Текст книги "Тирания Я: конец общего мира"

6. В этом мире вы герой
[Nike: вдохновение эпохи (1989–1998)]

Они были молоды, сексуальны, спортивны, их загорелые лица часто появлялись на обложках журналов во всех частях света, олицетворяя ставший лучезарным мир. Запад вступал в новую эру: с врагом в лице СССР было покончено, теперь предстояло остановить безудержное дерегулирование, обогатившее меньшинство и при этом расшатавшее государственные службы, давшие задний ход. Пришло время для нового общественного договора. В 1992 году в Соединенных Штатах хозяином Белого дома стал Билл Клинтон, энергичный человек с вечной улыбкой на лице, пообещавший – после backlash, периода «отрицательной реакции» на рейганомику и суровые 1980-е – привести страну к процветанию и утверждавший, что личный успех должен как никогда поощряться, притом что произведенные благодаря этому ценности должны перераспределяться более справедливо.

Несколько лет спустя, в 1997-м, с интервалом в несколько дней Лионель Жоспен во Франции и Тони Блэр в Великобритании, а затем, в 1998-м, Герхард Шредер в Германии по итогам парламентских выборов возглавили каждый свое правительство и в том же духе высказались за «третий путь», который обеспечит и рост экономики, и солидарность. Казалось, движение только зарождается, и надо учесть, что ви´дение, предложенное тогда Фрэнсисом Фукуямой, вытекало из убежденности в следующем: «Мы свидетели не просто конца холодной войны […], но и собственно конца истории, а именно – финальной точки идеологической эволюции человечества и распространения западной либеральной демократии как высшей формы управления людьми»[48]48
  Fukuyama F. La Fin de l’histoire et le dernier homme. Paris: Champs-Flammarion, 2009. P. 27 (первое издание – 1992). (Рус. изд.: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М.: АСТ, 2015. Пер. М. Левина. Примеч. пер.)


[Закрыть]. Социал-либерализм за несколько лет сделался символом веры, вся планета искала в нем вдохновения. Так оформилась идея: мир должен наконец достичь примирения с самим собой, чтобы воплощать процветание и социальную гармонию. Это условие явило не просто политическую, но антропологическую истину.

В действительности все это были лишь фантазии, время оказалось упущено. Во-первых, потому, что экономические силы видели ситуацию иначе и немедля ринулись на штурм, чтобы все эти добросовестные и, бесспорно, наивные политики в конце концов подчинились их требованиям. В противном случае они уйдут из этих ставших враждебными краев. Во-вторых, потому, что время вышло, людей уже нельзя было кормить баснями: пережив столько разочарований и предательств, население, кажется, изверилось в нескончаемой пустой болтовне. Больше того, оно стало к ней безразличным. И в этом нельзя усматривать смирение, ведь все указывало на то, что власть незаметно сменила местоположение и теперь обитает в других сферах: ближе к людям. Все признаки налицо. Настала пора попытать счастья и попробовать самостоятельно добиться того, что не смог дать ни один институт или сообщество.

Изображения оказались тем источником, который в одночасье наделил людей исключительными, как казалось, возможностями, главное – уметь ими пользоваться. И ни один девиз так полно не передает настрой эпохи, – быть может, за счет повелительной модальности, наполнившей его характерным духом, – как «JUST DO IT»[49]49
  «Просто сделай это» (англ.).


[Закрыть], слоган Nike. Начиная с 1988 года этот производитель спортивной обуви, реализуя свою глобальную стратегию, заявил, что действовать теперь может каждый, а продукция Nike послужит для этого главным рычагом. Лаконичная запятая, выбранная в качестве логотипа, символизировала печать неопределенности, которой впредь будет отмечено существование человека, – неопределенности, открытой для бесконечного множества поворотов.

