это существенно отличало местное законодательство от бутанского, ибо добыть пропуск в Друк Юл было делом практически безнадёжным. В страну допускались избранные счастливцы, располагавшие личным приглашением короля или, на худой конец, одного из членов королевской семьи. Обойти это железобетонное установление не удалось ещё никому. Макдональд знал о случаях, когда давали от ворот поворот даже путешественникам, имевшим письма от самого премьер-министра. Исключение делалось лишь для ламаистского духовенства, искавшего истины под сенью древнего монастыря «Тигровое логово». Макдональд мог только радоваться тому, что посещение запретного королевства не входило в его планы. Ведь даже на самый худой конец, если бутанская юрисдикция целиком распространялась на «Всепоглощающий свет», ничто не мешало одинокому альпинисту разбить свою палатку под стенами дзонга или возле того пихтового перелеска на другой стороне каньона.

«Меновой торговле подобный компромисс как будто не помешает», – рассудил Макдональд, надеясь добыть что-нибудь съестное за редкостную здесь бутылку виски и блок сигарет «Кэмел». На кредитные карточки и наличную валюту он, разумеется, не очень рассчитывал. В этом смысле бутанская глубинка была ещё более диким местом, чем даже первобытная страна с милым сердцу названием «Горы снежного человека».

Макдонадьд вогнал телескопическую антенну в гнездо, сложил пеленгационную рамку и для надёжности, чтобы не отсырели батареи, укрыл рацию в пластиковый мешок. Курить на высоте почти тринадцать тысяч футов не слишком хотелось, и он решил сократить свой последний на пути к дзонгу привал.

До цели оставалось всего ничего – перейти на другой берег реки по мосту из пяти бамбуковых стеблей, переплетённых лианой. В обманчивом сиянии многих солнц ненадёжное сооружение напоминало паутину, сверкающую капельками росы. Макдональд знал, сколь часто обрывалась подобная снасть, увлекая людей в молочный от пены, беснующийся поток. Но выбора не было, и пришлось, сжав зубы, ступить на зеленоватую коленчатую соломину. Она раскачивалась в обе стороны и явственно прогибалась под ногами. Влажные подошвы то и дело соскальзывали, и очень сильно мешал рюкзак за спиной. Руки сами собой намертво впивались в «перила» – такие же бамбучины в тенётах лиан, и к горлу подкатывал тошнотворный ком. Вязкая от шоколада слюна затрудняла дыхание в разреженном воздухе. Даже для опытного альпиниста, каким по праву считался Чарльз Макдональд, доктор электроники и австралийский гражданин, гималайские мосты представляли серьёзное испытание. Куда проще было бы перелететь над загнанной в преисподнюю угрюмой рекой по надёжно схваченному «фиксами» канату.

Уже на закате солнца, когда один за другим погасли ложные двойники, Макдональд дошёл до ворот, сбитых из мощных кедровых брусьев и сберегаемых парой устрашающих личин в коронах из черепов с пылающими киноварью глазницами. К зажатым в острых оскаленных клыках медным кольцам были привязаны полинявшие лоскутья и жёлтые от времени и непогод бараньи лопатки, исписанные красивой вязью тибетских букв. Именно по таким закопчённым в огне костям местные ламы предсказывают судьбу.

Макдональд не мог знать, что ежевечерняя церемония изгнания злых духов уже состоялась и дзонг, надёжно защищённый теперь от демонов ночи, не раскроет своих ворот до следующего утра.

2

На первых порах пришельца приняли за «гостя», хоть он вовсе не имел права на столь высокий ранг, дающий к тому же вполне конкретные жизненные блага. Впрочем, недоразумение сразу же разрешилось, едва Макдональда проводили в покои верховного ламы. Первый контакт принёс обоюдное разочарование. Языковой барьер оказался абсолютно непреодолимым. Макдональд, правда, как будто сумел с помощью жестов объяснить, что пришёл с гор, но осталось неясным, как истолковал духовный владыка крохотного княжества разыгранную пантомиму. Она могла доставить ему и чисто эстетическое удовольствие. Кто знает… Оставалось лишь молча ждать, что будет дальше. На свои способности к экстрасенсорному общению Макдональд, разумеется, полагался меньше всего.

