Текст книги "Да победит разум!"

III. Является ли мировое господство целью Советского Союза?

Политика Соединенных Штатов, как и общественное мнение, построены на допущении о том, что Советский Союз: а) является социалистическим государством, б) является революционной и/или империалистической системой, нацеленной на мировое господство. Каждое из этих допущений заслуживает тщательного рассмотрения. В то же время надо обратить особое внимание на связь между социальной структурой Советского Союза и его революционной и/или империалистической тенденцией к мировому господству.

1. Является ли Советский Союз социалистическим государством?

По мнению лидеров Советского Союза, «Союз Советских Социалистических Республик» является социалистическим государством не только по названию, но и фактически. Уже в 1936 году Сталин объявил о «полной победе социалистической системы во всех сферах экономики страны»[59]59
  J. Stalin, Problems of Leninism, Foreign Languages publishing House, Moscow, 1947, p. 548.


[Закрыть], а сегодняшняя советская идеология утверждает, что Советский Союз быстро движется к построению коммунизма (формации, при которой, согласно знаменитой формуле Маркса, «от каждого по способностям, каждому по потребностям»[60]60
  K. Marx, Critique of the Gotha Program.


[Закрыть]).

Вопрос о социалистическом характере Советского Союза можно решить, только сравнив видение социализма Марксом с реальностями советской системы. Какие разумные основания есть у советских лидеров от Сталина до Хрущева для того, чтобы называть их систему социалистической? Они утверждают это исключительно на основании своего определения марксистского социализма, согласно которому для социалистической системы решающее значение имеет присутствие двух факторов: «обобществление средств производства» и плановая экономика. Но согласно Марксу или, если уж смотреть более широко, согласно Оуэну, Гессу, Фурье, Прудону и т. д., социализм нельзя определять таким способом.

Какова же суть идеи Маркса или марксистского социализма? Достойно удивления, как фальсифицируют и очерняют теорию Маркса не только невежды, но и те, кто должен лучше разбираться в этом вопросе. Очень хорошо об этом сказал Роберт Л. Хайлбронер: наши газеты и книги «затемняют и затушевывают тот факт, что литература социалистического протеста – это одна из самых трогательных и нравственно обоснованных хроник человеческой надежды и отчаяния. Отбрасывать эту литературу, не читая, клеветать на нее, не имея ни малейшего представления о ее содержании, – это не только возмутительно, но и страшно глупо»[61]61
  Robert L. Heilbroner, The Future as History, Harper & Bros., New York, 1959, pp. 113–114.


[Закрыть]. Правильное понимание идей Маркса с самого начала блокируется одним из самых распространенных и совершенно ошибочных клише, согласно которому идеи Маркса являются насквозь «материалистическими»[62]62
  Я указал на это заблуждение в статье «Über Aufgabe und Methode einer analytischen Sozialpsychologie» (О задаче и методе аналитической социальной психологии). Zeitschrift für Sozialforschung. C. L. Hirschfeld, Leipzig, 1932, Vol. 1. И. Шумпетер пишет о том же в книге Capitalism, Socialism and Democracy, Harper & Bros., New York, 1947.


[Закрыть]. Предполагается, что этот материализм проповедует идею о том, что главной мотивацией человека является получение материальных благ, а не духовных, нравственных или религиозных ценностей. Однако весьма парадоксально, что люди, которые нападают на Маркса за мнимый материализм, защищают капитализм от социализма, утверждая, что только денежные стимулы способны мотивировать человека к высокопроизводительному труду, в то время как теория Маркса как раз и восстает против такого мнимого материализма. Главная критика Марксом капитализма заключается в том, что эта система ставит во главу угла эгоистические и материальные мотивации, а концепция социализма рассматривает человека, который предпочитает быть, а не иметь. Маркс нигде не говорит об экономическом факторе как о психологической мотивации, но лишь как о социально-экономическом условии, которое приводит к определенному образу жизни и таким путем формирует человеческий характер. Отличие от идеализма Гегеля (идеализм и материализм – это философские термины, которые не имеют никакого отношения к идейной или материальной мотивации, о чем обязан знать любой университетский студент) заключается в том, что «…мы исходим ни из того, что люди воображают, придумывают, ни из того, что рассказывают, думают или придумывают о человеке для того, чтоб понять, что представляет из себя человек из плоти и крови. Мы исходим из реальных, активно действующих людей; основываясь на процессах их реальной жизни мы показываем развитие идеологических отражений и отголосков этого жизненного процесса»[63]63
  K. Marx und F. Engels, Die heilige Familie (Святое семейство), 1845.


