Текст книги "Любовь и другие иностранные слова"

Глава 7

Стью несколько минут молчит, просто смотрит на меня искоса и ждет. Думает, я признаюсь, что преувеличила (так всегда и происходит, если я действительно преувеличиваю), но на сей раз я сказала чистую правду.

– Птица на пружинке?

– Да. Сегодня с утра осенило. Вот именно так Джофф и выглядит.

Сейчас утро вторника, и мы идем по двору Кэпа. Погода стоит прохладная и ветреная, не так уж и плохо для начала апреля в Колумбусе. В прошлом году в это время шел снег. Мы со Стью дважды останавливаемся, и я поправляю шов на носке. Ужасно не люблю, когда они сбиваются. У Стью носки и вовсе без швов, так он их ненавидит. Тут у нас царит взаимопонимание.

– Я не вполне уверен, что выслушал сейчас непредвзятую точку зрения.

– Во-первых, никто никогда не бывает абсолютно непредвзят. Это невозможно. Но мне удалось почти полностью отделить Джоффа от моего опыта общения с ним, и в результате я вспомнила, что он похож на птицу на пружинке.

– Позволь спросить вот что. Как думаешь, может ли человек посчитать привлекательным того, кто ей не нравится?

– Ей не нравится?

– Или ему.

– Вынуждена признать, что нет.

– Я так и думал.

– Но тогда ответь мне вот на какой вопрос, – говорю я. – Может ли человек посчитать того, кто ей нравится, более привлекательным, чем он есть на самом деле?

– Да, – отвечает Стью не раздумывая.

– Это объясняет, почему Кейт так необъективна.

– То есть Джофф на вид – это нечто среднее между «восхитительным» и птицей на пружинке, – подводит итог Стью.

– Возможно. Эдакий попугай в хаки, расхаживающий по улицам.

Стью поднимает бровь: точь-в-точь тетя Пэт, которая хочет выразить скептицизм.

– И каким же образом попугай в хаки – это среднее между великолепием и птицей на пружинке?

– Попугаи умеют говорить, – я делаю жест, будто взвешиваю что-то в обеих ладонях. – Как и Джофф.

– Не думаю, что ты понимаешь сейчас, что значит «нечто среднее».

– Это потому, что ты еще не видел Джоффа.

– Позови меня, когда он придет снова. Особенно если будет пора линьки.

Я поневоле улыбаюсь шире, чем хотела. Это всегда забавляет Стью. Он хитро улыбается, явно довольный эффектом.

И тут мы расстаемся: меня ждет испанский для продолжающих (вторая часть), а Стью – теория музыки.

Пружинка по-французски будет bâton de pogo. Понятия не имею, откуда это знаю, но раз так, надо бы выучить это и по-испански. Спрошу у учителя в конце урока. Если не узнаю, буду страдать до конца своих дней.

Мне повезло, что у меня есть склонность к языкам: зная язык аборигенов, легче влиться в их общество. И в Кэпе, и в школе мы со Стью хорошо вписываемся, не хуже и не лучше остальных. Хорошо, что мы не из тех неудачников, которых бьют на переменах и запирают в раздевалке. У нас есть друзья. Мы занимаемся спортом. Мы не приходим на занятия в деловых костюмах и с портфелем, не увлекаемся ничем, для чего нужен формальдегид или воздушные змеи. Мы не грубим троечникам. И никто – во всяком случае в школе уж точно – не ненавидит нас только за то, что мы умные. Некоторые из моих знакомых ненавидят Эмми Ньюэлл, но вовсе не потому, что в этом году она попала в продвинутый класс по химии.

Нет, мы со Стью умеем учить языки и подражать обычаям, мы ладим с людьми, хотя иногда это и непросто. Жить в чужой культуре, непрестанно переводить с «Боже мой» на «Джози» и обратно бывает очень утомительно. Стью, как я заметила, приходится легче. Он как моя мама: ничто не выводит его из себя. Даже я.

Мне нравится школа. Мне нравится колледж. Особенно мне нравятся два моих пропуска, которые показывают, что я принадлежу к обоим мирам. Но оказаться дома, или у сестер, или у Вейгмейкеров, где я могу не переводить с «Джози» на другой язык, – это всегда облегчение.

