Текст книги "Черный клинок"

Книга первая
Тревожные дни мира

Тайну сохранят и трое, если двое из них мертвы.

Бенджамин Франклин

Нью-Йорк-Сити

Вулф Мэтисон затаился на посыпанной щебнем крыше шестиэтажного дома, возвышающегося над зловонным районом Восточного Гарлема. Был конец февраля, стояла глубокая ночь, нависшие клочковатые облака закрывали луну.

Он выслеживал убийцу уже целых семь недель – никогда прежде ни один преступник не мог так долго укрываться от него. Но наконец-то в эту промозглую вонючую ночь он выследил его и теперь заставит держать ответ перед судом, как уже выследил и представил суду трех других убийц, за которыми числилось не одно "мокрое дело". Распутывать эти дела Вулфу поручил комиссар полиции Хейс Уолкер Джонсон, когда год назад назначил его начальником следственной группы по особо важным делам об убийствах при нью-йоркском полицейском управлении. "Оборотни", как быстро из уважения и опаски окрестили в управлении его парней, составили отборное подразделение, созданное специально ему в помощь. Вулф обладал природным талантом выслеживать наиболее опасных и жестоких убийц, которые могли то ли благодаря своей хитрости, то ли чистой случайности, а иногда в силу сочетания того и другого – одному Богу известно почему – долго водить за нос целые отряды сбившихся с ног городских детективов.

Комиссар впервые заметил Вулфа, когда тот размотал дело об убийстве двух проституток – матери и дочери. Жестокость, с которой было совершено преступление, поразила даже видавших виды и ничему не удивлявшихся полицейских. И тем не менее, что вообще-то типично для заваленного по горло работой полицейского управления, ничего не делалось до тех пор, пока не прикончили схожим манером какого-то туриста примерно того же возраста, что и убитая молодая проститутка.

На проституток, конечно, можно махнуть рукой, они и так всем оскомину набили, но турист... Он ведь как-никак турист, пополняющий вечно нуждающийся городской бюджет, да еще и не требует отчета, куда из него расходуются средства. Поэтому сразу же было созвано совещание отцов города, на котором поборник справедливости чернокожий Хейс Уолкер Джонсон, между прочим, самый продувной и осторожный из всех своих предшественников, признал, что дело приобрело первостепенную значимость, хотя Вулф и без него давно это понял.

Трудность заключалась в том, что никто не знал, с чего начинать розыск убийцы. Вулф же вечером того бесконечно долгого дня, когда он осматривал место убийства туриста, лежа дома в постели, нашел разгадку. Глядя на мерцающие – заменяющие в городе звезды – уличные фонари, свет от которых едва пробивался сквозь стеклянную крышу спальни, он медленно прикрыл глаза, но не полностью.

Сквозь прозрачную красноватую пелену Вулф явственно увидел лицо убийцы, почуял кисловатую вонь от него, заметил его странную легкую, как у танцора, походку и, как только опознал преступника, услышал настоятельный зов на чужеземных языках, мучительный и обессиливающий, словно гнойный нарыв.

Теперь он знал все обстоятельства дела, но рассказывать о них не мог. За семьдесят два часа лейтенант Вулф поймал убийцу, и, хотя его как сыщика уже хорошо знали во всех пяти муниципальных районах Нью-Йорка, он сразу же стал центром внимания для средств массовой информации, чем немало поспособствовал поднятию авторитета самого комиссара.

Освещение средствами информации успешного завершения этого дела привело непосредственно к созданию следственной группы по особо важным делам об убийствах. Комиссар должен был преподнести своему герою нечто ощутимое и, чтобы быть по-настоящему справедливым, хотел вознаградить Вулфа как-то по-особенному, высоко поднять его рейтинг в знак признания заслуг перед горожанами.

Когда Вулф стал подбирать кадры для подразделения, он задумался о необыкновенном таланте, которым он обладал. Он решил, что дар ясновидения ниспослан ему свыше.