[Закрыть]. Или другими словами: «Люди таковы, каковыми они представляются в своем выражении жизни. Таким образом, то, что они из себя представляют, совпадает с тем, что они производят. Причем важно и то, как они это производят; то есть природа индивидов зависит от материальных условий, определяющих осуществляемое ими производство»[64]64
  K. Marx, F. Engels, The German Ideology, International Publ. Inc., New York, 1939, p. 7.


[Закрыть]. Открытие Маркса состояло в том, что практика жизни, обусловленная экономической системой, определяет чувства и мысли людей, вовлеченных в эту систему. Согласно такому взгляду, одна экономическая система может иметь предпосылки к развитию устремлений к материальным благам, а другая система – к предпочтению аскетического образа жизни[65]65
  В рамках концепции «социального характера» я попытался проанализировать связь между социально-экономической структурой общества и преобладающими эмоциональными и интеллектуальными отношениями (см. Escape from Freedom, Rinehart & Co. Inc., New York, 1941, и мою старую статью Über Aufgabe und Methode einer analytischen Sozialpsychologie).


[Закрыть].

Главной заботой для Маркса, как и для Гегеля, было полное развитие человеческих возможностей, решение вопроса о том, как «перевести себя из ночи возможности в день действительности» (в изложении Гегеля). Человек, по Марксу, развивает свои возможности в ходе исторического процесса. Он должен быть таким, как он может быть, но каковым пока не является. В современном индустриальном обществе человек, согласно Марксу, достиг пика своего отчуждения. В акте производства отношение рабочего к свой собственной деятельности ощущается как нечто, рабочему не принадлежащее. В то время как человек становится отчужденным от самого себя, продукт труда становится «чуждым объектом, господствующим над рабочим. Рабочий существует ради процесса производства, а не процесс производства ради рабочего»[66]66
  Karl Marx, Capital, Charles H. Kerr, Chicago, 1906, Vol. 1, p. 536.


[Закрыть]. Господами рабочего становятся не только вещи, которые он производит, но также социальные и политические условия, которые он создает. «Эта консолидация того, что мы производим, превращается в объективную силу, которая возвышается над нами, выходит из-под нашего контроля, опрокидывает наши надежды, перечеркивает наши расчеты и служит одним из главных факторов исторического развития до настоящего времени»[67]67
  German Ideology, l. c., p. 23. Едва ли можно привести более разительный пример власти вещей над людьми, чем ядерное оружие, созданное людьми, но которое теперь властвует над ними.


[Закрыть]. Человек, полностью развитый, человек-творец должен стать субъектом, а не объектом истории, этот человек перестанет быть «уродливым чудовищем и станет полностью развитым человеческим существом», и именно это, по Марксу, есть цель социализма.

Согласно концепции Маркса, главные цели человека – независимость и свобода. «Существо, – говорит Маркс, – не рассматривает себя как независимое, если не является хозяином самому себе, а таким хозяином он становится только тогда, когда овладевает собственным бытием. Человек, живущий по милости другого, считает себя зависимым существом»[68]68
  E. Fromm, Marx’s Concept of Man, с переводом отрывка из работы Маркса Economic and Philosophical Manuscripts of 1844, выполненным T. B. Bottomore, Frederick Ungar Publishing Co., 1961, p. 138.


