Текст книги "Черный клинок"
Автор книги: Эрик Ластбадер
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Тогда кто же? Что-то неясное мелькнуло в голове Вулфа. Расплывчатые очертания фигуры Бобби, тягучие, как сироп, противные, как дерьмо.
Кто же стоял и ждал в тени "Файерберда-87"? И каким образом, черт подери, эта тень умудряется скрыть от него ауру того, кто сидел в машине?
Ему вдруг стало ясно, когда он на мгновение увидел кровь, булькающую и льющуюся на гордое, как у матадора, лицо Аркуилло. Вот где нужно искать след!
Он попытался сосредоточиться, но ему мешали беспорядочные видения девушки, обезглавленной разъяренным бандитом. Она, безусловно, ни при чем, да и какой грех может перевесить столь жестокое убийство? В его сознании промелькнули открытые глаза Джуниора, похожие на медные центовики, уже ставшие черными; появился образ его жены (теперь уже вдовы), сразу догадавшейся – потому как жена любого "фараона" ожидает этого, – почему он появился перед дверью ее квартиры в столь ранний час. А самым ярким видением был тот жуткий, страшный огонь, вспыхнувший откуда-то изнутри Аркуилло.
Ему бы получше прислушаться к себе, к своему здравому рассудку, который сумеет подсказать, как далеко зашло его воспаленное воображение...
"Вот твой разум", – упрямо твердил один голос. "А вот твое бренное тело", – говорил другой. Причем второй голос старался заглушить первый.
Мысленно Вулф увидел себя юным, красивым и в то же время несколько испуганным, когда дедушка сводил свои ладони вместе с его ладонями. Вначале они, казалось, сдвигались медленно, а потом так быстро, что получался громкий хлопок. От этого звука Вулф даже подпрыгнул. Затем он явственно услышал знакомое позванивание звеньев металлического браслета на руке деда. На звеньях были выгравированы фигурки медведя, бизона, сокола и волка.
Дедушка улыбался, глядя на реакцию внука. Там, где он обитал, стоял смешанный, пьянящий запах трав и деревьев, отчего у Вулфа теперь слегка закружилась голова. Улыбка дедушки стала благожелательной. "Не веришь мне, – казалось, говорил он. – А зря. Вера, в первую очередь в себя, может прийти со временем". Он придвинулся еще ближе, и его длинные пальцы коснулись плеч Вулфа. Пальцы были сильные, Вулф помнил их силу, как помнил и многое другое из своего прошлого.
"А теперь успокойся, – сказал дедушка, пристально глядя на мальчика. – Нет, не так! Вот так. Успокойся, успокойся, не шевелись". Дед был высокий, статный и нисколько не грузный, хотя Вулф и считал его самым крупным мужчиной на свете. Возможно, внук обладал той же аурой, что и дед, а она у деда была довольно сильной. "Теперь слушай меня: скоро ты перестанешь ощущать свое тело. На время у тебя останется только способность мыслить и хаотично вспоминать события прошлых лет, доволен ли ты своим нынешним состоянием: бегаешь, носишься и никогда ни о чем не думаешь? Как ты можешь так жить? Только в состоянии полного покоя можно правильно мыслить и принимать верные решения. Думай о горах или о деревьях, о том, какие они спокойные и величавые. Когда ты станешь таким же спокойным, как горы или деревья, ты обретешь способность верно мыслить".
Немало времени потребовалось молодому Вулфу, чтобы понять и оценить напутствия деда. Для него, как, впрочем, и для его отца, был характерен подвижный образ жизни. Он увлекался игрой в прятки, в бейсбол, скачками, не раз испытывал свою выносливость и силу в марафонских заплывах по реке Винд-Ривер-Шошоне – все это стало для него очень важным воспоминанием о прошлом.
Вулф открыл глаза, очнулся от воспоминаний. Приснилось все это ему или его действительно зовет дед? Зовет для чего-то нужного, в этом сомнений нет.
– Мэтисон...