И вот он один на этой крыше, в ожидании, когда же появится выслеживаемый преступник. Вулф затаился, сидел не шевелясь, подобно одному из каменных изваяний, оберегавших покой сильных мира сего, тех, кто чувствовал себя в полной безопасности в своих просторных апартаментах, построенных в Вест-сайдском районе еще до войны. Уже заканчивался третий час ночи – время, когда город становится одинаково серым, а он и выслеживаемые им преступники чутко прислушиваются к каждому звуку и действуют в темноте сообразно шуму. Его служебное задание закончится лишь тогда, когда он поймает преступника или убьет его, а может, преступник убьет его самого.

Неожиданно до Вулфа донесся какой-то отдаленный крик, как в его любимой детской игре в прятки, любимой оттого, что он никогда в ней не проигрывал. А может, ему просто послышалось?

Вулф находился на самой окраине района Эль-Баррио, этой гноящейся язвы, которая, хоть и относилась к Нью-Йорку, с успехом могла быть частью либо Калькутты, либо какого-нибудь другого крупного города, в котором есть свой Блюмингдейл или собор святого Патрика.

С неба сыпалось нечто непонятное. В другой, более благоприятной по климату стране это мог бы быть и снег, но здесь осадки, обрушиваясь вниз, по пути вбирали в себя так много разных ядовитых примесей, что, попадая на металлические крыши домов с выщербленным щебеночным покрытием, мгновенно подвергались распаду.

Внизу, на улице, ничего особенного не происходило. Выли и затихали вдали сирены полицейских машин, злобно рычали и лаяли собаки, сражаясь целыми стаями с бездомным людом за остатки пищи в кучах мусора, которые громоздились вдоль сточных канав. И там и сям горели переполненные отбросами мусорные ящики, окруженные тележками из супермаркетов, нагруженными сверх всякой меры ворованным хламом. Подальше на пустыре виднелись убогие лачуги, сооруженные из листов картона. Их кривобокие, конусообразные формы отбрасывали острые тени на засоренные сточные канавы. По осколкам бутылочного стекла, служащего границей пустыря, пробирался какой-то старик, с трудом волоча босые ноги, белые, как мучные черви, в свете уличных фонарей. Он следил за крысой, рыскающей впереди. Старик отхаркнул и выплюнул порядочный комок слизи. Крыса в страхе метнулась в темноту, и он громко загоготал ей вслед. Под знаком "Стоянка запрещена!" стоял старый – чиненый-перечиненый – лимузин "Файерберд-87", тихо урча включенным двигателем. Напротив него прогревал мотор старый "шевроле" повышенной мощности с яркими, стилизованными языками пламени, нарисованными на дверях. Вскоре он с ревом сорвался с места и исчез из виду, добавив ядовитых выхлопных газов в ночной воздух.

Где-то среди мусорных куч и тлеющего хлама сидели в засаде люди из его группы – Бобби Коннор и Джуниор Руиз. В силу особенностей своей профессии Вулф предпочитал работать в одиночку, но на случай, если преследуемый ускользнет от него или, что тоже не исключено, прикончит его, он всегда выставлял где-нибудь неподалеку подкрепление. А с такими людьми, как те двое в засаде, можно было идти на выполнение любого задания.

На часы Вулф мог и не смотреть. Время для него исчислялось рабочими днями. Когда же он был не на работе, то он весь был поглощен тем, что мысленно слушал голоса выслеживаемых преступников.

На этот раз он сел на пятки одному колумбийцу по имени Чучо Аркуилло, главному оптовому торговцу наркотиками и оружием, похищаемым с американских военных баз. Почему вновь объявился Аркуилло после столь длительной отсидки в подполье? Чтобы перейти к массовым убийствам, или же он просто-напросто спятил? Именно так стоял вопрос, хотя и не вполне определенный, но тем не менее главный в проблеме, как вычислить, где скрывается преступник, и поймать его. Таким образом, пока Вулф мысленно рассматривал вопрос с разных сторон, словно кристалл, его грани оставались по-прежнему непроницаемыми, как и тайна необъяснимой способности Вулфа определять местонахождение особо опасных обитателей города.

