Текст книги "Отвергнутый наследник"

Глава 8

Хартли не обращает на меня внимания ни на английской литературе, ни на государственном управлении, еще одном предмете, на который я не записан, но на который пошел потому, что он стоит в ее расписании. Учителей мое присутствие совершенно не смущает – видимо, они предполагают, что раз я здесь, то школьная администрация в курсе и волноваться не о чем. Но если хотите знать мое мнение, это как-то безответственно.

Думаю, то, что происходит, можно назвать преследованием, но я же не причиняю Хартли никакого вреда и не веду себя непристойно, чтобы залезть к ней в трусики. Просто эту девчонку очень легко вывести из равновесия, и это прикольно.

Хотя я ничего не имею против ее трусиков или юбки, что скрывает задницу, на которую я сейчас смотрю с восхищением. Во время обеденного перерыва я незаметно встаю позади Хартли в очереди в столовой. Когда она тянется за яблоком, ее милая попка выпячивается в мою сторону.

Я бы ее полапал.

– Нет, ты издеваешься?! – Хартли возмущенно поворачивается ко мне, и я понимаю, что сказал это вслух.

Но извиняться не буду. Я же Истон Ройал – все время несу всякий бред. Это часть моего обаяния.

– А что? Ты должна быть польщена, – успокаиваю я ее. – В этой школе я пользуюсь успехом.

Хартли сжимает губы. Я прямо-таки вижу, как в ее голове рождаются сотни злобных реплик, но она умная девочка – уже уяснила, что ругаться со мной совершенно бесполезно. Мне это лишь в кайф.

Поэтому она разворачивается и продолжает наполнять свой поднос едой.

Я иду вслед за ней и делаю то же самое. В столовой «Астор-Парка» выбор блюд просто огромный, хотя в этом нет никакой необходимости. Каждый семестр школа нанимает какого-нибудь знаменитого шеф-повара, и он создает полное всякой припущенной рыбы или курицы с эстрагоном меню для тинейджеров, которые с большим удовольствием съели бы бургеры и картошку фри. В «Астор-Парке» любят впадать в крайности, и наша столовая не исключение.

– Хочешь, на уроке по фотографии сядем вместе? – спрашиваю я Хартли. – Слышал, что сегодня нас объединят в пары и мы будем фотографировать своих соседей по парте.

Наклонившись ближе, я перехожу на шепот:

– Я покажу тебе мой снимок, если ты покажешь свой.

Положив ладонь мне на руку, Хартли легонько отталкивает меня.

– Никто ничего никому показывать не будет. Тем более что у тебя нет этого предмета! И вообще, хватит ходить на мои уроки!

Я широко улыбаюсь ей.

– И лишить тебя моего великолепия? Да ни за что на свете!

Она моргает. Потом смотрит мне прямо в глаза.

– Истон, у тебя… проблемы? Ну, в смысле… тут? – И Хартли стучит пальцем по своей голове.

Я взрываюсь смехом.

– Конечно, нет.

– Хорошо. Значит, ты просто занят только самим собой и никого не хочешь слушать. Понятно.

– Я слушаю, – возражаю я.

– Ну-ну, я заметила.

– Слушаю! – Но мое хмурое выражение лица тут же сменяется широкой улыбкой. – Вот, например, когда девчонка говорит: «Истон, еще, еще!» или «О боже, Истон, ты лучший!», я на все сто процентов слушаю.

– Вау.

– Вот-вот, вау.

– По-моему, мы говорим о разных вещах.

Хартли тяжело вздыхает, потом передвигается вперед и берется за сервировочную ложку.

Пока она накладывает на тарелку целую кучу жареного картофеля, я смотрю на ее поднос и вижу просто невероятное количество еды. Нет, конечно, у нее просто может быть хороший аппетит, но она такая миниатюрная, что непонятно, куда вся эта еда девается. Либо она занимается спортом как сумасшедшая, либо… переедает, а потом прочищает желудок.

Если так, то это чертовски обидно. Терпеть не могу, когда девчонки стесняются своей фигуры. Чем больше округлостей, тем лучше. Даже наша планета круглая. Округлости – это круто! Округлости…

Моргнув, я гоню прочь эти мысли. Иногда я начинаю отклоняться от темы не только в разговоре, но даже в своей голове. И в такие моменты мне хочется выпить чего-нибудь крепкого, чтобы успокоить эту лихорадочную свистопляску мыслей.