Вулф уставился на широкое черное лицо начальника полиции Джека Бризарда – по его мнению, человека крайне опасного. От маленьких желтых глазок Бризарда веяло холодом, будто от морозильника, хотя он и улыбался во весь рот своей заученной улыбкой, отработанной для телевидения или для того, чтобы притворяться доброжелательным. На это он был превеликим мастером. Бризард был крупным мужчиной, как ни посмотри; навис над Вулфом, будто великан-людоед над мальчиком с пальчик.
– Как дела-делишки?
– Прекрасно, шеф.
Ответ звучит нейтрально и в то же время многозначительно, ибо Бризард слишком занят, чтобы заходить и болтать по пустякам.
– Слышал, вы потеряли своего человека сегодня утром. Его ухлопали из его же служебного оружия. – Лицо Бризарда приобрело выражение лица строгого школьного учителя. – Думаю, подобные новости не следует сообщать прессе.
– Я передам ваш упрек вдове Джуниора Руиза.
Бризард оперся ладонями о стол Вулфа; руки его, похожие на телеграфные столбы, недвижно замерли.
– Слушай, ты, хитрожопый умник! Я ни от кого не намерен выслушивать подобные говенные ответы. Уже одного того, что моего парня ухлопали во время дежурства, с лихвой хватает, а тут еще его шлепнули из его же оружия, вонючка ты эдакая. Ты мое мнение знаешь. Эта смерть ставит нас в дурацкое положение. На нас и без того эти гражданские понавешали массу всякого дерьма, обвиняя в жестокости, расизме, взятках, а тут еще выплыло это поганое дельце.
– Разделяю вашу озабоченность, – сказал Вулф, цедя слова сквозь зубы.
– Да нет же, мать твою растак! Ты не можешь разделить, ты, Великий-Стрелок-Доставь-Их-Живыми-Или-Мертвыми.
Он оттолкнулся руками от стола и ткнул в сторону Вулфа указательным пальцем, похожим на сардельку.
– Может, у комиссара ты и ходишь в любимчиках среди белых, а что касается меня, ты не мой человек. Я за тобой давно слежу, Мэтисон. Теперь-то я тебя и подловил, чтобы намылить тебе холку, и могу выгнать в шею, а на твое место взять своих. У тебя есть мои люди?
– Вы же знаете, что в моей команде служит Сквэйр Ричардс.
– Один, – поднял Бризард указательный палец, будто определяя направление ветра. – Лишь один мой человек в команде. А сколько в ней всего народу?
– Шесть, как все говорили, – с оттенком сомнения назвал Вулф цифру, хотя прекрасно знал, что Бризарду очень нравилось обыгрывать такие данные.
– Один из шести, Мэтисон! Разве это справедливо по отношению к афроамериканцам? Совсем даже несправедливо, мать вашу!..
– Но я же подбираю лучших людей, шеф, вы ведь знаете.
– Я знаю только то, что ты гонишь дерьмо собачье, а комиссар глотает эту дрянь, – заорал Бризард. – Но меня не проведешь. У меня есть двое отличных парней – Вашингтон и Уайт, они только и ждут того, чтобы влиться в твою команду. Чтобы не было неравенства.
– Я знаю их обоих, – ответил Вулф. – Один дважды проваливался на экзаменах по специальности, а другого, я слышал, засек начальник районной полиции на вымогательствах у лавочников.
– Брехня это все. Подняли тут шум...
– Результаты экзаменов по специальности фиксируются в послужном списке. А начальник Уайта – мой приятель. И я знаю, кто запугал его и заставил прикрыть дело о вымогательствах, – сказал Вулф и откинулся на спинку стула. – Ко всему прочему, штаты у меня заполнены.
Желтые глазки Бризарда потемнели.
– Разумеется, Мэтисон! Но ведь здесь всякое бывает, и, когда что-то случается, разгребать говно зовут меня. – Он с презрительной усмешкой посмотрел на Вулфа. – Кто знает? Может, я как раз и выжидал, когда Руиз накроется.
