Текст книги "Шпион для Германии"

Вместе с изменениями на фронте происходили изменения и в абвере, переданном в конце концов в ведение Главного управления имперской безопасности, которое, являясь вотчиной СС, подчинялось непосредственно самому Гитлеру и обладало, соответственно, неограниченными полномочиями.

Я получил приказ прибыть в распоряжение главного управления.

Расставание с абвером было кратким и прошло без всяких церемоний. Прибыв в Берлин, я доложился в филиале Главного управления имперской безопасности, расположенном на Тауэнтцинштрассе. Накануне ночью западные районы Берлина подверглись сильной бомбардировке. Одна из пристроек филиала, находившихся во дворе, была разрушена. В ней располагалась лаборатория, в которой проводились какие-то исследования над мышами и крысами. Оказавшись на свободе, зверьки кинулись в основное здание. Таким образом, вместе с хозяевами меня приветствовали около трех десятков грызунов самых различных видов.

Я представился одному из заместителей начальника главного управления доктору С. Это был человек среднего роста с неброской внешностью.

Основное здание этого ведомства – большое сооружение казарменного типа – находилось на Бер-каерштрассе. Когда-то в нем размещался еврейский дом для престарелых. Напротив фасада были разбиты огороды, а сзади высился доходный дом – многоквартирный и населенный беднотой. Во дворе было сооружено бомбоубежище, предназначенное только для сотрудников Главного управления имперской безопасности.

– Присаживайтесь, – сказал доктор С. – Мы знаем вас, а точнее – то, чем вы занимаетесь. Вы ведь бывали в Испании… Ну да об этом поговорим несколько позже.

Во время разговора он бесцеремонно меня разглядывал. Ведь я прибыл из абвера, что вовсе не было для них рекомендацией. Соперничество обоих этих ведомств – выполняли-то они одни и те же задачи – приобрело к тому времени гротескные формы. Их агентура прилагала порой больше усердия и энергии для взаимного наблюдения, слежки и обвинений, чем для выполнения собственно разведывательных задач. Начальником абвера был адмирал Канарис, Главного управления имперской безопасности – бригадный генерал СС Вальтер Шелленберг. После попытки покушения на Гитлера 20 июля 1944 года Канарис был арестован и позднее казнен. Победитель – Шелленберг – был после войны интернирован в Ландсберг, затем перебрался в Италию, где принял католическую веру и умер в одном из монастырей.

Мне пришлось работать на оба этих ведомства, так что я знаю их методы работы, успехи и неудачи. Если Канарис был головой без кулака, то Шелленберг – кулаком без головы.

– Думаю, что мы направим вас опять в Испанию, – произнес доктор С. – У нас мало людей с вашим опытом… Вы пробыли там довольно долгое время. У вас есть какое-то предложение?

Я подумал, что речь, видимо, идет о моем гибралтарском плане.

– Да, – ответил я. – Усматриваю возможность ликвидации гавани военно-морской базы Гибралтар без затраты больших усилий, денег и крови.

Он предложил мне сигареты, встал и стал ходить по кабинету взад и вперед.

– Объясните мне все это подробнее, дорогой.

– С удовольствием, – отозвался я. – Дело в том, что в бухте Альхесирас почти постоянно стоят на якоре до сорока грузовых судов. Значительная часть омываемого ее водами берега принадлежит испанцам. Вот оттуда-то и можно с помощью наших людей нанести удар.

– Каких людей? – прервал меня доктор С.

– Я имею в виду подводных диверсантов, которые сейчас используются в Италии. Полдесятка их вполне достаточно. Я мог бы скрытно переправить всю группу через границу под видом артистов. Да и дальше никаких трудностей не будет. Испанцы с удовольствием примут участие в любой операции, направленной против Гибралтара.

– А как, по-вашему, эти люди доберутся незаметно до судов?

– Это очень просто. Нужно лишь в определенное время имитировать нападение на базу наших подводных лодок, что отвлечет внимание англичан от гавани. Пловцам необходимо будет преодолеть под водой всего двести метров. Это для них большого труда не составит: они плавали и на большие расстояния.

Доктор С., загоревшись моим планом, поддержал его целиком и полностью. Почти все главное управление было на моей стороне. Возражал только Отто Скорцени – освободитель Муссолини, «вундеркинд» главного управления. Дело заключалось в том, что он был против всего, что исходило не от него. А выполнением моего плана пришлось бы заниматься именно его отделу. Поэтому он сразу же воспротивился предложенному мною проекту и уговорил позднее Шелленберга отказаться от этого плана. Я же и сейчас считаю, что операция в бухте Альхесирас могла бы пройти вполне успешно.

