Текст книги "Проститутки на обочине"

Заведение мадам Вонг

Лили родом из Вьетнама, её волосы – как вороново крыло. Она работает в так называемом массажном салоне мадам Вонг, что в округе Тендерлойн, Сан-Франциско. У Лили очень приятная улыбка и жемчужно-белые зубы. Немаловажное сочетание в её профессии.

«Лили» – её профессиональный псевдоним.

Она обслуживает монтажников и прочих строительных рабочих, что трудятся поблизости на возведении высоток. А также она обслуживает офисных клерков, что перекладывают бумажки в правительственном учреждении по адресу Голден-Гейт авеню, 450. И ещё захаживают управленцы среднего звена, что пытаются держаться тут за своих. Клерки и управленцы носят скучные чистенькие костюмы, но клиенты из них неважнецкие – скупые и надоедливые, в отличие от монтажников.

Лили работает в дневную смену, тридцать часов в неделю (Блоссом Вонг верит в права женщин и социальную справедливость). Если вы заглянете в салон мадам Вонг в правильный момент, то застанете там Лили, одетую в красное платье с длинным разрезом сбоку. Нижнее бельё Лили не носит. Сзади на платье есть застёжка-молния. Лили с лёгкостью может до неё дотянуться, расстегнуть – и выскользнуть из платья в мгновенье ока. В этом у неё огромный опыт.

Красное платье Лили носит не всегда. Иногда она надевает чёрное, исключительно соблазнительное. Гораздо реже она носит зелёное. У Лили есть платья и других цветов. Полагаю, она выбирает их по настроению.

Но для клиентов её настроение всегда одно. Их встречает жизнерадостная женщина, готовая в любой момент заняться сексом, с нетерпением ждущая возможности удовлетворить мужскую похоть; женщина, которая никогда не спит, не ест, не испражняется; женщина, которая никогда не залетит. Женщина, которая никогда не откажет.

Эта женщина, что носит красное платье, или чёрное, или зелёное (или какое-нибудь ещё), – она умеет выжать из мужчины все соки. Прежде чем это случится, она выскользнет из своего платья и ловко спрячет его куда-то. По разным причинам я ни разу не видел, куда. И вот она обнажена и готова.

Её тело всегда в превосходной форме, не то что у большинства клиентов. Но это благодаря им она в такой форме, именно они поддерживают её в тонусе. Ей постоянно приходится подстраиваться под особенности телосложения каждого клиента, приходится подстраиваться под ритм их движений. Широкий диапазон динамических нагрузок: клиенты то низкие, то высокие; то мускулистые здоровяки, то вялые жирдяи. Непрекращающийся секс с бесчисленным количеством партнёров. Эротическая гимнастика в течение всего рабочего дня.

Порой все комнаты оказываются заняты, и приходится ждать. «Не желаете ли чая?» – спросит Лили тогда. И приготовит вам чай.

Возле входа есть небольшой бассейн, где плавают золотые рыбки. Вы пьёте чай, смотрите на рыбок. Они снуют в воде и выглядят очень счастливыми. Они называются золотыми, но на самом деле красные. Они смотрят на вас с таким видом, будто знают много такого, чего знать не следует. Когда же им надоедает смотреть, они прячутся от вас в маленьких песчаных замках на дне бассейна.

Рыбок легко выманить, если бросить им немного корма. Ящички с рыбьим кормом стоят здесь же, рядом с бассейном. Можно взять щепотку корма, рассыпать по поверхности воды – рыбки тут же приплывут и начнут взбудораженно хватать корм своими маленькими ртами. Как мало им нужно для радости.

Лили тоже рада: вы пришли! Вы выпили чаю, развлеклись тем, что покормили рыбок, и у вас есть деньги. Лили очень рада, что у вас есть деньги.

Сколько же Лили на вас заработает? Это зависит от разных причин. Лили неплохо осведомлена, что зарплаты монтажников и прочих строителей повыше, чем у госслужащих из здания 450 по Голден-Гейт авеню. И даже повыше, чем у некоторых управленцев, пожалуй. С другой стороны, строители закончат с высоткой и переберутся на новое место, а клерки и управленцы приносят постоянный доход.

