Текст книги "Он сказал / Она сказала"

Глава 8

ЛОРА

18 марта 2015-го

Страдающие бессонницей знают, что, проснувшись рано, к завтраку чувствуешь себя так, будто уже полдня прошло. Не понимая, чем себя занять, я позвонила отцу на несколько часов раньше. Обычно я звоню около двенадцати.

Я даже особо не рассчитывала, что он возьмет трубку. Обычно утренние суматошные часы он проводит, стоя на углу и пытаясь втиснуть рекламные листовки в неуступчивые кулаки жителей пригорода.

Пишу Лин сообщение: «Можешь говорить?»

В ответ приходит: «На встрече».

Что ж, список кандидатов «на поболтать» тем самым исчерпан. Не то чтобы меня сильно волновало, что у меня мало друзей, но иногда я об этом вспоминаю. С появлением малышей все изменится. Соседка Ронни как-то сказала, что дети способствуют становлению социальных связей даже лучше, чем алкоголь.

И тут до меня доходит, что со мной не так. Заботы с отъездом Кита забили мне всю голову, и я даже не поздоровалась с мамой. Беру черно-белую фотографию в простой деревянной рамке и целую стекло.

В марте 1982-го тридцать тысяч женщин, взявшись за руки, оцепили по периметру забор авиационной базы США в Беркшире «Гринэм-Коммон» в знак протеста против ядерного оружия. Я была с ними. В местной газете напечатали нашу фотографию: «Мы победим: четырехлетняя Лора Лэнгриш вместе с матерью Венди в женском лагере мира». В рамке на столе – копия, пожелтевший оригинал до сих пор хранит мой отец. Рядом с этой фотографией другая, снятая на той же неделе, только чуть позже, с белой границей по краям. Тоже не оригинал (его постигла та же судьба, что и первую карту Кита), а повторный отпечаток с негатива. Я стою в дверях палатки, и мама обнимает меня тонкими руками. Она повязала голову узорчатым индийским платком, в ушах кольца, за левым заложена самокрутка. Мы смеемся – у нас одинаковые ямочки на правой щеке. Четыре недели спустя на пешеходном переходе ее сбил пьяный водитель. Она шла забрать меня из детского сада.

Стив – мой отец – всегда говорил… до сих пор говорит о Венди. Смерть замариновала ее образ в идеальном состоянии. Детские годы издалека кажутся прекрасными. Мне хотелось бы вспомнить ее недостатки, но не получается. Как-то я спросила у папы, из-за чего они ссорились. «Да мы и не ссорились, – сказал он. – Не из-за чего было». Конечно, не исключено, что все и на самом деле было чудесно. Может, потом она стала бы доставать меня, запрещать носить какие-нибудь шмотки или водиться с дурной компанией, ругать музыку, которую я слушаю, и книги, которые я читаю (либо то, что я не читаю совсем). Я знаю, что Венди повсюду таскала меня с собой в слинге для новорожденных задолго до того, как это вошло в моду, а моими первыми словами стали названия цветов, которые я выучила, пока мы гуляли по округе. Папа с нежностью вспоминает о пирожках и печеной картошке, о том, как мы сидели все вместе за кухонным столом в съемной квартире в Кройдоне. Как же мне хочется по-настоящему вспомнить что-то из этого, чтобы убедиться, что все было именно так, а не чья-то выдумка! Увы, в голове сплошной туман, неясные ассоциации. Бесовский смех. Запах табака и шампуня «Тимотей». Одно лишь воспоминание по-настоящему мое. Мама расчесывает мне волосы, приговаривая, что они слишком хороши, чтобы их обрезать. Она чешет их щеткой, заплетает косички, а я мурлычу от удовольствия. Я точно знаю, что это именно мама. Отец все последующие годы нещадно драл их, пытаясь стянуть в хвост резинкой. Я никогда не спрашивала его о том, так ли это, вдруг выяснится, что нет. Но я рассказала об этом Киту во второй вечер, что мы провели вместе, и шумно расплакалась. В тот вечер, перед тем как лечь спать, он сотню раз провел щеткой по моим волосам.