В результате операция «Гибралтар» не состоялась. Но у меня даже не было времени досадовать по этому поводу, поскольку появились другие, более рискованные и более фантастические проекты, над которыми мы работали день и ночь. Чтобы мы не испытывали ни в чем нужды, нам выдавали на каждого продовольственные карточки в четырехкратном размере, десятки блоков сигарет и несколько ящиков шнапса. Ведомство здесь не экономило ни на чем.

Я быстро сработался с другими сотрудниками. Первоначальное несколько предвзятое отношение ко мне и определенное недоверие улетучились. И вот однажды я был вызван к начальнику отдела штурмбаннфюреру Л. Мне было лишь сказано, что речь идет об особо важном деле. Особо важным же делом здесь было, по сути, все. В результате даже за допущенную небрежность грозила смертная казнь.

– У вас есть час-другой? – приветствовал меня Л. – Мне надо обсудить с вами исключительно важное дело, что займет немало времени.

И он дал указание никого к нему в кабинет не пускать.

– Вы ведь как-то проплывали по Панамскому каналу?

– Да, – ответил я, – не менее полудюжины раз.

– Вы можете представить его себе мысленно?

– Конечно, и абсолютно точно.

– Отлично, – продолжил Л. – У меня появилась некая идея. Ее-то вы и должны превратить в нечто реальное. Вы мой сотрудник, и я немедленно назначаю вас руководителем операции «Пеликан». Ничего подобного в мире еще не происходило, вы уж мне поверьте!

– Что мне надлежит делать?

– Это я вам сейчас объясню. Вы получите все, что вам потребуется для ее осуществления: деньги, людей, корабли, самолеты, любую поддержку. Операция «Пеликан» приобретает абсолютный приоритет! За нее вы несете ответственность непосредственно передо мной. И я требую, чтобы вы занялись ею немедленно. Она должна быть запущена как можно быстрее.

Я пока еще не понимал, чего он хотел.

– Слушайте внимательно, – пояснил он. – Американский и английский флоты могут почти молниеносно менять местонахождение своих кораблей. Если американцам, к примеру, необходимо создать превосходство над японским флотом, они создают его на Тихом океане. Когда же мы предпринимаем что-либо здесь, в Европе, они отводят свои корабли оттуда и вешают их нам на шею.

– Вполне логично, – заметил я. – И тут уж почти ничего не поделаешь.

– И все же, почему они могут так быстро менять театры военных действий, почему? А потому, что у них есть Панамский канал! Без него они должны были бы огибать мыс Горн и терять драгоценное время, затрачивая на переход не дни, а недели. Если нам удастся закрыть проход по Панамскому каналу, то американцы будут надолго связаны по рукам и ногам. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Не совсем, – признался я. – Хотелось бы прежде всего знать, как мыслите вы осуществить задуманное вами.

– Осуществление моей идеи – это уже ваша забота, – заявил решительно он. – Для этого-то вам и предоставят все необходимое. Поразмыслите, как лучше все провернуть! Операция должна пройти успешно!

Я уже отвык удивляться заданиям, выпадавшим на мою долю на новой службе. Совершить диверсию на Панамском канале – отлично! А почему бы с тем же точно успехом не совершить посадку на Марсе или не выкрасть из Белого дома президента Рузвельта? Шел 1943 год, и война, в особенности на безмолвном фронте, с применением агентуры, приняла совершенно немыслимые формы.

То, что новое задание было задумано вполне серьезно, я убедился уже через несколько часов после нашей беседы с начальником отдела Л., когда получил особые полномочия. В частности, флот и авиация были обязаны предоставлять в мое распоряжение все, что мне потребуется. Все…

Я постарался произвести на начальство благоприятное впечатление, надеясь, однако, на то, что операция «Пеликан» найдет свой конец среди многих других проектов в ящике письменного стола.

При этом на ум мне пришла история с доктором Дудтом – своеобразное авантюрное происшествие, случившееся в нашем ведомстве примерно в то самое время, когда Скорцени вызволял Муссолини из плена в горах.