[Закрыть]. Как утверждает Маркс, человек независим только в том случае, если он присваивает свое многообразное бытие всеми возможными способами и таким образом превращается в цельного человека. Все возможности восприятия и человеческие отношения – зрение, слух, обоняние, вкус, прикосновения, мышление, наблюдение, ощущения, желания, действия, любовь – короче, все стороны человеческой индивидуальности… являются… средствами присвоения реальности… Частная собственность сделала нас настолько глупыми и раздробленными, что любой предмет мы считаем нашим только в том случае, если он существует для нас как капитал, или если мы можем его непосредственно съесть, выпить, надеть и т. д., короче, использовать тем или иным способом… Таким образом, все физические и интеллектуальные ощущения были замещены отчуждением всех этих ощущений – ощущением обладания. «Надо низвести человеческое существо до состояния абсолютной нищеты, чтобы породить все его внутреннее богатство»[69]69
  Там же, с. 131–132.


[Закрыть].

Идея Маркса о полной самореализации человека подразумевает, что эта самореализация может произойти только в соотнесенности человека с миром, природой, другими людьми и в отношениях мужчин и женщин. Такой социализм был для Маркса, по верному замечанию Пауля Тиллиха, «движением сопротивления против уничтожения любви в реальной общественной жизни»[70]70
  Protestantische Vision (Протестантское видение) Ring Verlag, Stuttgart, 1952, S. 6.


[Закрыть], что становится очевидным из следующего отрывка: «Давайте предположим, что человек и его отношение к миру стали действительно гуманистическими. Тогда любовь можно будет менять только на любовь, доверие на доверие и т. д.; если вы захотите влиять на других людей, то вы сами должны быть личностью, которая оказывает на других стимулирующее и поощряющее влияние. Каждое из ваших отношений к человеку и к природе должно быть особым выражением, соответствующим объекту вашей воли, вашей реальной индивидуальной жизни. Если вы любите, не вызывая ответной любви, то есть если вы не способны… сделать себя любимым, то ваша любовь бессильна, она становится несчастьем»[71]71
  E. Fromm, Marx’s Concept of Man, p. 168.


[Закрыть].

Плодотворный, свободный, независимый, любящий индивид – таким Маркс видел человека. Он не был озабочен максимальной производительностью труда и потреблением, хотя и ратовал за возможность для каждого достичь экономического уровня, обеспечивающего достойную человеческую жизнь. Маркс не ратовал за уравнивание доходов как первоочередную задачу, хотя и возражал против неравенства, которое препятствует равным возможностям в восприятии и переживании жизни. Заботой Маркса было освобождение человека от такого труда, который разрушает его индивидуальность, превращает человека в вещь и делает рабом производимых им вещей.

Концепции Маркса коренятся в пророческом мессианстве, индивидуализме Возрождения и в гуманизме Просвещения. Для философии, лежащей в основе этих концепций, знаменательны имена Спинозы, Гёте и Гегеля; это философия активного, работающего, вовлеченного в общественные отношения индивида.

Примечательно, что идеи Маркса были искажены, опорочены и доведены до своей противоположности как коммунистами, так и капиталистическими оппонентами (хотя это и не уникальное явление – таких примеров способности человека к искажению и иррациональности история знает много). Для того чтобы понять, являются ли Советский Союз и Китай воплощением марксистского социализма и чего надо ожидать от истинно социалистических обществ, надо разобраться, что имел в виду сам Маркс.

Сам Маркс не стал бы считать Советский Союз и Китай социалистическими государствами; это следует из его высказывания: «Этот [вульгарный] коммунизм[72]72
  Здесь Маркс имеет в виду некоторых эксцентричных коммунистических мыслителей своего времени, утверждавших, будто коммунизм представляет сообщество, у членов которого все является общим.