Понятно, что я никак не могла перенять навыки материнства у Венди, однако часть ее живет и во мне, я чувствую это. Хочется думать, что это любовь, которую она не успела мне отдать. Вакуум, по идее, не весит ничего, но я шатаюсь под этой тяжестью, мне нужно передать ее в свой черед. Адель, мама Кита, как-то ляпнула – разумеется, из добрых побуждений, – что ее любви к внукам хватит за обеих бабушек. Чего у нее хватит, так это шерсти. Она вяжет из нее авоськи и не интересуется ничем, кроме домашнего хозяйства. Из них с Венди вышла бы идеальная парочка вечно спорящих тещи со свекровью, как в дурацких ситкомах.

Венди была классической ярой феминисткой: жила в лагере «Гринэм-Коммон», выписывала журнал «Запасное ребро» и не носила бюстгальтер, совсем как я. Впрочем, и нужды не было – ее фигура, подобно моей, до того как началась вся эта круговерть с гормонами, напоминала фигуру десятилетнего мальчика. Мой папа – феминист по стечению обстоятельств. Меня он воспитывал без скидок на пол. Слишком занятый политикой, чтобы покупать мне куколок Барби, он работал помощником редактора в местных газетах, затем на Флит-стрит[2]2
  Улица в Лондоне, где расположены офисы основных лондонских газет, а также информационных агентств.


[Закрыть] и, сколько я себя помню, занимался движением профсоюзов. Одним из ранних осознанных воспоминаний осталась давка на пикете в Уэппинге, на который мой папа и его друзья вышли из солидарности с бастующими печатниками. Он все делал не так: свой девятый день рождения, к примеру, я провела на ежегодном слете профсоюзов. Но во многом он поступал правильно. Родители познакомились за игрой на бильярде, когда учились в колледже. В десять я умоляла отца научить и меня. Он взял меня с собой в Кройдонский клуб для рабочих, купил колу, пакет соли и чипсов. Сперва, чтобы дотянуться до стола, мне приходилось становиться на перевернутый ящик из-под газировки. В тринадцать, когда я была уже с него ростом, я за пять минут раскидывала все шары по лузам.

Выйдя на пенсию, отец всерьез занялся политикой. Незадолго до моей встречи с Китом он заявил: «Юг мертв!» Единственная надежда для левых, считал он, осталась на севере. Отец сменил квартиру в Кройдоне на дом в ливерпульском районе Токстет и посвятил себя Коалиции профсоюзов и социалистов – партии с довольно негибкой линией. То, что у него нет никаких шансов быть избранным в мире, где всем управляет рынок, пробуждает во мне только нежность. Наверное, в пятницу у него будет неплохой вид на затмение. Чем севернее, тем больше тень. В Токсете Луна закроет больше девяноста процентов площади Солнца. Хотя большинство охотников скажут, что интересно только полное затмение. Наблюдать частичное затмение любопытно, но мурашки не бегут. Чуть-чуть не считается, даже при девяносто восьми процентах, – то же самое что сказать «почти беременна».

Раньше мы могли не разговаривать неделями; теперь папа звонит почти каждый день, якобы помочь разгадать слово из кроссворда. Кит думает, что папа расправляется с кроссвордом за пять минут, а потом берет вопрос, над которым думал дольше всего, и использует его как предлог, чтобы позвонить мне. По мнению Кита, это жутко мило. Папа обожает ежедневные отчеты о малышах, которые дает Кит, даже если это просто «все хорошо». Стоит заговорить о них, и он тает, как масло.

Папе прекрасно известно о суде над Джейми, он в курсе, что последовало потом, но о связи между этими происшествиями мы ему не рассказали.

Он не знает, что та ночь, когда нам пришлось отказаться от прежней жизни, была не случайностью. Он не знает, что с тех пор мы живем в постоянном страхе перед вторым нападением, которое на этот раз увенчается успехом.

Он не знает, что мы поменяли имена из-за Бесс.

Мы с Китом не принимали решение держать в тайне то, что она пыталась нас уничтожить. Разговор шел вокруг да около. Мы обсудили, что не хотим тревожить членов нашей семьи, Макколам и так крепко досталось. Сейчас я понимаю, что много лет назад отец тоже пережил трагедию и сейчас мог бы поддержать меня. Иногда мне хочется рассказать ему часть истории. Но секреты… они текучие, как вода. Нельзя выдать часть, чтобы не просочилось остальное.

