Текст книги "По ту сторону порабощающих нас иллюзий"

Подходы как матери, так и дочери равно лишены динамизма. Обе они предсказывают будущее либо на основе прошлых проявлений, либо опираясь на нынешние слова и поступки, однако ни та, ни другая не могут доказать, что их предсказания чем-то лучше простых догадок.

В чем же, в противовес такому подходу, состоит подход динамический? Суть этого подхода заключается в том, чтобы прорваться сквозь внешние проявления прошлого и настоящего поведения и понять, какие силы породили данный образец поведения в прошлом. Если эти силы все еще существуют, приходится предположить, что четвертая женитьба окончится не иначе, чем предыдущие. С другой стороны, если что-то изменилось в силах, лежащих в основании поведения, следовало бы допустить возможность или даже вероятность другого исхода по сравнению с прошлым. О каких же силах идет здесь речь? В них нет ничего таинственного, и они отнюдь не плод абстрактных спекуляций. Они эмпирически постижимы, если только правильно подойти к изучению поведения личности. Например, можно предположить, что данный человек не разорвал первичных уз с матерью, что он очень нарциссичен[5]5
  Нарциссизм – склонность к замкнутости на себе, к самолюбованию как результат фиксации либидо на одной из ранних стадий развития психики (по имени героя древнегреческой мифологии Нарцисса). – Примеч. пер.


[Закрыть] и глубоко сомневается в собственной мужественности, что он подросток – переросток в своей постоянной потребности чувствовать восхищение и расположение со стороны других людей, так что, найдя женщину, удовлетворяющую эти его потребности, и завоевав ее, он вскоре начинает тяготиться ею. Ему нужны новые доказательства его привлекательности, поэтому он должен искать другую женщину, способную опять убедить его. В то же время он действительно зависит от женщин и боится их, а продолжительные интимные отношения заставляют его почувствовать себя порабощенным и скованным. Здесь действуют такие силы, как нарциссизм, зависимость, неуверенность в себе, которые и порождают потребности, ведущие к описанному виду поведения. Как я уже говорил, эти силы ни в коем случае не результат абстрактного умозрения. Их можно проследить многими способами: исследуя сновидения, свободные ассоциации, фантазии; наблюдая за выражением лица, жестами, манерой говорить и тому подобное. Правда, зачастую они не бросаются в глаза, их приходится выводить теоретически. К тому же их можно распознать только в рамках теоретической системы, где им принадлежит определенное место и значение. Особенно важно то, что эти силы сами по себе не являются неосознаваемыми, однако они находятся в противоречии с осознанными мыслями данного человека. Он искренне убежден в том, что будет любить эту девушку во веки веков, что он независим, силен и уверен в себе. Поэтому обычный человек думает так: раз человек чувствует, что любит женщину, как можно предсказывать, что он вскоре бросит ее, ссылаясь на такие мистические сущности, как «фиксация на матери», «нарциссизм» и т. п.? Разве наши глаза и уши не лучшие судьи, чем подобные дедуктивные выводы?

Точно такая же проблема есть и в марксистском обществоведении. Наилучшим введением в нее тоже послужит пример. Германия развязала две войны – одну в 1914 г., другую в 1939-м, – в которых она едва не покорила своих западных соседей и едва не нанесла поражения России. После первоначального успеха Германия в обоих случаях потерпела поражение главным образом из-за превосходящей мощи Соединенных Штатов; экономика Германии сильно пострадала, но в обоих случаях была быстро восстановлена, и через 5–10 лет после войны страна достигала такой же экономической и военной мощи, какой она располагала до войны. Сегодня по прошествии немногим более 15 лет после своего поражения, которое было гораздо более сокрушительным, чем поражение в войне 1914–1918 гг., Германия – вновь сильнейшая в Европе индустриальная и военная держава (после Советского Союза). Она утратила значительную часть своей прежней территории, однако процветает больше, чем когда-либо прежде. В сегодняшней Германии демократический режим; у нее небольшая армия, военно-морской флот и военно-воздушные силы; она заявляет, что не будет пытаться вернуть силой утраченные земли, хотя и не отказывается от претензий на них. С опаской и подозрением взирают на новую Германию страны советского блока и небольшие группы людей в западных странах. Это объясняется тем, что Германия дважды нападала на соседей и дважды заново вооружалась, несмотря на поражения; что генералы «новой» Германии – те же самые, что служили Гитлеру, и поневоле приходится ожидать, что Германия предпримет третью попытку, на этот раз напав на Советский Союз, чтобы вернуть себе утраченные земли. Лидеры стран НАТО, да и в значительной степени общественное мнение отвечают на это, что подобные подозрения неоправданны и даже совершенно фантастичны. Разве речь идет не о новой демократической Германии, разве ее лидеры не заявили, что они стремятся к миру, разве германская армия не является настолько малочисленной (12 дивизий), чтобы не представлять ни для кого угрозы? Если принимать во внимание только заявления западногерманского правительства (допуская, что оно говорит правду) и нынешнюю мощь страны, тогда позиция НАТО представляется весьма убедительной. Если же доказывать, что Германия опять совершит нападение, потому что делала это раньше, то получим тоже довольно убедительный аргумент, не опровергающий, однако, того, что Германия могла совершенно измениться. Здесь, как и в приведенном выше примере из психологии, можно расстаться с домыслами только в том случае, если заняться анализом сил, определяющих развитие Германии.