Оставалось только гадать, когда появится Аркуилло. Это могло произойти в любое время, но Вулф знал, что почувствует его приближение. Как всегда, определив преступника, он вычислял и очередную его жертву. Как Вулфу удалось установить, между убийцей и жертвой существовала некая связь, как между охотником и выслеживаемой им дичью. Охотник каким-то образом умудряется распознавать настрой дичи, который настолько же индивидуален, как и отпечатки пальцев, и подстроиться под него: когда нужно, затаить дыхание, замереть, синхронизировать биение сердца.

Вулф прикрыл глаза и представил себе, будто наяву видит Бобби и Джуниора. На самом же деле он уже не в первый раз сомневался в своей способности к ясновидению и полагал, что она является какой-то формой сверхъестественного салонного фокуса, не укладывающегося в его понимании.

– Пришью, сволочь, американо, на месте!

Вулф мгновенно обернулся на выкрик, раздавшийся снизу, с улицы, и увидел приземистого пуэрториканца с квадратной грудью, гнавшегося за юношей, кожа которого блестела в свете, отраженном от мокрой мостовой, словно маслянистая нефть. Они пробежали по диагонали через улицу, пересекли зеленовато-желтую жижу, выливающуюся из-под чугунной крышки люка, и помчались по другой стороне к черному "файерберду". Вслед им неслись отнюдь не возгласы обеспокоенных граждан, как бы, мол, не свершилось убийство, а всего лишь смех зевак, живущих здесь, в этом своеобразном театре Брехта.

Вулф ощутил некоторое движение воздуха и понял, что Аркуилло где-то здесь. Он явственно услышал свист грозного клинка. Но даже когда этот звук раздался совсем рядом, он не повернул головы, инстинктивно почувствовав, что за любым его движением последует нападение, успешно отразить которое он не сможет.

Аркуилло притаился где-то позади него. Это был круп-вый, крепкий мужчина, умевший подсознательно чувствовать надвигающуюся опасность. По мере ее приближения это чувство перерастало у него в первобытный страх. Аркуилло подкрадывался к Вулфу сзади, прячась в тени крыши и готовясь к нападению. Вулф всем своим существом ощущал его присутствие, мысленно видел, как тот приближается, облизывая пересохшие губы.

"Жди! – приказал Вулф себе. – Не суетись".

В последний момент он резко, уже пригнувшись, обернулся и увидел Аркуилло в броске, увидел его красивое лицо, широкие плечи; он был похож на быка, проткнувшего матадора и несущего его на своих рогах.

А жизнь между тем продолжалась. Вулф, даже не глядя, знал, что снег временно перестал падать, что костры на проклятом месте Нью-Йорка по-прежнему горят и по скользкой мостовой со свистом проносятся автомобили. Он знал, что еще не закончилась погоня пуэрториканца за чернокожим юношей и что она вполне может кончиться убийством.

Время словно замедлило свой бег, а затем стремительно потекло. Вулф отпрянул в сторону и увидел, как у Аркуилло от ненависти и от предвкушения убийства исказилось лицо. Тишина раскололась, все пришло в движение. Увернувшись в самое последнее мгновение от ножа, Вулф правым локтем сильно ударил Аркуилло в предплечье. Они стиснули друг друга и какое-то время боролись почти неподвижно, напрягая лишь мускулы. Вены у них вздулись, сердца отчаянно бились, дыхание сделалось частым, как у быка и матадора, сцепившихся под конец корриды в последнем танце смерти. Снова повалил густой снег, залепляя брови и ресницы. Вулф заскрипел зубами, мобилизуя все свои силы. В следующий момент послышался отвратительный хруст – переломились лучевая, а затем и локтевая кости противника.

Тяжелый самодельный клинок Аркуилло, которым он недавно уничтожил троих, лежал на темной крыше никому не угрожая, такой невинный, будто палец младенца. Аркуилло тыльной стороной ладони неповрежденной руки ударил Вулфа в переносицу, вырвался и побежал.

