Текст книги "Око Эль-Аргара"

Предисловие

В Упорядоченном, где земные астрономы ломают головы над загадками «Большого взрыва», «ложного вакуума» и «инфляционной модели Вселенной», у нашей Земли есть два мира-близнеца. Оба они накрепко связаны с Землей и не могут существовать без нее, как и она без них. Один – что-то вроде вселенской мусорной свалки, куда обрушиваются останки: чудовища, крепости, корабли, даже целые города. Другой – на первый взгляд совсем обычным, «все как у нас», только с чародейством и волшебством. Там есть место эльфам и гоблинам, там есть те, кому ведомо имя бога Хедина – и там тоже идёт война с Хаосом.

Он многолик, у него множество слуг. Он честен – соблазнять слабых лучше всего правдой, примешивая к ней лишь крупицу лжи. Но, подобно тому, как малая щепоть пряностей может совершенно изменить вкус кушанья, так и эта ложь в конце концов делает бессмысленными все дары. Ибо цель Хаоса – вернуть все сущее в изначальное состояние, поглотить Упорядоченное, вновь сделав его своей частью. Не потому, что Хаос «зол» или «кровожаден», нет, просто такова его природа. Камень падает вниз и расшибает чью-то голову не потому, что жаждет крови и убийства, а подчиняясь закону тяготения.

Хаосу неведомы мораль, сострадание или, скажем, злобное наслаждение чьими-то мучениями. Хаос невозможно победить, как нельзя, допустим, «отменить гравитацию» или «сделать несуществующим время». Его, однако, можно и нужно остановить. А в особенности – его слуг. Которые, как правило, как раз и отличаются порой способностью «наслаждаться чужими мучениями». Здесь очень легко перейти границу, сделавшись такими же, как и сами слуги Хаоса. Для некоторых святость дела становится всеобщей индульгенцией, для других – поводом вообще ни за что не браться, дабы «не осквернить изначальную чистоту».

Укоренившись на магическом брате нашей Земли, Хаос тянет руки и к ней самой, тщась разгадать великую, величайшую тайну – что делает Землю именно «закрытой»? Быть может, здесь скрыты какие-то тайные артефакты неведомых божеств, может, самого Творца (слуги Хаоса слишком верят в талисманы и амулеты)? К Земле тянутся жадные руки служителей великого Ничто, и кто встанет на их пути, когда само слово «маг» в нашем мире предано осмеянию?..

Ник Перумов

Глава 1
Гроза над крепостью

Погоня не отставала. Более того, она неумолимо приближалась. Беглецам не помогли ни хитрые заклятья, отводящие след, ни уход в Междумирье. На этот прыжок маг потратил последние силы. И когда сила окончательно иссякла, беглецов выкинуло в ночь неизвестного мира, на потрескавшиеся от времени камни мостовой, обрамленной гнилыми зубами древних руин. Шарахнулись в темноту вспугнутые птицы.

Маг, обессиленный, упал на колени, обожженные ладони коснулись шершавого, уже утратившего дневное тепло камня. Предводитель воинов метнулся к одному из проломов в крепостной стене. На него дохнул свежий соленый ветер, а под ногами разверзлась пропасть. Он посмотрел в другие провалы – с одной стороны освещенная полной луной тропа круто спускалась к побережью, а с другой – тоже ныряла вниз, а потом взбегала на следующий холм.

Обозрев залитую лунным светом местность, тяжело дыша, предводитель привалился спиной к камням. Пот стекал по лицу, оставляя на скулах влажные линии, попадая в глаза. Но человек не обращал внимания. Его губы беззвучно шептали молитву. Если погоня не последует за ними в этот мир – они спасены, если нет – погибли. Ибо у мага не осталось сил творить колдовство, а вокруг расстилаются безлесные предгорья, неспособные укрыть от врага.

Предводитель невольно встретился взглядом с магом. Тот все так же опирался о землю, уже больше не стараясь сдержать мелкую дрожь. На щеке блеснула слеза, и взгляд, полный безнадежного отчаяния, метнулся к кольцу воинов, туда, где за обнаженными и опущенными в усталости мечами стояли закутанная в белое женщина и мальчик лет семи.