[Закрыть], отрицающий личность человека во всех сферах, является лишь логическим выражением частной собственности, каковая и есть это отрицание. Всеобщая зависть, возвысившая себя до власти, – это лишь закамуфлированная форма скаредности и алчности, которая вылезает наверх под другим обличьем. Мысли о любой индивидуальной частной собственности направлены, по меньшей мере, против более богатой частной собственности в виде зависти и желания низвести все до общего уровня; потому что на самом деле эта зависть и уравниловка составляют суть соперничества. Грубый коммунизм – лишь кульминация этой зависти и всеобщей принижающей уравниловки на основании заранее принятого минимума. Как мало общего такая отмена частной собственности имеет с истинным присвоением, демонстрируя абстрактное отрицание целого мира культуры и цивилизации, знаменуя движение к неестественной простоте лишенных всяких желаний бедняков, которые не преодолели тяги к частной собственности и даже не имели возможности ее достичь. Сообщество служит лишь для обобществления труда и равенства зарплат, выплачиваемых из общественного капитала – капитала общины как коллективного капиталиста. Две стороны этого отношения, которые должны выполнять все, составляют предполагаемую универсальность: труд как условие и капитал как признание универсальности и власти сообщества»[73]73
  Там же, с. 125. Здесь надо добавить, что русские авторы, писавшие о Марксе, утверждали, что определенные идеи, которые содержались в ранних трудах Маркса, были оставлены в более поздних его сочинениях. Однако, несмотря на то что он в какой-то мере менял свою терминологию, нет сомнения в том, что оригинальные гуманистические идеи молодого Маркса находились в основе его мышления до конца его жизни, до последних страниц «Капитала». Детальное обсуждение цельности воззрений Маркса можно найти в работе «Marx’s Concept of Man».


[Закрыть].

Это не Маркс верил в отрицание личности и в то, что социализм – это уравнивание людей. Его ошибки совершенно иного рода и не имеют ничего общего с недооценкой индивидуальности. Он недооценивал сложность и силу иррациональных человеческих страстей и готовность человека принять системы, которые смогут освободить его от ответственности и бремени свободы. Он недооценил устойчивость капитализма и его способность принимать множественные новые формы, разрешая внутренние противоречия и тем самым избегая катастрофических результатов, на которые надеялся Маркс. Другая ошибка Маркса заключалась в том, что он не смог освободиться от представлений XIX века о решающей важности легальной собственности, которую отождествляли с управлением и общественным контролем. Маркс полагал, что если легальную собственность отобрать у частного капиталиста и передать обществу, то рабочие будут сами решать свои дела. Он не смог увидеть, что изменение формы владения может стать лишь изменением формы контроля, собственность передается от бывших владельцев бюрократии, выступающей от имени держателей акций или государства, но это изменение никак не скажется на реальном положении рабочих внутри системы производства.

Это очень ясно показала национализация многих отраслей промышленности в Англии, Франции и России. Социалистическая гильдия в Англии теоретически, а югославские коммунисты и теоретически, и практически поняли двусмысленный характер государственной собственности и построили систему, основанную на рабочей собственности и рабочем контроле над предприятиями, вместо собственности, переданной государству и его бюрократии.

Как я указывал выше, с поступательным развитием капитализма – не только экономическим, но и психологическим – духовные, гуманистические цели социализма были подменены целями победоносной капиталистической системы: экономическая эффективность, максимальная производительность и уровень потребления. Это неверное толкование социализма как чисто экономического движения, вместе с принятием идеи о национализации средств производства как цели самой по себе, поразило как правое, так и левое крыло социалистического движения. Первой и главной целью реформистских лидеров социалистического движения в Европе стало повышение экономического статуса рабочего внутри капиталистической системы. Самой радикальной мерой реформистов в этом отношении стала национализация определенных отраслей тяжелой промышленности. Только недавно стало понятно, что национализация предприятия сама по себе не является воплощением в жизнь социализма, а для рабочих управление предприятием, которое осуществляет бюрократ, назначенный правительством, по сути, не отличается от управления бюрократом, которого назначил частный владелец. Лидеры Советского Союза тоже оценивали социализм по меркам капитализма, их главным лозунгом стало утверждение о том, что «социалистическое» производство более эффективно и продуктивно, чем «капиталистическое».

