Текст книги "Тирания Я: конец общего мира"

3. Доказано на опыте
[Скоротечная иллюзия шестидесятых]

15 июля 1960 года в Мемориальном колизее Лос-Анджелеса Джон Фицджеральд Кеннеди, выступая на съезде Демократической партии, выдвинувшей его своим кандидатом, заявляет о намерении обозначить «новые рубежи» (New Frontier). Построить общество, согласованно действующее во имя экономических, научных, технических и социальных достижений, которые «отвечают всеобщему стремлению к миру». Несколько месяцев спустя избрание на пост президента Соединенных Штатов даст ему шанс осуществить этот честолюбивый замысел – блистательной иллюстрацией станут покорение космоса и объявленный в 1962 году запуск проекта по выходу на лунную орбиту до конца десятилетия. Шарль де Голль, по примеру руководителей других стран, также собирался поставить Францию «на современные рельсы», то есть провести этап восстановления для зарождения предпринимательского общества, несущего широким массам комфорт и достаток.

Становилось ясно, что западный мир – в его совокупности – впредь не будет довольствоваться обеспечением гарантий собственного выживания, он хочет пожинать плоды полного изобилия. Признаки уже проявились: от товаров теперь ломились витрины магазинов и свежеиспеченных громадных торговых центров – соборов из бетона и стали, обшитых баннерами и увешанных разноцветными неоновыми вывесками, стремительно выраставших в центре и на окраинах больших городов. Наступил момент расцвета так называемого общества потребления, словно доказывая на деле, что за пролитый пот в итоге сказочно воздастся, а еще подтверждая, что подул, наконец, волшебный ветер перемен.

Именно тогда понятие индивидуализации ждало первое ключевое переосмысление: его стали понимать не как право свободно и по совести принимать решения в сообществе людей, способных через обсуждение или своими действиями влиять на ход вещей, но в первую очередь как решимость совершать покупки: «Дóма можно выбирать из разных телевизионных программ. В городе – из бесчисленных версий любого товара на рынке. Подобно авангардной пьесе, художественному перформансу, этот спектакль воспроизводит идеологию свободы»[28]28
  Marcus G. Lipstick Traces. Une histoire secrète du vingtième siècle. Paris: Allia, 1998. P. 134 (первое издание – 1989). (Рус. изд.: Маркус Г. Следы помады: тайная история XX века. М.: Гилея, 2019. Пер. А. Умняшова. Примеч. пер.)


[Закрыть]. Не случайно на протяжении всего лишь нескольких стремительных лет либеральные демократии во всей полноте ощутили то, что больше никогда не повторится, – идеальное равновесие между возможностью жить сообразно собственным желаниям и созиданием общества, которое видится гармоничными и основанным одновременно на равенстве прав и заслугах каждого.

Это как если бы обещание не требовалось больше формулировать извне, силами многочисленных инстанций, заинтересованных в привлечении масс, если бы оно стало глубоко усваиваться людьми, и каждый бы в него верил, убеждаясь в предполагаемой пользе и находя стимул взяться за дело ради неограниченных преимуществ. Быть может, впервые в истории исчез диссонанс между мифом, который передается – всегда безлично, – и опытом, который проживается. И то и другое тесно переплеталось и, больше того, взаимно обогащалось. Столь прочное соединение отчасти повлияло и на внешнюю беззаботность той эпохи, подогревая зарождающуюся тягу к гедонизму.

В 1962 году в книге «К цивилизации досуга»[29]29
  Dumazedier J. Vers une civilisation du loisir? Paris: Seuil, 1962.