Энергия во мне всегда била через край, особенно в детстве. Я был гиперактивным и целыми днями скакал по дому, пока не падал без сил, к облегчению родителей.

– Хочешь, давай вечером займемся чем-нибудь? – спрашиваю я у Хартли.

Она останавливается как вкопанная.

Я чуть не врезаюсь в нее, но успеваю вовремя дать задний ход.

– Это «да»?

Ее голос звучит сухо.

– Слушай, Ройал. Уже не знаю, что мне еще сделать, чтобы до тебя дошло: ты мне неинтересен.

– Я не верю тебе.

– Конечно! Ты просто не в силах понять, как кто-то может не хотеть быть с тобой.

Я притворяюсь обиженным.

– Но почему ты не хочешь быть со мной? Я веселый.

– Да, – соглашается она. – Ты веселый, Истон. Такой веселый, что тебя избивают какие-то отморозки на Салем-стрит. Такой веселый, что уже почти без сознания ты все равно считаешь, что сесть на мотоцикл и отправиться домой – это отличная идея…

Где-то в глубине души зарождается чувство стыда.

– Такой веселый, что остаешься ночевать в квартире у малознакомой девчонки, когда в твоем кармане целая пачка наличных. Я бы обокрала тебя в два счета, если бы захотела. – Хартли пожимает плечами. – У меня нет времени на все такое. Слишком тяжелое бремя.

Бремя?

– Я не просился к тебе ночевать, – холодно напоминаю я. – И оставил тебе деньги за причиненные неудобства. – Поднимаю бровь. – За что ты даже не сказала мне спасибо.

– Я ушла из дома еще до того, как ты проснулся, – откуда мне знать про деньги? И если бы даже я узнала про них, за что говорить спасибо? Мне пришлось спать на полу, потому что принц Ройал занял мою кровать. Я заслужила компенсацию. А знаешь, отчего я проснулась? Оттого, что по моей руке бежал таракан.

Меня передергивает от отвращения. Ненавижу жуков. Особенно тараканов. Хуже них нет ничего. А еще меня снова разрывают на части два чувства: раздражения и вины. Я же не просил ее помогать – она сама так решила. И сама уступила мне свою кровать – вернее, диван, – чтобы моей жалкой, побитой заднице было где спать.

– Спасибо, что приютила меня, – смущенно говорю я.

Кто-то толкает нас, и мы снова двигаемся вперед, к стойке с десертами. Меня уже не удивляет, что Хартли берет два куска чизкейка.

Я чувствую беспокойство. Надеюсь, у нее нет расстройства пищевого поведения. Достаточно того, что Элла потеряла аппетит с тех пор, как уехал Рид. Потому что мне совсем не хочется на протяжении всего этого учебного года следить за режимом питания женщин в моей жизни.

– Пожалуйста, – говорит мне Хартли. – Но чтобы ты знал: это было и будет единственным одолжением, которое я тебе сделала.

Прежде чем я успеваю сказать, что с нетерпением жду, когда смогу вернуть долг, в наш разговор вклинивается Фелисити Уортингтон.

– Привет, Истон.

В нескольких шагах стоят ее подружки: одна – с лентой для волос, которую, кажется, никогда не снимает, а вторая – блондинка на десятисантиметровых каблуках. Они о чем-то перешептываются, прикрыв рты руками, а Фелисити взирает на меня словно хищник на свою жертву.

– Как дела, Фелисити? – безразлично спрашиваю я.

– На следующей неделе у меня будет вечеринка у костра, – сладким голосом сообщает она. – Вот, хочу лично передать тебе приглашение.

Я едва сдерживаю смех. Уортингтоны живут через несколько домов от нас, если идти по пляжу. Я бывал почти на всех их вечеринках, которые устраивал старший брат Фелисити Брент. Но в прошлом году одна из них закончилась тем, что Дэниел Делакорт был раздет догола и связан, как поросенок на вертеле, – дело рук Эллы, Вэл и Саванны Монтгомери. Так они наказали подонка за то, что на другой вечеринке он накачал наркотиками Эллу. Ну, потом Дэниел освободился, побежал на пляж и там врезался в кулак Рида.

Естественно, Ройалов перестали приглашать. Но в прошлом году Брент окончил школу, и, наверное, теперь Фелисити за главную.