Чтобы понять, почему Бесс превратилась в чудовище, папе нужно было бы поведать о сопутствующих обстоятельствах, а оттуда все пути ведут к моей лжи. Я пытаюсь поставить себя на ее место. До той ночи, когда я усомнилась в Бесс, я говорила только то, что ей хотелось слышать. Мое недоверие ранило ее сильнее, чем скепсис незнакомца.

Если влезть в ее шкуру, выходит, что человек, которому она доверяла больше всего на свете, предал ее и испарился. Спасая свою жизнь, Кит и я отняли у Бесс право ответить ударом на удар. Мой психотерапевт однозначно сказал бы, что мы исключили для нее возможность закрыть гештальт.

В то время казалось, что у нас только один выход, но вместо того, чтобы погасить огонь, мы только подбросили дров.

Ее представления о правоте и неправоте смешались. Даже мои собственные теперь сильно отличаются от тех жестких моральных установок, которые прививал мне отец, и тех, в соответствии с которыми и он, и мой муж будут жить всегда.

Глава 9

ЛОРА

11 августа 1999-го

Кит пошел к полицейской будке, а я побрела по следу из монет к запертым трейлерам. К ближайшему из них устало прислонилась старая карусельная лошадка, будто она отчаянно скакала прочь в надежде сбежать из своей крутящейся тюрьмы и в конце концов выбилась из сил. На боку у нее от руки было написано «Элоиза». За трейлером слышался шум.

– Привет, это ваше? – спросила я, заглянув внутрь.

Кошелек чуть не выпал у меня из рук.

Женщина лежала вниз лицом с задранным подолом – на первый взгляд это была длинная юбка. Парень сверху. Вроде ничего такого, мы с Китом сто раз так делали. Но лица… Застывшие, замороженные, я никогда в жизни таких не видела. Он изгибался, как кобра, прищуренные глаза бессмысленно блуждали, губы скривились в рычании, в уголках кипела пена – темный оскал страсти, невиданной мною прежде. Страшный тошнотворный смысл того, что происходило, стал ясен мне, как только я взглянула в лицо девушки. Она смотрела прямо на меня широко раскрытыми глазами. По щекам размазалась потекшая тушь. Скрюченные пальцы взрыхлили землю. На лице застыл животный ужас. Из одной ноздри текла слизь, к которой налипли грязь и обрывки прелой листвы; похоже, девушку изо всех сил вжали в землю. Я сразу поняла, что происходит. Гадкое, невыносимое слово вспыхнуло в голове, как будто написанное на стене крупными красными буквами, слишком огромными, чтобы прочесть, слишком страшными, чтобы произнести.

– Боже! – Говорят, что кровь стынет в жилах, но меня, наоборот, будто ошпарили. – Что с тобой?

Идиотский вопрос.

Услышав мой голос, парень повернулся, на мгновение вперив в меня зверский взгляд. Я попятилась и охнула, ощутив за спиной холодную стену трейлера. Не знаю, сколько мы так простояли. Может, секунд тридцать. Знаю только, что между тем, как я все это видела и смогла взять себя в руки, зияет огромная воронка, как после взрыва.

– Ох, простите! – сказал он. – Неловко вышло. С ней все в порядке. Ведь так?

Девушка смотрела на меня молча, даже не сделав попытки утереть лицо. Он слез с нее, и от его члена потянулась тонкая молочно-белая нить, оборвавшаяся, когда наготу скрыли натянутые штаны. Парень поднялся. Весь его вид (а выглядел он вполне чистым) – куртка с капюшоном и джинсы – был удручающе обычным. Светло-каштановые волосы, уложенные гелем, торчали иголками.

– Ужасно неудобно, – произнес он с нервным смешком.

Увидев его улыбку, я с ужасом поняла, что парень красив.

Девушка неподвижно лежала на земле, левая нога была оголена до самой ягодицы. Сперва я решила, что он порвал ей юбку, но ткань была целой. Присмотревшись, я поняла, что на девушке были широкие брюки с запахом, в каких ходят тайские рыбаки; они были в моде в то время. В разрезе штаны напоминали тессеракт с приделанными завязками. Они служили своего рода тайным паролем. Для непосвященных надеть их было непосильной задачей, как, например, носить сари с таким же видом, что и обычную футболку, но стоило один раз освоить эту премудрость, и дело оказывалось проще простого. В составе ткани не было ни лайкры, ни эластана; чтобы стянуть их, требовался сильный рывок.