В дни зарплаты, да ещё когда строители подогреты алкоголем, Лили имеет от 50 до 80 долларов с каждого. А иногда и больше. В то же время, навеселе или нет, на госслужащих и управленцах можно поиметь от 20 до 40, и это предел.

Они обналичивают чеки, затем идут накатить стаканчик в бар О’Мэлли, что по соседству с заведением мадам Вонг. Подготавливаются. Затем стучатся в двери салона. При этом ведут себя очень сдержанно, потому что мадам Вонг сначала отодвинет занавесочку и посмотрит, кто пришёл. Мадам Вонг не привечает людей определённого типа. В особенности людей непотребно пьяных, которые могут стать причиной проблем и нежелательного внимания полиции. У Блоссом Вонг очень длинный список людей, которые ей не по нраву, но эти – на первом месте. Лишь один взгляд, а глаз у неё намётанный, и мадам Вонг либо откроет дверь, либо скажет: «Извините, мы закрыты».

Практически, момент истины. Скажет ли она, что закрыто? Как правило, нет. Но порой бывает иначе. Некоторых это может сильно разочаровать. Но спорить бесполезно, её слово окончательное.

Так что вы за человек? Из тех, что согласны с запрашиваемой ценой, не мнутся на пороге, не тянут время и уходят без лишних напоминаний? Тогда добро пожаловать.

Или вы из тех, кто платит мало, но требует побольше времени и ласк, из тех, кто не следует заведённым порядкам? Проходите мимо, не задерживайтесь.

Теперь, если вы попали в число избранных, мадам Вонг опустит занавеску и отопрёт дверь. И запрёт её снова, как только вы зайдёте.

Возможно, вы пришли к определённой девушке. Если нет, кто-то из девушек обязательно вами займётся. Вы принадлежите к одной из трёх каст: строители, менеджеры, клерки. Разумеется, внутри каждой касты имеется своя иерархия. Водопроводчики ценятся выше плотников. Магистры делового администрирования – выше бакалавров прикладных наук. Зодчие бюрократических пирамид – выше рядовых бюрократов. А внутри каждой иерархии есть своя иерархия. Вы чувствуете себя более значимым, если принадлежите к некой касте и занимаете определённое место в иерархии.

Несмотря ни на что, прежде чем потешить себя, любой член касты с любой иерархической ступени должен помыться. И неважно, насколько чистым вы себя считаете, мадам Вонг требует, чтобы вы приняли душ, помылись с мылом и вытерлись насухо. Только после этих процедур разрешён доступ к женскому телу. Понимаете сами или нет, но вы – грязны.

А затем наступает момент, которого вы так долго ждали. Сейчас вас обслужат.

Я тоже бывал в салоне мадам Вонг. Тоже мылся с мылом, потому что был грязен. Меня тоже обслуживала бывшая солдатская девка. Я тоже просовывал свёрнутые в трубочку деньги в ложбинку между её грудей.

Фелляция

Лили пишет письмо по-вьетнамски. Прекрасный почерк. И сама она – прелесть.

Лили – из так называемых «людей в лодках», беженцев из Вьетнама. Не всем из «людей в лодках» удалось добраться до заветного берега. Некоторые из тех, кому удалось, живут в Сан-Франциско, в округе Тендерлойн. Где живёт Лили, я точно не знаю. По-моему, где-то на другой стороне улицы, напротив салона мадам Вонг. Зато я знаю, где живёт сестра Лили. Во Вьетнаме. Я знаю это, потому что когда я пришёл в салон, Лили сказала: «Я пишу письмо сестре – во Вьетнам». Ещё она сказала: «Милый, дай мне минутку».

И я смотрел, как она пишет письмо. Очень аккуратно, буквы с завитками. Закончив писать, она посмотрела на меня.

– Давненько ты к нам не заходил, милый.

Это верно, клиент я весьма непостоянный.