Вулф собрался уже было предупредить Бобби и Джуниора по радио, ларингофоны которого были укреплены у него на шее, но раздумал и помчался к железной двери на чердаке, за которой исчез преступник. Распахнув дверь, он секунд пять прислушивался, пытаясь определить, куда побежал Аркуилло и каково расстояние до него, а затем устремился вслед за ним, перепрыгивая сразу через три ступеньки. Брать убийцу в одиночку, разумеется, опасно, гораздо лучше вызвать подмогу, но теперь между Вулфом и Аркуилло уже возникло личное соперничество – кто кого раньше выследит, – начался медленный танец смерти. Оба были твердо намерены вести поединок до конца. Теперь это было делом чести. Решимость совершить очередное убийство, читаемая на лице Аркуилло, запечатлелась в памяти Вулфа. "Потемневшие зрачки, нацеленные на смерть, – вот что видели те трое за мгновение до своей гибели", – подумал Вулф.

После совершенных преступлений Аркуилло скрывался у знакомой девушки, которая жила на четвертом этаже этого дома, в заброшенной квартире, более пригодной для крыс и тараканов, чем для людей. И все же Вулф минувшим вечером обнаружил, что у нее хранятся три матраца, доверху набитые деньгами, самые мелкие из них – пятидесятидолларовые купюры. Что это? Доказательство того, что Аркуилло не окончательно свихнувшийся подонок, а бизнесмен, озабоченный своими делами? Возможно. Но тогда почему он не нанял убийцу, чтобы устранить конкурентов? Почему решил сам пойти на убийство? Видимо, иная причина толкнула его на преступление.

Ударом ноги с разбегу Вулф распахнул дверь в квартиру девушки. Его встретило ужасное зловоние, будто с кладбища, развороченного армией гробокопателей. Глаза мгновенно заслезились, словно в лицо ему кто-то плеснул формалин.

Пронзительно закричала девушка, и Вулф подумал, что именно этого и хотел Аркуилло: предупредить его о своем присутствии, а потом убить ее. Вулф и на сей раз не понял, каким образом догадался об этом, но под сомнение свою догадку не поставил. А вот как Аркуилло узнал о том, что он тут появится, это другой вопрос, и над ним следует поломать голову, когда бандит будет пойман и засажен за решетку. Сам же факт, что ему, сыщику, дают понять, что за ним самим следят, Вулф считал непростительным.

Подобно охотничьей собаке, он почуял запах крови, тягучий и терпкий, как запах конфетти на Новый год. Кровь будто проникла ему в рот, вызывая тошноту. Вулф быстро прошелся по комнатам, чувствуя легкое головокружение от спертого воздуха и от приближающейся смерти девушки, которую Аркуилло убьет на его глазах.

...Прогнившая мешковина, которой затыкают щели, чтобы сохранить тепло в неотапливаемом помещении, висела и жалобно всхлипывала, как это делает маленький ребенок, видя во сне кошмары. Вулф отогнул край ее и увидел там тонкую темно-коричневую руку, судорожно сжатую в кулак.

Он вдруг понял, откуда доносится периодически повторяющийся звук – словно звук работающего под нагрузкой мотора, но только более сильный. Этот звук раздражал его, и он припомнил первые дни службы в полиции, когда патрулировал около балаганчиков на Восьмой авеню, сооруженных из дешевой фанеры и дребезжащих на ветру.

Он направил свой кольт на тело под мешковиной. Но ему так хотелось взять этого подонка живьем, приволочь его в полицейский участок в качестве трофея и таким образом преподать урок другим таким же ублюдкам.

Ему пришла в голову мысль о римлянах, этих славных воинах, в свое время непобедимых, укрывавшихся от врага за массивными щитами. Вспомнил он о них потому, что Аркуилло использовал девушку в качестве такого щита, да еще и сам завернулся в мешковину с головы до пят, как это делали римляне, заворачиваясь в тогу. Сломанной рукой он крепко удерживал девушку, волна гнева притупляла боль, и он не обращал на нее внимания, так как его заботило совсем другое.

Вулф колебался, стоит ли стрелять (возможно, из-за того, что тоже повредил руку, когда ударил бандита в правый висок). Ведь при таком слабом освещении можно и промахнуться, несмотря на то что он был лучшим стрелком нью-йоркской полиции. Застонала девушка, лицо ее побелело и исказилось от боли и страха. Вулф отдернул мешковину и увидел, что она истекает кровью.