Тогда же главное в ту пору средство информации, телевидение, меняет формат. Вместо заранее подготовленных программ появляются всевозможные ток-шоу, в которых кто только ни выступает, часто в прямом эфире и на самые разные темы. Выпуски стали собирать широкую аудиторию, постепенно начал складываться стереотип таких трансляций – эффектные баталии, порой ожесточенные, которые на следующий день можно обсудить с коллегами на работе. Жанр реалити-шоу, возникший в 1971 году с запуском проекта An American Family («Американская семья»), долгое время не вызывал особого интереса, но к середине 1990-х годов вдруг начался взлет.

Как в «Диспуте» Мариво[50]50
  «Диспут» – пьеса французского драматурга Пьера Мариво, написанная в 1744 г. Ее персонажи, Принц и Эрмиана, затевают спор о неверности мужчин и женщин, ради разрешения которого они проводят эксперимент. Пьеса построена как театр в театре, наблюдение одних актеров за другими подобно тому, как современные зрители наблюдают за действиями участников реалити-шоу.


[Закрыть], зрителям обычно предлагается наблюдать за молодыми людьми в замкнутом пространстве и следить за тем, как от эпизода к эпизоду проявляется характер персонажей, образуются связи, развиваются отношения или зреют конфликты. Через эволюцию участников показано общество в миниатюре, которое в конечном счете является отражением нашего, делая очевидным факт: наша совместная жизнь объединяет совершенно уникальных людей, носителей субъективности, собственного прошлого, персональных слабостей и амбиций, и все эти эго так сложно удерживать внутри единого целого.

В прессе, в газетах – к примеру, во французской «Либерасьон» – решили ежедневно отводить полосу портрету популярного или, наоборот, малоизвестного человека, словно подчеркивая, что, кроме отслеживания событий, задающих ритмы этого мира, насущным и познавательным будет знакомство как с яркими, так и с неприметными судьбами, составляющими ткань общества. В то же время заявляет о себе литературный жанр, достаточно реалистично раскрывающий внутренние метания автора, – он получит название «автофикшн»[51]51
  Автофикшн – направление в литературе, возникшее в 1970-х гг. Основоположник жанра, писатель и эссеист Жюльен Серж Дубровски, характеризует его как «вымысел абсолютно достоверных событий и фактов».


[Закрыть]. Предполагается, что каждый, независимо от возраста, обладает богатой биографией и психологической глубиной, достойными изложения. Так, вне политического и общественного контекста, идет освоение нового континента эпохи: уникального и трагического «я».

Наглядные образы, дух времени и некоторые виды повседневной деятельности – с недавних пор все это в совокупности позволяет каждому чувствовать, что он в центре. Не это ли высшая точка в тенденции развития демократических режимов, которую предугадал Токвиль? «Каждый из [людей], взятый в отдельности, безразличен к судьбе всех прочих: его дети и наиболее близкие из друзей и составляют для него весь род людской. Что же касается других сограждан, то он находится рядом с ними, но не видит их; он задевает их, но не ощущает; он существует лишь сам по себе и только для себя. И если у него еще сохраняется семья, то уже можно, по крайней мере, сказать, что отечества у него нет»[52]52
  Tocqueville A. de. De la démocratie en Amérique… Op. cit. Vol. II. Part IV. Сhap. VI. (Цит. по: Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. С. 497. Пер. В. П. Олейника, Е. П. Орловой, И. А. Малаховой, И. Э. Иванян, Б. Н. Ворожцова. Примеч. пер.)


[Закрыть]. Как будто претворилось в жизнь сделанное десятилетием раньше заявление Маргарет Тэтчер – «общества не существует» («There is no such thing as society»[53]53
  Из интервью Маргарет Тэтчер журналу Woman’s Own в сентябре 1987 г.


[Закрыть]) – и заставило коллективный строй символически уступить место индивидуальностям.