– Может быть, заскочу, – уклончиво отвечаю я. – Все зависит от того, захочет ли пойти моя девушка.

Я подмигиваю и поворачиваюсь к Хартли, только ее рядом больше нет.

Проклятье! Она идет по начищенному полу к дверям, которые ведут к столикам на улице. Я наблюдаю, как Хартли направляется прямиком к самому дальнему из них в патио и садится спиной к дверям столовой. Ну еще бы. Обедает в одиночестве, как и подобает принцессе-буке.

– Какая девушка? – Фелисити глядит на меня с подозрением. – Ты имеешь в виду Клэр? Потому что как-то на днях она сказала Мелиссе, что вы снова вместе…

– Мы не вместе, – перебиваю я ее.

Чертова Клэр.

– О, ну ладно. Хорошо. – Фелисити, кажется, даже обрадовалась моим словам. – Короче, по поводу вечеринки, ты можешь даже не писать, чтобы тебя ждали. Просто приходи, и все. В моем доме ты всегда желанный гость.

– Да, может, заскочу, – снова отвечаю я.

Она сжимает мое плечо, слегка поглаживая бицепс под рубашкой.

– Никаких «может». Приходи, прошу тебя. Я очень хочу пообщаться с тобой поближе.

Она бросается прочь к своим хихикающим подружкам, а мне остается только гадать, действительно ли будет эта вечеринка. Вполне возможно, это всего лишь предлог, чтобы заманить меня к себе домой и заняться сексом.

Но именно о вечеринке Фелисити говорят Элла и Вэл, когда я подхожу к нашему столу. Стукнувшись кулаками с несколькими товарищами по команде, я опускаюсь на стул рядом с Эллой.

– Я уже говорила тебе, что не хочу идти, – говорит она Вэл. – От фальшивой слащавости Фелисити у меня сводит зубы.

Вэл сплетает пальцы.

– У меня тоже, но у тебя нет выбора. Ты должна там появиться, пусть даже ненадолго, особенно когда мы узнали, что они задумали.

– И кто что задумал? – нахмурившись, спрашиваю я.

Вэл переводит взгляд на меня.

– Знать планирует восстать против короны.

Я хмурюсь еще больше.

– В смысле?

Элла замечает мое беспокойство и сжимает мою руку.

– Не обращай на нее внимания. Она слишком драматизирует.

– Ничего я не драматизирую, – возражает Вэл. – Истон, поддержи меня.

– Я бы с радостью, детка, только у меня по-прежнему нет никакого представления, о чем идет речь.

Я втыкаю вилку в эмпанадас с говядиной и откусываю огромный кусок.

Тут в разговор вмешивается Коннор Бэббидж, корнербек «Райдерс», что сидит по другую сторону от меня:

– Та девчонка, с которой ты только что разговаривал… Фелисити. Она хочет голову Эллы.

– Да ну? – Я поворачиваюсь к своей сводной сестре с широкой улыбкой. – После школы ты отделаешь ее как следует, да, сестренка?

– Вряд ли, – сухим тоном отвечает Элла. – Но, по словам Вэл, Фелисити хочет сделать это со мной.

Я беззаботно пожимаю плечами.

– Не переживай. Ты с ней справишься.

– Кошачьи разборки после школы? – с надеждой в голосе спрашивает Бэббидж.

– Держи себя в руках, Кон. – Вэл машет ему рукой, а затем переключает внимание на нас с Эллой. – Это не шутки, Истон. На истории искусств я сижу за Фелисити и ее шабашем, и они только и делают, что перешептываются о том, как Фелисити отправит Эллу туда, где ей самое место.

– И как она собирается это сделать? – спрашиваю я.

– Она ничего мне не сделает, – продолжает настаивать Элла.

Вэл качает головой.

– Детка, этим девчонкам не нравится, что теперь ты главный Ройал. Будь это Истон, они бы не стали возражать.

Я складываю руки на груди.

– Я слишком ленивый для этого.

Вэл продолжает, как будто бы я ничего не говорил.

– Но ты чужачка. Та, которая заполучила Рида, усмирила Джордан, воссоединила Гидеона и Саванну.

– Я не имею никакого отношения к Гиду и Сэв, – возражает Элла.

– Это ты так думаешь, а на самом деле с какой стороны посмотреть. Им не нравится, что ты затмила их, – подхватывает Бэббидж и сразу же уходит отнести опустевший поднос к стойке.

