Текст книги "Крепость. Кошмар наяву и по расписанию"

9. ИНКВИЗИЦИЯ

Пока Анатаса волокли по сырым каменным ступенькам тюрьмы, на центральной площади тем временем уже собиралась многочисленная толпа, которая начала скапливаться с того самого момента, как некоторые граждане заметили, что на площади устанавливают широкий дубовый столб, а вокруг него разбрасывают хворост.

Заключённого затащили на каменную возвышенность, где был установлен инструмент для казни. Едва Анатас показался на площади, как толпа начала издавать возгласы и гул негодования, предвкушая искры яркого и хрустящего пламени, сопровождающегося мучительными криками и болезненными стонами.

Ассистенты инквизитора привязывали Анатаса к столбу, в то время как разъярённая толпа жаждала его смерти. Почти каждый в толпе проклинал приговорённого к смерти разными словами: «преисподняя ждёт тебя», «отправляйся туда, где этот костёр будет вечным», «дьявольское отродье, гореть тебе в аду», «СЖЕЧЬ! СЖЕЧЬ! СЖЕЧЬ!..»

Это был первый случай казни через сожжение в стенах Цертоса за последние полтора века и первый за последние два столетия, когда казнят человека, которому были предъявлены обвинения в занятии чёрной магией.

Стоило ассистентам инквизитора покинуть место казни, как в Анатаса полетели яйца и гнилые помидоры. Крики толпы не угасали.

– Он купил у меня крупу и заплатил больше, чем она стоила! А мне не нужны сатанинские деньги! – С этими словами бакалейщик бросил несколько почерневших монет, которые потерялись где-то на земле, которая стала красно-жёлтой от расплющенных яиц и помидоров. Те же монеты, которые бакалейщик получил от Анатаса, имевшие ровные края и сверкавшие блеском, он решил оставить в кармане.

На балконе королевской башни за происходящим наблюдал король Георг и его приближённые.

– А у наших жителей большие запасы продовольствия – с насмешкой произнёс казначей Корнелий, наблюдая за градом, которым осыпали приговорённого граждане Цертоса.

– Это точно – с ещё большим смехом отреагировал канцлер Клаус. – В этот раз крестьяне особенно щедры. Может в следующем году стоит повысить налоги в казну?

– Я над этим непременно порассуждаю – продолжая смеяться, ответил Корнелий. – Уверен, нашего короля такое предложение заинтересует.

В отличие от своих приближённых, лицо Короля оставалось невозмутимым. Он молча наблюдал за тем, как гневно его народ настроен против всякой дьявольщины и богохульников. Во всём этом Георг видел некую преданность граждан чистоте своих религиозных взглядов. В стенах Цертоса казнить колдунов не приходилось уже целых два столетия и такое событие должно стать показательным и лишний раз укрепить преданность народа вере в Бога.

Тем временем ассистенты закончили раскладывать хворост. Его было настолько много, что он едва ли не закрывал одеяние Анатаса до самых колен. Его руки заломили за спину и сковали цепью, которая была приколочена гвоздями к столбу.

Вдруг толпа умолкла. Ветер резко оборвался. Солнце скрылось за облака и его лучи перестали освещать башни и хижины замка, окутав дневным мраком центральную площадь. Птицы, что радовали глаза жителей Цертоса, начали улетать прочь, поднимаясь всё выше и двигаясь в сторону до тех пор, пока совсем не скрылись за высокими стенами замка. Все собаки и кошки, которые были вблизи площади, стали скулить, убегая как можно дальше от столпотворения.

Анатас медленно приподнимал голову. Из-под чёрного капюшона показался этот тяжёлый взгляд. Его жёлто-зелёные глаза смотрели в толпу. Он задрал голову настолько, что подбородок начал заметно выпирать. В его взгляде читалось презрение и ненависть. В этот момент каждый, кто находился в толпе, смог как следует рассмотреть его лицо. Оно заставляло испытать чувство, как грудь наполняется тяжестью и дышать становится труднее. Под кожей всё будто сжималось. Занявшие места впереди начали постепенно пятиться, пытаясь раствориться в глубине толпы. Даже несмотря на то, что Анатас был связан, толпа будто боялась в очередной раз произнести какое-нибудь оскорбление или бросить гнилой помидор, которых имелось ещё в избытке. Взгляд был настолько тяжёлым, что все, кто оказался в самом краю глазеющих зевак, начали медленно, а затем торопливо покидать площадь. Среди них был и кузнец Галлиен, который доложил королевской страже о том, как некий колдун что-то покупал у его соседа, а соседка что-то громко говорила о демонах. В эти мгновения Галлиен начинал жалеть о том, что стал доносчиком и о том, что несмотря на угрозы маршала, растрепал всей округе о колдуне. Все, кто вместе с ним убегали с площади, прервали мёртвую тишину. Постепенно шум в толпе начинал походить на панику. Но эта паника затухла, когда Анатас начал говорить беспечным, но очень громким тоном:

– Смотрите на меня! И не смейте отводить взгляд!!! Скоро солнце уйдёт за горизонт! И вы вернётесь в свои дома! Ваши дети уснут крепким сном! Мой прах сдует ветер, и вы перестанете бояться! Ваш страх исчезнет… – в его голосе прозвучала жуткая ярость: – Но он вернётся!!! Запомните этот день! Пройдёт год, и вы вспомните ту ночь, когда ваши дети спали крепко, и подкова на дверях дарила счастье вашим домам! Страх заполнит ваши души! Каждый год… в этот день… в день моей казни!.. Вы будете вспоминать меня. Каждый раз, вспоминая меня, вы будете дрожать от страха, потому что через год вы уже не сможете забыть меня! Забыть моё лицо! Забыть эти глаза! Смотрите на них! Запомните этот взгляд! Сегодня вы сожжёте мою плоть и снимите с меня оковы, и я обрету свободу!

– Сжееееееечь!!! – яростно приказал король с балкона, поднявшись с кресла, упираясь обеими руками о перила.

Инквизитор поднёс пылающий факел и бросил его у ног Анатаса. Хворост стремительно разгорался вокруг столба. Его тёмный плащ загорелся, но лицо всё ещё виднелось. Он произнёс последние слова, шепча их у себя под носом:

– До встречи… в аду.

Уголки рта Анатаса начали расширяться и на его лице появилась нездоровая зловещая улыбка. Губы медленно раздвигались, обнажая зубы, на которых всё также присутствовал толстый слой гнилого налёта. Но теперь его зубы выглядели широкими и между ними не просматривалось никаких щелей. Раскрыв губы и заулыбавшись, он разразился громким и зловещим смехом. Страх Анатаса испарился, в то время как страх жителей Цертоса только усиливался по мере того, как жизнь покидала тело Анатаса.

Ко всеобщему удивлению, Анатас не издал ни единого крика, словно он не испытывал никакой боли. Его тело как будто было лишено чувствительности. Плоть сгорала, а довольная гримаса не сходила с лица.

Король Георг наблюдал за сожжением и в его душе зарождалось некоторое спокойствие, как и у королевы Матильды, которая смотрела на колдуна с ненавистью, чего нельзя было сказать о толпе или приближённых Короля. Канцлер Клаус сидел возле короля с открытым ртом в оцепенении. Его рука зависла перед грудью, держа кубок с вином, которое для канцлера в тот момент утратило тот манящий аромат, что был прежде. Теперь шутки о богатом урожае крестьян ему не казались такими забавными. Казначей Корнелий, сидя в кресле, опускался всё глубже и глубже, пытаясь как бы спрятаться, ухватившись обеими руками за бронзовые подлокотники. Маршал Октавиан сидел с каменным лицом, на котором читалось лишь одно – сомнение.

Тем временем аббат наблюдал за происходящим, находясь далеко в конце толпы. Ещё никогда раньше аббат так не вымаливал душу смертного у Бога, как душу человека, что горел заживо у него на глазах. Параллельно тому, что творилось на глазах у толпы, монах шёпотом читал молитву, держась за крест на груди. Не дожидаясь конца, он покинул площадь, отправившись в аббатство в сопровождении двух послушников.