Заметный подъем германской промышленности начался только после 1871 года, так что среди великих западных индустриальных систем Германия оказалась в числе опоздавших. В 1895 году по производству стали она достигла уровня Великобритании, а к 1914 году Германия намного опередила и Англию, и Францию. Германия располагала самым высокопроизводительным оборудованием (в основном благодаря трезвомыслящему, трудолюбивому, образованному рабочему классу), но ей не хватало сырья, да и колоний было маловато. Чтобы максимально реализовать свой экономический потенциал, она должна была расширяться, захватывать территории, богатые сырьем, в Европе и в Африке. В то же время Германии досталось в наследство от Пруссии сословие офицеров, воспитанных в давних традициях дисциплины, верности и преданности армии. Промышленный потенциал с присущей ему склонностью к экспансии в сочетании со способностями и амбициями военного сословия явились той взрывоопасной смесью, которая привела Германию к авантюре Первой мировой войны в 1914 году. В то время как германское правительство во главе с Бетманом-Гольвегом не помышляло о войне, военные подталкивали его к ней, и спустя три месяца после начала войны оно признало те цели войны, которые навязывались правительству представителями германской тяжелой промышленности и крупных банков. Цели войны были более или менее теми же, что и заявленные Alldeutscher Verband – этим политическим авангардом промышленных кругов начиная с 90-х годов: французские, бельгийские и люксембургские месторождения угля и железа, колонии в Африке (особенно Катанга) и некоторые территории на востоке. Войну Германия проиграла, но тем же самым промышленникам и военным удалось сохранить свое могущество, несмотря на революцию, которая вроде бы некоторое время угрожала их власти. В 30-е годы Германия снова достигла такого же превосходства, как и накануне 1914 года. Однако сильнейший экономический кризис с шестью миллионами безработных начал угрожать всей капиталистической системе. Социалисты и коммунисты в общей сложности получили на выборах чуть меньше половины голосов населения и вдобавок нацисты собирали на митинги миллионы людей, заявляя о своей якобы антикапиталистической платформе. Промышленники, банкиры и генералы приняли предложение Гитлера ликвидировать левые партии и профсоюзы и утвердить дух национализма вместе с созданием новой сильной армии. В обмен ему позволили выполнить его расистскую программу – программу, которая не слишком-то нравилась его союзникам в сфере промышленности и в армии, но против которой они не слишком-то и возражали. Единственная вооруженная сила нацистов, которая могла бы представлять опасность для промышленников и армии – отряды СА, – была уничтожена в 1934 году путем ликвидации всех ее лидеров сразу. Целью Гитлера было осуществление той же самой программы, что и программа Людендорфа в 1914 году. Правда, на сей раз генералы планировали войну с большей неохотой. Но благодаря сочувственной поддержке западных правительств, Гитлер сумел убедить генералов в исключительности своего таланта и в правильности своих милитаристских планов. Он завоевал их поддержку на ведение войны 1939 года, цели которой были те же самые, что и у кайзера в 1914 году. Хотя Запад сочувственно относился к Гитлеру вплоть до 1938 года и почти не протестовал против устроенных им гонений по расовым и политическим мотивам, положение изменилось, когда он перестал соблюдать осторожность и втянул Великобританию и Францию в войну. С этого момента все стали делать вид, будто война против Гитлера – это война против диктатуры, тогда как на самом деле она была, как и в 1914 году, войной против наступления на экономические и политические позиции западных держав.