Было очевидно, что государство всеобщего благосостояния – гарант защиты граждан и общего блага – вопреки лучшим намерениям, обозначенным социал-либерализмом, неизменно самоустраняется в северных странах, где установить его было решено еще по окончании войны. Полагаться на государство и принцип солидарности больше не приходилось. Каждый все чаще убеждался, что нужно рассчитывать только на себя. В 1995 году социолог Ален Эренберг в книге «Человек неуверенный» так определил эту ситуацию: «После детерминированности прошлым, избавиться от которой получилось благодаря развитию социальной защиты и экономическому росту, мы попали в неопределенность будущего, возлагающего на индивида ответственность, которая прежде лежала на государстве. Мы вступили в общество ответственности за себя: каждый обязан выбрать программу и действовать самостоятельно, чтобы остаться в связке, сколь бы ни были скудны доступные ему культурные, экономические и социальные ресурсы»[54]54
  Ehrenberg A. L’Individu incertain. Paris: Hachette, 2003. P. 15 (первое издание – 1995).


[Закрыть].

Пока экономический мир продолжал навязывать свою логику, что – с согласия политических лидеров – привело к постепенной утрате социальных завоеваний и к ослаблению общественной консолидации, он параллельно попытался капитализировать динамику атомизации, непрерывно выводя на рынок товары и услуги – или разветвляя договорные отношения, – как будто бы отвечающие установке на обретение независимости. С этого момента каждый человек начал воспринимать себя как главный вектор жизнеспособности общества, и в этом не было фатализма, скорее – энтузиазм. Пока дух времени побуждал больше заниматься собой – и даже настраивал каждого на то, чтобы не экономить собственный «человеческий капитал» и быть самому себе предпринимателем, – в последней трети 1990-х годов в технико-экономической сфере случились два исторически важных события.

Под их влиянием тренду предстояло преодолеть решающий рубеж и положить начало эпохе, в основе которой – знакомое многим ощущение осведомленности об очень разных вещах, способности легко коммуницировать, очерчивать границы собственной независимости, жизни в новой эпохе мобильности и личной инициативы. Словно экономическая логика, действовавшая с момента неолиберального поворота, не только незаметно проникла в умы, но и сумела предложить соответствующие средства, чтобы упрочить миф о личности, сделавшей самое себя и безразличной к любым общим перспективам. И очень многих – на пороге третьего тысячелетия и мощных фейерверков, которые вскоре озарят наступление нового мира, – опьянит обладание устройствами, якобы прибавляющими возможностей, чтобы действовать, и в то же время несущими столь приятное чувство, будто ты всегда в центре.

Глава II
Сетевая лихорадка. «Я» в центре
[В 2000 году родился новый мир?]

1. Внезапное чувство самодостаточности
[Двойной апперкот: Интернет + мобильный телефон]

Понадобится больше двадцати лет, чтобы мы осознали ключевое явление, которое тогда только начало проявляться и набирать силу. Мы его не замечали. Вероятно, из-за неожиданной новизны того, что происходило с нами индивидуально и коллективно, сперва мы думали, как извлечь пользу из техники нового типа, зачастую применявшейся в игровых целях. Вскоре мы заинтересовались связанными с ней изменениями, но не теми, которые, заметим, касались нас в первую очередь. Быть может, слишком они расходились с веяниями времени, чтобы мы обратили на них внимание. В начале последней трети девяностых, где-то к 1997–1998 годам, почти одновременно в обиход вошли два инструмента, с которыми связан принципиально новый образ действий: интернет и мобильный телефон. То, что они вместе принесли, нас воодушевило. Однако, оглянувшись назад, заметим, что мы рассматривали их появление как два совершенно независимых друг от друга события. Даже анализировали и обсуждали их по отдельности. Мы проживали двойной исторический разрыв, будучи не в состоянии оценить глубину их взаимодействия. Разумеется, было еще слишком рано озираться, пытаясь рассмотреть общую картину. Увидеть факторы такой важности в нужной перспективе позволяет лишь время. Интерес представлял кумулятивный – или демультипликативный – эффект обеих технологий, учитывая, что вместе они скрыто меняли что-то и внутри нас. И вот теперь стало ясно: их уникальное сочетание в первую очередь заставило пользователей поверить, что отныне они владеют атрибутами, которые расширят их самостоятельность и упрочат суверенитет, а утвердившись с годами, это двойное влияние положило начало возникновению новой ментальности индивида.