С сухим треском разорвалось небо. Над остовом башни в разрыв мировой ткани клубящимся потоком хлынул черный туман. Красными змеями с шипением заскользили в нем молнии. Воины едва успели поднять мечи, как на них сверху обрушилась конница…

Гарлин омыл ноги в теплых вечерних водах, надел сандалии и сощурился, глядя на море, – закат щедро рассыпал по волнам искрящееся красным золото. Рыбацкая деревенька никийцев утонула в пурпуровых сумерках. Маг здесь задержался дольше, чем рассчитывал – нуждающихся в его услугах врачевателя оказалось много. Но, хвала Хедину, ничего серьезного. Теперь, отягощенный сплетенной из травы сумой, полной рыбы с утреннего улова, он спешил домой. Прошуршала под ногами прибрежная галька, и Гарлин выбрался на тропу. Хорошо утоптанная, она резко вильнула от берега в густые заросли тамариска. И затем, вырвавшись на свободу, взметнулась по холму вверх, теряясь среди предгорий. Алый диск солнца окончательно скрылся из виду. Но на смену ему в небе уже давно разливала белый свет луна. Сумерки приобрели привычный синеватый цвет.

До дома мага было не меньше часа пути. Но он не спешил. Гарлин любил это время. Когда горы отдавали последнее дневное тепло вместе с ароматом сухих трав, когда ярким светом вспыхивали первые звезды дальних миров, когда с высоты можно было смотреть на лунную дорогу, уводящую куда-то далеко-далеко за горизонт. Он задумчиво усмехнулся. Наверное, любовь к звездам передалась ему от эльфийских предков по линии матери. Но что, интересно, сказали бы они о его любви к горам? Что он уподобился гномам или гоблинам? Особенно гоблинам… Но, как ни странно, последнее время Гарлину встречались исключительно цивилизованные гоблины – не те дикари, готовые перегрызть любому глотку, о которых он читал в книгах.

Впрочем, Гарлин старался относиться ко всему философски. Мировая сфера слишком огромна. Может быть, где-то встретятся эльфы, за которых магу будет стыдно. Он невольно развеселился, представив предков матери, уподобившихся манерами неотесанным гоблинам.

Белым пятном скользнуло по склону соседнего холма стадо овец, а ветер принес незатейливую мелодию тростниковой флейты и свист пастушка, гнавшего их в горы из небольшой, подтопленной разлившимся ручьем долины, щедро поросшей травой. Где-то высоко мерцали огоньки селения иберов.

Звуки давно разгоревшейся битвы раздались так внезапно, словно Гарлин вынырнул из согретых за день морских вод и оказался в гуще событий. Словно миг назад он не поднимался по горной тропе, белеющей под светом полной луны, словно не было теплого безоблачного летнего вечера, не было принесенного легким бризом звука флейты пастуха-ибера… В один миг небо стало непроницаемо-черным, а затем тучи исчертили всполохи молний. Но вместо грома над горами разнесся убийственный глас жестокого сражения.

Гарлин содрогнулся. Тропа под вспышками молний окрасилась багровым. Маг во все глаза всматривался во тьму. Где-то впереди над ним, на самой вершине холма находились развалины древней сторожевой башни.

– Что, во имя Хедина, происходит? – прошептал Гарлин. – Будто призраки крепости ожили…

Призраков Гарлин не боялся. И не только потому, что был полуэльфом и за свои двести сорок лет жизни успел повидать многое. Гарлину также была известна боевая магия. Так что если не мечом, так при помощи заклятий он отбился бы от врага.

Терзаемый любопытством, он поспешил по тропе наверх. Но звуки битвы стихли так же внезапно, как и появились. А маг был еще футах в трехстах от руин. Гарлин на минуту остановился, прислушиваясь и всматриваясь в темный силуэт разрушенной башни. Небо очистилось от туч, вновь засияли звезды, а тишину наполнил стрекот цикад. Маг медленно двинулся дальше, подумывая, уж не привиделось ли ему все это?