Потерпев поражение, Германия воспользовалась мифом о том, будто Вторая мировая война была войной против нацистской диктатуры, избавившись от наиболее явных и широко известных нацистских лидеров (уплатив значительные суммы в качестве репараций евреям и израильскому правительству) и заявив тем самым, что новая Германия абсолютно отлична от кайзеровской и от гитлеровской. Подлинная же ее основа не изменилась. Сегодня промышленность Германии столь же сильна, как и перед Второй мировой войной, хотя территория ее еще больше сократилась. Военная каста Германии осталась той же самой, хотя юнкерство и утратило свои экономические позиции в Восточной Пруссии. Силы германского экспансионизма, существовавшие в 1914 и 1939 гг., остались прежними, но на сей раз у них в запасе – мощный эмоциональный заряд, проявляющийся в шумных требованиях возвратить «отторгнутые» земли. Германские лидеры кое-чему научились: на сей раз они начинают с того, что заключают союз с Соединенными Штатами, чтобы сильнейшая западная держава не стала их потенциальным противником. На сей раз они присоединились к сообществу со всей Западной Европой, имея хорошие шансы на то, чтобы стать ведущей державой в новой федеративной Европе в качестве сильнейшей в экономическом и военном отношениях. Новая Европа во главе с Германией будет столь же экспансионистской, как и старая Германия; в своем стремлении вернуть прежние германские территории она будет даже еще большей угрозой миру. При этом я не имею в виду, будто Германия хочет войны, особенно термоядерной. Я хочу сказать, что новая Германия надеется достичь своих целей без войны, одной лишь угрозой достигнутой ею превосходящей силы[6]6
  В радиоинтервью от 6 марта 1952 г. Аденауэр заявил: «Покуда Запад силен, будет и реальная стартовая позиция для мирных переговоров, с тем чтобы мирно освободить не только советскую зону, но и всю порабощенную Европу к востоку от железного занавеса». – Примеч. автора.


[Закрыть]. Однако подобный расчет наиболее вероятно приведет к войне, поскольку Советский блок, как и Великобритания и Франция в 1914 и 1939 гг., не будет безучастно взирать на то, что Германия становится все сильнее и сильнее.

Вновь дело здесь в том, что действуют экономические, социальные и эмоциональные силы, вызвавшие две войны в течение 25 лет и, вероятно, способные породить еще одну. Это не значит, будто кто-то хочет войны; эти силы действуют за спиной у людей и создают некоторые обстоятельства, способствующие войне. Только анализ этих сил может помочь нам понять прошлое и предсказать будущее, а не взгляд, ограниченный наблюдением за явлениями, как они существуют на данный момент.

У Маркса, как и у Фрейда, были предшественники. Тем не менее каждый из них впервые подошел к предмету своего исследования с научных позиций. Они сделали для исследования соответственно общества и индивида то же, чем для физиологии было открытие клетки, а для теоретической физики – атома. Маркс рассматривал общество как сложную систему противоречивых, но познаваемых сил. Знание этих сил позволяет понимать прошлое и до некоторой степени предсказывать будущее – не в том смысле, чтобы предсказать события, которые непременно произойдут, а в том, чтобы предсказать границы тех возможностей, из которых человеку предстоит выбирать.

Фрейд открыл, что человек как психическая целостность представляет собой структуру, составленную из сил, в значительной мере противоречивых и заряженных энергией. И здесь также мы имеем дело с научной проблемой специфики, интенсивности и направленности этих сил, чтобы понять прошлое и предсказать варианты на будущее. И здесь также изменения возможны ровно настолько, насколько данное соотношение сил их позволяет. К тому же действительные изменения, т. е. энергетические изменения внутри данной структуры, требуют не только глубокого понимания этих сил и законов, в соответствии с которыми они происходят, но также значительных усилий и твердого намерения.

Общей почвой, на которой произросла мысль как Маркса, так и Фрейда, в конечном счете является концепция гуманизма и человечности, которая, восходя к иудео-христианской и греко-романской традициям, вновь вошла в европейскую историю в эпоху Возрождения и полностью раскрылась в XVIII–XIX вв. Гуманистический идеал Возрождения состоял в наиболее полном развертывании универсального человека, который рассматривался как высший продукт естественного развития. Защита Фрейдом прав человека на естественные побуждения вопреки ограничениям, налагаемым обществом, как и его идеал, согласно которому разум контролирует и облагораживает эти побуждения, являются частью гуманистической традиции. Протест Маркса против социального порядка, при котором рабская зависимость человека от экономики уродует его, его идеал полного развертывания целостного, неотчужденного человека является частью той же самой гуманистической традиций. Взгляд Фрейда сужался его механистическим материализмом, который объяснял потребности человеческой природы как преимущественно сексуальные. Взгляд Маркса был гораздо более широким благодаря тому, что он видел, как классовое общество уродует человека, и поэтому мог составить представление о неизуродованном человеке и возможностях для его развития, если только общество станет подлинно человечным. Фрейд был либеральным реформатором, Маркс – радикальным революционером. Но сколь бы разными они ни были, их объединяло непреклонное желание освободить человека, одинаково непреклонная вера в то, что истина – средство освобождения, и уверенность в том, что условием освобождения является способность человека разорвать оковы иллюзий.