[Закрыть] социолог Жоффр Дюмазедье описал появление новой среды, наблюдая, как публика стремится выкроить время, наполненное развлечениями и эмоциями. Провидцем в этом смысле оказался Уолт Дисней, первым сообразивший, что вслед за комиксами, рассказывающими разные истории на бумаге, и мультфильмами на киноэкране потребуется иммерсия на уровне всех органов чувств. Он и откроет первые тематические парки аттракционов. Никогда еще предприниматели не пыталась с таким размахом организовать «свободное время» людей. Универсальным принципом становился утилитаризм Джереми Бентама, рассматривавшего действия индивидов как погоню за удовольствиями и связывавшего успешность подобных начинаний с необходимостью вести расчеты. Таков был дух, который излучали Соединенные Штаты: настрой на успех, обещанный каждому, если следовать общепринятой логике, способность наслаждаться жизнью по полной – настолько, что право на стремление к счастью оказалось записано в Декларации независимости страны, и ему, по словам Ханны Арендт, «предстояло внести наибольший вклад в специфически американскую идеологию»[30]30
  Arendt H. Essai sur la révolution. Paris: Gallimard, 1985. P. 317 (первое издание – 1969). (Цит. по: Арендт Х. О революции. М.: Европа, 2011. Пер. И. Косича. Примеч. пер.)


[Закрыть]. Выйдя далеко за пределы конкретной страны, она охватит в дальнейшем значительную часть планеты.

Однако при ближайшем рассмотрении видно, что в этой среде, казалось бы основанной на личной свободе и самореализации, негласно задействована модель общества, предназначенная лишь поддерживать непрерывные циклы оборота капитала. Важнейшим следствием стала широкая деполитизация, понимаемая как неучастие в организации общих дел. Это заметили Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер, усмотрев в явлении массовой культуры и безудержном поиске удовольствия определяющий вектор регресса критического сознания[31]31
  Adorno T., Horkheimer M. La Dialectique de la raison. Paris: Gallimard, 1974 (первое издание —1944). (Рус. изд.: Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М.-СПб.: Медиум, Ювента, 1997. Пер. М. Кузнецова. Примеч. пер.)


[Закрыть]. Люди всегда активны, но не они – акторы собственной жизни. Ги Дебор и ситуационисты назвали новый этос спектаклем, подчеркнув его умаляющий и «ненастоящий» характер. Ибо либеральный индивидуализм как политический проект – через самоутверждение во все более легкомысленных формах и охоту потакать своим желаниям, которые в основном стимулирует и берет на себя индустрия, – неизбежно обернется императивом подчинения экономической динамике, вызывающей жесточайшую личную конкуренцию и изнуряющую трату сил. Герберт Маркузе в книге «Одномерный человек»[32]32
  Marcuse H. L’Homme unidimensionnel. Paris: Minuit, 1968 (первое издание – 1964). (Рус. изд.: Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М., 2003. Пер. А. Юдина. Примеч. пер.)


[Закрыть], вышедшей в 1964 году, одним из первых призвал к отказу от такого подхода к жизни, якобы ничем не обремененного.

Мир, лживо именуемый «свободным» и навязывающий ограниченные, часто унизительные условия существования, никому не был нужен. К тому же многие проявления несправедливости никуда не делись и даже умножились. Так, в Соединенных Штатах, невзирая на Движение за гражданские права во главе с Мартином Лютером Кингом, в 1965 году в лос-анджелесском районе Уоттс вспыхнули беспорядки, показавшие, что за речами и спектаклями существует куда более мрачная реальность, остающаяся в тени. На фоне ежедневных смертей с обеих сторон во вьетнамском конфликте и холодной войны, когда все ощутили близость ядерного апокалипсиса, мечта быстро пошла трещинами. Иллюзия, в которую почти все поверили, вспыхнула и погасла, словно спичка. К примеру, 17 мая 1967 года Францию охватила всеобщая межпрофессиональная забастовка – протест против постановления о Фонде социального страхования, согласно которому эта организация должна была выйти из-под управления профсоюзами, что явилось первым нарушением общественного договора, действовавшего на протяжении почти двадцати лет.

В 1968 году по всему миру началась череда «весен», знаменуя активное несогласие – особенно студентов, но также рабочего класса – с курсом, выбранным демократическим индивидуализмом. Правда, очаги протеста будут довольно быстро гаснуть, оставляя впечатление незавершенности. Если одни предались тогда активной борьбе, пытаясь добиться, чтобы об их несогласии наконец услышали, и выступая за использование других моделей, то другие, и их было большинство, удовлетворилось жизнью, в которой главное – обеспечивать собственные потребности и стремиться к довольству собой. Нет, никто не упорствовал, слепо веря в сказки об успешном сочетании рыночной экономики и социальной гармонии, но, пока не поздно, всем хотелось получить сполна от этого мира, который вопреки повседневным трудностям все же дарил столько радости. Даже если по целому ряду признаков завтра обещало быть более суровым, все равно не оставалось сомнений в том, что современное общество в конечном счете опирается на принципы солидарности и защиты. Вот эта уверенность на заре следующего десятилетия и пошатнулась после первого же апперкота – дальше будут новые. Удар был столь оглушительным, что вскоре большинство не заметит, как окажется в нокауте, а доверие между правителями и управляемыми начнет таять – чем дальше, тем заметнее.