Что сделал с ней Аркуилло? Ответа на этот вопрос не было. Но теперь перед Вулфом встала моральная дилемма: стрелять или не стрелять. Что, если девушка потеряла столько крови, что все равно умрет, независимо от того, что он предпримет? А что, если поднять револьвер и трижды выстрелить в этот живой щит в упор? В таком случае хоть одна из пуль поразит негодяя. Но нет, этого он ни за что не сделает, ни при каких обстоятельствах.

Аркуилло вдруг широко ухмыльнулся, будто они схватились в упорной дружеской партии в гольф, обнажил огромный самодельный нож, изготовленный из трех лезвий опасной бритвы, и, приподняв девушку за волосы, трижды полоснул ее по горлу – раз, два, три! Отделив голову от туловища, он с дьявольским хохотом швырнул окровавленный шар в Вулфа.

Весь в крови, Вулф перепрыгнул через обезглавленный труп и подбежал к окну, через которое успел удрать Аркуилло. Тот достиг уже второго этажа, быстро спускаясь по заржавленной пожарной лестнице, пересекающей стену дома, как некий никогда не заживающий шрам. Вулф двинулся за ним, на этот раз оповестив по радио Бобби и Джуниора о создавшейся ситуации.

– Хватай его! – услышал он в наушниках жесткий голос Бобби.

Вулф был уже почти на уровне второго этажа, когда услышал выстрелы, довольно неожиданные даже для этой беспокойной округи. Он побежал по мостовой по направлению к заваленному кучами мусора переулку. Завернув за угол, он увидел Бобби Коннора, стоящего на коленях перёд распростертым на земле телом Джуниора Руиза.

– Твою мать! – выкрикнул Вулф, заметив остановившиеся зрачки Джуниора, и громко спросил: – А где тот гад?

Бобби поднялся с колен. Его руки были измазаны кровью Джуниора. Оба они выглядели так, будто работали на скотобойне. Бобби молча кивнул в сторону углового здания, не в силах произнести ни слова. Вулф подошел к лежащему на мостовой телу и ногой перевернул его. Смуглое лицо Чучо Аркуилло было сплошь залито кровью.

– Неплохая работа, Бобби, – заметил Вулф.

– Это... это не я, лейтенант.

Услышав в хриплом голосе Бобби почти истерические нотки, Вулф повернулся к нему.

– Что, черт побери, тут произошло?

– Посмотри... – начал Бобби, с трудом сглатывая слюну. – Посмотри на рожу этого ублюдка.

Вулф повернулся к телу Аркуилло: его лицо за последние семь недель стало настолько привычным, что неотступно стояло перед глазами, как полная луна. Кровь, похоже, все еще пузырилась и булькала в ране, невидимой со стороны Вулфа. Тогда он опустился на колени а стал внимательно разглядывать труп. Да, действительно, кровь булькает, будто из тела Аркуилло выходит его свирепый пыл. Вулф продолжал пристально вглядываться. Заметно ли хоть какое-то свечение по контуру щек трупа, наподобие свечения светлячков? Нет, не может быть... И все же... Он провел ладонью над лицом убитого и почувствовал какое-то тепло. Что это за тепло, определить он не смог.

Вулф почувствовав, что Бобби не хочется подходить к трупу, сам пошел к нему, поеживаясь. Бобби уже исполнилось тридцать. Он был широкоплеч, крепок, с открытым лицом, характерным для жителя Среднего Запада, голубоглазым и светловолосым, с рыжинкой. Вид у него был будто с тяжелого похмелья. Вулф положил на его плечо руку, чтобы как-то успокоить, и попросил:

– Расскажи мне, что здесь произошло.

Видя, что Бобби мучительно пытается обрести хладнокровие, он сказал:

– Если тебя тошнит, блюй здесь, не стесняйся. Бобби мотнул головой, смахнул со лба холодный пот и неуверенно произнес:

– Со мной все в порядке, лейтенант.

А когда Вулф одобрительно кивнул, начал рассказывать:

– Мы с Джуниором заметили, как Аркуилло спустился вниз, и подбежали. Он успел спрятаться в тень. Здесь таких мест до черта.