При подключении к сети обладателям компьютеров мгновенно открывались залежи документов, тогда еще преимущественно текстовых, но также графических и звуковых: пользуясь расхожей, хотя не самой подходящей метафорой, можно сказать, что живопись перестала служить «окном в мир» – в бесконечные дали нас поманили экраны. К тому же поисковые системы были наделены даром всегда открывать правильные двери по нашим запросам: достаточно набрать на клавиатуре хоть одно слово, связанное с тем, что нас интересует или требует ответа, чтобы увидеть мириады ссылок, ведущих в пещеры Али-Бабы, где есть все, что мы ищем, и в куда большем количестве, чем могли ожидать. Казалось, что впредь для нашего любопытства не будет преград. Письменные сообщения улетали и прилетали, невзирая на физические расстояния; стоило это совсем недорого, так что резко расширился круг наших собеседников по всему миру – связь с ними сделалась простой и почти мгновенной.

Мы научились в один клик заказывать билеты на поезд или в театр и покупать все больше всевозможных товаров; перемещаться приходилось меньше, желания тотчас исполнялись, а нужные вещи оказывались у нас легко и быстро. Над этим трудилась экономическая система, впервые развернувшая большие маневры, чтобы неуклонно облегчать наше существование. И это было только начало большого стратегического поворота. Наступала эра персональных рекомендаций: мы с изумлением обнаружили, что интернет-серфинг, достаточно эффективно и вполне регулярно приспосабливаясь к нашим привычкам, нацелен на исполнение личных запросов. Ощутив первые признаки какого-нибудь недуга, мы стали обращаться к новым специализированным сайтам, выявляющим симптомы и предлагающим средства – особенно на форумах для обмена опытом: казалось, мы становимся более сведущими и свободными от целого ряда императивов, теряющих обязательность. Каждый на практике осознавал, что набирается опыта, и двигался дальше в условиях все более гибкой реальности. Чем же мы заслужили столь предупредительное внимание со стороны этого нового бизнеса?

Еще одно творение рук человеческих было менее загадочным, но все же напоминало дар свыше. Известно оно было довольно давно, и давно нашло себе место и в домах, и в профессиональных и городских пространствах. Из этого аппарата, который использовался уже столетие и изменил облик мира, больше не торчал провод, и теперь он помещался в карман: это позволяло отправиться куда угодно и оставаться на связи с близкими или продолжать деловое общение, радуясь пьянящему привкусу свободы. Телефон – предмет, который прежде мы делили с другими, – стал персональным. Он идеально отвечает нашему стремлению к независимости, даже если ее цена – это стоимость приобретаемого устройства и абонентская плата оператору. Гаджет берет на себя роль близкого существа, мы любим прикасаться к нему, обожаем показывать, кладем на стол, сидя с друзьями или на деловых встречах, и мним, будто факт обладания им придает нам особый вес (особенно если речь идет о популярной марке, – как когда-то о Nokia, – или сейчас о какой-нибудь особой продвинутой модели). Вскоре появится возможность обмениваться короткими текстовыми сообщениями – эсэмэсками. На очереди неизвестные ранее форматы общения, одни – более утилитарные, другие, им в противоположность, – более интимные. С одной стороны, мы подхватываем их, чтобы сделать беседу неформальной. С другой, из-за ограниченного на том этапе количества знаков, увлекаемся языковой игрой – пользуемся кодами, которые придумываем на ходу, или упражняемся в новом эпистолярно-сентиментальном жанре с его квазимгновенностью и бесконечно повторяющимися излияниями чувств.