Проходимцу Дудту, высокому худому индийцу, какими-то непонятными путями удалось убедить руководство Главного управления имперской безопасности, что он сможет получить неизвестным доселе методом синтезирования исходных материалов столь необходимый для дальнейшего ведения войны бензин, и в больших количествах. Ему были предоставлены комфортабельные апартаменты в гостинице «Королевский двор». Ежедневно доставляли туда две бутылки красного вина и бутылку коньяка. Кроме того, он получал каждый день по две ампулы морфия, который вводил себе в руку. Фирма «Сименс» предоставила в его распоряжение целый цех. С насмешкой наблюдали инженеры фирмы за экспериментами, проводимыми новоиспеченным Калиостро с таинственного Востока. Им было приказано выполнять все его пожелания и требования, которых у него с каждым днем становилось все больше. Составленное им для себя меню включало, например, такие деликатесы, как паштет из гусиной печени, устрицы, зернистая икра, шампанское. Ел он только белый хлеб, и то без корки. Каждое утро ему подавали молоко, остатки которого он выплескивал на пол заводской столовой. Голодные, изможденные непосильным трудом работницы роптали, видя его не соответствующий тяжелому времени снобизм.

Жажда жизни неизвестно откуда взявшегося прохиндея была значительно больше, нежели этого можно было ожидать, глядя на его тщедушную фигуру. Ведомство было вынуждено частенько вмешиваться, чтобы замять его любовные похождения и профинансировать его причуды.

Эксперименты Дудта продолжались четыре месяца и обошлись в несколько миллионов марок. Предъявленный кудесником в объеме менее полулитра бензин оказался слитым из стоявшего неподалеку мотоцикла. Все кончилось тем, что его отправили в концентрационный лагерь Дахау, а ответственного за этот проект сотрудника главного управления – на фронт. Дело Дудта оглашения, естественно, не получило.

Не должен ли и я стать, вопреки своему желанию, даже без предъявления излишествующих требований, своеобразным Дудтом Панамского канала?

Но произошло неожиданное.

Я установил, что Панамский канал можно действительно вывести из строя. И совсем даже просто. Если, конечно, все пройдет как по нотам.

Выехав в Бреслау, я нашел там инженера Хуб-риха, пожилого уже человека с молодым лицом, который в начале столетия искал приключений в Центральной Америке. Он был, в частности, назначен одним из ведущих инженеров строительства Панамского канала, чертежи которого у него сохранились. Теперь я уже не помню, кто вышел на господина Хубриха. Когда я поехал к нему, то был в душе противником проекта, возглавлять который поручили мне.

Мы встретились с ним в небольшом ресторанчике, где пили некрепкое пиво и вкушали фрикадельки с картофельным салатом, приготовленным на воде.

– Мне хотелось бы поговорить с вами по одному довольно любопытному вопросу, – поприветствовал я Хубриха. – Можно ли вывести из строя Панамский канал?

– Все, что создано человеческими руками, может быть ими же и уничтожено, – глубокомысленно заметил Хубрих.

Когда я взглянул на него повнимательнее, мне бросилось в глаза, что он очень похож на первого моего школьного учителя.

– В этом деле есть лишь одна закавыка, – продолжил я. – Ведь для того, чтобы закрыть для судоходства канал, у меня не будет столько времени, сколько вы тогда потратили на его строительство.

– А что вы планируете? – спросил он с интересом.

– Предположим, – ответил я, – нам удастся не установленным пока путем направить самолеты в зону Панамского канала, которые подвергнут бомбардировке гатунские шлюзы…

– А почему именно шлюзы? – перебил он меня. – Вы имеете представление, как вообще-то выглядит Панамский канал?

– Да.

Официантка подошла к нашему столу, и я заказал еще по порции фрикаделек.

– У вас, видимо, осталось еще много продуктовых талонов, – произнес инженер. – Мои дела в настоящее время не слишком хороши. Моя дочь удрала с унтер-офицером авиации, так что мне приходится самому управляться на кухне.

Пододвинув к себе бумажную подставку из-под пивной кружки, он достал из кармана карандаш.

– Посмотрите сюда, – сказал он, проводя линию. – Это – водослив на озере Гатун. А это – водонапорная плотина, построенная весьма солидно. Конечно, тогда, в 1907 году, мы не думали о возможности воздушного налета. Я не знаю, представляете ли вы себе, сколько проходит воды по каналу и какое давление она создает. Ведь водой одного только шлюза можно в течение целого дня обеспечивать город с миллионом жителей, скажем Бостон.