Тропа как раз шла через разрушенную башню. Гарлин сотни раз ходил этим путем. Он, конечно, слышал от горцев множество страшных легенд об этом месте, но всегда считал их выдумками. Ничего особенного в этой крепости не было – всего лишь древнее сооружение, не пережившее один из штурмов, разрушенное настолько, что его даже восстанавливать не стали пришедшие в эти края никийцы. Вместо этого они основали новый замок на другой горе у самого моря, служивший одновременно маяком проплывавшим мимо торговым судам.

Так, размышляя, маг дошел до башни. Тропа ныряла в провал крепостной стены, и перед Гарлином открылся внутренний двор, залитый черным. В нос ударил резкий тошнотворный солено-сладкий запах с примесью гари. Его рука, с тонкими длинными пальцами, тронувшая древний камень стены, тут же отдернулась. На кончиках пальцев остались темные пятна не успевшей засохнуть крови и даже, как ему показалось, еще теплой. Он, нахмурившись, вновь воззрился на каменную площадку. Сомнений не было – здесь произошла смертельная схватка. Вот валяется чей-то искореженный шлем, вот обломок меча и несколько стрел, а та груда у другого крепостного провала, откуда тропа бежала дальше в горы, – пробитые и развороченные доспехи. Но ни одного тела на плитах разрушенной крепости не осталось…

Гарлин было отшатнулся от этого кровавого хаоса, но вдруг увидел у каменной балки, некогда служившей ступенью, маленькую, сжавшуюся в комок фигурку. Преодолев брезгливость, маг шагнул на скользкие плиты внутреннего двора. Изумленный опустился перед балкой, тронул плечо мальчика, одетого в черное. Глаза того были закрыты, плечом и щекой он привалился к балке. Гарлин услышал слабое дыхание.

Снаружи послышался глухой цокот копыт, настороженный говор, и вскоре в провал заглянул один из горцев. Лунный свет блеснул на хорошо заточенном кинжале. Позади еще один ибер натягивал тетиву лука.

– Почтенный Гарлин? – удивился первый горец.

– Да, это я, Нордэ.

– Ты видел, что здесь произошло?

– Нет, все закончилось, прежде чем я успел добраться сюда.

– Мы всегда говорили тебе, почтенный, что здесь дурное место, вызывающее гнев Богов. Черные душой и сердцем всегда находят свою погибель в этих руинах.

– Но за те две сотни лет…

– Наш народ живет здесь гораздо дольше, при всем уважении к тебе, почтенный.

– Да я помню, но…

– Такое последний раз случалось при прапрадеде нашего старейшины. Но наш народ бережно хранит свою историю.

– Прости меня, Нордэ, я слишком много читал исторических книг, в которых не было и крупицы правды. И это пошатнуло мою веру.

Нордэ кивнул.

– Книги иногда лгут, почтенный, но уста горцев – никогда. – Горец кивнул, принимая извинения, но хмурые морщины на его лбу не разошлись. – Кто рядом с тобой?

– Всего лишь мальчик, Нордэ, можешь убрать кинжал. И пусть твой товарищ снимет стрелу с тетивы.

Горец, однако, пропустил слова мимо ушей и подошел к магу.

– Ты нашел его здесь, почтеннейший? Он жив?

– Едва дышит… и без сознания. Не знаю, ранен ли он. – Гарлин обернулся к горцу и резко выпрямился. – Что-то не так, Нордэ?

– Боги слишком благородны, чтобы убивать беззащитных детей своих врагов.

– Не предполагал, что благородные горцы готовы стать детскими палачами.

– Сорное семя надо стереть в порошок, пока оно не проросло. – Горец крепче сжал кинжал. – Это всего лишь древняя мудрость гор. И так велит наш закон.

– Остановись, во имя Хедина! Ты же не знаешь, действительно ли он сын врага. И я тебе не позволю.

Маг воздел руку. Горец облизнул губы и отступил.

– С этого мига, как ты вступился за него, почтенный, ты в ответе перед остальными. И, будь милостив Хедин, чтобы ты оказался прав.

Гарлин хмуро кивнул, вновь опустился перед найденышем. Хлопнул несколько раз по щекам, но тот не очнулся. Маг подхватил его на руки и вынес из крепости, положил на траву.

– Мы оставим тебе коня, почтенный, – сказал Нордэ. – Иначе ты не сможешь и к утру добраться до дома.

– Спасибо, я верну его завтра к вечеру.