И, не дожидаясь ответа, он повернулся и вышел из кабинета. Вулф, глядя на удаляющуюся массивную фигуру шефа, с облегчением выдохнул воздух. Он подозревал, что начальнику полиции, продажному, как и мэр, и члены городского совета, и все прочие заправилы города, не нравится тот факт, что он подчиняется непосредственно комиссару Хейсу Уолкеру Джонсону. Ему, надо полагать, не давала покоя мысль, что Вулф ему не подотчетен.
Нет нужды говорить о том, что зловещие расистские симпатии Бризарда не были известны ни комиссару, ни мэру. Перед ними он прикидывался беспристрастным третейским судьей, этаким спокойным, благоразумным и рассудительным. Скользкий как угорь, он мог долго сидеть тихонько и выжидать, пока о нем не забудут, а потом при удобном случае внезапно выскочить как черт из табакерки и запугать, кого ему нужно, до полусмерти.
Вулф встал из-за стола и долго смотрел на фотографию Джуниора Руиза, прикрепленную к экрану.
– Снимите карточку, – отрывисто приказал он, потому что она зримо напоминала, как много еще предстоит сделать.
Даже теперь, когда Аркуилло больше не существовал, вонючее дело его отнюдь не было закрыто. Наоборот, работы оставалось непочатый край.
И впервые Вулфу стало невыносимо горько думать об этом.
* * *
Занимаясь в свое время японской борьбой айкидо, Вулф выработал в себе умение приводить в соответствие друг с другом состояние духа и состояние тела и приобрел навыки восстановления внутреннего спокойствия, столь необходимого для того, чтобы трезво оценивать обстановку, а потом и правильно действовать. Будучи по своей природе человеком подвижным, он остро нуждался в возможности давать своей энергии выход. В то же время ему требовалась и дисциплина, с тем, чтобы знать, когда нужно замереть, а когда применить взрывное действие.
Такую самодисциплину он выработал, занимаясь айкидо и постигая премудрости управления духом и телом, в результате чего познал форму внутренней энергии, циркуляции сил человека, которые можно применять против противника. Суть боевого искусства заключалась для Вулфа не в том, чтобы пробивать кулаком бетонную стену, а чтобы использовать на практике полученные знания и навыки: уметь быть спокойным, как горы, уметь поставить себе на службу внутреннюю энергию, обуздать в себе элементы хаоса и беспорядка.
Занимаясь айкидо, он выработал привычку не оставлять ни единого вопроса без ответа, научился не уставать, как бы тяжело ему ни приходилось работать. Вулф прошел суровый курс изучения движений централизации длинных выпадов и уверток, иначе говоря, тройных функций дисциплины самообороны. Айкидо отшлифовала в нем до автоматизма умение находить во время атакующих действий пути уклонения от возможной контратаки, ставя противника в такое положение, когда его энергия и сила расходуются впустую.
Выйдя как-то из своего кабинета, Вулф стал приглашать сослуживцев побороться с ним на балконе зала, где он соорудил дощатый помост. Поскольку одни из них только что освободились от ночного дежурства, а другие собирались с минуты на минуту начать рабочий день, ему удалось соблазнить лишь троих – Бобби Коннора, Сквэйра Ричардса и Трехразового Тони.
Трехразового Тони вообще-то звали Тагнэйл, но, поскольку он с детства заикался, никто его так не называл. Он был сильным, но импульсивным мужчиной, и не составляло никакого труда завести его. Он обладал силой и выносливостью, пожалуй, не меньшими, чем Вулф, но тот в конце концов обошел его, применив ложный выпад вправо. Тони попался на финт, ухватив Вулфа за рубашку и поневоле подавшись вперед, а Вулф, применив в этот момент двойной тенкан, повернул его сначала вправо, а затем, когда тот на мгновение потерял равновесие, перекинул влево. При этом он ухватил Тони за правую руку своей левой и, пригнувшись, перекинул его через себя и уложил на обе лопатки.
Сквэйр Ричардс, чернокожий здоровяк, похожий на докера, обладал гибкостью пантеры. Массивность его фигуры вводила в заблуждение. В беге он мог обойти любого из "оборотней", за исключением разве что Вулфа. Сквэйр очень любил бороться и легко укладывал даже таких соперников, которые так или иначе подбирали к нему ключик и в результате знали, как победить его. Вулф возился с ним минут десять, пока до Сквэйра не дошло, что соперник устал. Тогда Сквэйр решил воспользоваться своим преимуществом и захватил правую руку Вулфа в замок, чтобы лишить его подвижности.