4. «Ваше будущее – супермаркет»
[Кризис 1970-х как отправная точка недоверия]

За какой-то десяток лет коллективной веры и регулярной проверки качества модели людское сознание пришло к горькому выводу: гигантская экономико-политическая машина непрерывно приводит в действие самое себя со строгими установками – производить, дисциплинировать, потреблять. Начало 1970-х годов – время нефтяного кризиса, когда экономическая конкуренция достигла мирового масштаба и началась делокализация. Банкротятся предприятия, резко растет безработица. В теленовостях с завидной регулярностью рассказывают о потрясенных людях, которых без церемоний просят освободить место, – им-то казалось, что они здесь пожизненно. Сколько внезапно поломанных судеб, и в итоге нередко – алкоголь, одиночество, уныние. Возвращаясь из школы, дети видят, как их родители слоняются по дому – должно быть, уже много часов подряд. Думалось, что от превратностей судьбы защитят правительства, но они – сколько ни разглагольствовали, пытаясь всех ободрить, – оказались бессильны. Разочарование зрело, создавая благодатную почву, на которой взрастет индивидуальная и коллективная память – в ней так и не сотрутся следы утраты иллюзий, чувства брошенности и предательства. На самом деле – и это лишь недавно стало понятно – она останется неизбывной и, явно или неявно, будет передаваться из поколения в поколение, чтобы становиться главным источником возмущений, которые могут вспыхнуть в любой момент: «Что такое в сущности большая История? Неужели просто события, оставляющие после себя то, что можно взвесить и измерить, – новые учреждения, новые карты, новые правила, новых победителей и побежденных? Или она также складывается из мгновений, казалось бы не оставляющих ничего, вообще ничего, кроме таинства призрачных связей между людьми, очень далекими друг от друга в пространстве и времени, но говорящими на одном языке?»[33]33
  Marcus G. Lipstick Traces… P. 13–14.


[Закрыть]

А если люди еще и чем-то заняты, приходится признать не просто торжество общества потребления: торжествует мир, все дальше уходящий по пути рационализации, отчего тела и души находятся под постоянным прессингом. Термин «перенапряжение» возникает на рубеже 1970-х годов, когда большинство, чтобы жить или чтобы выжить, вынуждено приспосабливаться к изматывающему ритму общественного транспорта и тяжелых будней. Многие находят отдушину в мире домашнего комфорта, Святой Грааль которого – приветливая гавань пригородного коттеджа. По мере возможности все стараются сбежать от тягостной действительности. И вот подъем массового туризма, которому служат автомобили, трейлеры, вместительные самолеты международных авиалиний и их звезда – «Боинг 747», выведенный на рынок в 1970 году. Появившийся в начале семидесятых скейтборд дарит чувство, будто скольжение по асфальту избавляет от груза повседневности и, выделывая причудливые фигуры, можно проживать мгновения полной свободы и счастья.

На разбитых улицах американских городов столько наркотиков, что от них некуда деться. Стены и опоры метро разрисованы граффити – знаками незримого присутствия безвестных и безымянных «я», способных, впрочем, находить собственный язык, чтобы их услышали. В гетто Южного Бронкса возникает новая музыка – хип-хоп, его исполнители предпочитают пению протестную декламацию, обличая безразличие политиков к чернокожему и латиноамериканскому неприкаянному населению. А всего в нескольких десятках кварталов южнее, в Верхнем Ист-Сайде, ультрафешенебельном районе Манхэттена, – экстатическая опустошенность в танцах под звуки стерильного диско или бесполые голоса «Би Джиз», повторяющие в 1977 году, как заезженная пластинка: «Life goin’ nowhere […] I’m stayin’ alive» («Жизнь ведет в никуда […] Но я продолжаю жить»).