Горец заскочил на коня позади своего товарища, уже сидевшего в седле, и конь, красиво изгибая шею, неспешно зарысил по тропе прочь. Гарлин даже удивился, что Нордэ оставил ему лошадь – гордость и главное богатство горцев. Лучших лошадей за большие деньги покупали даже властители из далеких краев. Видимо, слишком задело горца замечание мага про благородство.

Гарлин между тем распахнул рубашку на груди мальчика – ткань здесь пропиталась кровью, но чужой ли? Увидев рану, Гарлин невольно отшатнулся. На его челе собрались морщины, а в глазах отразились непонимание и боль. Неужели молодой, но удивительно умный для своих лет, Нордэ оказался прозорливее его?

На груди мальчика кровоточил знак Хаоса. Гарлин склонился, чтобы рассмотреть внимательнее. Больше всего похоже на то, что раскаленный амулет с силой прижали к коже. Но был ли то амулет мальчика? Маг порылся в своей лекарской суме, извлек мазь и помазал рану. Потом осторожно усадил бесчувственного в седло. Мальчишка упал грудью на холку лошади, Гарлин связал безвольно болтающиеся руки под конской шеей. Не слишком надежно. Но шансов, что мальчик свалится, стало меньше. Взяв коня под уздцы, маг повел его дальше по тропе.

Прошел час, и тропа привела к порогу дома. Это было просторное необычной формы строение из кедрового бруса. Раньше магу принадлежало куда более скромное жилье – небольшая сухая пещера в скале. Но десять лет назад Гарлин излечил Ульпиана – командующего никийским гарнизоном, попавшего в шторм, смытого волной с корабля и волей судьбы выброшенного на берег. В благодарность тот приказал передать магу один из грузов, ценившихся у никийцев больше всего, – дерево, из которого они строили свои корабли, дававшие им владычество над морем. Гарлин пытался отказаться. Глядя на огромные гладкие, без единого сучка и червоточины доски, какие-то полупрозрачные и светящиеся, словно пропитанные смолой и впитавшие свет солнца, маг представлял, как огромны и величественны были те деревья, что погибли под ударами никийских топоров. Нынче на родине никийцев кедра почти не осталось. Теперь они даже высылали в глубь побережья специальные отряды на поиски кедровых лесов. Попытки же их были тщетны.

Эта удивительная древесина не казалась мертвой. Больше она походила на уснувшее на время зимы дерево. И уступив уговорам Ульпиана, Гарлин все же принял подарок и позволил лучшим корабельщикам построить себе дом. Только дом очень походил на корабль без мачт и парусов. В обшивке, там, где обычно находились отверстия для весел, сделали окна, а входная дверь была сделана со стороны «кормы». «Задраишь окна и дверь, и, клянусь, эта посудина будет плавать! – шутя воскликнул глава никийцев, оглядев законченный дом. – Тебе нравится, почтенный Гарлин?» – «Дерево изумительно, а работа ваших плотников может сравниться только с мастерством эльфов». – «Ты льстишь нам, почтенный. Мы-то не видели работу эльфов!» Он расхохотался. Гарлин ступил на порог своего нового жилища и очень скоро привык к нему. В нем было удивительно спокойно и умиротворенно. Зимой деревянные стены не пропускали суровый горный мороз. Летом в жару здесь царила приятная прохлада, воздух наполнялся тонким кедровым запахом, становился густым, и чудилось, что не дышишь, а пьешь живительную удивительно вкусную воду из чистейшего родника. Крыша, или, как ее назвал Ульпиан, «верхняя палуба», скоро заросла травой и кустарником. Синели венчики лаванды, а пурпурные вьюны, подобно корабельным канатам, густо оплели стены «корабля Гарлина» – так окрестили в округе необычное жилище мага.

Гарлин снял веревку, связывающую руки мальчика, осторожно спустил с седла и занес в дом. Под покатым потолком, в причудливом переплетении балок и полуарок, зажглись волшебные огоньки, наполнив просторное помещение теплым золотистым светом. По левой стене шли стеллажи, заставленные книгами, справа стояло несколько сундуков. Ближе к центру, в самом широком месте «корабля», располагался каменный очаг. Дальше у левой стены приютились кухонный стол и несколько шкафов со съестными запасами, лекарственными травами и кореньями. Напротив очага – два кресла для гостей и оттоманка, на которой Гарлин любил читать или предаваться размышлениям.