Тем временем тело Анатаса медленно распадалось. От плаща почти ничего не осталось. Кожа на туловище обгорела настолько, что его кровавого цвета рёбра были отчётливо видны. Бледно-красные кости на локтях торчали, будто были обглоданы дикими зверями. Зубы вернули свою прежнюю форму, но уже без налёта и без гнили на дёснах, которая обгорела. Кожа на лице сгорела почти полностью. Череп предстал целиком обнажённым. Вместо глаз образовались две тёмные впадины. Левая малоберцовая кость медленно отходила от колена и вскоре отвалилась. Правая рука оторвалась от плеча и тело покосилось, развернувшись спиной, на которой виднелись участки почти нетронутой огнём кожи. Череп отвалился, прокатившись по каменному полотну до тех пор, пока не достиг башмаков впереди стоявших зрителей. Вскоре отошла правая нога. На столбе весело тело, в очертаниях которого с трудом можно было разглядеть человека: туловище без головы, с одной рукой и половиной ноги.

Со временем инквизитор стал обращать внимание на то, как хворост заканчивается, из-за чего костёр постепенно угасает. Он приказал долить масло. Ассистент взял ведро, подошёл к огню и вылил масло перед собой, после чего огонь заполыхал с новой силой. Теперь даже от костей ничего не оставалось.

После того, как тело свалилось и уже догорало на земле, у жителей замка начал испаряться тот страх, в который они погрузились в последние мгновения жизни Анатаса.

Спустя какое-то время костёр погас. Останки тела продолжали дымиться. Толпа потихоньку расходилась. На королевском балконе уже никого не наблюдалось. Солнце ушло за горизонт, а на центральной площади начал медленно подниматься ветер, что вскоре забрал с собой прах Анатаса.

ГЛАВА II: ДЕЯНИЯ САТАНЫ

1. ПОСЛАНИЕ АББАТУ

По пути в монастырь аббат Исаак размышлял над тем, как арестованный сообщил ему своё имя, перед тем как покинуть темницу. Аббат пытался понять причину этого поступка. Заключённый выкрикивал слова в спешке и понимал, что не получит ещё одной возможности поговорить со священником.

Добравшись до монастыря, отец Исаак отправился в свои покои, зажёг лампу, взял бумагу, перо с чернилами и начал старательно искать нечто такое, что, возможно, приговорённый к смерти пытался передать через своё имя.

Нанося имя на бумагу, аббат стал подробно разбирать его по частям. После каждой попытки отец Исаак перечёркивал свои предположения на бумаге. Он сопоставлял буквы в имени с порядковым номером в латинском алфавите, которому соответствовала каждая буква. Он пытался найти в рукописных текстах производные слова, но это не давало никаких результатов. И лишь с одиннадцатой попытки, когда монах написал имя и отложил перо, не имея представления как ещё можно изучить загадочное имя едва знакомого человека, он увидел то, что искал полночи, когда прочитал имя задом наперёд:

АНАТАС – САТАНА

На лице аббата всплывала гримаса глубокого ужаса, в котором тонул его разум. Его брови опустились и почти сомкнулись. Глаза слегка прикрылись веками. Уголки рта раздвигались всё шире. Сжимая бумагу с именем казнённого, аббат гирей упал на колени и уже на полу изо всех сил сжимал веки, из-под которых настойчиво просачивались наружу слёзы, окутанные глубоким переживанием за души жителей всего замка.

В страхе отец Исаак порвал бумагу, дабы скрыть тайну, а точнее частичку тайны, до которой он добрался. Аббат так и не узнал, что именно означает это послание – то, что в человеческом обличие был сам сатана, которого казнил король, или это был слуга сатаны, душа которого осталась в замке и может проявить свою месть в скором будущем. В любом случае, теперь было понятно, что сожжение не стало смертью для несчастного.

На следующее утро аббат отправился к маршалу. В нём отец Исаак видел единственного человека среди королевского окружения, который сможет выслушать, а главное поверить его словам. Маршал Октавиан не находил объяснения тому, как Анатас лишил жизни одного из рыцарей, пролив какую-то неизвестную жидкость, и это заставило его поверить в нечто, что не способен объяснить здравый ум. Маршал до сих пор не забывает о том кошмарном лике, а точнее о том, что осталось от лица – оголенный череп и лужа кровавой жижи на полу вместо плоти.

Добравшись до казарм, аббат разыскал маршала Октавиана, пока тот вёл беседу со своими командорами. Узнав от стражи о том, что у казармы находится аббат, маршал отпустил командоров и приказал пропустить священника. Монах перешагнул через порог, приветствуя Октавиана:

– Здравствуйте, маршал. Если у вас есть хоть немного свободного времени, то мне бы очень хотелось его украсть.