Вулф выжидал до последнего и в самый критический момент перенес центр тяжести на левую ногу. Этот прием вынудил Сквэйра тоже переместиться влево. По инерции он перегнулся вперед, невольно подняв руку Вулфа над своей головой. Вулф немного пригнулся, моментально переместил центр тяжести на правую ногу, подлез под Сквэйра, опустился на левое колено и, взяв сзади его руки в захват, резко нырнул вперед. Ноги Сквэйра отделились от пола, и он полетел через голову противника прямо на помост, где и был припечатан на месте.
Бобби представлял собой совершенно иной тип борца. Ростом он был пониже Вулфа, зато серьезно продумывал свою тактику, применяя комбинации, позволявшие ему побеждать даже более сильных по сравнению с ним противников. Вулф справился с ним, применив игасуо – первый и самый простой прием единоборства: ваяв в захват левую руку Бобби и перекинув его через свою голову, он поставил его на колени.
Потом Вулф потратил целый час, объясняя троице, почему и как он сумел использовать их слабости и победить. Стоя под душем, он почувствовал голод и уже было собрался пригласить Бобби позавтракать, как вдруг раздался звонок от комиссара, вызвавшего его на беседу.
– Я не в офисе, – уточнил комиссар. – Приходи ко мне домой в кирпичный особняк, но только не через парадный подъезд. Иди через запасной вход, которым я пользуюсь, когда хочу удрать от репортеров. О нем никто не знает, кроме старших офицеров, ну и ты отныне можешь им пользоваться.
Вулф и Бобби сели в неприметную желтую машину "оборотней" без опознавательных знаков полиции, с крышей, покрытой специальным инфракрасным составом. Это позволяло без труда обнаруживать автомобиль с вертолета. Идею подал в свое время Вулф и уже по меньшей мере дважды благодарил себя за это. Нововведение, надежно обеспечивающее связь с вертолетами полиции и совершенно невидимое глазу, обеспечило ему поимку нескольких преступников.
Бобби вел машину, а Вулф сидел и гадал, для чего его вызвали. Обычно, если комиссар хотел, чтобы Вулф занялся каким-то конкретным делом, ему в офис приходил телефакс. Личные же встречи случались весьма редко. Судя по всему, эта мысль занимала сейчас и Бобби, потому что он вдруг сказал:
– Может, речь идет об убийстве какой-нибудь важной шишки, а может, и с политикой что связано, раз уж комиссар лично хочет дать указания.
Кирпичный особняк комиссара находился на Восточной 80-й улице. Он занял его по распоряжению мэра Джеймса Оливаса, когда тот переманил Джонсона в Нью-Йорк из Хьюстона. Вулф велел Бобби свернуть в боковую улицу за квартал до намеченной цели и припарковаться там, не выставляя на машине знака "По служебным делам полиции": так распорядился комиссар. Встреча, несомненно, будет проходить в обстановке строгой секретности. Недаром ведь Джонсон собирается приехать на службу попозже.
Вулф повел Бобби к входу в цокольном этаже, выложенном камнем спокойного серого цвета. Черная металлическая дверь, как и сказал комиссар, была притворена, но не заперта, и они вошли внутрь. В глубине небольшого помещения виднелась вторая такая же дверь; миновав ее, они пошли по длинному прямому слабо освещенному коридору без окон, в котором приятно пахло дорогим табаком и обивкой из какой-то плотной ткани.
В конце коридора находилась массивная деревянная дверь, застекленная сверху матовым с гравировкой стеклом, сквозь которое невозможно было разглядеть, что делается снаружи.
Вулф открыл дверь, и они очутились в саду, где росли несколько английских платанов – без листьев в эту пору – и какой-то вечнозеленый кустарник. По периметру сада стояли белые деревянные ящики для рассады, повернутые так, чтобы ранний солнечный луч мог коснуться их содержимого.