– Нужно расплатиться, – сказала Лили.

Я расплатился.

– Теперь мы пойдём в душ.

Мадам Вонг настаивает на гигиене. Мы вымылись с мылом, затем насухо вытерлись полотенцами.

– Я нравлюсь тебе, милый? – спросила Лили.

Конечно, она мне нравилась. Как же иначе?

– Иди ко мне, милый.

У неё были крепкие груди с тёмными сосками. Мне были привычны более светлые. Лили убавила и без того тусклое освещение.

Её чёрные волосы щекотали мою кожу. Лили улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами. Снова спросила:

– Я нравлюсь тебе, милый?

Она ждала моего ответа.

– Да, ты мне нравишься.

Она прильнула ко мне, легонько потёрлась всем телом. Затем приступила к обычной прелюдии: оральным ласкам.

Меня это всегда удивляло. Не знаю, может, некоторым клиентам требуется дополнительная стимуляция. Может, они даже настаивают на этом. Я же не из их числа. Но в любом случае это было приятно.

Настал момент принять горизонтальное положение, лицом к лицу.

Момент неуверенности. Наверное, для этого и нужны оральные ласки. Чтобы справиться с неуверенностью.

Интимная близость. Тесное соприкосновение – кожей, взглядом. Лили направляет меня, у неё богатейший опыт.

Смогу ли я?..

Момент ужасной паники.

Ноги раскинуты, всё сжалось внутри.

И – всё хорошо. Жуткий момент миновал.

На коже выступает пот, крупными каплями. Объятия становятся крепче. Тело исторгает внутренние флюиды. Кульминация.

Затем мы снова идём в душ. Снова моемся с мылом. Когда я вытираюсь полотенцем, Лили произносит: «Я тоже кончила, милый».

Я задумываюсь: правда ли это? Был ли у неё свой кульминационный момент?

Зелёная уточка

Посреди бассейна есть фигурка из раскрашенного гипса, зелёная уточка. Вокруг неё плавают золотые рыбки. Я пришёл сюда, чтобы сделать то, что давно собирался сделать. А пока сел на подушки, разложенные возле бассейна.

Золотые рыбки плавали бесконечными кругами, гонялись за хвостами друг дружки. Их жабры трепетали, процеживая воду. Из клюва зелёной уточки бил фонтанчик. Мелкие брызги падали на поверхность воды, формируя концентрические круги.

Я бросил в воду щепотку корма. Стайка рыбок бросилась к угощению, едва не выпрыгивая из бассейна. Ещё! Дай ещё! Прожорливые твари. Я не стал больше их кормить. Рыбки возобновили гонки с преследованием вокруг зелёной уточки.

Я принялся разглядывать фонтан. Зелёная краска местами облупилась, открыв взгляду белый гипс.

Возле бассейна сидела Сюзи. И Лили рядом с ней. Они тоже смотрели на рыбок и на зелёную уточку.

– Милый, хочешь двух девушек сразу? – спросила Сюзи.

За двойную плату, разумеется. Это само собой, можно и не уточнять. Конечно, я хотел двух девушек. Должно быть весело: можно потискать четыре сиськи. И пососать, одну за другой. Четырёхкратное оральное удовольствие.

Я кивнул, соглашаясь. Заплатил двойную цену.

Они провели меня через холл. Сюзи открыла дверь; втроём мы заняли почти всю комнату. Сюзи и Лили вжикнули молниями, я принялся расстёгивать пуговицы.

Раздевшись, я лёг на массажный стол. Они смотрели на меня, словно медсёстры на пациента в операционной. Покорный кусок человеческой плоти, с которым они намеревались проделать определённые процедуры.

Сюзи завела привычный разговор, точно как секс по телефону: «Милый, тебе нравится вот так? Ух ты, какой большой!»

Я не стал возражать против комплиментов, превозносящих величину моего члена. Размер которого, если бы его принялись измерять лучшие ученые, скорее всего, был бы сочтён приемлемым.

