Текст книги "Тирания Я: конец общего мира"

Откуда что берется

Сегодня необходимо подробно рассмотреть сложившийся этос, ведь его рассеянное и в то же время массовое распространение кажется неотвратимым, следует изучить, в каких формах он проявляется, как варьируется, каковы его пороговые показатели – особенно в последние годы. Такой анализ требует сначала заняться генеалогией, проследить развитие причинных процессов, выявить некоторые определяющие факты хронологии, критические точки, неосуществленные посулы, моменты разочарования, оценить накопившуюся озлобленность. Именно поэтому мы должны вернуться к истокам и путям развития либерального индивидуализма, предлагавшего теоретически (читай: обманно) примирить свободу выражения разных людей и общественную пользу, но изменившего клятве и создавшего почву для постоянно растущего недоверия к общественному договору, который из поколения в поколение утрачивает суть. Категорически важно также распутать клубок событий – политических, экономических, общественных, технических, которые за последние двадцать лет породили обилие типов поведения, обусловленного все более резким неприятием институтов – а заодно и общих ориентиров, – как и самодовольства в разных видах, порой злобного.

С этой точки зрения теперь надлежит совершенно по-новому взглянуть на цифровые технологии – не только в контексте экономических механизмов, их определяющих, представлений о человеке и мире, их вдохновляющих, их бесконечно ускоренного развития или усиливающегося контроля над существованием, к которому они ведут, – того, с чем я сам сталкивался, пока писал разные свои работы, – но сквозь совсем иную призму, чтобы еще отчетливее высветить положение дел: увидеть их воздействие на нашу психологию – индивидуальную и коллективную. Ведь, пожалуй, только сегодня, спустя два десятилетия усердной практики, мы понимаем, до какой степени они, можно сказать, исподтишка изменили наш менталитет, содействовали усвоению принципиально новых моделей поведения, преобразили традиционную связь с действительностью, с окружающими и с разнообразной средой, до сих пор влиявшей на нашу совместную жизнь, – все это в силу важнейшего качества, которое понемногу выкристаллизовалось, но вплоть до сегодняшнего дня хранит много неясного: назовем это раздутым представлением о себе. В таком ключе и нужно писать новейшую историю цифровых систем, что пока не сделано, и именно под таким углом эти системы рассматривать – то есть следить за развивающейся мутацией характеров, которую эти системы вызвали – и продолжают стимулировать как никогда.

Долг моральный и политический

Веление времени заставляет нас – это и обязанность, и острая необходимость – стать философом, диагностом настоящего, того настоящего, которое все чаще и настойчивее будоражат нешуточные страсти, уловить логику, их организующую и движущую. Подобное начинание требует сделаться также семиотиком, подмечать слова, действия, предметы – иногда детали, – которые могут оказаться красноречивыми, требует попыток раскрыть их содержание и, если понадобится, заняться их выборочным связыванием между собой, чтобы расшифровать то, о чем они по отдельности или все вместе свидетельствуют и что порой позволяют предсказать. Задача призывает к уходу от излишнего морализма, чтобы стать скорее моралистом в понимании XVII века, то есть «описывать нравы времени», изучать и раскрывать наше поведение и привычки, зачастую не слишком различимые, поскольку нас постоянно подхватывает все более стремительный вихрь событий, электризующий умы и мешающий сосредоточиться на предмете. Между тем нельзя рассматривать действие лишь в рамках клинического описания явлений по мере того, как оно принимает выраженно политическое значение. Не исключено, что в конфликте столкнутся две противоположные позиции. С одной стороны, это те, кто при встрече с текущими трудностями почти против воли отказался от общего единства и собирается выкарабкиваться преимущественно в одиночку, прислушиваясь только к собственным пагубным эмоциям. С другой стороны, есть и другие – их пока немало, но надолго ли? – кто замечает повороты своей эпохи и хочет быть выше импульсивной ярости, работать с первопричинами: характером нашего бытия и всем тем, что препятствует развитию людей и достижению позитивной общности интересов.