В дальнем углу видна была ограда из сетки высотой примерно в двенадцать футов. Значит, где-то и калитка. Но поскольку Джонсон не объяснил, где она, Вулфу пришлось немного потрудиться. Они вошли – сначала Вулф, за ним Бобби – и оказались на заднем дворе дома комиссара полиции. Под аккуратно подрезанными вечнозелеными дубами росли кусты белой акации. За ними стену четырехэтажного дома обвивала своими шишковатыми стеблями старая глициния.
Здесь, позади особняка, их уже ожидал Хейс Уолкер Джонсон. Он поманил Вулфа и Бобби рукой, и они пошли к нему прямо по пожухлой траве, а не по посыпанной гравием дорожке. Комиссар был невысоким мужчиной с кривоватыми ногами, светло-коричневой кожей и черными родниками на щеках, у него были небольшие любознательные глаза и благожелательная улыбка, сразу располагавшая к нему если не латиноамериканцев, то уж англосаксов наверняка. Большую роль тут, видимо, играл цвет кожи, а не его манеры. В темном костюме и в белой рубашке с галстуком в полоску он выглядел довольно респектабельно.
Он провел их на кухню, залитую солнцем и такую домашнюю, с таким очаровательным интерьером, какой, наверное, не под силу создать ни одному дизайнеру.
– Хорошо, что пришли, – сказал комиссар, как будто пригласил их в гости, а они могли отказаться и не прийти.
– Слышал, что вашего парня ухлопали. Очень сожалею, – сказал он и добавил, не дожидаясь ответа: – Хорошо, что хоть Аркуилло наконец-то свернули шею.
Он жестом указал им на стол из темного дерева, стоявший в углу кухни. На столе стояли холодные и горячие блюда. Комиссар знал, что его герои только что сменились с дежурства, и поэтому позаботился приготовить для них завтрак.
За завтраком Вулф вспомнил, что никому не говорил о странном огне, вспыхивавшем на лице Аркуилло. Он приказал тогда Бобби, прекрасно видевшему все это, не упоминать об огне в отчете и никому о нем не рассказывать. Теперь же он настолько увлекся завтраком, что ему не хотелось задумываться над тем, почему он отдал Бобби такое распоряжение.
Восседая во главе стола, как добропорядочный отец семейства в День благодарения, Джонсон, желая показать свое гостеприимство, без устали подкладывал гостям угощение.
– Наливайте сами себе сок и кофе. А может, угостить вас крепким бразильским?
Вулф заметил, что себе он налил двойной крепкий кофе, а к еде даже не притронулся. Минут десять комиссар позволял им расхваливать завтрак, потом перешел к делу.
– Я лично очень рад, что вся эта заваруха с Аркуилло наконец-то закончилась, – начал он, – потому что то, о чем я сейчас вам скажу, дело первостепенной важности.
Он передал Вулфу папку с бумагами и продолжал:
– Кто-то минувшей ночью прикончил Лоуренса Моравиа, да еще прямо в его офисе. Проник через его хваленую охрану, сделал свое дело и смылся, не оставив следов. Мы тут с вами беседуем, а в это время идет вскрытие.
Кивнув на папку, он спросил:
– Скажите мне, какие будут соображения по этому поводу?
Джонсон не спеша выпил три чашки кофе, пока Вулф в Бобби знакомились с документами, содержащимися в папке. Теперь они имели какое-то представление об убитом.
Лоуренсу Моравиа не исполнилось еще и двадцати пяти, а он уже слыл в Нью-Йорке необычным человеком. Его родители-иммигранты так и не научились свободно говорить по-английски и жили в Бруклине. Все, чего он достиг, было результатом его собственных усилий. Он самостоятельно сколотил целую империю по купле-продаже недвижимости, успешно конкурирующую с компаниями Хелмслейсов и Каликоусов.