Посмотрев на чернеющий переулок, он опять вздрогнул и продолжал:

– Во всяком случае, когда Аркуилло грохнулся на землю, все произошло в мгновение ока, и я не знаю... не понял, что случилось. Мы оба пальнули из кольтов. Джуниор выстрелил первым и подумал, что попал. Он пошел в ту темень, я прикрывал его. Потом я услышал два выстрела подряд, и Джуниор, отпрянув назад, почти повалился на меня.

Он замолк, будто закончил свое объяснение.

– А потом ты увидел и Аркуилло, – подсказал Вулф.

Бобби отрицательно покачал головой.

– Я увидел что-то, но, что именно, не знаю. Это было похоже... не знаю... на огненный шар, что ли... да, голубой огненный шар. Я услышал шипение, почувствовал запах... Боже мой, какой-то тошнотворный запах. Затем кто-то закричал, уверен, что Аркуилло. После этого он, шатаясь, вышел из темноты. Одна рука его висела, как сломанная, а другой он закрывал лицо. Свое пылающее лицо.

Бобби энергично выдохнул, будто освобождаясь от жуткого воспоминания.

Вулф, думая о шаре, моментально вспомнил мерцание светлячков по контуру щек Аркуилло и попросил:

– Я хочу, чтобы ты тщательно припомнил все это, Бобби. Аркуилло угодил в огонь, так ведь?

Бобби посмотрел на него:

– Нет, пылало лишь его лицо. Только его рожа.

Приближался звук сирен. Вулф расслышал их знакомый вой издалека. Он спокойно спросил:

– Ну а потом что произошло?

– А потом что-то проскочило мимо меня.

– Ты имеешь в виду кто-то?

– Да-а, полагаю, так. По правде говоря, лейтенант, я не понял, что это была за хреновина. Было темно и ничего не видно.

– Что-нибудь тяжелое, как ты считаешь?

– Нет. – Бобби покачал с сомнением головой. – Что-то густое, как сироп, как студень. Оно заполнило весь переулок. На какое-то время там даже стало темнее.

У Вулфа по спине змейкой пробежал холодок нехорошего предчувствия. Он напряг каждую клетку своего мозга, надеясь, что возникнет новая аура, может, даже более сильная, чем аура Аркуилло, но, к сожалению, ничего не изменилось. Змейка, пробудившись, начала шевелиться, попеременно отдавая то холодом, то жаром.

Бобби снова глубоко вздохнул.

– Потом темнота разредилась, я повернулся и заметил, как кто-то быстро уходит из переулка. Парень – предполагаю, это был парень – торопился к машине, черному "файерберду-87", собранному из разного старья, латаному-перелатаному. Выглядел он как кусок дерьма. Малого кто-то поджидал, чтобы он смог поскорее смыться от нас.

У Вулфа тут же возникла в памяти эта машина: он заметил ее с крыши. Она показалась ему тогда неотъемлемой частью убогого пейзажа.

– Хоть как-то опиши того, кто сидел за рулем. Припомни, Бобби.

– Я пытаюсь, лейтенант, но ничего не могу вспомнить. Я имею в виду, что если бы мне пришлось поклясться, то я не смог бы даже сказать, кто это был – мужчина или женщина.

Бобби вздохнул и добавил:

– Впрочем, часть номера машины я все же запомнил.

– Это уже много, – похвалил Вулф наблюдательность Бобби, но тут же подумал, что его молодому сотруднику необходима сейчас серьезная поддержка.

– А теперь лети на всех парах в дорожную полицию:

пусть они проверят по компьютерам. Скажи им этот номер и дай описание машины. Жду ответа в течение часа.

Отдав распоряжение, Вулф опустился на колени рядом с Джуниором Руизом. Позже он припомнит, что лицо у Бобби было белое и вытянутое, как у той девушки, которую обезглавил Аркуилло.