Пока гость, преодолевая неловкость, оглядывал резные колонны, увитые ярко окрашенными драконами, и свитки с изображениями буддийских божеств, пока дивился золотым чашкам, в которых жарко горело буйволиное масло, сухонький старичок, чем-то похожий на потемневшую от времени сандаловую статуэтку, успел составить о нем своё представление.

– Кипо ре?[3]3
  Красиво? (тибет.)


[Закрыть] – осведомился он, проследив взгляд белого варвара, непочтительно вперившего очи в шёлковое, расшитое аппликациями покрывало, изображавшее вероучителя Падмасамбаву.

Макдональд вопроса не понял, но счёл возможным показать ламе язык. Это считалось здесь чем-то вроде дружеского приветствия. Заметив, что лама носит такую же шапку с золотым набалдашником, как и вышитый на шёлку джентльмен с усиками, грозно сжимавший в руках жезл, на который были нанизаны мёртвые головы и скелет, Макдональд почтительно склонил голову. Возможно, под влиянием созерцания священных атрибутов он внезапно прозрел и, повинуясь нежданному импульсу, решился на активное действие. Метнувшись к рюкзаку, оставленному у порога, он извлёк бутылку тщательно сберегаемого «Джи энд Би» и, великосветски улыбаясь, преподнёс её хозяину. И это было лучшим из возможных деяний.

Лама учтиво улыбнулся в ответ и знаком подозвал коротко остриженного послушника в таком же, как у него самого, затрапезном красно-коричневом платье, оставлявшем открытым правое плечо. Мальчик шмыгнул куда-то за колонны, неловко задев увешанный пёстрыми лентами зелёный барабанчик, и немая аудиенция продолжилась. Макдональд уже со спокойной душой глазел на диковины: череп из папье-маше с тремя пустыми глазницами, сейшельский орех, разительно напоминавший женское лоно, и трехгранный нож, увитый змеёй. Сандаловый старичок, не пытаясь более завязать беседу, следил за ним с доброжелательным любопытством.

Монашек вскоре возвратился в сопровождении толмача. Макдональд с первого взгляда распознал в грузном, загоревшем до черноты мужчине шерпа-проводника. Тот вошёл в храм, не снимая давно потерявшей форму фетровой шляпы, и лишь сбросил с плеч, связав рукавами у пояса, свою чубу – тибетский нагольный халат.

Мощную загорелую грудь шерпа украшал золотой жетон «Тигра снегов» – высшая для альпинистов награда, даруемая за покорение восьмитысячника. Макдональд знал, что только очень богатый спортсмен может позволить себе нанять подобного проводника.

– Как поживаете? – поздоровался шерп на вполне сносном английском и назвал себя: – Анг Темба… Я вообще-то из Соло Кхамбу, это в Непале, и работаю по контракту.

– Очень приятно познакомиться, мистер Темба. – Макдональд чистосердечно обрадовался и протянул руку. – Насколько я понимаю, вы согласились взять на себя роль переводчика?.. Это превосходно! Буду вам очень обязан. – И, поймав выжидательный взгляд, поспешил представиться: – Чарльз Макдональд из Сиднея… Это в Австралии, мистер Темба.

– Высокопреподобный лама Нгагван, – Темба показал на старичка, – хочет знать, как вы сюда попали.