III. Концепция человека и его природы

Общеизвестно, что всем людям свойственны одни и те же основные антропологические и физиологические черты, и каждый врач понимает, что любого человека, вне зависимости от расы и цвета кожи, он мог бы лечить теми же методами, какие он применяет к человеку своей расы. Но имеет ли человек столь же общую психическую организацию; есть ли у всех людей вообще одна и та же человеческая природа? Существует ли такая сущность, как «человеческая природа»?

Этот вопрос ни в коем случае нельзя считать чисто академическим. Если бы люди различались в своей психической и духовной основе, как бы мы могли говорить о человечестве в более широком смысле, нежели физиологический и анатомический? Как бы мы могли понять «чужака», если бы он принципиально отличался от нас? Как бы мы могли понять искусство совершенно иных культур, их мифы, их драму, их скульптуру? Не свидетельствует ли это о том, что мы все обладаем одной и той же человеческой природой?

Вся концепция человечности и гуманизма основывается на идее человеческой природы, присущей всем людям. Это исходное положение как буддизма, так и иудейско-христианской мысли. Первое из этих учений разрабатывало представления о человеке в экзистенциалистских и антропологических понятиях; в нем предполагалось, что одни и те же психические законы значимы для всех людей, поскольку «человеческая ситуация» одинакова для всех нас; что все мы живем под влиянием иллюзии обособленности и нерушимости нашего Я; что все мы пытаемся найти ответ на вопрос о существовании, алчно цепляясь за вещи, в том числе и за такую специфическую вещь, как Я; что все мы страдаем, поскольку такой ответ на запрос жизни ошибочен, и что мы можем избавиться от страдания, только дав правильный ответ – необходимо преодолеть иллюзию обособленности, преодолеть алчность и пробудиться на встречу фундаментальным истинам, которые руководят нашим существованием.

Иудейско-христианская традиция определяла человека по-иному, поскольку основывалась на признании Бога как высшего творца и правителя. Мужчина и женщина – предки всего человеческого рода, и эти предки, как и все грядущие поколения, сотворены «по образу и подобию Божьему». Всем им свойственны одни и те же основные черты, делающие их людьми и дающие им возможность знать и любить друг друга. Такова предпосылка пророческой картины мессианского времени, мирного единения всего человечества.

Среди философов Спиноза – отец современной динамической психологии – первым постулировал представление о природе человека, осмыслив ее как «модель человеческой природы», которую можно найти и определить и из которой проистекают законы человеческого поведения и реагирования. Как и любое другое существо в природе, можно познать человека вообще, а не только людей той или иной культуры, потому что человек един и все мы во все времена подвластны одним и тем же законам. Философы XVIII и XIX вв. (особенно Гёте и Гердер) считали, что врожденная человеку человечность ведет его к более высоким ступеням развития; они верили, что каждый индивид несет в себе не только свою индивидуальность, но также и всю человечность со всеми ее возможностями. Они считали, что жизненной задачей человека является развитие через индивидуальность к всеобщности, и верили, что голосом человечности наделен каждый и каждое человеческое существо может его распознать[7]7
  Ср. с книгой: H.A. Korff, Geist der Goethezeit (Leipzig: Köhler and Amelang, 1958, 4th edition) и с блестящей статьей о гётевской Ифигении и идеале человечности, автор которой Oscar Seidline, Essays in German Comparative Literature (Chapel Hill, N.C.: University of North Carolina Press, 1961). – Примеч. автора.


[Закрыть].

Ныне идея человеческой природы, или сущности человека, пользуется дурной славой, частью из-за скептического отношения к метафизическим и абстрактным терминам типа «сущность человека», частью из-за утраты переживания человечности, лежавшего в основе представлений буддизма, иудео-христианства, спинозизма и Просвещения. Современные психологи и социологи склонны считать человека чистым листом бумаги, на котором каждая культура пишет свои письмена. И хотя они не отрицают единства человеческого рода, на долю упомянутого представления о человечности едва ли у них остается хоть какое-нибудь содержание.

В противоположность этим современным тенденциям Маркс и Фрейд полагали, что человеческое поведение полностью постижимо, потому что это поведение человека, т. е. биологического вида, который можно определить через психические и духовные характеристики.