Эмми Ньюэлл ждет, когда я заберу форму. Она несколько раз стучит каблуком по соседнему шкафчику (он принадлежит Денни Шиверу) и вздыхает, когда Денни останавливается перед ее носом и несколько агрессивно спрашивает: «Что?» На «Боже мой» это значит «отойди».

Эмми безмятежно встает с другой стороны от меня. Я беру рюкзак, запираю дверцу и замираю: навстречу мне спешит Софи, стараясь не слишком расплываться в улыбке.

– Можно с тобой поговорить? – Она незаметно косится на Эмми.

– Ага, – отвечаю я. Эмми снова вздыхает и перемещается на несколько шкафчиков дальше.

– У меня есть хорошие новости. Надеюсь, что ты обрадуешься. Я вот рада.

– Новости про кого-то конкретного?

– О да, – говорит Софи, а Эмми снова вздыхает и смотрит на часы.

– Ты ей рассказала? – К нам подбегает Джен Ауэрбах и хватает за руки так, что они переплетаются. Софи распутывает наше тройное рукопожатие и негромко предостерегает Джен: – Не надо так в лоб. Тут нужен тонкий подход.

– Расскажите, – почти умоляю я, какой уж там тонкий подход.

Эмми подходит ближе и спрашивает:

– Это касается парня, Джози? – Обращается она недовольно к Джен. – И почему ты знаешь, а я нет?

Джен делает глубокий вдох, словно для ответа ей нужно будет нырнуть под воду, но тут я вижу, как мимо проходит Стефан Котт с друзьями (они дразнят его по поводу новой прически в стиле панк), и приветливо киваю.

– Привет, Джози, – говорит он.

– Привет, Стефан.

Когда я снова поворачиваюсь к подругам, то по их чересчур веселым лицам – похоже, они вот-вот рассмеются над тем, как же долго я, дубина, не видела очевидного, – понимаю все. Я пытаюсь разделить их энтузиазм, но в голове у меня вертится только одна мысль: Ой.

Глава 8

Я – Кейт, 3:22

Я все еще нравлюсь Стефану Котту.

Кейт – мне, 3:23

А он тебе разве нет?

Я – Кейт, 3:23

Ему нравится, что я высокая. Разве можно спокойно встречаться с человеком, которому нравится только мой рост?

Кейт – мне, 3:24

СОМНЕВАЮСЬ, что только рост. Сходите куда-нибудь вместе, там и узнаешь.

Я – Кейт, 3:24

Может.

Кейт – мне, 3:25

Позвони потом. Хочу поговорить. Сейчас занята.

Бегая по дорожке, я все думаю о Стефане Котте – вернее, о том, как я пойду с ним на ужин, а потом на выпускной. На секунду я задумываюсь о его прическе. Она мне нравится. От нее все лицо кажется ярче, особенно глаза: теперь они кажутся не карими, а золотыми. Все это отлично подходит парню, который бы написал на своей страничке Facebook «играю в бейсбол, корчу рожи и перевожу старушек через дорогу, но никогда не одновременно.

Бегать мне нравится еще и потому, что есть время спокойно подумать.

Понятия не имею, как влюбленные умудряются бегать вместе и болтать. И зачем они это делают.

Наверное, в этот раз я слишком глубоко погрузилась в размышления, потому что после тренировки Эмми хватает меня за руку, виснет на ней (терпеть не могу это ощущение!) и спрашивает:

– Джози, в чем дело? Ты игнорируешь меня? Я раз десять тебя звала.

– Прости, я не слышала.

– А?

– Я просто задумалась.

– О Стефане?

– Ага.

– Да иди ты! – У Эмми отвисает челюсть, и меня это тревожит. Поэтому я объясняю – в идиотском духе сегодняшнего дня, – что мы просто друзья. В среду к полудню вся школа уже гудит о том, что мы со Стефаном встречаемся, а в пятницу мы подтверждаем слухи, когда я соглашаюсь пойти с ним на выпускной.

Он приглашает меня, когда я стою у своего шкафчика.