Оба крыла социалистов забыли, что целью Маркса было не просто более процветающее, но по-человечески иное общество. Его концепция социализма, невзирая на изменения в его собственном мышлении по мере его развития, принципиально постулировала неотчужденное общество, в котором каждый его член должен быть активным и ответственным участником коллектива, принимающим участие в контроле над всеми социальными и экономическими учреждениями и институциями, а не быть, как в Советском Союзе, «номером», которому бюрократическое меньшинство скармливает идеологию и заодно его контролирует. Для Маркса социализм был контролем общества снизу, со стороны его членов, а не сверху, со стороны бюрократии. Господствующую в Советском Союзе систему можно назвать государственным капитализмом или как угодно иначе; единственное название, которое не подходит для этой управленческой бюрократической системы, – это «марксистский социализм». Лучший ответ на такую претензию дал Шумпетер, который писал, что «между истинными заветами Маркса и большевистской практикой и идеологией такая же пропасть, как между религией скромных галилеян и практикой и идеологией светских князей и князей церкви в Средние века»[74]74
  Joseph A. Schumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy, Harper & Bros., New York, third edition, 1950, p. 3.


[Закрыть].

Хотя советская система позаимствовала концепцию национализации средств производства и всеобщее планирование у Маркса, многие черты роднят ее с современным капитализмом.

Развитие капитализма в XX веке привело к непрерывно растущей централизации промышленного производства. Крупные корпорации быстрыми темпами превращаются в центры производства стали, автомобилей, в центры химической промышленности, а также нефтяной и пищевой, тот же процесс наблюдается в банковской сфере, в кинематографе и на телевидении. Только в некоторых отраслях производства, например в текстильной промышленности, до сих пор сохраняется большое число мелких, но конкурентоспособных предприятий. Современные крупные предприятия управляются обширной, иерархически структурированной бюрократией, которая руководит предприятием с целью максимального увеличения прибыли, но тем не менее практически не зависит от миллионов держателей акций, которые являются законными владельцами. Такая же централизация наблюдается и в правительстве, и в вооруженных силах, и даже в организации научных исследований.

В то время как частное предпринимательство на словах и с идеологических позиций отрицает у себя какие бы то ни было социалистические тенденции, оно, несмотря на это, охотно пользуется прямой и косвенной поддержкой со стороны государства. Те же тенденции в развитии влияют также на свободную конкуренцию и свободный рынок. Свободный рынок и свободная конкуренция XIX века навсегда остались в прошлом.

Несмотря на то что западная система сохраняет, в какой-то мере, конкуренцию, публичные и тайные ценовые соглашения между крупными корпорациями, финансовая помощь со стороны государства и т. д. сильно ограничивают конкуренцию и работу свободного рынка (невзирая на антимонопольное американское законодательство). Представим на мгновение, что эта тенденция к централизации сохранится и дальше, и тогда в конце концов останется одна огромная «капиталистическая» корпорация, производящая, соответственно, автомобили, сталь, кинофильмы и т. д., которая по своим чертам не так уж сильно будет отличаться от советской социалистической экономики. Несомненно, в недрах западного капитализма усиливается элемент планирования, причем не только благодаря вмешательству государства; например, крупнейшее промышленное предприятие в США – это Комиссия по атомной энергии, а военная промышленность, хотя и находится формально в частных руках, производит огромное количество вооружений согласно планам, составленным правительством. Это, однако, не означает, что за пределами военной промышленности в США существует какое-то всепроникающее планирование; отсутствует даже план по переходу от производства военной продукции к производству гражданскому.