Я разваливаюсь на стуле. Чертов Рид! Хотя нет. Это все вина Гидеона. Если бы в свой последний год в школе он не стал раздавать приказы налево-направо, Ройалы ничего не стали бы делать для «Астора». Мы могли бы притворяться, что ничего не видим и не понимаем, как большинство здешних учеников. Но вместо этого, спасибо дурацкому вмешательству Гидеона, вся школа думает, что мы, как и он, готовы вести всех за собой.

Я хочу летать, пить, драться, спать с горячими красотками. Наверное, даже именно в таком порядке.

– Зачем мы теряем время на разговоры о всяких идиотах? Разве нельзя просто наслаждаться нашим последним годом в школе?

Вэл пинает меня ногой под столом.

– Нет, вы не можете. Вам с Эллой нужно что-то сделать, чтобы остальные вас боялись. Лучше уж пусть боятся, чем уважают. И все такое.

– Хочешь, чтобы мы кого-нибудь приклеили к школьной стене? – спрашиваю я, вспоминая то, что сделала в прошлом году Джордан Каррингтон, королева всех стерв.

– Нет. Просто покажите вашу силу. Именно поэтому я считаю, что Элла должна пойти на вечеринку к Фелисити. И ты, Истон, – тоже. Вам, ребята, пора уже собирать вокруг себя союзников.

– Мы не НАТО, Вэл. У нас необязательно должны быть союзники и враги.

Она вздыхает.

– Боже, я догадывалась, что Элла совершенно наивна в таких вещах, но о тебе, Истон, была лучшего мнения.

Да и ладно. У меня нет ни малейшего желания впутываться в интриги этой дурацкой школы. Я поддержу Эллу, если это будет нужно, но, судя по всему, она тоже не хочет связываться с этим дерьмом. И я ее не виню.

Откусывая очередной кусок эмпанадас, я поднимаю глаза на огромные двери, ведущие в патио. Хартли все еще сидит на улице. Мне не видно ее подноса, но что-то я сомневаюсь, что она справилась со своими горами еды.

– Что ты там высматриваешь? – Элла с любопытством следит за моим взглядом. – Она уже согласилась пойти на свидание?

– Конечно, – вру я, но обе девчонки видят меня насквозь. Они усмехаются, и мне приходится сознаться. – Ладно, не соглашалась она. Да и пусть. Согласится рано или поздно. Это лишь вопрос времени. – Я смотрю на затылок Хартли и вдруг замечаю, что в солнечном свете ее волосы кажутся почти синими. – Да и вообще, я не в настроении бегать за ней. Я пытаюсь разгадать ее.

Элла хмурится.

– Что там разгадывать?

– Не знаю. – От досады я начинаю кусать губу. – Она учится в «Асторе», правильно?

Вэл притворно восклицает:

– Да ну?!

– Тише, женщина. – Я хватаю Эллину бутылку с водой и делаю большой глоток. – Значит, она учится в «Асторе», и я точно знаю, что у ее семьи водятся деньги. Я видел их дом.

– Что-то я ничего не понимаю, – говорит Элла.

– Так вот, если у нее есть деньги, то почему она живет в коробке от обуви на Салем-стрит?

Я с неохотой вспоминаю душную жалкую квартирку Хартли. Господи, да у нее кровати нормальной даже нет!

Элла и Вэл выглядят растерянными.

– Ты был у нее в квартире? – в унисон спрашивают они.

– Когда? – строго спрашивает Элла.

Я отмахиваюсь.

– Неважно. Я лишь хочу сказать, что она ютится в крысиной норе, в то время как вся ее семья живет в поместье. Это странно. А когда мы стояли в очереди, она набрала себе еды ланча на три. Можно подумать, что ей приходится голодать.

Элла тоже начинает кусать нижнюю губу.

– Думаешь, она в беде?

Я возвращаю ей бутылку.

– Все может быть. Но вы тоже думаете, что все это странно, да?

Вэл медленно кивает.

– Да, есть такое.

На лице Эллы появляется тревожное выражение.

– Это определенно очень странно.

Мы втроем снова поворачиваемся в сторону Хартли, но, видимо, пока мы разговаривали, она ушла. Стол, за которым она сидела, пуст, подноса нет.

Глава 9

Больше сегодня мы с Хартли не видимся.