Маршал жестом предложил аббату пройти к столу. По обыденной привычке Октавиан сел в начале стола, а отец Исаак занял место на стуле справа от него.

– Я вас слушаю, аббат.

– Вы помните, как стража выводила арестанта из темницы?

– Да, конечно.

– Перед тем как покинуть темницу, он сообщил мне своё имя.

– Это я тоже помню.

– Этой ночью я долго не спал и пытался понять, что он этим хотел сказать. Этого мне не удалось сделать. Но я расшифровал смысл его имени.

– Его, кажется, звали Анатас?

– Да, всё верно.

– И что же вы обнаружили? – демонстрируя раскрытые ладони, спросил маршал.

Аббат достал бумагу и кусок древесного угля, которым, написав имя, обратился к маршалу, двигая листок к нему:

– Прочитайте слово в обратном направлении.

Пока маршал читал написанное имя, аббат пристально наблюдал за тем, как меняется его лицо, с нетерпением выжидая реакцию.

Стоило прочесть имя, маршал отвёл взгляд в сторону. Проведя некоторое время в томительном безмолвии, он приподнял глаза и произнёс:

– Зачем вы мне это показываете? Я ведь говорил вам, что не поверю ни в какую нечисть, пока не увижу хоть что-нибудь собственными глазами.

– Маршал, этот человек посланник сатаны. Но это в лучшем случае. Вы готовите армию к сражениям, и вы имеете право знать кто представляет угрозу для замка.

– Послушайте, аббат. Этот человек… или кем бы он ни был – мёртв. Никакого сражения не будет – эти слова прозвучали так, будто маршал сам не поверил в то, во что хотел заставить поверить монаха.

– Нет-нет-нет – быстро прервал маршала отец Исаак, едва не оторвавшись от стула. – Вы ведь всё слышали. Он сказал: «пройдёт год». Через год мы должны быть внимательны, чтобы не пропустить любое явление, которое отклоняется от нормы. И вполне возможно, что для решения проблемы понадобится армия.

– Хорошо. Аббат, давайте представим, что я вам верю – эти слова звучали куда убедительнее, чем до этого. – Какое оружие против сатаны я раздам своим рыцарям? Святую воду? Крест? Библию? Что произойдёт, если король узнает, что человек, который руководит военными делами в его замке, верит в сатанинские силы, а уж тем более если он собирается с ними воевать?

– Просто будьте готовы. Сатана может принять и простое обличие, в котором мы его не узнаем.

– Да будет так. Но учтите – мои воины всегда готовы к битве. Поэтому лишний раз суетиться я тоже не стану. – Немного промедлив, маршал добавил: – Если мы столкнёмся с чем-нибудь неземным, я сделаю всё что в моих силах.

Отец Исаак продемонстрировал своё относительное спокойствие:

– Это всё что я хотел услышать.

После этих слов они оба встали из-за стола и, дойдя до выхода, аббат обернулся и вновь обратился к маршалу Октавиану:

– Я искренне благодарен вам за то, что вы меня выслушали, маршал.

– Не стоит, аббат. Я не имел права поступить иначе.

Священник покинул казарму и отправился в аббатство, где вернулся к своим привычным делам, уже чуть меньше зацикливаясь над произошедшем.

2. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД «БУРЕЙ»

– Опустить мост! Поднять ворота! – громко и отчётливо прокричал командующий гарнизоном командор Рамо́н, отдавая приказ подчинённым, стоявшим у подъёмного механизма, который открывал и перекрывал вход в замок.

В Цертос возвращались король Георг и королева Матильда из поездки в Рим, куда они отправились, чтобы крестить своего старшего сына и первого наследника трона – Вильгельма IV. Впереди колонны на лошадях ехали король и маршал. Вслед за ними шла конница, которая состояла из дюжины копейщиков и дюжины лучников. Следом двигалась повозка, в которой восседала королева Матильда, Вильгельм и остальные четыре королевских отпрыска. Далее в качестве стражи двигалась колонна из двух тысяч боевых единиц: тысяча мечников, триста лучников, двести пятьдесят секирщиков33
  Род средневековых войск, основным орудием которого была секира – боевой топор с длинным лезвием.


[Закрыть] и четыре с половиной сотни копейщиков.

Едва стоило пересечь порог главных ворот, как подданные уже встречали своего короля ликованием.