Способ производства при современном капитализме характеризуется большим скоплением рабочих и клерков, работающих под руководством управленческой бюрократии. Эта бюрократия является частью огромной производящей машины, которая должна работать гладко, без излишнего трения и бесперебойно. Отдельный рабочий или клерк превращается в шестеренку этой машины; его функции и деятельность определены целостной структурой организации, в которой он работает. На крупных предприятиях законные владельцы средств производства отдаляются от руководства и теряют свою важность. Управляющие не обладают присущими прежним владельцам качествами личной инициативы, смелости, риска, зато обладают качествами бюрократов – отсутствием индивидуальности и воображения, безликостью и осторожностью. Они управляют вещами и людьми и относятся к людям, как к вещам. Гигантские корпорации, контролирующие экономику, и в значительной мере политику, определяют судьбу страны; они представляют собой полную противоположность демократическому процессу; они представляют собой власть, неподконтрольную тем, кем они управляют.

Помимо промышленной бюрократии огромное большинство народа вынуждено подчиняться многим другим бюрократиям. Во-первых, существует государственная бюрократия (включая командование вооруженными силами), которая в той или иной форме влияет на жизнь миллионов людей. Все в большей степени происходит переплетение промышленной, военной и государственной бюрократии, и это переплетение касается не только деятельности, но и личного состава этих бюрократий. Одновременно с возникновением все более и более крупных предприятий, профсоюзы тоже во все большей мере превращаются в большие бюрократические машины, рядовые члены которых практически лишены права голоса. Многие руководители профсоюзов, как и руководители промышленности, являются бюрократами-управленцами.

Все эти бюрократии отличаются не вполне адекватным видением действительности. Они функционируют как электронно-вычислительные машины, куда вводят данные, а затем, по определенным правилам, принимают «решение». Когда человек превращается в вещь, и когда им управляют как вещью, его управляющие и сами становятся вещами, а у вещей не может быть ни воли, ни видения, ни плана[75]75
  «Старомодный» капиталист Дж. Поль Гетти недавно написал по этому поводу следующее: «По моему мнению, маниакальное стремление к конформизму может причинить свободному миру больше вреда, чем десяток Хрущевых» («Money and Conformity», Playboy, February 1960, p. 135).


[Закрыть].

При бюрократическом управлении людьми демократический процесс превращается в ритуал, будь то собрание акционеров, политические выборы или собрание членов профсоюза; индивид утратил саму возможность активного участия в принятии решений. Особенно в политической сфере выборы все в большей степени становятся плебисцитами, в ходе которых голосующий может выбрать один из двух списков профессиональных политиков. Самое лучшее, что можно сказать, это что индивидом управляют с его согласия. Но средства, которыми добиваются такого согласия, включают в себя внушение и манипуляции, при всем этом большинство фундаментально важных решений – во внешней политике это может быть вопрос войны или мира – принимаются узкими группами, с членами которых подавляющее большинство средних граждан страны лично незнакомы.

Индивидом руководят и манипулируют не только в сфере производства, но и в сфере потребления, в которой потребитель, казалось бы, реально может сделать свободный выбор. Будь то потребление еды, одежды, алкоголя, сигарет, кино или телевизионных программ везде используется мощный аппарат внушения; используется с двоякой целью: во-первых, для того, чтобы усилить аппетит к приобретению новых вещей, и во-вторых, для того чтобы направить этот аппетит в русло, наиболее выгодное для прибылей промышленности. Объем капитала, вложенного в производство потребительских товаров и в конкуренцию между несколькими гигантскими предприятиями, требует не оставлять потребление на волю случая и не оставлять потребителю права свободного выбора в отношении того, что он хочет купить. У потребителя должны постоянно «течь слюни»; компании должны манипулировать его вкусами, управлять ими и делать их предсказуемыми. Человек превращается в «потребителя», в вечный пылесос, единственное желание которого заключается в том, чтобы потреблять все больше и больше «лучших» вещей.