Такая ситуация плоха тем, что сталкивает не принципиально расходящиеся позиции, а противоположные по форме попытки договориться с бедами времени. Вместо пассивного наблюдения за их параллельным развитием, которое породит лишь новые трения – частные или публичные, – стоило бы бросить все силы на то, чтобы разум, признающий свободу мнений как факт и стремящийся защищать незыблемый закон справедливости, право каждого на беспристрастное признание, целостность и достоинство индивида, день ото дня осваивал новые территории. Несомненно, речь идет об одной из главных политических и цивилизационных задач нового десятилетия. Для этого в ответ на стремительное образование среды, в которой столько индивидов, столько умов все упорнее полагают, будто они сами себе короли, пора четко и ясно заявить, что есть кое-что поважнее нас самих – нечто нас обязывающее. Пусть мы не устаем твердить о собственной неповторимости и должны отстаивать любые ее проявления, это нечто составляет нашу индивидуальность, нашу честь – но только в общих рамках. Ведь есть высшие ценности, ценности человечества, ставшего для нас общим, и, возвышаясь над нашей непримиримой субъективностью, они подразумевают общество, в котором души объединяет негласный принцип – и он должен оставаться непреложным: «Человек не может быть всегда прав в споре с человечеством» (Жюль Ромен)[18]18
  Romains J. Les Hommes de bonne volonté. Les Amours enfantines. Paris: Flammarion, 1937. P. 52 (первое издание – 1932).


[Закрыть].

Глава I
Мифы и горький привкус либерального индивидуализма
[От Джона Локка до реалити-шоу]

1. Основополагающая фантазия
[С этого практически все и началось]

Чтобы удержать вместе большую группу людей, одного механизма норм и ограничений недостаточно. Людям для жизни, – чтобы они без лишнего сопротивления растворились в общих для всех обстоятельствах, – нужно нарисовать перспективу: радужный горизонт, источник мобилизующей силы. Именно его, осознанно или нет, мы считаем достойным усилий, которые прилагаем изо дня в день – и так всю жизнь, – дабы в один прекрасный день к нему приблизиться. Любое общество должно сулить надежду, иначе не к чему было бы стремиться, все озлобились бы и, вероятно, стали бы жаждать крови. Именно эту функцию выполняют юридические и политические установки – реализуют веру в дивный новый мир. Они позволяют создавать прочные основы и активизировать общие усилия.

«Естественная свобода человека заключается в том, что он свободен от какой бы то ни было стоящей выше него власти на земле и не подчиняется воле или законодательной власти другого человека»[19]19
  John Locke. «Second traité du gouvernement». Сhap. IV (1690). (Цит. по: Локк Дж. Два трактата о правлении. М., Челябинск: Социум, 2019. С. 245. Пер. Е. С. Лагутина, Ю. В. Семенова. Примеч. пер.)


[Закрыть]. В этих словах Джона Локка – источник современного стремления гарантировать каждому неотъемлемое право на полную независимость. «Второй трактат о правлении» выходит в свет в 1690 году, спустя несколько месяцев после того, как для английских граждан формальным ответом на это чаяние становится «Билль о правах». Локковская теория индивида в обществе – «the individual», как он иногда пишет, – опирается на возможность распоряжаться собой свободно, лишь по велению совести, внутри целого, объединенного общими ценностями.

Впрочем, Локк отходит от лирических интонаций, привнося в этот же текст здравую определенность и настаивая на вытекающем из такой возможности ключевом принципе: праве на частную собственность, когда из своего имущества можно извлекать выгоду, и это непременно пойдет на благо всему сообществу. Спустя столетие, на закате Французской революции, аксиома вновь будет сформулирована Кондорсе: «Человек должен иметь возможность применить свои способности, располагать своими богатствами, удовлетворить свои потребности с полной свободой. Общий интерес каждого общества, отнюдь не требуя сокращения индивидуального пользования, защищает его, напротив, от нанесения ему ущерба»[20]20
  Nicolas de Condorcet. «Esquisse d’un tableau historique des progrès de l’esprit humain» (1795). (Цит. по: Кондорсе Ж. А. Н. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М., 1936. С. 168. Пер. И. А. Шапиро. Примеч. пер.)


[Закрыть].

С самого начала либеральный индивидуализм одновременно защищал и поддерживал равенство де-юре и неравенство де-факто. Он подразумевал сохранение наследия, полученного по праву рождения, и в то же время поощрение частной инициативы – при отказе поддерживать баланс возможностей каждого под предлогом, что общество в конце концов сумеет извлечь выгоду из богатства отдельных его членов в соответствии с догмой, которая долго не утратит состоятельность. Эта концепция образцово передана в рассуждениях Токвиля, считавшего, что «демократический индивидуализм» неизбежно будет способствовать упрочению равенства между гражданами[21]21
  Ср.: Alexis de Tocqueville. «De la démocratie en Amérique». Part. II. Сhap. I (1835). (Рус. изд.: Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Весь мир, 2000. Пер. В. П. Олейника, Е. П. Орловой, И. А. Малаховой, И. Э. Иванян, Б. Н. Ворожцова. Примеч. пер.)