Сюзи и Лили приступили к оральным манипуляциям. Я лежал, глядя в потолок, тискал их ягодицы.

Я поднял голову, посмотрел на них. Сразу две чёрные гривы щекотали мой живот. Женские соски легонько касались кожи, наполняя тело животным электричеством. Мои бёдра судорожно двигались вверх и вниз. Дрожь прошла по всему телу, утихла. Лили накрыла мои чресла белым полотенцем, хорошо впитывающим влагу.

Сюзи и Лили заговорили между собой, по-вьетнамски. Может, они говорили обо мне? Сравнивали меня с другими своими клиентами? Может, они пришли к заключению, что лучшие учёные оказались правы на мой счёт?

Лили ушла. Наверное, её ждал очередной клиент. Сюзи склонилась над умывальником, чтобы прополоскать рот. Я слышал, как она булькает водой в горле и отплёвывается остатками моей спермы.

А я лежал, накрытый полотенцем. Я услышал, как закрылась дверь. Тогда я встал, скинул полотенце, принял холодный душ. Потом оделся и вышел из комнаты.

Я направился к бассейну с рыбками. К зелёной уточке.

Женщина-ястреб

Её чёрные ногти были отполированы до зеркального блеска. Она подравнивала их со всем тщанием специальной маникюрной пилочкой. Покрывала чёрным лаком. Полировала. Снова красила и снова полировала. Слой за слоем, раз за разом. Многократно. До тех пор, пока ногти не становились идеально ровными, идеально гладкими, идеально чёрными. Десять маленьких сверкающих антрацитовых зеркал. И в каждом отражалось её лицо.

Словно когти хищной птицы. Каждый длиной в полтора сантиметра. Если отрастить длиннее, они становятся ломкими. Её – были крепкими.

Чёрные волосы – сверкающие, как и ногти – ласкали её плечи своими прикосновениями.

Гладкий чёрный шёлк тесно облегал её тело. Длинный разрез слева открывал изящные изгибы ноги от лодыжки до самого бедра.

Я посмотрел на декоративный пруд с золотыми рыбками. На дне поблёскивали монетки. Брось монетку в пруд, загадай желание. Затем попробуй найти свою монетку в пруду.

Она продолжала полировать ногти. Поглядывала в мою сторону.

Я бросил монетку, но не стал ничего загадывать. Опустил руку в воду. Золотые рыбки покусывали мои пальцы, только я им был не по вкусу. Разочарованные, они уплывали прочь.

– Лили готова, – произнесла она с ощутимым вьетнамским акцентом. Чёрный шёлк пришёл в движение; каждая остановка открывала взору её левое бедро.

Зачем я пришёл в это заведение? Из-за своей вьетнамской кормилицы? Моё детство прошло на Филиппинах, а моя кормилица была родом из Сайгона. Она держала меня на руках, хлопала меня по попке, мыла мой пенис. Да, она мыла меня, вытирала полотенцем, переодевала. Она вырастила меня, она вскормила меня своей грудью.

Я вскормлен молоком вьетнамской женщины, я жадно сосал её грудь. Молоко было пряным, потому что сама кормилица ела вьетнамскую еду: мясо диких свиней, собак, мартышек. Должно быть, с её молоком я впитал веру в сверхъестественное.

– Лили сейчас тобой займется, – сказала она, приобняв меня за талию. Прикосновение кончиков её ногтей ощущалось через одежду.

Здесь было шесть дверей. Она открыла одну из них. Я заплатил за приватность. Она указала мне на душ и вышла, закрыв дверь. Я слышал её удаляющиеся шаги. Я знал, что она вернётся, попозже.

Я разделся. Зашёл в душ, задернул занавеску. Ручки кранов были помечены буквами – ‘H’ и ‘C’. Я повернул сразу обе, отрегулировал температуру воды по своему вкусу. Струйки падали на мою спину, стекали вниз. Я повернулся; вода омыла мой живот, горячие ручейки побежали по моим гениталиям, по ногам. Поток, смывавший пот и грязь, уходил в слив.