В том же году истерзанная Англия бьет исторический рекорд: там более миллиона официальных безработных. Весь Лондон завален мусором и отходами из-за бессрочной забастовки уборщиков, начавшейся вслед за забастовками участников других профсоюзов и общественных движений. Какими далекими кажутся теперь послевоенные времена, когда Лейбористская партия пообещала всем процветание и благополучие. Молодежь в рваной одежде, сколотой английскими булавками, бреется налысо, словно высмеивая простодушных хиппи, которые витали в облаках, слушали «Пинк Флойд» и еще верили в сказки про «peace and love» («мир и любовь»). Зародившееся движение панков с грохотом и треском отметило окончательный провал политического проекта – десятилетий продолжавшейся лжи: мол, мы хотим сообща трудиться во имя экономического и общественного прогресса. Под какофонический скрежет инструментов рокеры надрывают глотки и брызжут слюной в толпу – вот она, ярость перед лицом хаоса. «Секс Пистолз» с Джонни Роттеном (Гнилым), эдаким Квазимодо в прикиде тедди-боя[34]34
  Тедди-бои – молодежная субкультура 1950-х, 1970-х и 1990-х гг., объединявшая в основном молодежь из семей рабочих и простых служащих. Ее последователи придерживались характерного элегантного стиля в одежде.


[Закрыть], вопят: «No Future» («Будущего нет») и провозглашают: «Anarchy for the UK» («Анархия в Соединенном Королевстве») – «Я антихрист / Я анархист / Чего хочу – не знаю […] / Прохожим наваляю […] / Кто последний – мечту купить? / Ваше будущее – супермаркет / Мне анархией в городе быть».

Помимо внешних признаков нигилизма, у этого огненного шоу было еще и политическое звучание. В декабре 1976 года фанзин[35]35
  Малотиражное периодическое или разовое издание, обычно выпускаемое представителями какой-либо субкультуры.


[Закрыть] Sideburns («Бакенбарды») опубликовал иллюстрацию с тремя записанными аккордами – ля, ми и соль. Комментарий гласил: «Вот аккорд, вот другой, вот третий, пора создать собственную группу». Напрашивается очевидное «Do It Yourself», или DIY («сделай сам»), превратившееся в еще более категоричный призыв: «DIY or Die» («сделай сам или сдохни»). Формулировка утверждает необходимость справляться собственными силами и ни от кого ничего не ждать. Принцип не ограничен панк-роком и определяет новый этос того времени, когда произошел «переход от автономии как чаяния к автономии как условию существования в индустриальном обществе»[36]36
  Ehrenberg A. La Société du malaise. Paris: Odile Jacob, 2010. P. 189.


[Закрыть].

Историческая наука опирается обычно на факты, приведенные в хрониках или в газетах, порой на частные свидетельства и письма. И, напротив, редко – на анализ психологии толпы – быть может, в силу недостаточной его объективности и исчислимости, – а между тем при попытке детального осмысления он оказывается не только информативным, но и проливает новый свет на ситуации прошлого. С этой точки зрения можно сказать, что к последней трети 1970-х годов весь Запад успел пережить первую общую коллективную травму после того, как постепенно сошел на нет договор о доверии, до недавнего времени привлекавший большинство, формировавший своего рода смысл жизни этих людей, да и общества в целом. Возник слом, глубокая рана, которая – сегодня мы это понимаем – уже не затянется. На ней взрастут ресентимент, возмущения, мятежи, которые, вольно или невольно, иногда десятилетия спустя, послужат началом предательства современного, – не случайно Петр Кропоткин писал: «Буря зарождается в прошлом, в далеких краях. Долго будут бороться холодный туман и горячий воздух, но равновесие нарушается – и вот гроза»[37]37
  Kropotkine P. La révolution qui vient // Kropotkine P. Agissez par vous-mêmes. Nada, 2019 (первое издание – 1886). Название сборника («Agissez par vous-mêmes», буквальный перевод – «Действуйте самостоятельно») перекликается с призывом Do It Yourself, который упоминается выше. (Рус. изд.: Кропоткин П. А. Речи бунтовщика. М., 1917. Доступно в электронном виде: https://elib.tomsk.ru/purl/1-7423/ Примеч. пер.)