В честь своего возвращения монарх решил устроить пир в королевском зале. На столе была только самая отменная пища: запечённый поросёнок, копченая индейка, маринованная рыба, жаренная икра угря, жареная баранина, жареный павлин, рагу из мяса оленя, фаршированный шпинатом лебедь, запечённая курица в лимонном соке, хлеб в виде румяных овальных лепёшек, пироги с персиками и яблоками, виноград, груши, финики, белое и красное вино.

К столу были приглашены самые приближённые королю люди. Маршал Октавиан прибыл на пир в весьма непривычном для окружающих одеянии. На нём не было ни доспехов, ни меча на поясе, а был нарядный кафтан, сшитый римскими мастерами, а его сапоги отнюдь не были предназначены для боя.

– Октавиан, – с восхищением промолвил король Георг, – сегодня мой язык не позволит называть тебя маршалом.

– Да, милорд – саркастически согласился маршал. – Может мне сложить с себя полномочия на сегодня? Ведь если на замок кто-то нападёт, то всё, чем я смогу вас защитить, это своей грудью. Правда защищать я вас буду ровно пять секунд, пока из моей груди будут доставать клинок. – Георг и Октавиан громко засмеялись. – А ваша дальнейшая участь уже будет зависеть исключительно от вас.

Положив правую руку на плечо маршалу, король говорил уже без смеха:

– Ты столько раз спасал мне жизнь, что скорее я прикрою твою грудь и дам вражескому клинку пронзить мою. Я рад, что ты с супругой и дочкой прибыли разделить с нами эту радость.

Октавиан протянул продолговатую коробку, изготовленную из соснового дерева и отделанную шёлком, обратившись к королю:

– Это подарок Вильгельму.

Король Георг открыл коробку. Внутри лежал меч небольшого размера и столь же небольшой массы, подходящей для десятилетнего королевского мальчишки. Его рукоять была украшена сапфирами, а на самом её конце находился рубин, размером чуть больше.

– Будущий Король должен овладеть искусством боя как можно раньше – произнёс Октавиан.

– Прекрасно. Я думаю, он будет в восторге.

– Если позволите, я лично возьмусь обучать его этому делу.

– Ну, это я могу доверить только тебе, Октавиан – с довольной улыбкой ответил король.

Канцлер Клаус прибыл в окружении супруги и пятерых детишек. На нём был кафтан бордового оттенка, обшитый белым шёлком на краях манжет, на подоле и вокруг ворота.

А вот кафтан Корнелия буквально выдавал его должность казначея. На нём просматривалось столько узоров, вышитых из золотых ниток, что казалось, будто золота в этом кафтане больше, чем в государственной казне. Его внешнему виду уподобилась и супруга, которая выглядела так, что можно было подумать, будто это к ней все люди обращаются «Ваше Величество», а не к супруге короля Георга. Её белое платье казалось настолько длинным, что обувь на ногах было невозможно рассмотреть. Её тёмно-каштановые волосы были сплетены в косу, на конце которой была привязана прозрачная лента с золотой обшивкой.

Помимо всех прочих на пиру присутствовали и другие представители высших сословий: оружейник Брут и конюший Фабриций с семьями. Герцог Леонард – верный друг короля, прибывший из замка «Гоноре́м», расположенного на востоке от Цертоса. Из северных земель был приглашён барон Силва́н, являющийся давним товарищем покойного отца короля Георга – Максимилиана III.

– Барон! Для меня честь принимать вас в покоях моего замка в столь радушный день. Как добрались? – с заинтересованным лицом спросил король.

– О-о-о… Дорога не была столь утомительной как раньше. Погода стоит просто дивная. Давно солнце не светило так ярко.

– Это наши земли радуются вашему приезду – восторженно произнёс Георг.

3. ПОГРУЖЕНИЕ ВО МРАК

После того как дегустаторы опробовали пищу с каждого подноса и глотнули вино из всех кувшинов, гости приступили к праздничной трапезе. Наполнив кубки отборным вином до самых краёв, король Георг приподнялся с трона и начал произносить тост:

– Я благодарен всем, кто сейчас со мною бок о бок вкушает эту пищу. Этот кубок я поднимаю за всех вас, кого мне доводится лицезреть после каждого рассвета и за тех, кого я не удостаиваюсь чести видеть так же часто. До дна!