Потом, когда в стране начались трудности, Лоуренс Моравиа поступил весьма своеобразно: вместо того чтобы продолжать операции с городской недвижимостью на неумолимо сужающемся рынке, он воспользовался внезапным снижением налогов и вложил солидный капитал в строительство жилых домов для ньюйоркцев со средним достатком, чем оказал городу неоценимую услугу. Моравиа смог провернуть эту операцию отчасти благодаря выгодным торговым сделкам с японцами. Несколько лет он прижил в Токио, изучая вопросы жилищного строительства и методику менеджмента, и вплоть до самого смертного часа продолжал курсировать между Нью-Йорком и Токио по текущим делам и поддерживать сложные и непонятные отношения с японцами, столь ценимые ими и немаловажные для них.
Резкое разделение населения Нью-Йорка на богатую элиту и обнищавшие слои, происходившее в восьмидесятые годы и в начале девяностых годов, заканчивалось из-за отлива из города жителей со средним достатком. Они не могли больше мириться с ростом арендной платы за жилье, налогами и высокой стоимостью коммунальных услуг, боялись жить по соседству с мрачными, запущенными кварталами, переполненными бездомными бродягами и торговцами наркотиками, сбивающими подростков с истинного пути.
Моравиа пытался изменить положение и уже добился немалых успехов, и вот минувшей ночью его нашли мертвым в его же офисе, расположенном на последнем этаже принадлежавшего ему небоскреба на Пятой авеню. Он получил две пули в затылок из девятимиллиметрового пистолета. Баллистическая экспертиза еще не закончилась, но уже было ясно, что убийство совершено в классическом стиле и что сделал это профессиональный убийца по тщательно разработанной схеме. Орудие убийства пока не найдено, не обнаружено никаких отпечатков пальцев, кроме отпечатков самого убитого, его помощника и секретарши. Охранники Моравиа, обнаружившие его труп, действовали аккуратно и ни к чему не прикасались. При беглом осмотре единственной необъяснимой странностью показалось то, что щеки у Моравиа почему-то румянились. Но это же Нью-Йорк, а в нем все могло быть, и спустя некоторое время ничто уже не казалось странным.
Бобби еще не закончил читать последнюю страницу, как Вулф сделал первый вывод:
– Должны быть еще кое-какие материалы, иначе вы передали бы мне все, что здесь написано, просто по факсу.
Хейс Джонсон поставил чашку на стол и ответил:
– На первый взгляд этот малый должен быть просто золотым – да он таким, думаю, и был. Может, он для нашего города и много чего полезного сделал, гораздо больше, чем кто-либо другой, но что-то несъедобное он слопал, а переварить не сумел. Утром мне звонил главный судмедэксперт и сказал, что уже в результате предварительного обследования выяснилось, что Моравиа загнулся, видимо, не от выстрелов в голову. Сейчас эксперт делает какие-то сложные пробы на токсикологическое отравление.
Комиссар тяжело вздохнул и продолжал:
– В любом случае, все это не наверняка. Я хочу, чтобы ты, Вулф, выяснил все, что произошло до того, как этому парню влепили в затылок, и если ты не выяснишь это сразу же, то, поверь мне, будет большой скандал. Попросту говоря, если Моравиа был всего лишь исполнителем, то его тесные связи с высокопоставленными чинами Нью-Йорка могут потрясти до основания всю экономику города. Если же признать, что Моравиа был просто делягой, то его темные делишки наверняка навесят на нас, и мы уж, как пить дать, долго от них не отмоемся. Тогда дельцы отзовут свои капиталы из строительного бизнеса города, а это может стать мощным толчком к панике. Мы такого позволить не можем. Дело выживания нашей экономики всецело в руках этих людей.
Бобби просмотрел последнюю страницу досье, и Вулф снова откинулся на спинку стула. Комиссар взял папку из рук Бобби. Глядя, с какой серьезностью Джонсон относится к документам, Вулф догадался, почему их содержание не передали по факсу.
– Короче, вы хотели бы прикрыть это дело, – предположил он.
– Наоборот, я хочу размотать его, – ответил комиссар, внушительно подняв руку. – Делай что хочешь, Вулф, но докопайся до дна. Однако мне не хотелось бы, чтобы репортеры пронюхали что-нибудь насчет этого грязного белья.
Часы на его руке пискнули, и он посмотрел на время:
– Через пять минут у меня совещание. Есть просьбы? – спросил он, выходя из-за стола.