На урок по художественной фотографии она не приходит, и я торчу там один, а ведь я даже не записывался на этот чертов предмет!

Она не приходит и на теорию музыки, где я вынужден сидеть рядом с Ларри, который без умолку болтает о том, что я втюрился. Что, возможно, не так уж и плохо, потому что если он не говорит про любовь, то трещит про эти дурацкие «джорданс». Проклятый Ларри. И вообще, кто, черт побери, записывается на теорию музыки? Что это за курс такой? Физическое объяснение звуков? Когда на классной доске начинают появляться математические формулы, объясняющие соотношение длины волны, частоты и скорости, мои мысли уже где-то далеко.

На математике ее тоже нет, а это именно тот предмет, куда она так отчаянно хотела записаться, что даже лично просила преподавателя о переводе.

Врать не буду: я начинаю беспокоиться.

После упражнений по силовой и физической подготовке с тренером «Астор-Парка» я решаю написать ей сообщение в надежде, что она не станет спрашивать, откуда у меня ее номер.

«Пропускать занятия – моя фишка. Где ты? – И.»

Нет ответа.

Приехав домой, я быстро обедаю, делаю домашку и выхожу к машине. Слава богу, я никому не попадаюсь на глаза и мне не приходится отвечать на всякие тупые вопросы. Потому что у меня нет ответов.

Я не знаю, почему еду к Хартли с буррито на пассажирском сиденье. Не знаю, почему меня так беспокоит, что она до сих пор не ответила мне. Не знаю, почему мне так интересно все, что с ней связано.

Припарковавшись в квартале от дома Хартли, чтобы она не увидела мой пикап, я осторожно поднимаюсь по наружной лестнице в ее квартиру. Ступеньки такие ветхие, что мне страшно, как бы они не обвалились вместе со стеной двухэтажного дома.

– Служба доставки, – резко постучав, говорю я.

Тишина.

Я набираю номер ее мобильника и прикладываю ухо к двери. Звонка внутри не слышно. Стучусь еще несколько раз.

Тут мое внимание привлекают шаги. Посмотрев вниз, я замечаю коренастого лысого мужика, который машет в воздухе кухонной лопаткой.

– Ее нет дома, ты, придурок!

Я быстрым шагом спускаюсь по лестнице.

– А где она?

– Работает, наверное. – Мужик глядит на меня с подозрением. – А ты, вообще, кто?

– Друг из школы. Она забыла свое задание.

– Хм, – ворчит он. – Ее нет дома, так что и ты топай к себе.

– Но я не хочу, чтобы она получила плохую отметку. Вы не возражаете, если я подожду?

Мужик снова ворчит.

– Да мне плевать, но только веди себя тихо.

– Слушаюсь, сэр.

Пробормотав себе под нос что-то про дурацких детишек и их дурацкие задания, он исчезает в боковой двери одной из квартир на первом этаже. Этот маленький дом, обшитый деревянными панелями, с облупившейся краской, едва ли выстоит в следующий сезон ураганов. И меня вновь поражает это несоответствие: ученица «Астор-Парка» живет в этом районе, в таком доме.

Я сажусь на первую ступеньку, положив рядом пакет с едой, и жду, жду, жду.

Проходят часы. Батарея телефона села до опасного минимума. Солнце опускается за горизонт, застрекотал сверчок. Я начинаю дремать, но, когда теплый осенний воздух становится холодным, просыпаюсь и смотрю на часы: уже перевалило за полночь.

Я снова набираю сообщение.

«Твоя еда стынет».

– Какая еда?

От удивления я чуть не роняю телефон.

– Откуда ты, черт побери, взялась? – спрашиваю я Хартли.

– Могу спросить у тебя то же самое.

Она подходит ближе, и до меня доносится запах… жира? На ней что-то типа униформы: черные брюки, потрепанная белая рубашка с короткими рукавами и громоздкие черные ботинки.

– Работала? – спрашиваю я.

– Что? Значит, ты не считаешь, что это крутой наряд для клуба? – Она показывает рукой на себя.

– Круче не придумаешь. – Я беру ее ужин и жестом прошу подниматься по лестнице. – Но выглядишь смертельно уставшей. Какими бы классными вещами ты ни была занята сегодня, они совершенно тебя измотали.

– Угу.