[Закрыть].

Кейнсианство обнаружило неспособность сопровождать кризис и объяснять его. Периоды стагнации способствовали тому, что снова в чести оказались ультралиберальные тезисы и политика производства и предложения. В 1974 году пресловутую Нобелевскую премию по экономике получил Фридрих Хайек, заявивший, что, будучи далекой от требований социального перераспределения богатств и прочего гуманистического вздора, модель, за которую он ратует, представляет единственную разумную и реальную перспективу. Вскоре ее более или менее явно начнут заимствовать правительства государств по всему миру. Пробьет час радикального или свободного от предрассудков либерального индивидуализма. Он примет такой размах, что Джон Локк от этого, верно, перевернулся бы в гробу.

5. No country for old men[38]38
  Старикам тут не место (англ.). Отсылка к названию философского триллера братьев Коэн (2007).


[Закрыть]
[Неолиберальный поворот и появление нового индивидуального этоса]

Если ради определенных интересов или – шире – для сохранения некой модели общества нужно поддержать общий идейный настрой, а сами идеи вызывают подозрение, вариантов – два. Либо попытаться придать им второе дыхание, хоть от чистого сердца, хоть слукавив, конкретным действием или туманными обещаниями, и ждать, что их вновь подхватят. Либо сказать себе, что идеи сформулированы неубедительно, и тогда решение другое: их объявляют непреложными истинами, не рассчитывая на чье-либо одобрение. В 1979 году, заняв пост премьер-министра Великобритании, Маргарет Тэтчер собралась покончить с идеалом социальной гармонии, который, по ее мнению, ведет лишь к беспорядку, и положить конец ограничениям, подавляющим силу инициативы, свойственной либеральному индивидуализму. Год спустя Рональд Рейган будет избран хозяином Белого дома, и spin doctors (пиарщики) придумают слоган для его электоральной кампании – «Make America Great Again» («Сделаем Америку снова великой»), как будто все прежние неудачи стали следствием тщетного поиска баланса. Теперь предстояло отпустить вожжи, дабы упростить перемещение капиталов и сократить государственные расходы, выкачивавшие деньги из предприятий и самых крупных личных состояний в кузнице богатств.

Экономист и философ Фридрих Хайек в труде «Право, законодательство и свобода»[39]39
  Hayek F. A. Droit, législation et liberté. PUF, 2007 (первое издание – 1973–1979). (Рус. изд.: Хайек Ф. А. Право, законодательство и свобода: современное понимание либеральных принципов справедливости и политики. М.: ИРИСЭН, 2006. Пер. Б. Пинскера, А. Кустарева. Примеч. пер.)


[Закрыть], последний из трех томов которого вышел в 1979 году, пересматривает теорию «невидимой руки» и берется защищать принцип «спонтанного порядка», наполняющий жизнью рынок. Он также славит «спонтанный характер» частных интересов, представляя их необходимой основой и «этикой» абсолютно «свободного и открытого» общества. Ведь такие формы логики требуют не избавления от институциональной основы, а, напротив, политических и юридических средств, ее обеспечивающих. Так устанавливается ордолиберализм, который поощряет смягчение принципов трудового законодательства, поддерживает дерегулирование многих областей деятельности, перемещение капиталов в масштабе планеты и, в частности, позволяет предприятиям организовывать производство там, где условия покажутся наиболее выгодными. Все эти положения не только сделают состояние нестабильности повсеместным, но и приведут к недобросовестной конкуренции рабочей силы в странах севера и юга – вразрез с принципами, которые несколькими десятилетиями ранее были сформулированы в Филадельфийской декларации.

О губительных последствиях фактического неравенства довольно рано, еще в 1930-х годах, писала Симона Вейль: «Страны, где трудящиеся бедствуют, одним своим существованием оказывают постоянное давление на страны общественного прогресса»[40]40
  Weil S. La Condition ouvrière. Paris: Gallimard, 1951. P. 318 (год написания – 1937).