– Мне нужна бригада маляров, – сказал Вулф. – Осточертело глядеть на стены офиса, заляпанные кровью.
– Придут, – ответил Джонсон. – Позвони мне сейчас же в приемную и...
– Нет, – возразил Вулф, сверля комиссара взглядом. – Завтра утром. Это – во-первых, а еще я не вправе направлять заявки непосредственно вам. Лучше распорядитесь сами.
– Ладно, сделаю, – согласился комиссар.
Телегеничная улыбка на его лице почти перевесила хроническую озабоченность в глазах.
– Размотайте это дело быстренько и аккуратненько; лично все осмотрите и проверьте, тогда нам всем и дышать легче станет.
Уже на улице, куда они вышли тем же путем, каким и вошли, Бобби, усаживаясь за руль машины, спросил:
– Как ты считаешь, что на самом деле произошло?
Он завел мотор и включил отопление салона.
Вулф ответил не сразу и подумал, что как-то равнодушно отнесся к мнению Джонсона, это его встревожило. Еще с месяц назад вопрос этот представлял бы для него трудную головоломку и он немало поломал бы голову, прежде чем найти разгадку. Теперь он был в недоумении, что же такое случилось с ним – уж не спятил ли он? Все нью-йоркские полицейские добивались тех полномочий, какими наделили его. Его регулярно вызывал к себе не только главный городской прокурор, но и генеральный прокурор штата, и оба они с почтением обращались с ним, будто он был их духовным наставником, советуя им, как добиться суровых приговоров наиболее опасным и жестоким преступникам. Короче говоря, о встрече с ним мечтали все работники правоохранительных органов. Ему пришлось немало потрудиться, чтобы добиться такого почета и привилегий. Но вот теперь, когда ему поручено конкретное дело, он начинает понимать, что ему на это дело наплевать.
Что же такое с ним происходит? Может, он переутомился и нужно немного поспать? Охота на Аркуилло закончилась. Преследуя его, он тридцать шесть часов подряд не смыкал глаз. Теперь бы только поспать.
– Давай сначала заглянем к Моравиа домой, – предложил он Бобби, когда тот включил скорость.
– Но его же пришили в офисе.
– По-моему, лучше сперва познакомиться с личностью убитого у него дома, а потом уже ехать на место преступления, где, по всей видимости, и следов-то никаких нет.
* * *
Квартира Лоуренса Моравиа находилась на последнем этаже нового высотного дома, построенного им же на улице Сентрал-Парк-Саут. Здание предназначалось для проживания в нем арабов и японцев. Его апартаменты занимали целый этаж.
– Господи, боже мой! – воскликнул Бобби, когда одетый в униформу привратник провел их в комнаты. Вулф не сказал ни слова – все было сказано в возгласе Бобби. Дом был самой высокой категории, хотя кое-что в нем и недотягивало до этого. Апартаментам Моравиа, казалось, конца-края не будет. Они переходили из комнаты в комнату, и все они были обставлены предметами роскоши в изысканном вкусе и выходили окнами на южную половину Манхэттена. Глядя из этих комнат, Вулф подумал, что можно почти убедить самого себя, что Нью-Йорк такой же сверкающий и величественный, каким и кажется на открытках с панорамой города, что в нем не совершается никаких чудовищных преступлений, на которые натыкаешься, едва высунешь нос на улицу. Даже вой полицейских сирен не доносится до живущих так высоко над землей. Однако самому Вулфу такая панорама изрядно надоела: он уже предостаточно насмотрелся всяких картин хладнокровных, страшных преступлений, совершенных на верхних этажах небоскребов.
Бобби провел рукой по дорогому гобелену, которым была обита тахта, и произнес:
– Не знаю, как ты, но я не отказался бы и от десятой части тех денег, которые этот малый всадил в обивку мебели.
Вулф посмотрел из окна на мерцающие вдали башни Манхэттена. Зловонный воздух Эль-Баррио, казалось, остался на другой планете.
– Внимательно смотри, что здесь может подвернуться, а я пройду в дальние комнаты, – наказал он своему детективу.