Все гости, расположенные за трехгранным столом, синхронно приподняли кубки и выпили отменное вино, сделанное из винограда, выращенного в садах Цертоса. Не успели музыканты заиграть, как вдруг из-за стола раздался чей-то голос:

– Георг, мальчик мой, кажется лучи солнца перестали радоваться моему прибытию – улыбаясь и подшучивая, произнёс барон Силван. – Слишком уж резко солнце спряталось за горизонт.

– Да, барон. Действительно. Я такого раньше не замечал – ответил король, слегка нахмурив брови, не припоминая на своей памяти подобную аномалию.

После этого барон энергично поднял свой кубок вновь и после первого глотка его пальцы ослабли, кубок рухнул на праздничный стол, пролив остаток вина на тёмно-синий праздничный кафтан, что когда-то ему подарил отец Георга. Из уголков рта покапали остатки вина. Его голова резко затряслась, откинувшись на спинку кресла. Кисти рук задрожали и вскоре тело барона рухнуло на мрачный серый каменный пол тронного зала.

Резко оторвавшись от стола, король подбежал к барону, наклонившись, взял его за плечи и положил голову себе на правое колено. Пока король держал барона, выкрикивая дикими воплями, чтобы тот не закрывал глаза, маршал отдал приказ одному из стражников разыскать врачевателя.

В то время как барон Силван с трудом вздыхал, казначей Корнелий продолжал стоя жевать куриную ляжку, после чего он свалился на пол, опрокинув один из подносов с едой, пытаясь ухватиться за край стола. Супруга в спешке подбежала к нему, положив обе руки на щёки мужа, пытаясь привести его в чувства истерическими воплями.

– Всем отойти от стола! Никому не прикасаться к пище! – резким и громким тоном воскликнул маршал. – Милорд, пища отравлена!

Король пребывал в панике, едва отрывая взгляд от барона, который находился одной ногой в склепе, то на казначея, не подававшего признаки жизни. Затем монарх взглянул на маршала, предположившего, что кому-то все-таки удалось отравить пищу каким-то непонятным образом, ведь дегустаторы были всё ещё на ногах.

– Да разве в это время на небе восходит луна!? – с некоторым страхом закричал ещё больше напуганный канцлер Клаус, когда заметил в окне ярко сияющую полную луну. – И солнце не заходит так рано!

Никто не произносил ни звука. И вдруг… за окном башни раздались истерические крики, которые усиливались с каждой секундой. Маршал Октавиан подошёл к окну и лицезрел жуткую картину. Граждане носились по улицам замка, в панике призывая на помощь. На пороге одной из хижин мать выносила ребёнка и в спешке направлялась куда-то вверх по улице. Из дома напротив башни два подростка, запрокинув по одной руке себе на шею, выносили отца со свисающей головой без каких-либо признаков жизни. По дороге неслась повозка с лошадьми, в которой лежали трое детей без сознания. Проехав ещё несколько метров, повозка отцепилась от упряжки, лошади резко свернули в сторону, а повозка врезалась в пустые торговые ряды. Увиденное ужаснуло маршала. Он замер, не понимая происходящего.

Через несколько мгновений прибежал стражник. Вздыхая с неимоверным трудом, он сообщил весть:

– Врачеватель лежит в своём доме на полу! Я старался привести его в чувство, но он не очнулся! Это происходит по всему замку. Никто ничего не ведает…

Брови короля сдвинулись, глаза медленно опускались, вырисовывая отчаяние на лице.

Затем из-за порога показалась молодая женщина с небольшой корзиной в руках.

– Это моя сестра – продолжал стражник, медленно восстанавливая сбитое дыхание. – Она знает кое-что о травах. Если вы позволите Ваше Величество, она осмотрит барона… – немного промедлив и наклонив голову в сторону – и Казначея.

С трудом совершив лёгкий кивок, король разрешил ей подойти.

– Нужна горячая вода – спокойным тоном вымолвила девушка.

– Вы слышали!? – свирепым тоном крикнул король, направив взгляд в сторону слуг.

Придя в себя после возгласа короля, слуги бегом отправились на кухню.

– Как тебя звать? – спросил монарх.

– Анна, Ваше Величество – ответила девушка тихим голосом, после чего сразу опустила глаза в корзину.

Анна приоткрыла корзину, сдвинув покрывало. Внутри находились разные травы, собранные в пучки, а также несколько пузырьков, содержащих травы, стёртые в порошок.