[Закрыть]. Рассматриваемую экономико-политическую религию отличало то, что она стремилась уже не к выходу из «общественного договора», а к навязыванию – любой ценой, кто бы что ни говорил, – своих заповедей. В этом смысл слов Маргарет Тэтчер «There is no alternative» («Альтернативы нет»). Все либо приноравливаются с выгодой для себя, либо покидают ринг. Жалобы и требования – это не по правилам. Догма настолько утвердилась, что стала направляющей для крупных международных институтов и распространилась на другие западные государства. Например, исподтишка – на Францию: в 1983 году так называемый социалист, президент Франсуа Миттеран, решил ввести режим «бюджетной экономии». Резкий поворот разочаровал тех, кто отдал ему голоса и всего двумя годами ранее, ликуя и исполнившись надежд, праздновал его победу. Это означало, что с точки зрения капитала и финансов роль политики отныне ничтожна, и только они способны проложить правильный путь. Мысль о предательстве, даже не проявившись отчетливо, все равно врежется в память, где одно за другим уже осели другие разочарования. В этом плане мы только сегодня понимаем, насколько верно, что народы никогда не реагируют на важные события сразу – они некоторое время наблюдают, выжидают или же, за неготовностью и неимением средств, завещают следующим поколениям действовать на свое усмотрение, если положение вещей останется прежним или ухудшится.

В распространившейся на всю планету конкурентной среде, где роботы заменили исполнителей трудоемких задач на сборочных конвейерах, а информатизация создает почву для методов, основанных на индивидуальной оценке поведения, наемному персоналу пришлось умерить притязания и полноценно вступить в завязавшуюся экономическую борьбу. Закончились отношения лицом к лицу, противостояние дирекции, с одной стороны, и работников – с другой. Размежевание взглядов – перевернутая страница. Отныне все как один равняют ряды на пути к общим целям. Максимальная динамика предприятия потребует активного участия каждого. Труд как коллективное созидание – почти общинное, по мнению новых теоретиков менеджмента, – а значит, нужно постоянно выкладываться по полной и ничто не должно мешать проявлению талантов. Оспорить такой приказ было трудно, ведь предполагалось, что он отвечает велению времени: не просто пассивно выполнять инструкции, а показывать, насколько возможно, свои способности. Свобода самовыражения, к которой изначально призывал либеральный индивидуализм, теперь занимает другое место и обретает директивную форму: главное – выгодно предъявить свой творческий потенциал и умение адаптироваться, причем с единственной целью – чтобы соответствовать принятым ранее стандартам. Казалось, профсоюзы это застало врасплох, их невзлюбили, а поскольку на предыдущих этапах политическая борьба всех только измотала и принесла мало проку, люди как будто согласились, что нужно душой и телом приобщиться к зарождающемуся культу эффективности. Доказательство его значимости олицетворял winner (победитель) – отважный предприниматель, которому все нипочем, так что у него, назло всем трудностям, в итоге складывается success story (история успеха). Наглядный пример: при желании каждый, независимо от своего положения, будучи смелым и упорным, может «преуспеть» в обществе, опирающемся – в ущерб другим принципам – на большую или меньшую решимость отдельных людей.

Тогда и стал выкристаллизовываться феномен, поначалу казавшийся едва заметным, но значимость его неизменно росла: началось постепенное формирование нового индивидуального этоса. Появились люди, не столько стремившиеся активно участвовать – разными способами – в жизни Града, будь то собственным трудом, общественной или политической деятельностью, сколько сосредоточенные на своей частной жизни. Неумолимая система ни на миг не ослабляет хватку и продолжает изматывать – невольно думается, что бытие просто не может всегда быть настолько суровым. Тогда человек обращается к собственному опыту, ведь только это дарит передышку и восстанавливает самоуважение. Возникает потребность чаще пользоваться случаем, чтобы избавляться от прессинга и предаваться самовыражению. Такая практика, – вытекающая из произвольного и весьма подробного придумывания повседневности, из «техники самости», если пользоваться формулировкой Мишеля Фуко, – позволяет дышать, обретать веру и придает интенсивность отдельным мгновениям в мире, который кажется все менее надежным и все более тусклым.