[Закрыть]. В реальности выйдет не так удачно: мир окажется вымощен различиями, но теоретически каждый, приложив усилия, получит шанс сгладить их в свою пользу. Эта смысловая конструкция придаст прочность зданию в целом. Новое идеологическое течение потеснит все существующие, сумев объединить вокруг себя значительные силы, и переживет настоящий расцвет на заре XIX столетия.

Закон, который вскоре получит статус основного, сформулирует Томас Джефферсон, в 1801 году избранный президентом Соединенных Штатов и выступающий, следуя типичным протестантско-предпринимательским убеждениям, за «свободное самоуправление» для каждого. И за страну, мощь которой будет зависеть от смелости и готовности к риску отдельно взятых людей. Это кредо впредь стало организующим в развитии больших промышленных наций, обеспечило стремительный взлет буржуазии и накопление капиталов меньшинством. Процесс индивидуализации – изначально рожденный из духа гуманизма и считавшийся вдохновленным идеалами свободы и гармонии – перестал отличаться от узаконенной погони за прибылью. Ведь началась все более яростная конкуренция между людьми, а разгул частных интересов, вопиющая несправедливость и унизительные условия труда сделались повсеместной нормой. Сколько раз все это показано в социальных романах того времени – у Бальзака, Золя, Диккенса, Толстого и других авторов через призму судеб отдельных персонажей, прокладывающих себе путь в этих жестоких дебрях в поисках богатства и славы или просто ради выживания.

В этом смысле современному общественному договору не хватило пунктов – особенно тех, что формулировали бы принцип справедливости. Понятие справедливости впредь неоднократно усекалось и искажалось. И потому вскоре обозначатся позиции для продвижения моделей, основанных на совсем иных устремлениях. Социалисты, анархисты, как и некоторые представители так называемых консервативных течений, примутся изобличать философско-политический обман, как и становление «общества индивидуалистов», содействующего социальному и «духовному разложению». Они решат защищать иные ценности – умеренность, сплоченность, солидарность и даже, как Прудон, федеративный и братский союз. Между тем, вопреки всем нападкам, демократический индивидуализм, якобы обязанный своим становлением столь своевременному конфликту между свободой распоряжаться собой и общественной пользой, обрел до того многообещающую силу, что практически занял место непреложной истины. Политический либерализм будет преобладать на Западе, начиная с эпохи Просвещения и весь последующий век, сполна проявившись, например, во Франции Второй империи и в дышащем полной грудью, открытом для коммерции Париже барона Османа[22]22
  Жорж Эжен Осман (1809–1891) – французский государственный деятель, сенатор, префект департамента Сена, под руководством которого был значительно изменен архитектурный облик Парижа.


[Закрыть]. Придет время славить прогресс, который в перспективе, как предрекалось, принесет пользу всему человечеству, а зарождавшиеся тогда Всемирные выставки с помпой и блеском должны были о нем свидетельствовать, так что своим влиянием и частотой они тем более способствовали распространению позитивистских взглядов. Недаром Хосе Ортега-и-Гассет в книге «Восстание масс» скажет: «То, что назвали индивидуализмом, обогатило мир и всех людей в этом мире»[23]23
  Ortega y Gasset J. La Révolte des masses. Paris: Les Belles Lettres, 2010. P. 48 (первое издание – 1929).


[Закрыть].

Ведь, несмотря на все противостояния и отдельные примеры проявления социалистического духа – такие, как Народный фронт во Франции в 1930-е годы, – казалось само собой разумеющимся, что эта формулировка является окончательной. Нацистский тоталитаризм и советской вождизм шли тогда диаметрально противоположным путем, презирая уникальность и достоинство личности. Вслед за Второй мировой войной и состоянием всеобщего хаоса возникла уверенность: ни один режим, кроме политического либерализма, не заботится о сохранении личных свобод и коллективном благосостоянии. Нужно было вернуть ему мощь, привнеся спасительные коррективы, подсказанные как некоторыми отклонениями от курса в прошлом, так и нуждой и упадком тех лет. И опять намерения казались благими, и на горизонте словно вновь вспыхнула надежда. Но, видимо, сами основы подобной политической философии таковы, что она из раза в раз призвана обманывать ожидания.