Советский Союз в этом отношении служит нам грозным предостережением, показывая, куда придет западное индустриальное общество, если будет идти в нынешнем направлении. У нас на Западе возникло управленческое индустриальное общество, основой которого является «организованный человек»; Россия же, перепрыгнув через промежуточный этап, в котором мы пока еще пребываем, довела развитие до своего логического конца, назвав его марксизмом и социализмом. Главное отличие между «социализмом» и «капитализмом» заключается не в национализации средств производства (отмене частной собственности). Это всего лишь технический инструмент, позволяющий добиться более эффективного производства и планирования. Советская система – это эффективная, полностью централизованная система, которой управляет промышленная, политическая и военная бюрократия; это результат завершенной «управленческой», а не социалистической революции. Советская система не противостоит капиталистической системе, она, скорее, является образом того, во что превратится капитализм, если мы не вернемся к западным принципам гуманизма и индивидуализма.

Если концентрированная собственность, бюрократическое управление процессом производства и манипулирование потреблением являются сущностными элементами капитализма XX века, то разница между советским коммунизмом и капитализмом представляется скорее количественной, нежели качественной. Если капитализм, как утверждал Кейнс, может выжить только при значимой доле социализации, то с таким же основанием это можно сказать и о советском коммунизме – он может выжить только при условии включения в свою структуру элементов капитализма. Действительно, советская система и западная система столкнулись с одними и теми же проблемами индустриализации и экономического роста в высокоразвитом централизованном управленческом обществе[76]76
  См. статью Исона: Eason paper, Congr. Committee Papers, l. c., p. 93, и Industrialism and industrial Man, C. Kerr, J. T. Dunlop, F. Harbison, and C. A. Myers, Harvard University Press, Cambridge, 1960.


[Закрыть]. Обе системы используют методы менеджеристского, бюрократически управляемого массового общества, которое характеризуется возрастанием степени человеческого отчуждения, приспособления к группе и преобладанием материального интереса над духовным; обе системы порождают «человека организованного», которым управляют бюрократия и машины, но который тем не менее верит, что следует возвышенным гуманистическим идеалам.

Сходство между советской системой и «капитализмом» великолепно демонстрируют данные по классовой стратификации и образовательным целям в Советском Союзе; сравнение показывает, что во многих отношениях советская система напоминает капиталистическую систему XIX века, а в некоторых отношениях даже более современная и «передовая», чем западная система. Это сходство становится еще более разительным, если мы примем во внимание фактор, который, по мнению Запада, является краеугольным камнем капитализма, – денежное стимулирование. Как обстоят дела со стимулированием в Советской России?

Стимулирование рабочего класса осуществляется наличными деньгами двумя способами. Во-первых, зарплаты большей частью являются сдельными. Зарплаты «фиксированы для объема конкретной работы в соответствии с планом. Если рабочий превышает норму, вознаграждение увеличивается по прогрессирующей шкале. Для трудящегося, который перевыполняет план на 1–10 %, соответствующая сдельная оплата повышается на 100 %»[77]77
  Benjamin A. Javits, A Comparison of Incentives in the Economic Systems of the United States and Soviet Union, Congr. Committee Papers, p. 343.


[Закрыть]. Если рабочий постоянно удваивает выработку, то его месячная зарплата, соответственно, увеличится почти вдвое. Вторым денежным вознаграждением рабочего являются премии, которые выплачивают в размерах, соответствующих прибыли предприятия. «Во многих случаях премии обеспечивают увеличение годового дохода русского рабочего»[78]78
  Benjamin A. Javits, l. c., p. 343.


[Закрыть].

Что касается советских менеджеров, здесь главным стимулом служат премии, которые выплачивают за перевыполнение производственных планов. «Уровень дохода, обусловленный выплатами премий, является весьма значительным. В 1947 году… управленческий персонал в металлургической и сталелитейной промышленности заработал в виде премий 51,4 % от своей обычной зарплаты. В пищевой промышленности, которая расположена в нижнем сегменте шкалы, этот показатель составил 21 %. Это средние цифры, а это значит, что многие руководители получают более высокие премии. Такие премии действительно оказывают сильное стимулирующее воздействие»[79]79
  Joseph S. Berliner, Managerial Incentives and decision Making: A Comparison between the United States and the Soviet Union, Congr. Committee Papers, p. 356; см. целую статью по вопросу о поощрении руководителей; в сборнике того же автора: Factory and Manager in the U.S.S.R, Harvard University Press, 1957.