Я закрыл краны, отодвинул занавеску в сторону. Чистое полотенце лежало на массажном столе. Я вытерся насухо, присел на стол, опустил голову, глядя себе под ноги. Много кто здесь сиживал. Неужели они тоже пялились в пол? А может, они смотрели на стену? Я посмотрел на стену, выкрашенную светло-зелёным. Там висел большой ротанговый мат. Филиппинский…

Я и мои родители уехали в Сан-Франциско, в северную страну, незадолго до вторжения японцев на Филиппины. А она, моя ама, – погибла. Японские солдаты изнасиловали её, а потом отрубили ей голову. За то, что она выкормила меня, американского мальчика по имени Эрих фон Нефф. Я стал причиной её гибели. Я всего лишь пил молоко из её груди, и этим погубил свою кормилицу.

В углу комнаты, возле светло-зелёной стены, стоял журнальный столик. На столе, в стеклянном светильнике, горела свеча. Рядом со свечой лежал журнал «В кругу семьи».

Кто-то забыл это здесь? Или наоборот – оставил намеренно? Это какой-то намёк? Впрочем, неважно. Я был в комнате один, и мне было всё равно.

Я услышал, как негромко стукнула дверь.

Она. Откуда она? Из дорогого борделя в Сайгоне? Или из какой-нибудь маленькой деревни? Да какая, в сущности, разница?

Как оказалась здесь? Приплыла на корабле контрабандистов, в переполненном трюме, смердящем мочой, дерьмом, разлагающейся плотью мертвецов, которых ещё не выбросили за борт.

Так хотела попасть в Америку, великую страну с национальным флагом и национальным гимном.

Её длинная тень пролегла наискосок через всю стену. Я хотел задуть свечу, хотел, чтобы меня окутала полная темнота, лишь бы не видеть этот тёмный силуэт.

Я перевёл взгляд прямо на неё. Её подбородок был слегка выпячен вперёд. Не будет ли она слишком требовательной? Ненасытной? Не буду ли я поглощен без остатка, отдавшись этой тьме?

Мысли, что будоражат мужское естество. Я был растерян; пенис безвольно обмяк.

Пламя свечи замерцало. Тень на стене зашевелилась. Женщина склонилась ко мне, прошептала несколько слов низким гортанным голосом, возвращая силу моим чреслам. Чёрный шёлк соскользнул к её ногам. Она опустилась на колени. Нижней частью живота я чувствовал её горячее дыхание.

Я хотел, чтобы меня поглотили. Жадно, страстно.

Поклонение фаллосу. Непрекращающийся ритуал.

Лили лелеяла меня. Её слюна увлажнила мой пенис, её волосы щекотали мой пупок.

Она встала, легонько толкнула меня в грудь кончиками ногтей. Я вытянулся на массажном столе, глядя в зелёный потолок. Она взобралась на меня, прижалась всем телом. Своими бёдрами я чувствовал её тёплые бёдра, своей грудью – её грудь.

Я проник в неё.

Война. Хаос. Как противоположность Логоса. Война. Искусство войны. Напишите об этом книгу. Или нарисуйте картину. Если выйдет хорошо, удача будет сопутствовать вам. Война. Сражайтесь без сожалений, чтобы завоевать новые территории.

Война. Боевые знамёна. Свастика. Жёлтый флаг с девятью бычьими хвостами. Танковая армия. Золотая орда. Символы. Национальные. Исторические. Бессмысленные.

Мы были мокрые от пота. Мы тяжело дышали.

Два человека.

Фон Нефф из племени гуннов. Коренастых кочевников с длинными косматыми волосами и узкими тёмными глазами. Они жили давно, много веков назад.

И она, из племени завоёванных.

Протрубил рог – сигнал, означающий, что можно грабить и насиловать. Она пыталась убежать. Отчаянно сопротивлялась. Царапалась.

Тщетно.

Ей овладели. Пустили по кругу. Потом бросили её тело на корм зверям и птицам.