Устройство внушает такое чувство свободы от каких бы то ни было рамок, что вскоре появятся формы поведения, не принятые в публичном пространстве. До сих пор звонок обычно был делом частным. По телефону разговаривали в собственной гостиной, в кабинете или в будке, защищенной от посторонних ушей. Но постепенно все меняется: независимо от наличия наушников, – придающих своему обладателю сходство со звездами музыкальных комедий, – люди в гуще себе подобных громко обращаются к кому-то невидимому, по-своему проявляя безразличие, а то и презрение к элементарным правилам сдержанности и уважению чужого спокойствия. Как будто основы приличия и деликатности, которые отчасти должны определять границы общественной жизни, внезапно начали размываться. Вечером, вернувшись домой, мы садимся за компьютер и в который раз становимся избранными свидетелями того, о чем говорит мир, или подолгу изучаем товары и услуги, непосредственно для нас предназначенные. И определенно день за днем продолжаем убеждаться, что у бытия появилось увлекательное наполнение – и все подталкивает пользоваться этим по полной.

Видимо, мы оказались не готовы. Человечество в целом. Всего за несколько лет, со скоростью молнии, мы поочередно столкнулись с двумя событиями, размах которых продолжил менять ход нашей жизни. Это нас ошеломило – как в боксе, когда получаешь хук справа, но тут же за ним прилетает еще один слева, и перед глазами все плывет. Голова и правда пошла крýгом, экономическая система засучила рукава. Она сумела блестяще откликнуться на потребность в самодостаточности и мобильности, проявившуюся еще во времена неолиберального поворота 1980-х годов. Но, насторожившись, мы сразу увидим всю серьезность последствий: возникла зависимость. Это и впечатлило, и встревожило. У многих новшество начало отнимать силы – у взрослых, подростков и даже детей. Об этом заговорили в прессе и в семейном кругу. Между тем в тени оставался еще один фактор, не менее существенный, но не столь явный, – он проявится позже: это распространяющееся чувство, что я нахожусь в центре. Таким был результат того, что нам понравилось быть в курсе очень многих вещей, не давать себя провести, продвигаться более четкими тропами и более уверенно считать себя творцами собственной судьбы. Это были лишь первые шаги этоса, для которого технические средства – главная опора. Ведь, с одной стороны, техника все время будет усложняться, поддерживая заданную динамику. С другой, цифровая индустрия, которая вскоре вырвется вперед, по всей планете успела сполна овладеть впечатляющими неиссякаемыми ресурсами, заложенными в концепции систем, создающих иллюзию большей независимости и одновременно собственной значимости. Она мобилизует все необходимое для постоянной подпитки этой двоякой убежденности. Люди же не только дали себя провести, но еще и навсегда – как нечто неизгладимое – сохранят отпечаток изначального удовольствия, вообразив, будто достигли новой формы самодостаточности.

2. Где «i», там и «я»
[Всё могут короли]

Завсегдатаи громких «ивентов» часами толпились возле Конференц-центра в Сан-Франциско. Несколько дней ходил слух, что там готовится историческое событие. Все пребывали в нетерпении, а избранные искусно держали паузу и нагнетали напряжение. Шестого мая 1998 года Стив Джобс, за год до этого вновь возглавивший компанию, которую сам же создал двумя десятилетиями ранее, собирался представить новый продукт – говорили, что это будет нечто потрясающее. И вот, один на сцене перед гулким залом, вооружившись радиомикрофоном, он начинает одну из своих знаменитых keynotes («презентаций»), секрет которых был известен ему одному. Идеальная ритмически выверенная драматургия: сначала – манипуляции пультом, на гигантском экране демонстрируются основные особенности компьютера последней модели, но сам объект пока скрыт от аудитории. Джобс утверждает, что это мощное устройство, с которого можно быстро выйти в интернет, оно позволяет организовать себе удобное рабочее место – персональное. Джобс одним махом скидывает покрывало, под которым на пьедестале – предмет всеобщего внимания. Во внезапно воцарившейся тьме прожектор высвечивает единственный экспонат – iMac. Виртуозный гипнотический трюк награждается громом аплодисментов.