2. Сладкие обещания
[Послевоенные годы: мобилизующий пакт]

Мальчишка в шортах деловито снует среди развалин Берлина. Взгляд наблюдателя обращен то к видам разоренного города, то к фигурам людей, в которых не угасло желание вновь ощутить вкус жизни. В фильме Роберто Росселини «Германия, год нулевой» (1948) показано самое начало наметившегося возрождения после катастрофы. Огромная часть мира истерзана. Лондон, Варшава, Сталинград, Хиросима, Гавр, Роттердам – сколько еще крупных городов и земель лежат в руинах, а их население осталось без средств к существованию. Но инстинкт выживания делает свое дело, и вскоре желание двигаться вперед берет верх. Народам надо воспрянуть. Соединенные Штаты, мобилизовавшие все силы для участия в борьбе с нацизмом, теперь поддерживают меры по восстановлению, формализованные планом Маршалла, позволившим устанавливать отношения с союзниками на особых условиях. Жители этих стран без устали трудились, чтобы возродить инфраструктурные отрасли, обеспечить себя жильем, полностью восстановить сельское хозяйство. Задача была долгосрочной и тяжелой. Тем не менее начала вырисовываться новая эпоха, в которой людям не приходилось сводить концы с концами, дети учились в школах, прилавки и витрины понемногу делались разнообразнее. Настало время, сулившее лучшее будущее, и подтверждений тому прибавлялось день ото дня.

Позади пережитые страдания и зло, теперь нравственный и политический императив напоминал о неотъемлемой ценности принципов свободы, справедливости, личной неприкосновенности, положенных в основу Всеобщей декларации прав человека 1948 года. Не забудем также о декларации, получившей название Филадельфийской и оглашенной по результатам работы конференции Международной организации труда 1944 года, участники которой – члены правительственных делегаций, предприниматели и трудящиеся – единодушно приняли хартию, обращенную «ко всем людям», дабы гарантировать «сохранение их достоинства». В ней заявлялось о неразделимости экономических и социальных вопросов. Во Франции должны были применяться требования Национального совета Сопротивления, настаивавшего на необходимости внедрения средств общественной поддержки, как то: социальное страхование, пособия по безработице, пенсии. Завершение противостояния Второй мировой ознаменовалось установлением режимов, принявших под свое крыло политических последователей Кейнса[24]24
  Кейнс Джон Мейранд, 1-й барон Кейнс (1883–1946) – британский экономист. В 1999 г. журнал Time включил Кейнса в число самых важных людей века, утверждая, что «его радикальная идея о том, что правительства должны тратить деньги, которых у них нет, может спасти капитализм».


[Закрыть], полных решимости трудиться на общее благо. Так зародилось государство всеобщего благосостояния. Ожидалось, что оно гарантирует уважение прав каждого, станет гарантом рыночной экономики, будет обеспечивать государственные инвестиции и способствовать росту личного благосостояния, который охватит все общество благодаря справедливому перераспределению. В отличие от вождистско-коллективистской модели, действовавшей в СССР и в коммунистическом лагере.

И все же стержнем конструкции стала определяющая и более или менее точно сформулированная аксиома: главное – заслуги. Ведь прежде всего благодаря личным усилиям и можно прийти к процветающему обществу. Проявив способности и силу воли, каждый в состоянии подняться над своим изначальным статусом и достичь лучших условий существования. Именно тогда это кредо со всей ясностью утвердилось в Соединенных Штатах, и ничто не могло выразить его лучше, чем понятие «селф-мейд». «Селф-мейд» по своей сути – олицетворение «американской мечты». Айн Рэнд в романе «Источник»[25]25
  Rand A. La Source vive. Paris: Plon, 1997 (первое издание – 1943). (Рус. изд.: Рэнд А. Источник. М.: Альпина Паблишер, 2021. Пер. Д. Костыгина. Примеч. пер.)


[Закрыть], опубликованном в 1943 году и сразу же оцененном публикой, повествует о судьбе блестящего архитектора Говарда Рока, который вопреки всем трудностям намерен реализовать свои проекты, так что в итоге все оценят их по достоинству, поскольку, как говорит автор, «эго каждого – живой источник прогресса человечества». Энергия личной инициативы и изобретательности оставила яркий след в современном западном сознании и даже стала одним из символических рычагов того, что, начавшись в 1950-х годах, позднее будет названо «Славным тридцатилетием». Залог общего благосостояния – свободное применение каждым своих талантов.