[Закрыть]. Кроме того, согласно Джавитсу, высокий общественный статус и высокий уровень потребления являются эффективными стимулами для советских руководителей. Подводя итог, Берлинер констатирует, что «частные выгоды стали в последние 25 лет краеугольным камнем системы поощрения» и «мы можем уверенно утверждать, что в течение следующих нескольких десятилетий частная выгода будет центральным звеном стимуляции к труду как в американской, так и в русской общественных системах»[80]80
  Joseph S. Berliner, l. c., p. 355.


[Закрыть].

Для крестьян материальное поощрение также служит главным стимулом к производительному труду. «Есть один способ поощрения, – указывает Джавитс, – который поистине парадоксален, так как демонстрирует, с одной стороны, снижение государственного поощрения Советами, а с другой стороны, продолжающиеся эксперименты в этом вопросе в Соединенных Штатах. Это относится к разрекламированному поощрению, которое предлагают в США фермерам за счет государства… В Советском Союзе… после продажи запланированного объема урожая государству колхозам разрешают реализацию избытков населению на основании принципа спроса и предложения. Это, пожалуй, единственная область советской экономики, где можно обнаружить элементы свободного рынка»[81]81
  Benjamin A. Javits, l. c., p. 346.


[Закрыть].

Россия пока является реакционной страной всеобщего благоденствия, а мы пока – либеральная страна всеобщего благоденствия. Но надо полагать, что ситуация в Советском Союзе будет медленно меняться. Понятно, что чем в большей степени сможет Советский Союз удовлетворять материальные потребности своего населения, тем меньше будет потребность в полицейском государстве. Советская система начнет прибегать к тем же средствам, что мы используем на Западе, – к методам психологического внушения и манипуляции, которые сообщают индивиду иллюзию обладания собственными убеждениями, которым этот индивид следует, хотя на самом деле «его» решения фабрикуются элитой высокопоставленных лиц, «принимающих решения».

Русские верят, что живут при социализме, потому что употребляют марксистскую терминологию и говорят о марксистской идеологии, но при этом не понимают, насколько их система похожа на наиболее развитые формы современного капитализма. Мы на Западе верим, что представляем систему индивидуализма, частной инициативы и гуманистической этики, потому что привержены нашей идеологии, и мы не видим, что наши учреждения на самом деле многими своими чертами начинают напоминать учреждения столь ненавидимого нами коммунизма. Мы верим, что сущность русской системы заключается в том, что гражданин подчинен государству, и поэтому он лишен свободы. Но мы не осознаем, что в западном обществе индивид все в большей степени подчиняется экономической машине, крупной корпорации, общественному мнению. Мы не сознаем, что индивид, сталкивающийся с гигантским предприятием, гигантскими профсоюзами, боится свободы, не верит в свои собственные силы и ищет убежища, отождествляя себя с этими гигантами.

Нашему способу организации промышленности нужны люди, похожие на тех, какие требуются и советской системе: люди, ощущающие себя хозяевами своего общества (это утверждают и капитализм, и коммунизм), но кто без сопротивления и трений согласится, чтобы им командовали, будет делать то, что от него ждут, будет идеальной деталью экономической машины, и кого можно направлять без насилия, вести без вождей, подталкивать вперед без цели; и не нужны те, кто творит добро, кто движется, кто обгоняет остальных. Мы стараемся добиться результата средствами идеологии свободного предпринимательства, индивидуальной инициативы и т. д., русские средствами идеологии социализма, солидарности и равенства.