Моноблочный компьютер разительно отличался от своих предшественников с их стандартными малопривлекательными формами. Это было нечто цветное, компактное, в полупрозрачной оболочке, сквозь которую просматривалось содержимое. Облик в стиле техно-поп роднил устройство с какой-то чудодейственной сущностью, словно «прилетевшей с другой планеты», – именно так выразился Стив Джобс и тут же уточнил: «С доброй планеты». Машина, задуманная вместе с дизайнером Джонатаном Айвом, моментально выполняет операции благодаря быстрым процессорам, и с ней легко обращаться – решение для взаимодействия «человек – компьютер», продолжающее поиски в области эргономики, которые всегда вела компания Apple, выше всяких похвал. Расторопность новинки и изящество ее форм закрепляют за пользователем новый статус: что бы он ни делал – никакого сопротивления, да еще можно заглянуть в утробу этого механизма, изнутри рассмотреть связь, в обозначении которой префикс «i»[55]55
  От I, «я» (англ.).


[Закрыть] говорит о полной власти индивида над принадлежащим ему компьютером.

Вслед за iMac, открывшим эту линейку, названия всей своей продукции Apple будет начинать с главного личного местоимения, подчеркивая тем самым значимость каждого пользователя. Вскоре появятся iBook, портативная версия компьютера, созданная с тем же вниманием к удобству и дизайну, а в 2001 году – iPod, музыкальный плеер с простым интуитивно понятным интерфейсом, позволяющий загрузить на свой жесткий диск множество композиций. Вскоре как естественное дополнение откроется iTunes, «магазин музыки». Рекламная кампания устройства в 2003 году будет сопровождаться графической вариацией: черные обособленные силуэты, словно снятые в контражуре на цветном фоне (цвета разные, но гармонируют друг с другом), своими движениями создадут ощущение свободы – слушать, радоваться и оставаться наедине с собой. За первой кампанией последует новая, связывающая предмет с жизнью, с проявлениями энергичной и независимой индивидуальности, что передавалось лаконично, но вполне определенными средствами: iCommute, iRelax, iRun[56]56
  Я добираюсь до работы, я отдыхаю, я бегу (англ.).


[Закрыть]… Это «i» становится новым топосом эпохи. Экономическое эльдорадо с небывалой настойчивостью помещает индивида в центре всех интересов и дарит легкость действий и чувство, будто все зависит от него.

Маркетинг, для которого гиперперсонифицированная связь с потребителем все равно что Святой Грааль, начинает развивать методы на основе анализа следов, оставляемых пользователями (которых совсем недавно начали так называть) и мобильными телефонами (отслеживая их местоположение), а также анализа покупок, совершенных с помощью кредитных и других карт. Возникает экономика, которая зиждется на подробном изучении типов поведения для все более точного таргетирования – тогда этот механизм только зарождался. Будут разработаны методы, позволяющие предлагать каждому то, что может ему подойти, – отсюда впечатление неотступного внимания, нового в своем роде. Под этим флагом с 1997 года Джефф Безос, несколькими годами ранее основавший компанию Amazon, торгующую онлайн, не раз заявлял, что хочет сделать свое предприятие «самым клиенто-ориентированным». Он раньше многих понял, что с потребителями можно установить более качественную связь благодаря технологиям распознавания любого товара и мониторинга состояния складов в реальном времени, за счет которых оптимизируются логистические цепочки и доставка. Кроме автоматических данных, эти механизмы учитывали показатели персонала, что вызвало побочный эффект – постоянное давление, физическое и моральное. Сложилось новое правило менеджмента: чтобы удовлетворять клиентов, нужно раз за разом ужесточать кабалу тех, кто их обслуживает.