Страну расчерчивают новые дороги, автострады, и, словно грибы после дождя, растут частные и квартирные дома, их жильцы обзаводятся функциональной мебелью и электрическими приборами по последнему слову техники – спасибо серийному производству и использованию пластика, сделавшим их доступными для многих кошельков. Потрясающий герой фильма «Мой дядюшка» (режиссер Жак Тати, 1958 год) приходит в замешательство, столкнувшись с горой предметов – один удивительнее другого, если сравнивать их по принципу действия и назначению. Воображение теперь совсем по-иному рисует домашний комфорт, в основе – блистательная новизна, миниатюризация, электрические приборы, обреченные на замену, почти бесхлопотную и совершаемую куда быстрее, чем некоторые другие наши действия. Чтобы пользоваться этой современной роскошью, все работают без передышки. Перспектива подстегивает желание, мобилизует энергию – ведь, например, по воскресеньям можно ходить по торговым ярмаркам, подобным Парижской, где растворяешься в толпе и грезишь при виде изобилия товаров, словно ниспосланных свыше, – их чары описал Ролан Барт в своих «Мифологиях»[26]26
  Barthes R. Mythologies. Paris: Seuil, 1957. (Рус. изд.: Барт Р. Мифологии. М.: Изд-во Академический проект, 2019. Пер. С. Зенкина. Примеч. пер.)


[Закрыть]. Но кое-что Барту удалось раскрыть лишь отчасти: миф живет не только в вещах, он еще и где-то на дальнем плане: в образе жизни, обещающем рано или поздно – через пот и кровь, безропотное подчинение строгостям дисциплины, принятие продуктивистской модели – тот самый эдем, где возможно обладание этими артефактами. Ибо в таких обстоятельствах пакт о возможности личного обогащения в обществе, всецело настроенном на «прогресс», имеет под собой ох какие основания, так что в интересах каждого – немедля под ним подписаться. И да обретет реальные черты единая надежда, частная и общая для всех.

С начала 1950-х годов все словно ощутили подъем, чуть ли не радость. Это проявилось в музыкальных комедиях той поры – например, в «Поющих под дождем» (реж. Стэнли Донен, 1952), где есть ставшая знаменитой сцена, когда герой Джина Келли, опьяненный радостью, подпрыгивает в танце на улицах ночного города, несмотря на проливной дождь, и напевает Singin’ in the Rain[27]27
  Поющие под дождем (англ.).


[Закрыть]. Все это ощущалось и в Париже, в подвалах Сен-Жермен-де-Пре, где на фоне сартровского экзистенциализма происходила игра в сознательно выбранную жизнь, и все танцевали до рассвета под вибрирующий джаз, рожденный звуками кларнета Бенни Гудмана, рояля Дюка Эллингтона или саксофона Чарли Паркера. На рубеже 1960-х Элвис Пресли в чувственной манере с дерзкой пластикой исполняет «It’s now or never / Tomorrow will be too late» («Сегодня или никогда, / завтра будет слишком поздно»). Хочется попасть в ускоренный ритм этого переживающего становление мира и беспрепятственно пользоваться всеми его новыми богатствами.

Но, должно быть, иллюстрации в журналах, как и кадры хроники в кинотеатрах или на экранах первых телевизоров, были более лучезарными, чем реальность обычной жизни. Сколько бы ни декларировалась установка на совместное содействие рыночной экономике и социальному прогрессу, немало людей так и оставались лишними, отдавая последние силы за конвейерами и получая за это смешные деньги, в лучшем случае – необходимый минимум. Население везде жило еще бедно, и вдали от голливудских студий итальянский неореализм да и другие школы рисовали отнюдь не блистательную, а куда более суровую повседневность. Основные силы оппозиции, заявлявшие тогда о себе, вдохновлялись авторитарным коммунизмом, который, пропагандируя повышение производительности, обесценивал все и вся и многих обрекал на нищенское существование. Причем большинство из этих борцов тешили себя тайной или явной надеждой когда-нибудь обзавестись «рено» или «ситроеном».

Для моделей, представлявших альтернативу принципам роста и межличностной конкуренции, условия были не лучшие – кто бы их принял, учитывая, что политический либерализм выступал как неоспоримая истина того времени? Не то чтобы никто не хотел видеть текущие трудности – дело не в том, что эпоха отрицала действительность, просто предполагалось, что все шероховатости преходящи на пламенном пути Прогресса с большой буквы и демократического индивидуализма. Совсем скоро наступит всеобщее процветание, и все сполна пожнут его плоды. Грядущее десятилетие обязательно это докажет. И принесет тем, кто желает этого всеми фибрами души, свободу, безопасность, благополучие и комфорт. Мог ли кто-то искренне в этом усомниться?