– И это не только потому, что ты высокая. Я поступил как козел. Как тупой козел.

– Ты не козел. И ты не тупой.

– Ага, – он издает смешок. – Я слышал, как ты сказала это Эмми.

– Я сказала правду.

– И все же прости, что так получилось. Я знаю, что тебя задели мои слова.

– Да уж, думаю, по мне было видно, что я слегка огорчена.

– Слегка, – повторяет он с улыбкой. – Так что, пойдем на выпускной вместе?

– Ага. Почему бы и нет.

– О, круто. Так я это… может, позвоню тебе на выходных. Сходим куда-нибудь.

– Ага, давай, – отвечаю я и на беговой дорожке опять погружаюсь в радостные размышления. Если Эмми Ньюэлл и звала меня девять раз по имени, я этого не слышала.

Сегодня после уроков Софи осталась в художественной мастерской: рисует маслом абстрактное полотно к школьной выставке в следующем месяце. После моей тренировки мы прогуливаемся до недорогой аптеки, где Софи подбирает мне помаду какого-то особого оттенка.

– Я так рада, что в этом году будет после десятого мая. Уже потеплеет, и мне не придется надевать куртку. С платьем она смотрится отвратительно.

– Софи, я сомневаюсь, что ты сможешь выглядеть отвратительно, даже если сильно постараешься.

– Ой, Джози, заткнись! – говорит она с легкой улыбкой. И тут замечает то, что искала. Она протягивает мне тюбик бледно-розовой помады с названием «Конфетное блаженство»:

– Она подойдет к любому цвету платья, поверь мне. Стефан точно оценит.

У меня пока нет платья, и на поиски остался всего месяц с небольшим. Софи купила себе наряд, как только определилась с кавалером. Это, кстати, Адам Гибсон, старшекурсник. Мы с ним немного знакомы. Так же, как я знакома со всеми в школе, как все со всеми знакомы. В каждом потоке всего человек по двести, поэтому ученики знают друг друга в лицо, даже если и не дружат.

Софи составила сценарий того, как они проведут время, и даже распланировала, что вечер будет теплым и лунным. Она рассказала мне обо всем этом по пути домой. Когда я пытаюсь себе представить, как пройдет наше со Стефаном свидание, я не представляю никакого лунного света и не думаю, какая будет погода. Вместо этого я вижу, как спотыкаюсь на каблуках, падаю на пол, ломаю лодыжку и запястье и в своем падении чуть не увлекаю Стефана за собой. Он врезается в стол, и остатки его волос загораются от свечей. Мы заканчиваем вечер в медпункте: я – с гипсом на руке и ноге, он – с бинтом вокруг лысой головы. Медсестра подходит к его каталке, чтобы проверить состояние пациента, и я быстро мажу губы помадой «Конфетное блаженство». Позже, когда мы остаемся одни в реанимационном боксе под номером 8, он замечает и говорит: «Я оценил, тебе идет этот цвет». И я отвечу: «Я надеялась, что оценишь».

Думаю, в моей жизни романтические моменты будут именно такие. Скорей бы выпускной.

Сегодня на ужин приходят Вейгмейкеры: они хотят познакомиться с Джоффом и поздравить счастливую – брррр! – пару.

Как раз перед их приходом мама предупреждает меня:

– Дорогая, прошу тебя следить за языком сегодня вечером. А потом проследи, проследила ли ты.

Мне нравится лаконичность ее замечания, но это не мешает мне на нее дуться.

Когда Вейгмейкеры и Шериданы собираются вместе, вечер пролетает словно во сне: повсюду звучат торжественные (а иногда и громкие) речи, и у Джеффри Стивена Брилла почти не остается времени разглагольствовать после того, как ему задают обычные при знакомстве вопросы. Он слишком тихо говорит и не умеет быстро переключаться с темы на тему, чтобы заполнять паузы между чужими словами, а еще – и меня это удивляет – ему недостает смелости, чтобы вклиниваться в чужую беседу, как делаем все мы (за исключением моих родителей).

Вместо этого он ни на секунду не отходит от Кейт, вяло улыбается царящему вокруг шуму и порой напоминает картонную фигуру самого себя.