– Это мне ясно, – промолвил я.

Он обрадовался, что нашел человека, с которым мог поговорить о величайшем творении своей жизни.

– Чертежи лежат у меня дома. Я тогда сам произвел расчет прочности плотины, которая должна была выдержать огромный напор воды. Можете мне поверить, что эти расчеты оказались верными.

– Я вам верю, – успокоил его я.

– Что касается воздушных налетов, то я в этом разбираюсь не очень-то хорошо, – признался Хуб-рих. – К тому же в шлюз можно и не попасть бомбой. Но не в этом даже дело. Дня через два-три его можно восстановить, и вся затея окажется напрасной.

Я согласно кивнул.

– Если же вы взорвете плотину, то произойдет следующее: огромная масса воды прорвет ее, затопит канал и устремится к морю, сметая все на своем пути. Дело в том, что в этом самом месте поверхность земли имеет естественный уклон в сторону моря, что создавало большие трудности при строительстве канала. И никто и ничто не сможет остановить этот поток воды. По моему мнению, потребуется не менее двух лет, чтобы возобновить движение судов по каналу.

Говоря об этом, он сделал еще несколько штрихов на бумажной подставке.

– Пошли ко мне, – произнес он после некоторого молчания. – Там мы сможем внимательно рассмотреть чертежи. Скажите только, какой разрушительной мощностью обладают ваши бомбы, и я определю, будет ли разрушена плотина.

Разрушить ее, конечно, будет можно: наши специалисты-подрывники рассчитают все необходимое. Но для этого в нее надо еще попасть. К тому же необходимо решить и проблему доставки морским путем к самому каналу самолетов-штурмовиков, имеющих небольшой радиус действия.

Когда мне стало ясно, что в техническом отношении разрушить канал все же можно, я принялся за свою часть работы. Меня охватила «панамская лихорадка», поскольку я понял, что мне представляется возможность решительным образом вмешаться в ход боевых действий.

Прилетев в Берлин, я сразу же направился в министерство авиации и предъявил свои особые полномочия. Меня представили полковнику, имени которого я сейчас не помню. Я не хотел говорить ему ничего определенного о своем замысле, а он не хотел ничего давать. Переговоры не продвинулись ни на шаг, и я был вынужден ввести его в курс дела.

– Мне нужны два штурмовика для нанесения удара по Панамскому каналу.

– Это прекрасно, – проговорил он. – Самолеты-то вы можете получить, но как вы собираетесь доставить их туда через Атлантику?

– Это уж мое дело.

– Вот и слава Богу, что это ваше дело, – буркнул он. – Самолеты в любое время будут в вашем распоряжении. Жаль только, что их станет на два меньше. Вам, видимо, потребуются пилоты-добровольцы?

– Да, – подтвердил я.

Затем я направился в Киль – в штаб гросс-адмирала Дёница. И там произошел разговор, подобный берлинскому.

– Мне потребуются две подводные лодки, – сказал я капитану второго ранга, к которому был направлен. – По моим расчетам, недель на десять. Возможно ли переправить на субмарине самолеты в разобранном виде на ту сторону океана?

– В принципе это возможно, – ответил офицер. – Но как вы их там соберете? Бессмысленная затея…

– Вовсе нет, – возразил я. – Что же касается того, как соберем мы их там, – это уже моя забота.

– Опять двумя подводными лодками меньше, – заключил он. – Почти каждый день нам предъявляются все новые и новые требования.

Таким образом, в моем распоряжении имелись два самолета-штурмовика и две субмарины. Судьба обоих пилотов и команды подводных лодок меня не особенно волновала: война есть война.

Арендовав на берегу озера Ванзее довольно большой земельный участок, я превратил его в закрытую зону. Здесь мы соорудили Панамский канал в миниатюре. Летчики – славные парни, с воодушевлением танцевавшие южноамериканское болеро и изображавшие из себя тореадоров, – приступили к тренировкам, поднимая с песчаной отмели самолеты и туда же сажая их. От десяти до двадцати раз ежедневно мы разрушали плотину на озере Гатун, которое, естественно, заменял нам ящик с песком.

Но вот наступила самая трудная часть операции. Мои механики разбирали штурмовики на части и снова их собирали. И так до тех пор, пока не стали укладываться в два дня. Одновременно в Киле отрабатывалась погрузка частей самолетов в трюмы подводных лодок. Все действия были доведены до автоматизма. Наконец я заказал четыре авиабомбы соответствующей мощности, которые вскоре и были доставлены.