Маг прошел дальше, отодвинул плетеную ширму, за которой в дальнем конце на самом «носу» располагалось ложе мага, убранное лоскутным льняным покрывалом – тоже подарком, но уже от иберов. Положил мальчика. И присмотрелся к нему внимательнее. Кожа на лице бледна, но явно от рождения, а вовсе не из-за того, что мальчик находился без сознания. Волосы темно-русые, с легкой, едва заметной рыжиной. Черты лица утонченные, явно выдававшие непростое происхождение. Раньше в крепости напряженные, а теперь умиротворенные, словно их обладатель всего лишь спал. Гарлин покачал головой и перешел к осмотру одежды. Рубашка из плотного шелка, показавшаяся Гарлину в руинах черной, оказалась темно-синей, а сшитые из превосходной выделки замши штаны – темно-коричневыми. Но подпоясаны они были поясом с простой медной пряжкой. Еще под рубашкой обнаружилась маленькая холщевая сумка, перекинутая через плечо. В ней Гарлин нашел мужской перстень с крупным сапфиром в обрамлении мелких бусин гематита и небольшую записную книгу. Маг полистал страницы, испещренные мелким торопливым почерком и зарисовками каких-то механических деталей. Однако руны Гарлину оказались незнакомы.

Подумав, он спрятал сумку со всем ее содержимым в один из своих сундуков. Затем взял несколько мешочков с лекарствами и вернулся к мальчику. Распахнул рубашку. Рана перестала кровоточить. Гарлин поднес к носу мальчика смоченную в настойке травы тряпицу. Но вовсе не для того, чтобы попытаться привести того в чувство. Наоборот, чтобы сделать сон еще крепче. Подождав пару минут, Гарлин посыпал около раны порошок, затем брызнул водой. Порошок зашипел, разъедая кожу, и через несколько мгновений знак хаоса превратился в ровный круг раны. Гарлин промыл ее от порошка и крови отваром из трав и вновь обработал чудодейственной мазью. Укрыл мальчика тонким шерстяным пледом и ушел на оттоманку, где ненадолго задремал.

Глава 2
Черный пастух

Над деревней сгустилась ночь. С гор дул холодный ветер, предвещавший скорую снежную зиму. Он проскальзывал в дом через щели у затянутых бычьими пузырями окон, пробирался сквозь старую ослиную шкуру, лохмотья, добирался до кожи и вцеплялся в нее острыми, как ледяные иглы, зубами. Девочка подтягивала колени к груди, сжималась в комок, пытаясь согреться, натягивала вонючую шкуру на голову. Но согреться не могла. Ее била дрожь, зубы отбивали дробь чуть ли не громче кастаньет бродячих актеров, а живот сводило от голода. Она бы предпочла спать на улице на сене с собаками. По крайней мере, от них можно было бы согреться. Но последнюю собаку они съели неделю назад… С тех пор как умерла ее мать, а отчим привел в дом новую жену, все пошло не так. Сначала на скот напал мор. Затем год за годом пропадал урожай. Некогда зажиточное селение превратилось в прибежище бедняков. Кто-то ушел раньше, чем все скатилось на самое дно, и наверняка не прогадал. Но оставшимся пришлось худо. Теперь им наверняка не пережить эту зиму. Из глаз девочки от холода катились слезы. Ей казалось, что если она ничего не сделает, ей не пережить и этой ночи. Она соскользнула с жесткого ложа, прокралась через общую комнату, захватив лучину, в чулан – некогда комнату ее бабушки. Теперь же здесь валялся всякий бесполезный хлам: сломанный плуг, покрывшиеся плесенью огромные жернова со сгоревшей мельницы, разбитая посуда, растрескавшиеся и полусгнившие, давно пустые лари. Она пробралась через завалы в угол комнаты, воткнула лучину в щель глиняной стены и, ломая ногти, стала скрести земляной пол, пока не добралась до каменной плиты. Из последних сил она отодвинула ее. В слабом свете сверкнула бронзовая пластина с какими-то письменами, под которыми стоял странный знак – восемь направленных во все стороны света стрел. Ладонь девочки легла на мягко мерцающий металл. Когда-то она подсмотрела, как у этого загадочного знака молилась ее бабушка. И после этого все всегда налаживалось. Только однажды селяне схватили бабушку и сожгли на костре, называя проклятой ведьмой…

Но девочка знала, что это ложь, ведь никто не был так добр и ласков с ней, как бабушка, заменившая собой мать. Да и в жизни та не обидела ни одного человека из селения.