Сегодня у нас вечер самообслуживания: мы заказали разной еды в китайском ресторане, стараясь угодить вкусам всех присутствующих и взять достаточно, чтобы заполнить бездонный желудок Стью. Когда подходит к концу треть вечера, мы втроем с ним и Софи уединяемся на кухне. Стоя рядом с буфетом, я требую от них ответа:

– Ну, и как он вам?

Стью пожимает плечами и накладывает себе в тарелку все, что видит на столе. Только букет остался цел.

– Ничего, такой милый, – говорит Софи. – И Кейт так в него влюблена. Это сразу заметно.

– Что?! – Я обращаюсь к Стью: – Ты это слышал?

– Ты же отдаешь себе отчет, что я в метре от тебя и глухотой не страдаю.

– Ты согласен?

– Я не могу судить о внешности другого парня, потому что это другой парень, – он снова пожимает плечами. – Но вообще все не так плохо, как я ожидал.

– Это потому, что он молчит почти весь вечер.

Тут Софи прерывает меня жизнерадостным «Привет!», и я понимаю, что за моей спиной кто-то только что вошел на кухню. Оказывается, что это Кейт и ее самоклеящийся жених.

– Слушайте, Джофф, – начинает Стью фальшиво веселым тоном. О, я знаю эти интонации. Знаю и страшусь их. – Джози говорит, вы знаете уйму всего.

Нет, только не это.

– Как мило с ее стороны, – говорит он, слегка кивая в мою сторону.

– А про птиц что-нибудь знаете? – спрашивает Стью.

– Про птиц?

– Ага. В частности, про попугаев. Джози как раз рассказывала мне, как ее интересуют попугаи.

– Да, они и впрямь занятные, – подтверждает Джофф и смотрит на меня. – Но о них я знаю меньше, чем о скворцах, ну, вы знаете, говорящие скворцы… На самом деле скворцовых более двенадцати разновидностей, и сам скворец в них не входит. Официально не входит.

Джофф продолжает разглагольствовать, а Стью, запихав в рот пельмень со свининой и бросив мне коварную ухмылку, присоединяется к веселью в гостиной. Софи с моей сестрой воркуют над обручальным кольцом, а я слушаю про хохлатых майн. Мне так скучно, что я даже не уверена, не забываю ли моргать.

– Не планируй ничего на ближайшую субботу, – говорит мне Кейт в дверях, а Джофф, расплывшись в улыбке, все стоит позади нее и никак не может отлипнуть. Вейгмейкеры ушли минут двадцать назад, и мама едва успела схватить меня за локоть: я собиралась сбежать с ними.

– Я поведу тебя по магазинам, – продолжает Кейт. – Выберем тебе платье для выпускного. А потом решим, чем заняться вечером.

– Вдвоем, только ты и я?

– Только ты и я, – подтверждает она, смотрит через плечо на Джоффа и добавляет: – Ты же не против, да?

– Конечно, не против. Если бы у меня была сестра, я поступил бы так же.

– О, милый, у тебя будет сестра. Даже две, и очень скоро…

– Ладно, в следующую субботу. Только ты и я. – Мы чмокаем друг друга в щеку, я закрываю дверь и ловлю себя на мысли: В отличие от остальных представителей этого семейства у хохлатой мины клюв сероватый, а не оранжевый. Я ошарашенно трясу головой, чтобы убрать оттуда фразы на языке Джоффа. А то вдруг у меня внезапно парализует веки?

В выходные Стефан мне не звонит. Вместо этого он шлет тонны смс, и я стараюсь тут же на них отвечать. В одном из сообщений он пишет: «Ты даже ставишь знаки препинания! Круто».

В воскресенье днем в гостях у миссис Истердей я получаю от него три смс, но вежливо их игнорирую: общаться с соседкой мне нравится гораздо больше, чем переписываться, без разницы с кем. Я люблю говорить на языке старушек. Он удивительно похож на язык «Джози», а потому дается мне легко.