Согласно плану, нам предстояло войти на субмаринах в воды Карибского моря, всплыть там около одного из пустынных островов, выгрузить на берег разобранные самолеты и затем собрать их за два дня. Машины поднимутся в воздух с песчаного берега. Пилоты точно знали место, куда должны были сбросить бомбы: у нас ведь имелись карты и аэрофотоснимки. Поскольку штурмовики сбрасывали бомбы с небольшой высоты, достичь точечного попадания в цель не представляло особой сложности. Четырех бомб вполне хватило бы для разрушения объекта.

Главное теперь заключалось в том, чтобы благополучно добраться до острова, хотя и при высадке нам тоже требовалось счастье. Если даже одна из субмарин будет потоплена в пути, операция «Пеликан» могла быть осуществлена и одним самолетом. После нанесения бомбовых ударов оба летчика должны были взять курс на ближайшее нейтральное государство и там интернироваться. Подводные же лодки возвратятся назад.

Для тех, кто не знает, поясняю: длина Панамского канала – 82 километра. Он оснащен тремя парами шлюзов, каждый из которых образует камеру длиной 330 метров и шириной 36 метров. Сооружение его позволило сократить путь от Нью-Йорка до Сан-Франциско на 12 500 километров. И замечу еще: если бы не он, то на переброску военных кораблей с азиатского на европейский театр военных действий потребовалось бы несколько недель.

Наконец подготовка к операции была завершена. Отплытие запланировали на один из осенних дней 1943 года. Мы попрощались со всеми, получили шнапс, продовольствие и даже деньги. Следующим утром – в поход. Через двадцать четыре часа…

Поскольку все, что следовало сделать, было уже сделано, мы покуривали и пили шнапс, поглядывая на берег и город, которые не скоро увидим еще. Перед нами даже произнесли высокопарную речь о родине, героизме, фюрере, великой Германии. Слушая ее, мы думали о Панамском канале и его плотине, подлежавшей разрушению.

– На ваше имя поступила телеграмма, – сообщили мне.

Я отправился в штаб. Видимо, что-то очень важное, если я вдруг понадобился. Задание мое, естественно, было засекречено. Расшифровав текст, я не поверил своим глазам и расшифровал его еще раз. Но все было правильно. В нем говорилось:

«Операция «Пеликан» отменяется. Немедленно возвращайтесь в Берлин».

Я тут же отправился в обратный путь, не понимая, что случилось. Ведь в этот проект было вложено столько средств, стараний и нервов! При явной перспективе на успех! Мы все – просоленные парни с подводных лодок, беззаботные пилоты, старательные механики и многие другие – не сомневались в том, что операция «Пеликан» пройдет как надо.

– Дело плохо, Гимпель, – приветствовали меня в ведомстве. – Хорошо, что мы вас еще застали, а то пришлось бы возвращать из открытого моря. Из надежных источников стало известно, что нас предали: противник осведомлен о проекте. И вы бы далеко не ушли. Будьте рады, что мы вовремя узнали об этом.

– И кто же предатель? – спросил я.

Кто же предатель и что он выдал? – этот вопрос постоянно задавался всеми, кто так или иначе был причастен к шпионажу, на всем протяжении Второй мировой войны. Но он не был единственным. Возникали и другие вопросы. Например: под какими личинами укрываются они, эти предатели? Что побудило всех этих людей стать ими: стремление к обретению жизненных благ или верность идеалам? Жажда приключений или чувство патриотизма?

Кто знает об этом? Да и будет ли вообще когда-либо это известно?

Я ничего не понимаю в политике. Да и не хочу ничего о ней знать. Политикой как таковой я никогда не занимался и не буду. Может быть, как раз поэтому и не узнаю, почему во время войны совершается предательство…

Когда я через несколько месяцев, будучи солдатом невидимого и безмолвного фронта, жестокого и ужасного, в течение сорока шести дней и ночей плыл к берегам Америки в субмарине, которую вражеская авиация беспрерывно забрасывала глубинными бомбами, я не знал еще, что предатель оповестил наших противников и об этой операции. Мне неизвестно, кто сообщил обо мне, как и то, может ли этот предатель представить себе, что ощущает человек, оказавшийся за линией фронта, в логове врага, когда узнает, что его подло выдали…

11 апреля 1945 года я находился в Форт-Джей…

Было семь часов утра. Официально мне не было объявлено, что 15 апреля между пятью и семью часами палач набросит мне веревку на шею – петлю с хитроумным узлом в тринадцать витков, как положено по протоколу. Обычно об этом сообщается за двадцать четыре часа до казни. Сердобольный унтер-офицер, однако, сказал мне об этом за три дня.