Я обернулась, Кит все не шел.

– Ты ранена? Он тебе что-то сломал?

Девушка по-прежнему молча моргала.

– Ты что натворил?

– Ты все не так поняла, – возразил он, однако не предложил объяснений, а, повернувшись к девушке, вкрадчиво протянул: – Ну, что с тобой, солнышко?

Я подобралась к ней поближе и протянула руку. Девушка не шевельнулась.

– Как тебя зовут?

Она села, привалившись к одному из колес жилого трейлера. Я хотела прикрыть ее своей кофтой, но на ней, наверное, было полно волос, и моих, и Кита; могли затереться следы. Хотя само преступление я не называла даже про себя, я уже мыслила в духе судебно-криминологического эксперта.

– Лора! – поблизости раздался четкий голос Кита. – Я никого не нашел.

Между стенами трейлеров был узкий проход. Тот парень пятился по нему прямо по направлению к Киту.

– Эй, – сказал Кит, – где ты?

По вскрику незнакомца и по моему лицу Кит понял, что нам не до шуток.

– Что случилось?

Я шагнула вперед, встав между парнем и девушкой.

– Здесь девушка, по-моему… – слово слетело с моих губ, как падает кость домино, – по-моему, он ее изнасиловал.

Парень метнул в меня быстрый взгляд.

– Да все нормально. – Он заговорщически подмигнул Киту. – Мы просто не ожидали, что нас застукают. Ведь так?

Девушка утерла нос рукавом, глядя на грязную влажную полосу, оставшуюся на одежде.

– Она растерялась – не очень приятно, когда тебя ловят со спущенными штанишками, да, дорогая? – Он пытался говорить легким тоном, но сильно сжимал челюсти, умолкая. – Я и сам не особо доволен. Ничего страшного. Твоя подружка все не так поняла.

– А-а-а, – растерянно протянул Кит.

Парень попятился. Девушка молчала.

Кит растерялся. Я поняла, что все зависит от меня.

– Надо вызвать полицию. – Мой голос прозвучал твердо, не выдавая тревогу, бурлящую внутри.

– Да успокойся ты… – Парень растерял самоуверенность.

– Если ты ничего плохого не сделал, что тебе скрывать? – произнес Кит.

Он повернулся к девушке.

– Твою мать, может, скажешь хоть что-нибудь? – бросил парень.

В его голосе прозвучала угроза. Для меня это было равносильно признанию, да и по лицу Кита стало понятно, что дело плохо. Парень сообразил, что потерял союзника.

– Да пошли вы! – Он быстро зашагал прочь мимо ярмарочного хлама и скрылся за деревьями.

– Кит, догони его!

– Что? – Он выглядел совершенно растерянным, но пошел. Мой скромный мягкий Кит побежал за насильником, потому что я попросила, потому что поверил мне на слово.

Я присела рядом с девушкой.

– Бедная! Не волнуйся, мы все правильно сделали. – Мне наконец удалось ее рассмотреть. Расширенные зрачки почти закрыли зеленую радужку. В облаке черных волос обнаружилось лицо с острым подбородком, измученное, но милое. Она была похожа на диснеевскую Белоснежку, если бы та отрастила волосы и распустила корсет. – Кто он такой? Ты его знаешь?

Девушка открыла рот, однако из горла донесся лишь хрип. Черные длинные волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Она подцепила прядь, затем потянулась к виску, ощупала его и поднесла к глазам пальцы, как будто ожидала увидеть на них кровь.

– Он таскал тебя за волосы?

Она не ответила, лишь выпустила прядь из пальцев.

– О, боже… Ладно, пойдем поищем полицию. Там рядом со входом была будка. Дойдешь?

В этот раз ей удалось покачать головой.

– Как тебя зовут?

– Бесс. – Она кивнула, будто обрадовавшись, что ей удалось вспомнить.

– Хорошо, Бесс, я позвоню.