– Кто бы ты ни был, помоги мне! – просила девочка у неизвестного знака. – Я сделаю, что ты пожелаешь, только сохрани мне жизнь. И пусть все вернется как раньше…

Ей почудилось, что плита под ее руками теплеет, что в неверном свете лучины в бронзе отражается улыбающееся лицо бабушки.

– Морена! Морена! – звали ее.

Она почти потеряла сознание, когда спину обожгла боль.

– Ах ты дрянь! – гремел отчим снова и снова занося руку для удара воловьим ремнем. – Теперь понятно, из-за чего все в деревне подыхают от голода. Будь ты проклята, ведьмино отродье!

И он выволок воющую от боли Морену на улицу.

– Костер! Делайте костер!

Из темных хижин вышли жители.

– Было бы из чего, Пако, – процедил сквозь зубы сосед. – Ты что взъелся на свою девчонку?

Отчим пнул ногой бронзовую пластину. Лицо соседа исказила злоба.

– Мы найдем из чего сделать костер.

Морена приходила в себя. Боль в рассеченной спине приглушилась, слезы на глазах просохли от холодного ветра, и перед ее прояснившимся взором за несколько минут выросла куча из тряпья и гнилых досок, которые быстро разгорелись, распространяя удушливый смрад. И тут она осознала, что сейчас должно произойти. Она резко извернулась и вцепилась зубами в руку утратившего бдительность отчима. Пако взревел, а Морена, показав голые пятки, помчалась прочь. Далеко она не убежала…

Взлетев по дороге на пригорок, она встала как вкопанная. Прямо на нее из темноты неслось стадо огненных быков. Рыжее пламя окутывало черные спины, глаза светились багровым. Она с отчаянным криком метнулась назад. Едва не налетела на бежавших за ней селян, вильнула в сторону, но споткнулась и покатилась кубарем к каменной стене давно пустующего загона для скота.

Быки перевалили через пригорок. Пако первый был раздавлен мощными копытами. В деревне поднялась паника. Быки сметали на своем пути все: людей и их покосившиеся хлипкие дома, вспыхивающие как лучины. Прямо на Морену бежал обезумевший сосед – он избежал рогов быка, но не его огня, и теперь несчастный превратился в живой факел. Сосед рухнул, не добежав до Морены пяти шагов. Его истошные крики скоро стихли, и он замер черной обуглившейся головешкой. Морена зажала рот руками.

Щелкнул, стремительной молнией разрывая воздух, огненный кнут. Быки замедлили бег, развернулись, сбившись еще более плотно, повернули назад к своему хозяину. В свете пожарищ и колдовского стада Морена разглядела сухощавую фигурку, одетую в пурпурное, с зеленоватой кожей и полосой рыжих волос на голове. Кнут сжимали когтистые пальцы. Гоблин!

– Ты слишком рано, Ротаариг! – послышался знакомый и ненавистный Морене голос.

К гоблину вышла жена отчима.

– Вот как? Думал, ты будешь упрекать меня в опоздании, – гоблин оскалился в усмешке, показав клыки.

– Ты лишил меня удовольствия лицезреть, как мой глупый муженек сожжет на костре свою падчерицу.

– Падчерицу, не тебя? – удивился с глухим смешком гоблин. – За что же?

– Решил, что во всех бедах виновата она.

– Немного ошибся, – вновь оскалился гоблин и тронул рукоятью кнута подбородок женщины. – Ведь главная ведьма здесь ты, а не она.

И он кивнул в сторону Морены.

– Что?! Девчонка жива?!

– Пока…

Гоблин направился к Морене, раскручивая кнут, и вдруг застыл изумленный.