Живем ли мы одни, с партнером, с семьей – пусть рудиментарной, – для нас желанны минуты, проведенные дома. Настало время «кокона» – понятие придумано в различных бюро по изучению трендов, которые вскоре начнут раздавать производителям фирменных товаров советы – как лучше удовлетворить эту новомодную страсть. Все как будто смирились и стали стоиками. Эпиктет в «Беседах» воспевает фигуру мудреца, который думает «только о вещах, от него зависящих», «занимается собственными делами» и «прислушивается к себе». Не случайно принято посещать оздоровительные и массажные центры, медитировать, заниматься йогой. А еще появляться в залах для «фитнеса» и силовых упражнений – их пруд пруди, и там можно потратить силы иначе, чем на работе. Людям вообще нравится быть активны-ми, а в этом случае – исключительно ради личного удовлетворения: лепки собственной внешности. Это придает привлекательность и к тому же дает преимущество на рынке труда: «Вся новейшая история тела – это история его демаркации», – писал Жан Бодрийяр в книге «Символический обмен и смерть»[41]41
  Baudrillard J. L’Échange symbolique et la mort. Paris: Gallimard, 1976. P. 211. (Цит. по: Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. С. 193. Пер. С. Зенкина. Примеч. пер.)


[Закрыть].

Кажется, что люди, столкнувшиеся с развитием рационального фактора в экономике и сложностями коллективного воздействия на ход вещей, остро нуждались в глотке свежего воздуха. С этой точки зрения исследования Кристофера Лэша[42]42
  Роберт Кристофер Лэш (Robert Christopher Lasch, 1932–1994) – американский историк, философ, социальный критик, автор концепции «нарциссической культуры».


[Закрыть], выявившие явление массового нарциссизма и приход поколения «идеала Я», озабоченного исключительно удовлетворением самого себя, обращены лишь к следствиям и не учитывают действующие механизмы[43]43
  Lasch C. La Culture du narcissisme. Paris: Champs-Flammarion, 2018 (первое издание – 1979).


[Закрыть]. Ведь это не просто своего рода моралистический взгляд: главное, что не принимаются в расчет повседневные трудности и накопленные со временем разочарования. Речь не столько о внезапном всплеске любви к себе, сколько о сказавшейся потребности в компенсации, и в анналах Истории, возможно, записано, что эта потребность с совершенно новой силой проявится гораздо позже, – быть может, сегодня, – в менее безобидных и более тревожных формах. Повседневная жизнь уподобилась сообщающимся сосудам: мы пытаемся – если получится и как получится – восполнить одно, ежедневно теряя в другом.

У Истории свои причуды: в один прекрасный момент все потребители получили возможность обрести более индивидуальную связь с товарами и услугами. Первые персональные компьютеры позволяют легко управлять различным документами и, лежа на диване, осваивать компьютерные игры, пока еще совсем простые. Приобретаются видеомагнитофоны – чтобы свободно выбирать и смотреть фильмы. FM-диапазон стремится соответствовать реальному многообразию населения – доходит до создания радиостанций по принадлежности: например, по вероисповеданию или сексуальной ориентации. Кабельные сети транслируют программы на любой вкус. Именно тогда коммуникационные технологии, помимо источника развлечений, стали служить своего рода очистительным клапаном, декомпрессионной камерой по отношению к бремени повседневности, обозначая поворот, который два десятилетия спустя обретет совсем иной масштаб. Союз замороженных продуктов и микроволновых печей позволяет домашним обедам приспособиться к ритму каждого. Кажется, будто возникла среда, которая гибко подстраивается под индивида: «Жить свободно, не подвергаясь принуждениям, от начала до конца выбирать свой способ существования – никакой другой факт общественной и культурной жизни не является более значительным событием в глазах современников»[44]44
  Lipovetsky G. L’Ère du vide. Paris: Gallimard, 2017. P. 13 (первое издание – 1983). (Цит. по: Липовецки Ж. Эра пустоты. СПб: Владимир Даль, 2001. С. 21. Пер. В. Кузнецова. Примеч. пер.)