Ястреб клевал её плоть. И её плоть стала плотью ястреба. И плоть ястреба была пожрана, став плотью другого существа. И так много раз…

Её острые ногти впились в мою спину. Я воспарил…

Я насытился.

Мы избегали смотреть друг другу в глаза. Каждый теперь был сам по себе.

Я слышал, как она плещется в душе. Вымывает из себя моё семя. Принимает ли она противозачаточные?

А может она забеременеть? Проститутки ведь не могут забеременеть. Или могут? Случайно, по недосмотру. Смогу ли я узнать, что у меня есть ребёнок? Вряд ли.

Но что, если она всё-таки забеременеет? Она ведь не сможет работать какое-то время. А у меня появится ребенок, живущий где-то в округе Тендерлойн. Ещё одна жизнь, через яйцеклетки и сперматозоиды унаследовавшая сущности всех предков.

Будет ли это девочка, похожая на мою кормилицу? Женщину с полной грудью. Или это будет мальчик с монгольскими чертами, черноволосый, с пронзительно-чёрными глазами?

Я вышел из комнаты, миновал пруд с золотыми рыбками. А она вернулась на своё место, продолжила совершенствовать маникюр.

Терзающие память воспоминания.

Чёрные образы.

Чёрные когти.

Журнал PhotoMetro

Бамбук.

Бамбук.

Пахнет настоящими джунглями, пахнет гнилью. Миниатюрный бамбуковый лес стоит вокруг джакузи – в зелёных глиняных горшках, расписанных чёрными драконами.

Я увидел, как её золотистое платье мелькает в просветах между бамбуковых стволов.

– Хочешь чаю?

Я протянул руку. Она подала мне чашку, держа её обеими руками. Горячий чай. Какой смысл пить горячий чай, принимая горячую ванну? Всё просто: вам предлагают чай – вы пьёте, это приятно. Чайная церемония. Хотя, она же японка, что она может знать про чайную церемонию? Впрочем, может у неё была возможность научиться. Кому какое дело, в конце концов?..

Она удалилась. Золотистое платье промелькнуло по другую сторону бамбуковых зарослей.

Я снова погрузился в горячую воду. Не спеша, дюйм за дюймом. Пузырьки воздуха щекотали мою кожу. Я опустился на самое дно. Слышал, как шумит насос, нагнетающий воздух в ванну. Ощущал кожей поднимающиеся к поверхности пузырьки. Только пузыри, вода и я. Пребывающие в своём собственном микромире. Триедином. Каждая сущность порождает другую. Без объяснений. Без вопросов. Без размышлений… Самодостаточные. Ещё есть крепкая основа для самодостаточности.

Я вынырнул на поверхность. Из подводного микрокосмоса – в привычное пространство, разделённое на три измерения, под определёнными углами пронизанное линейным временем.

Всё тот же бамбук. Я посмотрел сквозь заросли и увидел…

Глаза.

Мой дядя Джеймс был одним из выживших в марше смерти на полуосторове Батаан[1]1
  «Марш смерти на полуострове Батаан» – трагическое событие, произошедшее во время Второй мировой войны на Тихоокеанском театре военных действий. 9 апреля 1942 года, после поражения при битве за Батаан, генерал-майор Эдвард Кинг сдал свою группировку, насчитывающую 78 тыс. солдат, противостоящей японской армии. Пленных солдат прогнали пешим маршем протяженностью 97 километров до концентрационного лагеря в Кабанатуане. Около 10 тыс. пленных погибло от голода, жажды, ран или были убиты конвоирами без всяких причин. Батаанский марш смерти признан военным преступлением. (Прим. переводчика)


[Закрыть]. По обе стороны тропы, по которой гнали пленных, рос бамбук. Чьи-то глаза наблюдали за маршем из зарослей. Спасали пленников, когда выпадал шанс. Присматривали за Джеймсом.

Стрелы бамбука. Линии, там и сям прочерченные в пространстве. Под разными углами, во всех измерениях. Но не пересекающиеся.

Мы смотрели друг на друга сквозь бамбуковые заросли. Глаза в глаза.