– Откуда у тебя это?

Морена, дрожа от ужаса и холода, с трудом заставила себя опустить взгляд. Ее руки судорожно вцепились в бронзовую пластину.

– Это мое, – она едва нашла силы произнести это.

– Твое? Верится с трудом…

– Это мое! Раньше это принадлежало моей бабушке…

– «Это». Ты даже не знаешь, что это… – Однако опустил хлыст. – Посмотри на меня!

Морена подчинилась приказу. Зеленый взгляд гоблина жег не хуже огня его быков, тонкие синеватые губы шептали заклятие. Бронзовая пластина в руках Морены раскалилась, но девочка не чувствовала жара. Пластина потухла, а гоблин обернулся к ведьме.

– Я ошибся, не ты здесь самая сильная ведьма…

– Что?!

– Старуха успела передать свою силу, теперь сам Хаос защищает девочку.

Щелкнул хлыст, и огненные быки шагнули к ведьме.

– Что ты делаешь? Твои сородичи обещали золото, если я сгною деревню!

– Обещали золото? Суккубу? – Гоблин на миг призадумался. – Это вряд ли.

Отступать было некуда – быки взяли ведьму в кольцо, и ее истошный крик разорвал ночь. Она сгорела за миг. На голой земле осталось черное пепельное пятно. Ротаариг же протянул Морене руку.

– Ты пойдешь со мной? – спросил он. – Это верно лучше, чем умирать от холода.

Девочка кивнула. Опасливо взялась за сухую когтистую ладонь.

– Иди ближе к быкам и не беспокойся. Их жар согреет. И не причинит вреда.

Щелкнул колдовской кнут, и стадо двинулось вперед, поднимаясь выше в горы. Морена брела из последних сил. Холод больше не донимал ее, но спину жгла боль, ее мутило от голода и запаха гари – ветер с пожарища дул им в спину. Гоблин шел рядом, поглядывая на нее, но даже не думал замедлять шаг.

Морена начала спотыкаться, на глазах вновь навернулись слезы. Она поняла, что если она упадет, Ротаариг не остановится и пойдет дальше. Девочка глянула вправо, где всего в локте от нее шагал огромный бык. Она видела, как под черной лоснящейся шерстью, окутанной рыжим огнистым сиянием, перекатываются мощные мышцы, как из огромных ноздрей вырывается в стылый воздух пар, как крошатся камни под копытами. Осознав, что еще пара шагов и она свалится под эти самые копыта, которые разотрут ее голову, как мельничные жернова зерно, Морена вцепилась в шерсть быка. Тот даже ухом не повел, продолжая путь. Ротаариг удовлетворенно ухмыльнулся и, ускорив шаг, пошел во главе стада.

Морене показалось, что прошло несколько часов, и за это время она даже несколько раз засыпала на ходу, пока, наконец, небо не посветлело, а стадо внезапно не замерло. Они стояли на каменной площадке у широкого входа в пещеру. Где-то далеко внизу, в одной из долин стоял черный туман – все, что напоминало события минувшей ночи в деревне Морены. Ротаариг щелкнул кнутом, и стадо зашло в пещеру. Гоблин сделал девочке приглашающий жест. Она осторожно ступила в черный провал. Пройдя по недлинному каменному коридору, Морена оказалась в просторном пещерном зале. Быки зашли в загон, легли на солому. Огнистое их свечение с приходом утра погасло, и пещеру освещал свет горящих по стенам факелов. Ротаариг остановился у каменного очага, повесил кнут на торчащий в стене крюк. Из ножен он вытянул кинжал и подошел к Морене, поддел лезвием завязки на одежде и сорвал с нее лохмотья. Девочка оказалась перед ним нагой. Гоблин зашел ей за спину, посмотрел на раны. Потом достал ведро и привел одного из быков. Неуловимым движением кольнул того в шею и подставил ведро под бьющую фонтаном кровь. Когда набралось достаточно, он заткнул рану пальцем, прошептал какие-то слова, и бык, с затянувшейся раной, полусонный, вернулся к остальному стаду. Ротаариг протянул ведро Морене.

– Выпей. Сделай восемь глотков, заблудшая дочь Хаоса.