По комнатам Вулф ходил совершенно бесшумно. Они имели такой изысканный вид, что казалось, будто в них никто даже и не жил. Во всем проявлялись гармония и совершенство – в подборе цвета, рисунков и узоров, стиле мебели. Сколько же деньжищ ухлопано на обстановку и обустройство таких роскошных апартаментов! Но все же на квартиру скорее можно любоваться, чем жить в ней. У Вулфа создалось впечатление, что он смотрит видеофильм, вероятно, рекламный, предназначенный специально для того, чтобы выудить у него с таким трудом заработанные деньги.
Он попытался мысленно представить себе Лоуренса Моравиа, слоняющегося по этим апартаментам. Что он поделывал здесь, подходил ли он к этому прекрасно отполированному, декорированному узорами столику из красного дерева? Капал ли он мороженым на этот стилизованный, но неудобный стул, обтянутый дорогим материалом по 250 долларов за ярд? Стряхивал ли он волосы и перхоть в эту ручной работы раковину из нефрита от Шерла Вагнера? И кто, наконец, занимался здесь уборкой? Это же работа для Геракла.
Спальня хозяина показалась Вулфу размером с половину футбольного поля. Впрочем, как и в других комнатах, в ней было множество разных миниатюр, написанных художниками, имена которых – от Флавиана до Левитана – ничего ему не говорили. Как, впрочем, и их работы. У окна, обращенного на север, откуда открывался вид на голые деревья в Центральном парке, располагался небольшой бар с прохладительными напитками, а около него – на фоне центра мрачного Манхэттена – висел большой скелет.
Вулф вошел в бар и посмотрел в окно. Что Лоуренс Моравиа хотел бы видеть, когда вглядывался в струи дождя за окном? Может, когда он был не один, он ни о чем и не думал?
Выйдя из бара, Вулф подошел к кровати, лег и вытянулся на ней. Кровать упиралась в голую стену, а не в окно с живописным видом. Почему? Но прежде чем начнут вырисовываться обстоятельства убийства, необходимо, как всегда, определить психологические контуры жертвы. Когда не знаешь, что для погибшего было важнее всего, все исходные данные не имеют значения или, что еще хуже, могут повести следствие по ложному пути.
На что же все-таки любовался Моравиа, лежа в этой постели?
Вулф встал с постели и посмотрел на голую стену. На ней не было ничего примечательного, что резко отличало ее от других изукрашенных стен в этой комнате, будто кто-то тщательно протер ее по какой-то неизвестной причине.
Между стеной и кроватью стоял маленький столик, а на нем – какой-то электронный прибор. Вулф включил его. Это оказался телевизор "Шарп" плоского изображения, отбрасывающий проекцию на гладкую стену. Ниже – видеомагнитофон и плейер. Вулф нагнулся и взял наугад с полдюжины лазерных видеодисков. "Глаза без лица", "Империя страсти", "Девушка в униформе", "Маска", "Психопат", "Женщина в дюнах"... Судя по всему, это были любимые видеозаписи Моравиа. Вулф смотрел некоторые из этих фильмов или же читал краткие аннотации к ним, написанные на коробках. Всех их объединяла эксцентричная тема раздвоения личности или же изощренного секса. "Довольно-таки необычная домашняя фильмотека", – подумал он. И от увиденного ему стало гораздо легче представить себе внутренний мир Лоуренса Моравиа, чем просто на основании справок в полицейском досье.
Вулф подошел к занимающему целую стену гардеробу Моравиа и раздвинул застекленные створки.
Костюмы от Бриони и Армани, рубашки ручной работы от Аскот Чанга, вешалки от Комми де Гарсона, галстуки от Сулка и Франка Стелла. Вулф в возбуждении остановился передохнуть. У него создалось впечатление, будто он рассматривает гардероб двух разных мужчин: одного – строго консервативного по своему складу, а другого – безалаберного модного повесы. Он тут же подумал о тематике раздвоения личности в видеофильмах, которые Моравиа, судя по всему, больше всего любил смотреть. Он явственно ощущал теперь его дух.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?