Вначале время идет слишком медленно, зато под конец – очень быстро, слишком быстро. Появляется желание его как-то удержать, бить кулаками в стены, взломать железные решетки. Хочется плакать, но человек смеется – грубо и фальшиво. По сути, это не смех, а истерика.

В моем распоряжении оставалось три дня. Слишком мало для жизни и слишком много для смерти. Надзиратель приносит мне белый хлеб и кофе. Мне ни в чем не отказывают, и я пользуюсь даже своеобразной симпатией. Обычно вешают только убийц. Однако во время войны на эти вещи смотрят по-иному.

– Послушайте-ка, Гимпель, – сказал он. – Вы знаете, о чем идет речь. У вас остается уже немного времени. Не желаете ли поговорить со священником? Я могу это организовать.

– Я не желаю видеть никакого священника, – возразил я.

И тут же представил себе, как какой-то человек в черном одеянии войдет в камеру, обратится ко мне тихим голосом, а выйдя из тюрьмы и сидя за столом за чашкой кофе, будет обо мне рассказывать. Человек в черном кажется мне тенью смерти, последним представителем цивилизации, с которым я встречусь перед тем, как моей шеи коснется веревка.

– Вообще-то он не настоящий священник, – объяснил мне тюремщик. – Это офицер в чине капитана. У него только крест на фуражке и в петлице. Он порядочный парень. Поговорите с ним. Это вам определенно не повредит.

И он приходит, приветствует меня как можно непринужденнее, протягивает руку и с интересом рассматривает меня. Что это за священник! Что стоят его товарищеское обращение и бесцеремонность! Он присаживается на мои нары, кладет ногу на ногу и улыбается. Мы курим. Улыбка его не похожа на улыбку других, в том числе и старших офицеров, которые навещают меня ежедневно.

Мы курим молча.

– Не бойтесь, – произносит он потом. – Я не буду читать вам проповедь. Тем более она вам все равно уже не поможет. – Он кивает и улыбается, прислоняясь к стене. – Почитайте Ветхий Завет, там есть все, что вам необходимо, поскольку в нем говорится о сексе и преступлении, войне и мире. Нет более интересной книги, чем Библия.

– Да, я ее давненько уже не читал, – признался я.

– Это было вашей ошибкой, – заключает он, вставая. – Я навещу вас завтра, если вы не возражаете.

Он уходит. Мне оставалось еще три дня жизни…

Поскольку операция «Пеликан» не состоялась, меня немедленно, как это было принято в ведомстве, подключили к другим делам.

Наше положение в Америке было не из блестящих. Вся агентурная сеть была создана уже во время войны, как говорится, на живую нитку. Министерство иностранных дел по политическим соображениям в спокойной обстановке мирного времени никаких подготовительных работ не проводило. Опасаясь компрометации, было принято решение избегать сомнительных шагов. Только перед самой войной агентурная деятельность в Штатах активизировалась. Основная работа, однако, велась с привлечением дилетантов, а ответственность возлагалась на зарубежную организацию НСДАП.

Ее эмиссары, оказывая давление на выходцев из Германии – всех этих любителей кеглей, членов различных союзов и объединений, как, например, приверженцев национальной одежды и стрелков, – пытались уговорить их поработать на пользу своего бывшего отечества против страны их пребывания. Во многих случаях это удавалось, но получаемая от них информация была в большинстве своем малоценная.

Военно-воздушные силы попытались было создать относительно действенную агентурную сеть в Северной Америке, но перед самым вступлением Соединенных Штатов в войну ФБР удалось вскрыть ее и ликвидировать одним ударом. Таким образом, в противоборстве с главным своим военным противником мы оказались без агентуры. Об американцах, их делах и планах мы ничего не знали. У нас не было сведений об их производственных возможностях. Не знали мы и о вооружении, боеготовности армии, резервах вооруженных сил и даже морали солдат. Дилетантизм слепо преданного Гитлеру министерства иностранных дел во главе с бездарным Риббентропом втянул нас в войну против самой богатой страны мира. Но мы так и не знали, сколь богатой была Америка.