Она едва удержала в руках ведро. В ноздри ударил тошнотворный запах крови. Но она пересилила себя. Кровь обожгла ей горло и внутренности. Морена закрыла рукой рот, сдерживая позывы к рвоте, скорчилась. Ротаариг едва успел подхватить выпавшее из ее рук ведро. Посмотрев на Морену, он вылил остатки крови на ее тело, растер пальцами, и после этого Морена потеряла сознание.

Когда девочка очнулась, в пещеру заглядывало закатное солнце, заливая пещеру теплым красноватым светом. Она лежала у очага на теплой подстилке, укрытая хорошо выделанной воловьей шкурой. По другую сторону очага сидел гоблин и жарил над огнем нанизанные на прутья тушки каких-то мелких птиц.

– Голодна? – спросил он.

– Да.

– Хорошо, значит, жить будешь. – С его кривоватой усмешкой это прозвучало как-то зловеще.

Морена сглотнула. А Ротаариг протянул ей один из прутьев. Она взяла, впилась зубами в сочное мясо. Гоблин последовал ее примеру. Насытившись, Морена отерла губы, пытливо глянула на Ротаарига.

– Это ведь тебя зовут Черный пастух?

Его синеватые губы растянулись в усмешке, и он глухо рассмеялся.

– Не думал, что ты задашь первым ЭТОТ вопрос… Да, это я. Ну-ка, расскажи, какие легенды обо мне придумали люди?

– Черный пастух всегда приходит в самый черный час. Впереди него несется стадо огнедышащих быков, сметающих все на своем пути. Нет спасенья ни от их копыт, ни от рогов, ни от огненного дыхания. Там, где прошло стадо, на месте проклятых деревень остается лишь смерть и пепел. И так будет продолжаться до тех пор, пока справедливый бог Хедин не пошлет отважного воина, что отнимет у Черного пастуха кнут, в котором заключена вся колдовская мощь пастуха…

– А вот это уже интереснее. И что там дальше про воина?

– Ничего… Это все, что я слышала.

Ротаариг покривился.

– Так себе легенда.

– А кнут? Он действительно дает тебе силу?

Ротаариг покосился на свое оружие, висевшее на стене.

– Кнут – великое орудие Хаоса, поэтому любой, кто владеет им, становится Черным пастухом. Ты понимаешь, о чем я?

– Да.

– А теперь, может, у тебя есть куда более насущные вопросы?

– Почему ты спас меня и что собираешься делать? И почему убили мою бабушку?

– Твою бабушку сожгли, потому что она поклонялась Хаосу, как и я. Хаосу будешь поклоняться и ты. Он избрал тебя. Я увидел это, и поэтому ты здесь.

– Я никогда не слышала о нем… Точнее, слышала разве что проклятия.

– Разумеется. Люди в своем большинстве поклоняются Богам справедливости. А Хаос – главный враг богов. Но эти глупцы не понимают одного. Боги появляются и исчезают. Как и их миры и как их создания. Но Хаос вечен. И мощь его вечна и неиссякаема. Хаоса и его последователей боятся, иначе за нами не охотились бы по всем мирам Упорядоченного. – Он глухо рассмеялся. – Да, за тобой будут охотиться, но обратного пути уже нет, Морена…

Девочка вздрогнула.

– Я не называла своего имени…

– Но Хаосу оно известно. Впрочем, не пугайся раньше времени. Когда-то наши враги победили, но их время подходит к концу, я чувствую. Рассеянные последователи вновь собираются вместе. А когда мы найдем нашего господина…

– Господина?

– Великие силы заперли его в магической ловушке. Но он жив и ждет, когда мы найдем его и освободим. А когда это случится, Морена, ты забудешь, что такое лохмотья, голод и смерть… Ибо самым своим верным слугам Хаос подарит богатство, власть и вечную жизнь.

– Но зачем ты уничтожил деревню? Там… там и так никто не пережил бы зиму… Зачем Хаосу деревня бедняков?

– Тут все гораздо проще. Под вашей деревней неглубоко залегает золото. Мои соплеменники, живущие чуть выше в горах, решили его заполучить. Тогда они позвали меня, и мы заключили договор. Гоблины получат золото, а я – полсотни новых сторонников Хаоса.