Истердеи шестнадцать лет жили в этом доме, до того как мои родители переехали в соседний. Я заглядываю сюда поздороваться, посидеть, поиграть в карты и поболтать. Если миссис Истердей не может найти дома ничего к чаю, мы вместе печем печенье, и она рассказывает мне длинные и связные истории про свое детство в сороковых, а я – об учебе в Кэпе и в школе и о том, чем отличаются «Боже мой» и «Боже мой 2.0».

Она больше двадцати лет работала учительницей в четвертом классе и не разрешала своим ученикам говорить «ага» вместо «да».

Мистер Истердей умер за три года до моего рождения. Когда миссис Истердей говорит о нем, под конец беседы ее глаза с тяжелыми веками приобретают мечтательное выражение, а по лицу расплывается неопределенная улыбка. Если я не нарушаю молчания, она может просидеть так целую минуту. А у меня всегда получается сидеть тихо.

Миссис Истердей познакомилась с Джоффом в пятницу. Мы пригласили ее на коктейль перед ужином (в ее случае – на клюквенный сок), и она пообещала Кейт, что непременно придет на свадьбу. Которая, кстати говоря, назначена на субботу, восьмое ноября. Времени у меня в обрез.

Я спрашиваю ее, что она думает о Джоффе, она отвечает: «Я думаю, что Кейт очень счастлива, а потому и я за нее счастлива».

– Ага, – нехотя соглашаюсь я. Миссис Истердей недовольно хмурится, и я со смущенной улыбкой поправляюсь: – Да.

«Ага» – это словечко из лексикона «Боже мой» и «Боже мой 2.0», и я периодически сбиваюсь на эти языки. «Да» принадлежит многим другим языкам, в том числе языку Учителей, Бабушек и Дедушек, Собеседований при приеме на работу, Предложений руки и сердца. Вряд ли Кейт сказала «ага», когда магистр Говорящий Скворец встал перед ней на одно колено.

Мне не хочется дальше обсуждать отношения Кейт и Джоффа: одна мысль о них как о паре вызывает у меня странные ощущения. Будто я еду в машине по недавно замощенной проселочной дороге и внезапно колесо подпрыгивает на кочке, отчего желудок мой оказывается несколько выше, чем ему полагается.

Причина Номер Десять, По Которой Джофф Не Должен Жениться На Кейт (это после хохлатых скворцов, птичьей пружинки, подростков, интеллектуала, Ренуара, поглаживаний рук, клещей и базилика), – одна мысль о нем вызывает тошноту.

– Похоже, у меня новый ухажер, – говорю я миссис Истердей, пока она вытаскивает из духовки противень печенья с арахисовым маслом. – Ну, мы вместе идем на выпускной.

– Как мило. Он тебе нравится?

– Да.

– И ты с ним счастлива?

– Да.

– Кто бы мог подумать, – говорит она, и я снова чувствую, что влетела в кочку. Старушка слегка ухмыляется мне, и я перевожу разговор на печенья, которые прямо-таки неприлично роскошны, идеальны. Мне они жутко нравятся. Миссис Истердей наверняка видит это по моему лицу.

Глава 9

– Итак, – Стью выдерживает драматическую паузу, и я краем глаза вижу, как он лукаво улыбается. – Ты и Стефан Котт.

– Итак, ты и Сара Селман.

Он пожимает плечами. Сейчас воскресенье, вечер. Я поужинала здесь, у Вейгмейкеров, и теперь мы со Стью лежим у него на кровати и таращимся в потолок.

– Ты хочешь ее бросить, – говорю я.

– Нет, – звучит не очень-то убедительно.

– После выпускного?

Он опять пожимает плечами:

– У нас просто что-то не клеится.

– Да что ты говоришь! Ох, как же приятно оказываться правой!

– Ты не права, – говорит он.

В комнату заглядывает Софи, быстро осматривает потолок и спрашивает:

– А что это вы делаете, ребят?

– Говорим о том, почему я права, говоря, что Стью не подходит для серьезных отношений.

– Не права, – возражает Стью, а Софи втискивается на широкую кровать рядом с братом.

– Ты именно такой.

– Он расстается с Сарой, – объявляю я.

– Так я и знала. А сама она знает?