В этой экономической, технической, а если посмотреть шире – культурной среде и родилась вдруг навязчивая идея – интерактивность. Самый мелкий объект или плоскость должны реагировать на действия человека. К концу 1990-х годов все обязано было стать «интерактивным». Например, домашние помещения, освещенность которых будет зависеть от числа присутствующих, или произведения литературы, меняющиеся по воле каждого, как это реализовано в романах, где «главный персонаж – это вы», оказавшихся в то время на пике популярности. Тогда же появились первые так называемые интерактивные сидиромы, предлагавшие пользователю выбирать из множества вариантов – как разработка Лувра, приглашавшая «пройтись» по галереям, выбирая маршрут на собственный вкус. В том же русле лежат творческие работы, объявленные «интерактивным искусством» и использовавшие цифровые системы, они реагировали на аудиторию, менялись под нее, и сложно было понять, что именно здесь показано – быть может, зримый образ рождающегося общества, отмеченного небывалыми и бесконечными метаморфозами, которые изначально создают люди. Одновременно художники, авторы видео, музыканты увидели преимущества home studio (домашней студии). Благодаря персональным компьютерам и программному обеспечению открылась возможность независимо от каких-либо структур осуществлять собственный проект, «творить себя», оставаясь дома, а двадцать лет спустя дать вторую жизнь принципу Do It Yourself, проникнутому духом панка, призывавшего самореализовываться и ничего ни от кого не ждать.

В этом новом мире, где каждого посещает чувство, будто ему дана широчайшая свобода действий, почти неизбежно стала популярной идея бесплатного пользования – например, музыку или фильмы можно скачивать в неограниченных количествах, сколько душа попросит. По аналогии с английским free, означающим одновременно «свободный» и «бесплатный», понятие свободы резко начали путать с возможностью безвозмездного доступа к культурным ценностям, легального или нелегального. Мало кого волновало, что большинство произведений является интеллектуальной собственностью, и это свидетельствовало об общем пренебрежении к правам, обретенным на долгом тернистом пути, который в итоге позволил поколениям литераторов и художников более или менее достойно жить за счет своих творений. К чертям все эти соображения, ведь техника теперь позволяет не лезть за кошельком – на жестком диске и так будет изобилие. В 1999 году Шон Паркер вместе с Шоном и Джоном Фэннингами запустил платформу Napster – сервис, где «делятся» аудиофайлами через децентрализованную сеть[57]57
  Децентрализованная (одноранговая, или пиринговая) сеть – компьютерная сеть, в которой каждый узел (нода) самостоятелен и может устанавливать соединения с любым другим узлом сети для достижения некой цели, а не в результате координации какого-либо центра влияния.


[Закрыть], и это пошатнуло музыкальную отрасль – как мейджоров, так и небольшие компании. Поговаривали о реванше за бесчестное присвоение ценностей, о справедливом завоевании, благополучно отменяющем столько неправильных привилегий.

Когда интернет еще только становился всемирным, заговорили о появлении формата нового типа – Web 2.0. В кои веки наименование содержало не расплывчатый слоган – имелось в виду внедрение новых протоколов, которые не только открывают доступ к бесконечному множеству информации, но и предлагают так или иначе участвовать в работе сети. Пришло время первых тегов и возможности «постить» комментарии на страницах или под статьями в прессе. Оказалось, что всем дано без особых усилий публично высказывать свое мнение. Форумы по обсуждению электроники, существовавшие с 1980-х годов, обретали массовость благодаря простым, в два счета устанавливаемым программам: ICQ и MSN Messenger, а также блогам на ресурсах компаний, предлагавших создать собственный сайт со стандартным оформлением и облегченным функционалом. Хочешь – обращайся ко всему миру почти без посредников. За один только 2003 год были запущены платформы MySpace и Second Life. Первая, – поначалу рассчитанная главным образом на композиторов, – позволяла выкладывать музыку, публиковать обложки альбомов, вести собственные страницы, и это давало шанс оказаться на виду. Вторая звала, так сказать, в виртуальное пространство, где каждый, чьи будни могли быть напряженными или мрачными, получал приглашение в иную жизнь под разными аватарами – как будто результат цифровых операций сопоставим с сенсуальным опытом и отчасти его заменяет. Определенно, в те бурные времена предпринимателям удавалось внушить любую чушь людям, чувствовавшим, что они лишены многих новых возможностей.