Телефон лежал у меня в сумке, но, приехав на фестиваль, я его отключила. Я нажала на кнопку и стала ждать, пока экран засветится зеленым. Это длилось так долго, что я уже было начала надеяться, что ему удалось поймать насильника и сдать его полиции, хотя прекрасно понимала, что вряд ли. Впервые я испугалась за Кита. Что, если тот его ударит?.. Наконец телефон включился. Я трижды нажала на резиновую кнопку с цифрой девять – ничего. Посмотрела на экран – ни одного деления.

– Мне надо немного отойти, тут сеть не ловит. Я быстро.

Пришлось сделать добрых двадцать шагов и уткнуться в сломанный электромобиль, чтобы связь наконец сработала. Отсюда видны были только серебристые кеды Бесс, торчащие из-за трейлера.

– Девять-девять-девять. Что случилось? – донесся из трубки женский голос. На заднем фоне раздавался обычный офисный гул. Странно, что для девушки на том конце провода все это – часть повседневности. Может, она пьет чай, разговаривая со мной.

– Я звоню с мыса Лизард, тут фестиваль неподалеку от Хелстона. Хочу сообщить… – я запнулась, но собралась, – сообщить об изнасиловании. Нет, пострадала не я. Другая девушка. Я нашла ее… В общем, пришлите полицию.

Я схватилась за сиденье электромобиля с вылезшим поролоном.

– Пострадавшая в сознании?

– Ох, да. И передвигаться может. По-моему, она в шоке, даже говорить толком не способна. Нужна «Скорая». И полиция. Только можете прислать женщин?

Я вытянула шею, пытаясь заглянуть через рощу. Был слышен гул толпы.

– Пришлем того, кто первым освободится. Побудьте с ней.

– Тот парень, который это сделал… Я его видела, только он сбежал.

Поролон в моей руке напоминал сахарную вату. Я разжала пальцы.

– Сможете описать?

– Ее зовут Бесс, у нее черные волосы…

– Да нет, напавшего.

– Ой, верно. – Его лицо стояло передо мной, как на фотографии. – У него светло-каштановые волосы, уложены гелем, торчат, как иголки. Синяя куртка «Левайс», джинсы «Дизель» и кеды «Адидас».

Все происходило как будто за гранью реальности, я словно читала вслух модный журнал. И тут мне на плечо легла влажная от пота ладонь. Я чуть не выронила телефон. Рядом, тяжело дыша, стоял Кит.

– Подождите секунду, – попросила я оператора и прикрыла трубку ладонью.

– Он затерялся в толпе, – сказал Кит.

Я повторила это в телефон, затем объяснила, где мы находимся, назвав в качестве ориентира высокий штандарт с флагом, где раздавали воду.

– Он далеко ушел. Прости.

– Да ладно. Ты ведь старался.

– Ужас. Как она там? – Кит кивнул в сторону трейлера. – Хоть что-то рассказала?

Я покачала головой.

– Как думаешь, его поймают?

– Не знаю… У меня не получилось. – Он развел руки в стороны и посмотрел на ладони, будто на них значился ответ, затем беспомощно пожал плечами: – Понятия не имею.

– Пойду скажу ей, что они едут.

В ответ на новость Бесс кивнула и пробормотала: «Спасибо». Я села рядом на холодную железную подножку трейлера. Десять минут ожидания показались вечностью.

– Это мой, – вдруг сказала она.

– Что, прости?

– Кошелек. Мой кошелек. Наверное, выпал из кармана.

Я посмотрела вниз, весьма удивленная тем, что все еще держу его.

– Забирай. – Я вложила кошелек в руку Бесс.

Наконец Кит крикнул, что идет полиция. Их было двое – коренастый наголо бритый мужчина и стройная женщина с завитыми перманентом волосами мышиного оттенка.

– Все хорошо, милая, – заговорила женщина, наклоняясь к нам. – Ты ведь Бесс, верно?

Та кивнула.

– Не волнуйся. Мы о тебе позаботимся. Сейчас поедем в участок, там есть врач.

– Женщина-врач? – спросила я.

– Попросим, чтобы была женщина, – пообещала сотрудница полиции, однако нахмурилась. – Бесс, хочешь, чтобы кто-то поехал с тобой?