– Пока нет, – отвечаю я.

– До или после выпускного?

– После, – отвечаю я.

– Что я вообще делаю здесь, между двух огней? – Он поворачивается к Софи: – А тебя вообще никто не звал.

– Помолчи, – приказывает Софи. – Мы еще не закончили.

– Ну что ж, позовите меня, когда закончите, – Стью выбирается из кровати и уходит.

Несколько секунд длится молчание, а потом Софи говорит:

– А что, мне понравилось. Давай болтать так почаще.

– Мы выгнали Стью из его собственной комнаты.

– Ага, я в курсе. Это-то мне и нравится.

Каждый день на этой неделе Стефан ждет меня у моего шкафчика после уроков. Он так широко улыбается, что кажется – вот-вот засмеется. И это заразно. А потом мы вместе идем на тренировки: я по бегу, он по бейсболу.

В понедельник мы говорим о том, как прошли выходные, и о миссис Истердей.

Во вторник – про Кэп и совмещенную университетскую программу, которую я начну в следующем году.

В среду обсуждаем шумный разрыв Эмми Ньюэлл с ошеломленным Ником Адриани. Драма произошла в коридоре выпускного класса при всем честном народе, и в четверг мы продолжаем ту же тему, потому что никто из нас четверых так и не смог успокоить ее. Эмми материлась как дальнобойщик и теперь два дня должна будет в наказание оставаться после уроков.

В пятницу утром, когда мы со Стью направляемся в Кэп, я говорю ему:

– Он отличный парень и нравится мне, но разговоры у нас как-то не очень. Только учебу и обсуждаем.

– Ты не пыталась говорить подольше?

– С бала в прошлом году, ты хочешь сказать?

– А тот раз разве считается за попытку?

– Он считается за позор и ужас.

– Думаю, Стефан того же мнения. Это ведь он сказал, что пригласил тебя из-за того, что ты высокая.

– Ага, и извинился. А я попросила прощения за то, что трепалась весь вечер. Но теперь, как мне кажется, мы почти обнаружили, что сильно друг другу нравимся. Настало время показать, какие мы, – ну, не считая высокого роста и болтливости. И тут возможно несколько неприятных исходов. – Я начинаю загибать пальцы, игнорируя преувеличенно потрясенное выражение лица Стью. – А что, если он мне нравится больше, чем я ему? А если наоборот? А если мы оба не очень друг другу нравимся? А если повторится ситуация с прошлогодним балом?

– А что, если у тебя от таких разговоров взорвется голова?

Я поднимаю большой палец прямо перед его носом.

– Джози, ты слишком много думаешь, – говорит Стью со смешком. – И слишком много говоришь.

– Такие слова не очень-то помогают.

– Знаю, – говорит он, и на этот раз его голос звучит серьезно. – Не помогают.

Затем он пожимает плечами:

– Отношения – штука непростая. Вы должны говорить на одном языке. Или выучить языки друг друга, но это не всегда работает.

– Именно поэтому ты не подходишь для серьезных отношений? – спрашиваю я, и мне действительно интересно.

– Это не так.

– Не подходишь.

– Подхожу, – говорит он, тряся головой и глядя на меня в упор.

– Ты отрицаешь реальность. Запишись на прием к моему папе.

Мы идем дальше, продолжая спорить.

Днем, в 3:05, Стефан уже ждет меня, небрежно облокотившись на шкафчик. Я не могу удержаться от улыбки.

– Ну, как уроки? – спрашивает он. – Испанский для продолжающих, часть вторая, а потом Социология Старения и Общества, так?

– Так. Интересно. Мне было интересно. Можно кое-что у тебя спросить?

– Валяй.

Я думала об этом с того момента, как Стью упомянул языки утром, поэтому я набираю в грудь воздуха и выпаливаю:

– Если бы ты каждый день уступал беременной место в автобусе, а потом узнал, что на самом деле она не беременная, а просто притворяется, чтобы женить на себе своего бойфренда, ты бы по-прежнему уступал ей место? А ее приятелю бы рассказал?