Регистрация в сетях обеспечивала не только облегченный доступ к информации, обмену сообщениями и файлами, средствам для самовыражения и публикации своих работ. Она стимулировала, пусть неявно, новое представление о людях, которые считают себя носителями неких новых прогрессивных черт, меньше зависят от определенных ограничений и достаточно оснащены, чтобы заставить себя слушать и настойчивее оставаться на виду. Конечно же, неслучайно хип-хоп, два предыдущих десятилетия развивавшийся в коллективной среде, защищая разные формы солидарности праздного зачастую населения, вступил в новую эру – эру рэпа. Исполнители – все «мачо» – выступают одни или с группой, а иногда с «бейбами» в бикини; получается бойко, как у DMX[58]58
  Сценический псевдоним рэпера Эрла Симмонса.


[Закрыть] в композиции «What’s my name? DMX and I be the best» («Как меня звать? DMX и я лучший») из вышедшего в 1999 году альбома «And Then There Was X» («А потом был Икс»). Как будто у всех одна заветная мечта – подобно Леонардо ди Каприо на носу корабля в «Титанике» (1997, режиссер Джеймс Кэмерон), рано или поздно провозгласить себя «повелителем мира».

Разговоры об изначальном стремлении к свободе в сетях, которое в результате ни к чему хорошему не привело из-за усиленного наступления экономики, на самом деле – из области ничем не подкрепленных легенд. И все же идея без конца муссируется. Ведь такую надежду несла всего-то горстка экзальтированных гиков – в основном из бывших калифорнийских хиппи, – считавших, что через прямое общение на онлайн-форумах удастся ввести новые демократические традиции, начать процесс всеобщего примирения, «электронно-софтовую революцию» в обществе и, таким образом, не вставая с дивана, осуществить то, чего прежде не добивалась ни одна сидячая забастовка или манифестация, хоть народная, хоть международная. Можно ли всерьез воспринимать подобную ерунду? Ведь она – из сказки про прошлое и должна поддерживать представление о девственной чистоте, поруганной жадными хищниками: дескать, надо как следует постараться, чтобы ее вернуть, избавиться наконец от паразитов и продолжить развитие во вполне гармоничной плазме единой Всемирной сети. Вместо этого вскоре родился новый миф. Он зиждился на вещах реальных и весомых: во-первых, верить, что, используя разнообразные технические изобретения, продукты предпринимательства, – как, например, восхищавший толпы iMac, – мы умножаем собственные возможности, во-вторых, выше ценить наш общий «человеческий капитал» и, в-третьих, добиваться самой широкой самостоятельности.

Отсюда – единственная утопия, связанная с информатикой и Всемирной сетью. Влияние ее оказалось сильным: с середины 1990-х годов и по сей день она себя не исчерпала. Это представление о том, что на персонализации связи каждого отдельно взятого пользователя с компаниями, работающими в сфере «высоких технологий», будет построено общество лучше информированных, более «деятельных» и независимых граждан. В 2006 году журнал «Тайм», похоже, точно уловил дух эпохи и зародившуюся тенденцию, когда превыше всего оказывается индивид, а устройства, за последнее время вошедшие в обиход, дают ему шанс «взять все в свои руки», побуждают играть по своим правилам, выражать себя, выигрывать в реакции и мобильности, освобождаться от определенных грузов, быть хозяином самому себе – словом, смелее выступать «творцом собственной судьбы». Именно тогда этот еженедельник объявил «персоной года» («Person of the Year») силу, не просто занявшую центральное место, но призванную заявить о себе, пользуясь новыми имеющимися в ее распоряжении средствами, как о самой активной и яркой в обществе; и эта сила – каждый из нас, это «YOU»[59]59
  Ты (англ.).


[Закрыть].