Допуская существование природы человека, Маркс избежал распространенной ошибки смешения ее с некоторыми особенностями ее проявления. Он отличал «человеческую природу вообще» от «человеческой природы, изменяющейся в каждую историческую эпоху». Человеческую природу вообще, конечно же, нельзя увидеть как таковую, поскольку то, что мы наблюдаем, всегда представляет собой специфические проявления человеческой природы в различных культурах. Зато из всех многообразных проявлений мы можем вывести, что такое «человеческая природа вообще», какие законы ею управляют и какими потребностями обладает человек в качестве человека.

В ранних произведениях Маркс еще называл «человеческую природу вообще» «сущностью человека». Позже он отказался от этого термина, так как хотел пояснить, что «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду»[8]8
  Маркс К. Тезисы о Фейербахе // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. – Т. 3. – С. 3. Ряд советских марксистов и некоторые писатели – некоммунисты заявили, что взгляды «раннего» Маркса, выраженные в «Философских рукописях», основательно отличаются от взглядов «зрелого» Маркса. Однако я считаю, как, впрочем, и большинство несоветских марксистов и социалистов-гуманистов, что подобная интерпретация несостоятельна и служит единственной цели – отождествить советскую идеологию с идеями Маркса. Ср. с обсуждением этого положения в работах: Фромм Э. Концепция человека у Маркса и Robert Taker, Philosophy and Myth in Karl Marx (Cambridge University Press, 1961). – Примеч. автора.


[Закрыть] (курсив мой. – Э. Ф.). Маркс также старался избежать того, чтобы создалось впечатление, будто он мыслит сущность человека как внеисторическую субстанцию. По Марксу, природа человека – это данные ему возможности, набор условий, как бы сырой человеческий материал, который сам по себе не может изменяться точно так же, как размер и структура человеческого мозга, которые остались неизменными со времен возникновения цивилизации. Тем не менее человек действительно изменяется в процессе истории. Он продукт истории, меняющий себя в ходе истории. Он становится тем, чем он является потенциально. История – это процесс созидания человеком самого себя путем развития в процессе труда потенций, данных ему от рождения. «Но так как… вся так называемая всемирная история есть не что иное, как порождение человека человеческим трудом, становление природы для человека, то у него есть наглядное, неопровержимое доказательство своего порождения самим собою, процесса своего возникновения»[9]9
  Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. – Т. 42. – С. 126–127.


[Закрыть].

Маркс был против двух позиций: внеисторической, согласно которой природа человека – это субстанция, существующая с самого начала истории, и релятивистской, согласно которой человеческая природа не обладает какими бы то ни было присущими ей качествами, а является не чем иным, как отражением социальных условий. Однако он так и не создал полностью развитой собственной теории природы человека, которая бы преодолела как внеисторическую, так и релятивистскую позиции; поэтому он не защищен от различных, порой противоречивых истолкований.

Тем не менее из его концепции человека вытекают некоторые идеи о здоровье и патологии. Основным проявлением психической патологии Маркс называет изуродованного и отчужденного человека; основным проявлением психического здоровья он считает активного, производительного, самостоятельного человека. Позже мы еще вернемся к этим представлениям после того, как обсудим концепцию человеческой мотивации у Маркса и у Фрейда.

Сейчас, однако, мы должны вернуться к представлениям о человеческой природе в учении Фрейда. Каждому знакомому с системой Фрейда вряд ли нужно объяснять, что предметом его исследования был человек как таковой, или, выражаясь языком Спинозы, Фрейд создал «модель человеческой природы». Модель эта создавалась в духе материалистической мысли XIX в. Человек считался машиной, движимой относительно постоянным количеством сексуальной энергии, называемой «либидо». Либидо создает болезненное напряжение, которое уменьшается только путем физического высвобождения энергии; это освобождение от болезненного напряжения Фрейд назвал «удовольствием». После снижения либидозного напряжения оно вновь нарастает под влиянием химических телесных реакций, порождая новую потребность уменьшить напряжение, т. е. потребность в «удовольствии». Этот динамизм, ведущий от напряжения к освобождению от него и вновь к возобновлению напряжения; от страдания к удовольствию и вновь к страданию, Фрейд назвал «принципом удовольствия». Он противопоставлял его «принципу реальности», который подсказывает человеку, к чему следует стремиться и чего избегать в реальном мире, в котором тот живет, чтобы обеспечить себе выживание. Принцип реальности часто вступает в конфликт с принципом удовольствия, и условием душевного здоровья является определенная уравновешенность между ними. Если же равновесие нарушено в пользу одного из принципов, результатом станут невротические и психотические проявления.