Пару секунд Стефан молча смотрит на меня и моргает, непонятно, улыбнется он сейчас или разинет рот от удивления. Я застыла в напряженном ожидании. Может, надо было просто про бейсбол его спросить? Но вот по его лицу расплывается улыбка, и я тихонько выдыхаю. Он говорит: «Крутой вопрос. Спроси меня еще раз».

Я повторяю вопрос. Он повторяет за мной. Тут между нами с лаконичным «Привет» вклинивается Эмми и уводит меня заниматься бегом, и мы со Стефаном говорим друг другу: «Еще увидимся».

– Вы такие милашки, что аж тошнит, – говорит Эмми.

– И от тебя с твоими волосами тоже, – отвечаю я и отлепляю несколько прядей от ее слащаво-розовых губ.

Вечером Стефан звонит мне и излагает свой хорошо продуманный ответ. Он бы продолжал уступать ей место, но если бы встретился с женихом, рассказал бы ему все, что знает.

– Нельзя утаивать ложь, – говорит он.

– Даже если потом последует сцена похлеще, чем между Эмми и Ником?

– Ага, да. Знаешь же, как говорят: не убивайте гонца с дурными вестями. А ты бы что сделала?

– Я бы сразу что-нибудь сказала. А потом пусть стоит хоть до скончания века.

– Круто.

– И еще я бы сразу готовилась, что меня пристрелят, хоть я всего лишь и гонец.

– А, точно, не убивайте гонца.

– Никто не любит, когда им сообщают плохие новости.

– Да уж, но иногда ведь приходится? И, мне кажется, все рано или поздно понимают это. Так что все круто. А кто не поймет, так и фиг с ними.

– Да, наверное, – отвечаю я, немного подумав.

– Слушай, а может, позавтракаем завтра вместе? – Он называет знаменитую закусочную совсем рядом с Бексли.

– Не могу.

– Тогда в воскресенье?

– И в воскресенье не могу.

Не успеваю я объяснить, в чем дело, как он говорит:

– Ладно, все круто. Как-нибудь в другой раз.

Круто, оказывается, значит уйму разных вещей на языке «Стефан». Похоже, мне нравится учить этот язык. Но, как и со всеми прочими, процесс займет долгое время.

В субботу по утрам я помогаю в центре престарелых Саттон-Корт. Эта солидная усадьба из красного кирпича располагается на трех акрах земли в Нью-Олбани: целый комплекс солидных строений из красного кирпича в двенадцати милях от Бексли. Школы, церкви, синагоги, даже торговые центры, целое море георгианской и слегка псевдогеоргианской архитектуры – все это краснокирпичное однообразие выглядит на удивление красиво и ничуть не скучно.

Машину ведет папа. В субботу с утра он бесплатно предоставляет психотерапевтические услуги, а я бесплатно предоставляю свою начитанность, умение вести беседу и знание дюжины карточных игр, за что надо сказать спасибо миссис Истердей. По дороге папа своим прекрасным баритоном подпевает радиоприемнику.

Если выдается непростой сеанс, то на обратном пути папа хранит молчание. Позже, летом, я получу временные водительские права, и для папы это будет большим облегчением. «Теперь, – скажет он, – по дороге домой я могу погрузиться в свои мысли».

Он водит машину так же, как я бегаю.

Вот уже год, как я начала приезжать в Саттон-Корт по субботам. Сначала меня брала с собой миссис Истердей. Она навещала сестру, которая временно жила там после замены тазобедренного сустава. Сестры Шмадер – такова была фамилия миссис Истердей в девичестве – были дамами крепкими и происходили, как часто говаривает моя соседка, из старинной немецкой семьи, почтенной и работящей.

– Наши мужья еще до свадьбы знали, что мы родим им здоровых детей, – сказала она мне однажды. – Сейчас никто не думает о таком, а зря.

Выбраться куда-то на завтрак по выходным просто невозможно. По субботам я езжу в Саттон-Корт, а в воскресенье – церковь и молодежный кружок. А в перерывах – встречи бегового клуба, домашние задания, печенье с миссис Истердей. Еще надо оставить немного времени на случай, если объявятся Кейт или Мэгги. Видите, по выходным я очень занята.