Она посмотрела в мою сторону, но Бесс покачала головой.

– Мы не знакомы, – пояснила я. – Я случайно проходила мимо.

Мужчина откашлялся.

– Мы заберем ее, – сказал он. – А к вам подъедет другой мой коллега, снимет показания.

В ожидании допроса мы с Китом оккупировали капот электромобиля. Я бессмысленно пялилась на драное сиденье.

– Интересно, зачем он это сделал, да еще и сразу после затмения?

Вопрос Кита поразил меня до глубины души.

– А если в другое время, то можно? Какой кошмар, Кит! Вот уж от тебя не ожидала!

Иногда вещи, которые глубоко меня цепляют, едва затрагивают Кита, но, если объяснить, почему я злюсь или расстраиваюсь, он принимает доводы. К его чести, он понял.

– Ох, прости. Я не то имел в виду. Я правда не пойму, как вообще…

– Знаю. Похоже, мы оба в шоке. Если бы я пришла раньше…

– Если бы ты вообще не пришла, он мог бы сотворить кое-что и похуже.

Я задумалась.

– Вы свидетели? – Перед нами стояла дама, будто сошедшая с лондонских улиц восьмидесятых. На ней был блестящий синий костюм, светлые волосы острижены в стиле «деловой женщины», яркий макияж корнями уходил в моду времен ее юности.

– Сержант Кэрол Кент, полиция Девона и Корнуолла, – объявила она тоном, от которого мы тут же поднялись на ноги. – Пожалуйста, пройдемте на фестиваль, я запишу ваши показания.

Рядом с главной сценой стояли две ободранные полицейские будки. В той, куда отвели меня, сидел полицейский с немецкой овчаркой. Пес занервничал, стал принюхиваться, рвался ко мне поближе, натянув поводок. Я покраснела, испугавшись, что он учуял запах вчерашней травки. Кто-то сунул мне в руки чашку слабозаваренного чая, и я сообщила сержанту Кент все, что видела, начиная с кошелька. Я старалась припомнить все подробности, хотя с трудом подобрала слова, чтобы описать выражение лица того парня. Мне задавали одни и те же вопросы снова и снова, как будто искали нестыковки, а я на все лады твердила одну и ту же фразу:

– Если бы вы были там, вы бы поняли…

В период затишья, пока они записывали мои слова, из-за соседней двери донесся голос Кита. Он говорил о том, что самого нападения не видел, а видел лишь последствия; похоже, включил режим ученого. Наблюдение, фиксация – никаких сантиментов. В тот момент я страстно захотела, чтобы ему довелось увидеть то, что видела я за этими трейлерами. Потом, когда картина превратилась в наваждение, я поблагодарила небо, что он все-таки не видел.

Полицейские записали наши показания и зачитали нам вслух. После того как мы оставили адреса, по которым с нами можно связаться, нас отпустили.

– Где Бесс? – спросила я. – Что с ней будет?

– С ней все в порядке, она в безопасности, – твердо заявил Кит.

Пока мы давали показания, стемнело. Хотя предстоял еще день фестиваля, люди уже начали собираться – складывали палатки, паковали рюкзаки. Поползли слухи.

– У кого-то был передоз, беднягу нашли в поле…

– Нет, кого-то ограбили…

– А я слышал, подрались…

Все были весьма далеки от истины.

– Я бы выпил, – сказал Кит.

Самый крупный бар не получил лицензию на крепкое спиртное, так что нам пришлось довольствоваться местным сидром, который продавали только по полпинты. Мы быстро заглотили по две порции, сидя на траве. Не говоря друг другу ни слова, мы оба шарили глазами по толпе в поисках напавшего на Бесс.

Даже после двух дней, проведенных на фоне постоянно грохочущей музыки, от звука полицейской сирены все вздрогнули. Толпа расступилась, пропуская патрульную машину. Все, кто был поблизости, пытались заглянуть в заднее окошко, но только мы с Китом знали – пусть не по имени, – кого там везли. Тот парень не смотрел в окно, однако я запомнила его профиль – это точно был он, те же иголки волос, та же синяя куртка. Если бы я не сидела, я бы точно рухнула на землю с облегченным вздохом.

– Поймали!..