В 1944 году возник призрак атомной бомбы. Нам стало известно о работах по «Манхэттенскому проекту». Немецкому профессору Хану еще до войны удалось теоретически доказать возможность расщепления урана и высвобождения атомной энергии. Через его эмигрировавшую ассистентку Лизу Май-тнер результаты исследований кружным путем – через Данию – попали в Америку. Профессор Эйнштейн сразу же понял, что Германия в состоянии использовать в ближайшее же время атомную энергию в военных целях. А это означало бы неизбежную победу Германии. Эйнштейн тут же доложил об этом Рузвельту. И тот приказал немедленно заняться исследованиями в области атомной энергетики, в результате чего и возник «Манхэттенский проект». Работы начались с чисто американским размахом – без всяких ограничений в расходовании денежных средств и материалов и в привлечении к участию в проекте людей. Атомная бомба создавалась американскими темпами. Таково было положение дел, когда меня вызвали к заместителю начальника нашего ведомства доктору С.

– К настоящему времени сложилась следующая обстановка, – сказал он. – Мы пытались предпринять все возможное. Посланные нами агенты либо перебежали к противнику, либо были схвачены. Нельзя больше работать с иностранцами или проходимцами. Необходимо подключать наших людей. И я подумал о вас, Гимпель.

– Что я должен делать? – спросил я.

– Вы отправитесь в Америку, – ответил он. – Каким образом, я вам сейчас скажу. У нас есть еще несколько адресов доверенных лиц. С их помощью вы сможете выйти на «Манхэттенский проект» и получить все необходимые данные. Возьмите с собой сколько хотите помощников. В интересах дела можете использовать хоть весь флот и оставшуюся авиацию. Приступать к выполнению задания надо немедленно.

В этом ведомстве я привык к любым неожиданностям. Но на этот раз мне показалось, что это сон.

– Так как же я должен туда попасть?

– На этот счет мною продумано несколько вариантов… Вы можете, например, лететь туда на специально оборудованном «Фокке-Вульф-200» и спрыгнуть на парашюте.

– Это безрассудно, – возразил я.

– Я тоже думаю, что в данном случае у вас не много будет шансов на успех, – согласился С.

– Какие же другие возможности?

– Отправиться в путь на корабле. Можно воспользоваться фрахтовым грузовым судном, идущим в Южную Америку. Вы сядете на него с соответствующими документами и по прибытии его в конечный пункт назначения двинетесь оттуда дальше.

– Мне это тоже не нравится, – заметил я.

– Тогда сами подумайте, как это сделать лучше. Даю вам три дня. Имейте в виду, что дело очень срочное. Мне бы не хотелось посылать вас, но ничего не поделаешь. Реальные шансы выполнить задание имеются только у вас.

Я вышел. Секретарша в приемной попросила меня переговорить с капитаном X. У него был свой план отправки меня в Америку.

Он натолкнулся на некоего авантюриста, выдававшего себя за габсбургского принца и племянника бывшей императрицы Зиты, находившейся сейчас в Нью-Йорке. Пройдоху подвели его документы. Капитан намеревался снабдить его новыми документами и направить через Швейцарию в Испанию, откуда он должен был попасть в Южную Америку, а оттуда – в Соединенные Штаты. Всему миру было известно, что Габсбурги были заклятыми врагами Гитлера, чем и намеревался воспользоваться капитан X. Я же должен был сопровождать «принца» в качестве его личного секретаря.

Полагаясь на шестое чувство, я решил лично проверить, имеет ли эта афера шансы на успех, и внимательно пригляделся к «принцу». Это был долговязый, неуклюжий парень с наглым выражением лица и кроличьими глазами.

В своей жизни мне не приходилось встречаться с настоящими принцами, но этот выглядел как аристократ, сошедший с книжных иллюстраций. Может, это было хорошо для нашего дела, а может, и плохо. Я предложил капитану послать сначала «принца» в Мадрид с пробным заданием. Он был обеспечен деньгами и документами. В задачу его входило лишь пересечение границы, предъявление паспорта и произведение соответствующего впечатления на пограничников. Выехав скорым поездом, он сразу провалился, вызвав подозрение при первой же встрече с пограничниками, и был арестован. Капитана X. откомандировали на фронт.

Поэтому в конечном итоге в Америку я отправился не на пассажирском самолете в компании аристократа, а на подводной лодке «U-1230», ознаменовав тем самым начало операции «Эльстер».