Решительно настроенный и преданный Вулфу, как терьер, Бобби стремглав помчался навстречу яркому нереально белому свету вращающихся бело-голубых мигалок на крышах полицейских машин, которые он сам (а может, и Джуниор в последние минуты жизни) вызвал на подмогу. Огни вспыхивали и тут же гасли, словно фантастические цветы, рождающиеся и умирающие в одно и то же мгновение. По команде Вулфа полицейские оцепили местность. Некоторые из них направились в дом осматривать место преступления и искать свидетелей. Даже будучи загруженными делами по горло, они находили время наказать виновного, разбившего стекло в окне, разбудить пьяного или там-сям помахать своими полированными дубинками – так, чтобы отвлечься. У них была своя, совсем другая жизнь, которую обычным гражданам и представить себе невозможно: постоянное ощущение того, что тебя держат на прицеле и могут убить в любой момент.

Во время всей этой суматохи Вулф продолжал стоять на коленях, поддерживая мокрую от крови и дождя голову Руиза, и, даже когда приехали медицинские эксперты, он все еще держал ее, будто его подчиненного, даже мертвого, требовалось оберегать от грязи на мостовой.

* * *

Штаб-квартира «оборотней» размещалась в здании бывшего кинотеатра в Чайнатауне. Раньше в нем показывали дешевенькие, но имеющие успех фильмы типа расистских кинокартин о восточных боевых единоборствах (негодяями в них неизменно выставлялись японцы, дьяволы), пока в результате войны между подростками, гораздо более жестокой, чем ее демонстрируют в фильмах, кинотеатр не прикрыли.

Его обветшалый старый фасад выглядел на запущенном Восточном Бродвее словно бродячий лохматый пес под стальными опорами Манхэттенского моста. В конструкции же моста со временем образовались широкие дыры, опоры и балки проржавели, обнажилась деревянная обшивка, которую растаскивают по ночам и жгут, чтобы согреться, бездомные, собирающиеся в кучки на авеню Ист-Ривер-драйв и во многих других местах Нью-Йорка.

Вулфу нравилось, что мало кто знал местонахождение его подразделения, хотя поначалу и удивился, что ему не выделили места в здании Главного полицейского управления, юго-западнее кинотеатра. На самом же деле комиссар Хейс Уолкер Джонсон запросил для "оборотней" помещение в основном здании, и они должны были разместиться именно там, но неожиданно вмешался начальник полиции Джек Бризард, не любивший Вулфа, и высказался вообще против создания его подразделения в системе Главного управления. Он видел в Вулфе серьезного потенциального соперника в борьбе за кресло начальника полиции и поэтому в макиавеллевском духе всячески придирался к нему, лишь бы только выжить его из полиции.

Увидев впервые полуразрушенное внутреннее помещение кинотеатра, Вулф принял решение выбросить из зала все сиденья, настелить фанерные листы на прогнившие полы и с помощью легких перегородок построить служебные кабинеты для сотрудников. Перед экраном, который по-прежнему висел блестящий, как волосы ночных красавиц из кинофильмов сороковых годов, оставили места побольше. Стены же не тронули, и они чернели, словно смола, забрызганная кровью молодого китайца. Вулф многократно просил прислать бригаду маляров и покрасить их, но Бризард заворачивал все его заявки.

...Покончив со всеми необходимыми формальностями на месте преступления, Вулф и Бобби вернулись к себе в офис, поневоле сделав порядочный крюк. К их приезду пришло сообщение из дорожной полиции, из которого следовало, что между черным лимузином "Файерберд-87" и номерным знаком ничего общего нет. Номерной знак, как оказалось, давным-давно украден с другой машины. Этого, конечно, и следовало ожидать, но все же нужно было проверить все версии.

Вулф вместе с Бобби отправились к жене Джуниора. Пока Вулф успокаивал плачущую женщину, Бобби оцепенело сидел и смотрел в одну точку. Восьмилетний сынишка их друга играл на краешке полированного стола, держа в руках бейсбольную биту и не говоря ни слова. Глядя на него, Бобби подумал: "Что, собственно, понимает ребенок? Возможно, он считает взрослых полными идиотами, если они говорят, что его папа больше не вернется".