Наконец слуги принесли деревянный таз, который наполовину был заполнен кипятком. Анна взяла один из пузырьков, вынула пробку и высыпала больше половины содержимого в воду. Затем тоже самое она проделала с пятью разными пузырьками, добавив в кипяток несколько листьев неизвестного растения. После этого Анна попросила помочь перевернуть голову барона лицом вниз, чтобы пар из кипятка протиснулся в дыхательные пути. Маршал подошёл и обратился к королю:

– Милорд, позвольте мне.

Октавиан, обхватив барона Силвана обеими руками подмышками вокруг груди, начал постепенно переворачивать его до тех пор, пока голова не оказалась над тазом. Следом стражники приволокли обездвиженное тело казначея.

Проходили минуты. Никто не издавал ни звука. Все смотрели на неподвижное тело барона. Вдруг раздался сильный прерывистый кашель. Первыми словами барона Силвана были:

– Какая… какая мерзость. Уберите от меня эту дрянь.

Маршал перевернул барона на спину. Вздохнувший с облегчением король Георг положил свои руки на плечи Силвану и произнёс с громким и радостным смехом:

– Барон, лучше этой дряни вы не найдёте!

Тем временем, маршал подтолкнул таз поближе к обвисшей голове казначея. Вскоре он тоже очнулся.

После этого король обратился к девушке:

– Анна, расскажи, что за травы ты принесла. Жители во всём замке нуждаются в них.

Анна рассказала о местах в лесу, где она постоянно собирает растения. Король немедля отдал приказ отправить рабочих в лес и собрать как можно больше этих трав. Перед уходом король Георг вознаградил Анну, передав в её руки пять сверкающих рубинов.

В течении всей ночи по распоряжению Короля свыше сотни повозок возили растения из леса, которыми наполняли выстроенные вдоль дороги корыта и заливали кипятком. Жители приходили в себя, а очнувшийся врачеватель так и не смог понять причину, по которой возникли эти приступы.

О том, что еда могла быть каким-то образом отравленной, некоторые думали как о чём-то нелепом, поскольку никто не находил объяснения, каким образом кто-то мог бы отравить целый замок вот так в одно мгновение. Но и в то же время никто не находил иного объяснения произошедшему, а потому слова короля об отравленной пище были единственным разумным объяснением.

К утру удалось привести в сознание каждого жителя Цертоса. Днём король Георг приказал выбросить всю еду, которая была на столах у жителей замка тем вечером и приготовить свежую пищу. Для этого король отправил сотни повозок по всему Цертосу, дабы каждый выкинул туда всю еду, что была в доме. К каждой повозке было приставлено по четыре всадника на случай, если кто-то посчитает пищу слишком ценной для того, чтобы выкинуть её.

К концу дня, когда солнце уже наполовину спряталось за горизонт, четыре повозки прибыли к воротам аббатства – последнему месту, откуда надо было забрать испорченную пищу.

Постучав в ворота, всадник не дождался ответа. Поле нескольких попыток дверь, наконец, приоткрыл монах.

– Добрый вечер, святой отец. Я могу увидеть аббата Исаака? – сдержанным голосом спросил всадник.

– Следуйте за мной – вежливо ответил монах.

Следуя за священнослужителем, всадник пришёл в комнату, где два с половиной десятка служителей аббатства сидели за ужином. Монах, что привёл его, подошёл к аббату и шепнул ему на ухо о том, что его хотят видеть.

Поднявшись из-за стола, аббат Исаак подошёл к всаднику.

– Здравствуйте, аббат. Прошу меня извинить, что отрываю вас от трапезы.

– Ничего, сын мой.

– Я здесь по распоряжению короля. Вы не покажете мне, куда вы сложили остатки вчерашней пищи?

Как ни в чем не бывало, аббат Исаак ответил:

– Всё, что мы ели вчера вечером и сегодня утром, находится на этом столе – протянув открытую ладонь в направлении продолговатого стола, за которым сидели два с половиной десятка монахов.

– А сколько человек среди вас отравились вчера.

– Среди нас никто не отравился. Все живы и в полном здравии, сын мой.

– И всё же, аббат, мне приказано забрать всю пищу, что осталась со вчерашнего дня. Она отравлена.

– Наша пища чиста, сын мой. Можете сообщить о нашей воле маршалу.

– В таком случае, я это и сделаю.