– Охотно объясню. – Макдональд с готовностью зачастил: – Вы, мистер Темба, намного лучше меня знаете горы. Об этом красноречиво свидетельствует ваша награда, – он кивнул на жетон. – В задачу нашей группы входило предварительное изучение подходов к Сияма Таре, чтобы попробовать на будущий год организовать восхождение. Я вместе с напарником вышел из базового лагеря на разведку траверса скальной трубы на стыке глетчеров, расположенном всего в трех часах ходьбы. Шли мы не в связке по совершенно ровному плато и не ожидали никаких трудностей. Однако погода стала портиться. Из ущелий поднялся туман и поглотил все ориентиры. Мы уже решили было вернуться, как вдруг совершенно бесшумно сошла лавина – и нас разметало, как щепки в половодье. Меня тащило, наверное, минут пять, а то и больше. Я несколько раз ударялся о камни и только чудом остался в живых. Когда все кончилось и мне удалось кое-как выбраться из-под снега, туман настолько сгустился, что нельзя было различить собственные пальцы. Переждав почти сутки, пока видимость улучшится, я двинулся по компасу, но почему-то вышел не к лагерю, а на неизвестную мне дорогу. Мои попытки связаться с друзьями по радио оказались безуспешными. В эфире, знаете ли, свирепствовала электромагнитная буря. Это всегда так в ваших местах, мистер Темба? Может быть, и показаниям компаса здесь тоже нельзя верить?

Макдональд выжидательно замолк. Судя по всему, его объяснение выглядело убедительным, а требовательные вопросы в финале явились достойной концовкой. Шерп коротко пересказал ламе эмоционально насыщенную речь пришельца. Старик, видимо, принял её к сведению и о чём-то кратко осведомился.

– Высокопреподобный лама интересуется вашими планами на будущее, – последовало резюме.

– Скажите высокопреподобному отцу, любезный коллега, что у меня нет пока определённых планов. Я бы хотел сперва прийти в себя, немного подлечиться… Возможно, мне удастся связаться с товарищами, а то они и сами найдут меня…

– Вы намереваетесь остаться здесь или будете добиваться разрешения на въезд в Бутан? – быстро спросил Темба. Название королевства прозвучало в его устах как «Пхутан».

– А разве я ещё не в Бутане? – удивлённо поднял брови Макдональд.

Его вопрос не был переведён и остался без ответа.

– Мне бы не хотелось куда-либо идти, – со вздохом признался он. – Однако, если местные законы делают моё пребывание затруднительным, я прошу указать место, где разрешается поставить палатку.

На этот раз Темба, судя по времени, пересказал со всеми подробностями. Макдональду даже показалось, что он спорит со стариком, а чем-то горячо его убеждает.

– Как вы оказались в лесу? – Анг Темба скользнул глазами по пятнам на одежде, оставленным долго кровоточащими ранками. – В это время он почти непроходим из-за пиявок.

– Тропа вывела на карниз, который показался мне слишком узким… Пришлось поискать обходного пути. Хоть длиннее, зато безопаснее.

– Безопаснее? Вас могли высосать подчистую. Где вы свернули?

– Сразу же возле каменной пирамиды, куда привязывают ленточки и кладут деньги.

– Даркшед[4]4
  Буквально: жестокий палач. Так называется класс устрашающих божеств – охранителей веры – и соответственно священное место в горах.


[Закрыть], – сказал Темба, обращаясь скорее к ламе, нежели к полоумному бродяге, решившемуся идти лесом в сезон муссонов, когда деревья и травы кишат кровожадными пиявками, готовыми обрушиться на тебя сверху или заползти в ботинки через любую, даже самую узкую щель.

– Ваша экспедиция, конечно, работала по лицензии? – спросил Анг Темба, и обрадованный Макдональд готов был поклясться, что этот вопрос шерп задал по собственной инициативе, для подкрепления каких-то своих аргументов.

– О, разумеется! Вот мои документы, – Макдональд, приспустив молнию, вынул объёмистый бумажник.