Стефан звонит в субботу днем и приглашает в гости посмотреть DVD и поесть пиццу. Наверное, ему стоило сказать «посмотреть фильм», потому что DVD – это диск, на котором записано видео, а не само кино. Тут я в меньшинстве и поэтому перевожу DVD как фильм. Но все равно меня это раздражает.

Я объясняю ему, что договорилась встретиться с Кейт, и он отвечает: «Круто».

В следующие выходные он поедет навестить бабушку с дедушкой в Индиане. А еще через неделю у меня выездное соревнование по бегу. Мы сравниваем расписания. Обнаруживается, что на выходных мы не увидимся до самого выпускного, который будет через три недели.

– Ничего, все круто, – покорно говорит Стефан. – По крайней мере я буду видеть тебя в школе.

Повесив трубку, я размышляю над фразой «По крайней мере я буду видеть тебя в школе». Я думаю об этих словах, собирая вещи к Кейт. Я думаю о них, пока сестра везет меня в магазин Nordstrom (он находится в том самом торговом центре), и я продолжаю думать о них, примеряя первые три из семи платьев, которые выбрала Кейт, применив свой Десантный Метод Шопинга.

Я обожаю этот ее метод. Она надевает воображаемые очки магазинного видения, отказывается от помощи продавцов, перемещается быстро, уверенно и не отклоняясь от цели. И находит желаемое за считаные минуты. Минуты. Этим она отличается от Софи, Джен Ауэрбах и прочих друзей, с которыми я хожу по магазинам и которые могут бродить по рядам, ничего так и не купить и все равно считать вылазку удачной. Я этого не понимаю, хотя и смиряюсь.

Кейт – единственный человек, с которым я люблю покупать одежду.

Единственной причиной, по которой я перестаю думать про «По крайней мере я буду видеть тебя в школе», становится ярлычок на платье номер четыре. Он пытается разорвать мою плоть над нижним ребром.

– Вот это платье совсем никуда не годится, – объявляю я Кейт из-за двери в примерочной.

– Мне нужно посмотреть на него.

– Нет, не нужно.

– Ну, Джози, дай мне поглядеть, – говорит она, приоткрывая дверь и заглядывая внутрь. – Оно просто идеально! Хватит дурить.

– Я не дурю, – отвечаю я, оттягивая ткань подальше от своего бока. – Я не смогу это носить.

– Но это удачный вариант. Говорю тебе, ничего лучше мы не найдем.

– Тогда мне весь вечер придется держать его вот так.

– Что? Ярлычок? – Она так хорошо меня знает. – Швея запросто сможет его убрать.

– Нет.

– Да, может.

– Нет, не может. А вдруг она оставит крохотный кусочек? А если там, где было гладко, появится узел или ткань сморщится? А что, если она…

– Ну ладно, перестань, – Кейт вздыхает. – Я поняла. Давай посмотрим остальные.

В итоге она останавливается на длинном темно-синем платье из сатина на тонких лямках, с хорошо подогнанным лифом в рюшах, который на талии сколот большой хрустальной брошкой в форме капли.

– Так создается иллюзия, что у тебя есть бедра.

– Тогда мне нужно приколоть брошки еще сюда и сюда, – я показываю на несуществующий бюст.

– Джози, оно сидит как влитое. Ничего тебе не нужно. Хотя хорошо, что ты напомнила, – она достает телефон и печатает заметку.

– О чем напомнила?

– О том, – она опускает мобильный обратно в сумочку и одаривает меня мимолетной улыбкой, – что к свадьбе нам надо раздобыть для тебя лифчик без лямок.

– У меня есть такой. И он с меня спадает.

– Надо будет купить с поролоновыми чашечками. И такой, который не будет спадать. Пригодится тебе для платья подружки невесты. Оно будет… – И Кейт пускается в описание фасона и того, где она раздобыла такие платья. Ее рассказа хватает на весь магазин Nordstrom, и на дорогу до парковки, и на путь домой. Во всяком случае, мне кажется, что она говорит о платьях. Я перестала слушать и думаю только про «По крайней мере я буду видеть тебя в школе».