– Может быть, Мария, вам это ни о чем и не говорит, – услышал Бобби слова Вулфа, обращенные к вдове, на испанском языке, – но ваш муж был храбрым мужчиной. Он выполнял важную работу и заставлял считаться с собой все уличное отребье. Вот это вы и скажите Джулио, когда он подрастет и станет понимать, что к чему. Такое повлияет на всю его дальнейшую жизнь.

– Не знаю, лейтенант, как ты умеешь так успокаивать, – сказал Бобби, когда они ехали обратно. – Я бы не нашел слов утешения.

– Да разве это правильные слова, Бобби? – ответил Вулф, глядя вперед через ветровое стекло и рассеянно наблюдая, как лихо обгоняет Бобби слева и справа грузовые машины, спешащие куда-то в это раннее утро. – Но я рад, что ты так считаешь.

– А разве не так? Ты же успокоил ее.

Вулф даже не пошевелился. Он обладал необыкновенной способностью отрешаться от всего и становиться абсолютно спокойным, что не раз лишало Бобби, впрочем, как и преступников, задержанных Вулфом, присутствия духа.

– Собственно говоря, я и сам не знаю, верю ли я в то, что сказал, или же все это только слова.

– Но ведь то, что ты сказал, – правда.

Вулф, хотя его голова и была забита другими мыслями – горящими лицами, густой темнотой переулка, какой-то жаркой змейкой, снующей туда-сюда внутри него, – машинально ответил:

– Может, тогда я и сказал правду, но отныне правда лишь в том, что Джуниора убили.

Бобби с минуту молчал, обгоняя фургон, развозящий газеты, а затем тихо произнес:

– Лейтенант, я не согласен с тем, что Джуниор мертв, а его убийца все еще разгуливает на свободе. И сейчас это и есть главное.

* * *

Настроение у всех в офисе было подавленное. Кто-то прикрепил к экрану фотографию Джуниора Руиза как печальное напоминание о нем. Он смотрел на мир широко открытыми глазами, двадцатидевятилетний, хотя на фото и выглядел гораздо старше: взгляд у него был такой серьезный, что никто бы и не подумал, каким шутником он был на самом деле, если бы не общался с ним до его гибели. Вулф прошел в свой кабинет и, усевшись на вращающийся металлический стул, подумал, как глубоко презирает свой образ жизни.

Когда же он пришел к заключению, что город для него неподходящее место? На прошлой неделе, в прошлом месяце или в минувшем году? Ему осточертело быть мягко-желтым подбрюшьем прогнившей столицы, осточертело патрулировать целыми днями по грязным улицам, в то время как в ушах все время звучат мерзкие голоса выслеживаемых преступников. "Боже мой, – подумал он, – как же угораздило меня, молодого парнишку, выросшего в провинции Элк-Бейсин, в штате Вайоминг, очутиться в этой сточной канаве?"

Вулф прикрыл глаза. Он знал, почему упорхнул из Элк-Бейсина. По правде говоря, ему даже не хотелось и думать об этом. Реальность была такова, что теперь он находился здесь, и, черт подери, ему самому решать, как поступать дальше: жить в этой выгребной яме всю оставшуюся жизнь или... Что "или"?

– Лейтенант! – раздался голос вошедшего Бобби Коннора.

– Подожди, не сейчас.

Бобби вышел. Если посмотреть на Вулфа Мэтисона со стороны, можно заметить в его облике нечто необычайно грозное: высокие скулы, прямые черные волосы и какой-то странный разрез светло-коричневых глаз. Ну а кроме особых примет наиболее характерным для него было спокойствие, резко отличавшее его от всех остальных, с кем Бобби приходилось сталкиваться.

Вулф, медленно и глубоко дыша, обдумывал последние события. Кто же убил Аркуилло и, может быть, заодно и Джуниора Руиза? И что из этого следует? Конечно, можно просто предположить, что Аркуилло в темноте принял Джуниора за него, Вулфа, и подстрелил его. Но что же произошло на самом деле? Вулф мысленно представил себя в темном переулке, где кровь Джуниора Руиза окропила и его, и почувствовал, как аура убитого оставила в нем ложный следок, будто на него капнули чаем вместо слезы обманутой любовницы. И тут он понял, нет, он знал теперь наверняка, что Джуниора подстрелил не Аркуилло.