Продемонстрировав, словно ненароком, левую его часть, которая, как кляссер марками, была напичкана всевозможными кредитными карточками, извлёк австралийский паспорт с визами сопредельных государств. Зная, насколько относительны в Гималаях границы, можно было особенно не заботиться отсутствием, вполне понятным, бутанского штампа. В конце концов человека можно не впустить в страну, но нельзя же прогнать его в никуда, ибо вокруг были только дикие вершины, покрытые вечным льдом.

Лама и шерп долго листали проштемпелёванные страницы, обмениваясь то и дело медлительными и совершенно непонятными для пришельца фразами. Макдональд сумел различить только три знакомых слова; несколько раз прозвучавшие «альпинизм» и «Пхутан», а также упомянутая шерпом непокорённая «Сияма Тара». Ледяной трон семиглазой милосердной богини лишь в прошлом году объявили открытым для восхождения. Видимо повторяя рассказ альпиниста, Темба плавным мановением нарисовал в воздухе горный рельеф и, рубанув ребром ладони, обозначил скальную трубу. Теперь можно было не сомневаться в том, что он выступает ходатаем за попавшего в беду чужеземца.

Лама не то чтобы упорствовал, но и не спешил согласиться. Они настолько увлеклись обсуждением pro и contra, что, казалось, напрочь позабыли о виновнике спора.

– Вы, конечно, можете жить тут сколько захотите, – сказал Темба, обратив наконец внимание на ожидавшего приговора гостя. – Весь вопрос лишь в том, как обеспечить ваше пропитание.

– Но у меня есть достаточно средств! – воскликнул Макдональд, потрясая бумажником.

– Тут дело сложное, – Темба неловко поёжился. – Перевалы, как вы понимаете, в снегу, и вообще дороги закрыты по шесть-семь месяцев в году… Короче, с подвозом туго, а местных запасов едва хватает на прокорм населения. Одним словом, вам едва ли удастся купить себе топливо и еду, сэр… Может, у вас имеются какие-нибудь вещи для обмена?

Макдональд сделал вид, что задумался.

– Весь мой товар остался в лагере, – он озабоченно почесал затылок, – а здесь только самое необходимое… Впрочем, у меня есть немного сигарет, кое-какие лекарства, каталитическая грелка, без которой я бы мог обойтись… На крайний случай, я готов расстаться с палаткой, спальным мешком и… В общем, кроме рации – это моя последняя надежда, – могу пожертвовать всем.

Едва шерп передал ответ хозяину, как тот, согласно качнув головой, обратился непосредственно к Макдональду.

– Высокопреподобный лама говорит, – шерп не скрывал своего удовлетворения, – что человек не должен расставаться с орудиями ремесла. Вы можете бесплатно питаться в монастыре вместе с монахами, пока не откроются дороги. Высокопреподобный лама хочет поговорить с вами о лекарствах, но это не сейчас, а после, когда будет свободное время.

«А ведь сработало виски!» – Макдональд одобрительно взглянул на великого мага Падмасамбаву, вдохновившего его на гениальный жест доброй воли, и рассыпался в благодарностях.

– Хорошего тут мало, – заметил, уже на правах приятеля, Темба. – Они едят всего два раза: на восходе и в полдень. И как едят! Вам долго на таком питании не продержаться. Рис и сушёные фрукты бывают только по праздникам, а так все больше горячая болтушка из цзамбы[5]5
  Поджаренная ячменная мука.


[Закрыть]… Конечно, это лучше, чем ничего, и с голоду вы не умрёте, но… – опровергая собственные слова, шерп с сомнением пожал плечами. – Ладно! – последовал решительный взмах руки. – Попробую поговорить с саибом, он конечно же не откажет в помощи земляку.

– Как? – искренне удивился Макдональд. – Здесь есть ещё австралийцы?!

– Один есть, – уточнил обстоятельный Темба. – Из Соединённых Штатов, штат Филадельфия, – и показал куда-то на север. Очевидно, он исходил из индо-буддийской концепции мироздания, где за центр принималась мифическая гора Сумер.