– Ещё чаю? – спросила она.

– Да, пожалуй. Ещё чаю.

Она ушла за чаем. Я слышал её удаляющиеся шаги.

Я уселся на край джакузи. Сидеть на торце твёрдых дощечек было жестко. Неподалёку от джакузи кто-то оставил журнал Photo Metro. Я потянулся и взял его в руки. Странный выбор для этого места. Почему именно репортажный фотожурнал? Почему не свежий номер Playboy или любого другого порножурнала? Я вообще ни разу не видел здесь порножурналов; вероятно, таковы предпочтения клиентуры. Изысканность? Отсутствие интереса? Или просто потому, что через пару минут вы сможете и увидеть и ощутить реальную женскую плоть. Вам предоставят первоклассный товар. Так к чему суррогаты? Не стоит спешить. Расслабьтесь с картинками из Photo Metro.

Журнал за октябрь 1984 года предлагал вниманию читателей интервью с фотографом Уильямом Гарнеттом, а также несколько его работ, снятых с высоты птичьего полёта.

Перспектива. Аэрофотоснимки Гарнетта демонстрировали американские ландшафты, обрамлённые линиями дорог, прямыми и извилистыми. Топология прямых и извилистых линий, формирующая целую нацию. Горы, поля, здания – вместе с географическими координатами. На снимках были как отдельные объекты, так и целые массивы. Люди тоже попадались – как едва различимые точки.

Я сидел на краю джакузи, болтал ногами в воде и обливался потом. Если бы мои ноги могли впитывать воду, она просочилась бы по моему телу и выступила каплями сквозь поры на лице. Как если бы я был растением. Чёртовым бамбуком.

Я услышал её шаги. Увидел сквозь бамбуковую поросль, как она подходит. Всё ближе и ближе. А я просто сидел и обливался потом.

Я не сделал ничего. Побоялся риска. И поэтому чувствовал вину. Будь оно всё проклято.

«Прости, Джеймс, я не смог заставить себя прочитать твою рукопись про Батаанский марш смерти и концлагерь в Билибиде. Я написал письма в Сенат, в Конгресс, в архив военно-морского флота. В ответ они прислали мне много разных бумажек, которые следовало считать официальными документами.

Я переслал эти бумажки и твою рукопись некоторым выжившим в Марше смерти. Но я так и не смог заставить себя это прочитать.

Для меня «Батаан» и «Кабанатуанский концлагерь» – всего лишь слова. А ты рисковал жизнью, когда вёл там свой дневник. Но я принадлежу другому времени, для меня эти слова не значат ничего».

Она протянула мне чашку обеими руками. Я принял чай, выпил его одним глотком. Всё, я уже был сыт по горло чайной церемонией.

Невозмутимое лицо, обрамлённое чёрными волосами, миндалевидные глаза.

– Хочешь, сделаю массаж?

Кодовое обозначение секса. Обычные слова, сложенные в обычную фразу. Ни для кого не секрет.

Я дотянулся до своей одежды, достал бумажник. Одежду я держал поблизости, чтобы была у меня на виду. Так оно спокойнее.

Она убрала деньги в кошелёк, кошелёк положила на скамейку. Затем через голову сняла с себя платье, свернула его и положила поверх кошелька. После этого она скользнула ко мне в джакузи. В тесное цилиндрическое пространство. Мы касались друг друга; меня соблазняли мокрые пряди её волос.

Вместе мы погрузились в горячую воду; спину щекотали воздушные пузыри.

«Джеймс, я якшаюсь с твоим врагом и мне плевать. Я буду стараться протолкнуть твою рукопись, но сам читать её не стану».

Слабоволие?

Я принадлежу другому времени; у меня своя любовь, своя ненависть.

Она вылезла из джакузи на деревянный настил. Дощечки вибрировали под её ногами. Уходя, она наступила на журнал Photo Metro.

Я снова взял журнал в руки.

Он промок насквозь.

Впрочем, в его заметках всегда было много воды.