[Закрыть]. Либеральный индивидуализм, жаждавший самоопределения граждан, получает теперь внутри общего целого форму персонализации частных случаев поведения, отличающуюся безразличием к любой коллективной перспективе. Безусловно, эпоху характеризовала массовая деполитизация, но утверждение, будто это была «эра пустоты», как назвал ее Жиль Липовецки, слишком категорично. Говорить следует скорее о своего рода смирении простого человека: мы довольствуемся тем, что с некоторой регулярностью удовлетворяем определенные желания, здесь и сейчас, как бы отстранившись от бурлящего мира, и втайне рады, что для этого нам априори никто не нужен.

В таком этосе постепенно сложится, по определению Ричарда Сеннета[45]45
  Ср.: Sennett R. Les Tyrannies de l’intimité. Paris: Seuil, 1995 (первое издание – 1977). (Рус. изд.: Сеннет Р. Падение публичного человека. М.: Логос, 2002. Пер. О. Исаевой и др. Примеч. пер.)


[Закрыть], «культура индивидуальности», особенность которой в том, чтобы не ограничивать роль субъектов призванием насыщать собственным трудом производительные и потребительские механизмы: человек должен выгодно проявлять свою индивидуальность. Например, в радиопередачах, когда слушателям предоставляется возможность звонить в эфир. Или в телевизионных студиях, куда стали приходить никому не известные люди и делиться со зрителями рассказами о сокровенных – в разной мере – эпизодах собственной жизни. Говорить о себе и высказывать личное мнение по разным поводам приглашаются все. Общество, которое прежде, часто в безличной форме, определяло критерии суждения, считавшегося истинным, ныне принимает как факт хор голосов, признанных уникальными и способных выражать себя вольно, без всяких ограничений, без необходимости приспосабливаться к действующим канонам. И это будут лишь зачатки тренда, который – на заре нового тысячелетия – унифицируется и примет планетарный масштаб благодаря тому, что в одной из отраслей бизнеса будет умело поставлено дело.

Пришло время постмодернизма. На культурной ниве каждый волен сочинять что хочет, не придерживаясь стандартных вкусов, ведь они «давят». Как за диджейской стойкой, все вокруг теперь заимствуется, сэмплируется, пересобирается под настроение или под собственные предпочтения. В искусстве, дизайне, архитектуре – смешение стилей, игра в соединение разнородных форм. Как у архитектора Роберта Вентури, видевшего в жанровой мешанине Лас-Вегаса гибридную и открытую всему истину времени[46]46
  Ср.: Venturi R, Brown D. S., Izenour S. L’Enseignement de Las Vegas. Mardaga, 1995 (первое издание – 1972).


[Закрыть]. Но мало кто обращал внимание, что эта пестрота мыслится исключительно как подпитка устойчивого накопления капитала и только способствует тому, что под утро на посеревшие городские тротуары высыпают неудачники. Скульптурная серия «Пошлость» Джеффа Кунса[47]47
  Джефф Кунс (Jeff Koons, р. 1955) – американский художник и скульптор, известен своим пристрастием к китчу. Его работы входят в число самых дорогих произведений современных художников.


[Закрыть] (1988) – в которой, к примеру, была статуэтка Майкла Джексона в золотом комбинезоне с обезьянкой на руках – вскоре будет всемирно признана произведением искусства в духе неокитча, примером циничного осмеяния серьезной модернистской традиции. Впредь основной ритм станет задавать свободный субъективизм отдельных людей. Впервые люди настолько отходят от общих критериев, не придавая этому политического наполнения – прежде всего создается культурная и общественная реальность. Движение началось и уже не остановится. Оно будет только мощнее и стремительнее. Настолько, что вскоре перед нами предстанут две реальности, совершенно непохожие друг от друга. С одной стороны, коллективный порядок, структурированный укладом, правилами, законами. С другой – множество индивидов, и каждый по-своему уникален, у каждого своя биография, свои склонности. Все они продолжат поддерживать непрерывную взаимосвязь, но ее динамика будет постоянно терять интенсивность и постепенно уступать место принципу общности граждан, объединенных некими фундаментальными ценностями и настроенных, будь то в согласии или в противоречиях, воздействовать на свое будущее – на то, каким быть столь многим индивидуальностям, волей-неволей вынужденным полагаться прежде всего на собственные желания, предпочтения и только на свои силы.