Вздохнув, Хартли ставит ногу на первую ступеньку, а потом поднимает глаза на лестницу и смотрит так, будто подняться по ней – невыполнимая задача.

Но хорошо, что я здесь.

Я беру ее на руки.

– Я могу и сама дойти, – говорит Хартли, но возражение получается слабым, да и к тому она уже обняла меня руками за шею.

– Ну-ну.

Девчонка легкая как перышко. Но я поднимаюсь по лестнице медленно. Она впервые позволила прикоснуться к себе, и мне это нравится. Даже очень.

Обстановка в ее квартире все такая же мрачная, как и накануне. Но в комнате чисто и свежо. На узком подоконнике стоит стеклянная ваза с маргаритками, но она не особо-то способна сделать интерьер веселее.

Хартли наблюдает за мной.

– Мне казалось, что это пятно цвета поможет немного оживить обстановку, – сухо говорит она.

– Не уверен, что это в принципе возможно.

Подойдя к маленькому напольному шкафчику, я открываю дверцу микроволновки. Ух ты, даже не знал, что такие старые модели печей еще существуют. У меня уходит одна секунда на то, чтобы понять, как работает эта дурацкая штуковина.

Пока буррито подогревается, Хартли скрывается в ванной. Желая хоть чем-то себя занять в ожидании нее, я открываю шкафчики, чтобы найти что-нибудь перекусить. Мне попадается лишь коробка с крекерами. Все остальное – консервы.

– Закончил разнюхивать? – недовольно спрашивает она из дверного проема.

– Нет.

Я заглядываю в мини-холодильник – в этом жалком подобии кухни не хватит места на нормальный – и изучаю его скромное содержимое. Сливочное масло, молоко, маленький пакет апельсинового сока, кое-какие овощи и пластиковые контейнеры с уже приготовленной едой.

– В воскресенье я готовлю себе на всю неделю, – смущенно объясняет Хартли. – Так мне не нужно волноваться о том, что поесть.

Я беру один из контейнеров, осматриваю его и ставлю на место.

– Здесь только ужины, – замечаю я.

Хартли пожимает плечами.

– Ну да. На завтрак я обычно съедаю злаковый батончик или какой-нибудь фрукт, а обедаю в школе. По выходным работаю и на обед обычно времени нет.

И тут до меня доходит, почему она накладывает себе столько еды в столовой. Совершенно очевидно, что у этой девчонки туго с деньгами и полно проблем. Мне тут же становится очень стыдно, когда я вспоминаю, как несколько дней назад съел весь ее обед.

Я проверяю таймер на микроволновке. Остается чуть больше двадцати секунд. Куча времени на то, чтобы набраться смелости и спросить:

– Почему ты не живешь со своей семьей?

Хартли напрягается.

– Мы… не сходимся во мнениях, – отвечает она, и я удивлен, что смог получить такой ответ.

Мне хочется, чтобы она объяснила, но Хартли упрямо молчит, а я не настолько глуп, чтобы давить на нее и требовать подробностей. Раздается сигнал микроволновки. Когда я открываю маленькую дверцу, от буррито исходит пар, и мне приходится воспользоваться бумажным полотенцем, чтобы вытащить тарелку и не обжечься.

– Пусть немного остынет, – предлагаю я.

Хартли раздражена, словно эта задержка невыносима, потому что ей придется провести со мной больше времени. Я еще никогда не встречал девушку, которая не хотела бы побыть в моей компании.

Хартли подходит к дивану, садится и расшнуровывает свои туфли, а потом откидывает их в сторону, как будто они повинны в каком-то чудовищном преступлении. Она молчит некоторое время, а когда заговаривает, в ее голосе слышится разочарование.

– Зачем ты принес мне еду, Истон?

– Волновался за тебя. – Я достаю из кухонного ящика нож и вилку. Хотя зачем ей целый ящик? У нее всего-то две вилки, два ножа и две ложки. – Почему ты ушла из школы посреди учебного дня?

– Мне пришло сообщение от босса, – признается она. – Освободилась смена, и я не могла отказаться.

– Как долго длятся эти смены? – спрашиваю я, потому что она ушла из «Астора» около полудня и появилась дома после полуночи. Ее не было двенадцать часов. Для работы официанткой с неполной занятостью это как-то слишком долго.

– Эта была двойная, – отвечает Хартли. – Двойные смены – это полный отстой, но иначе мне не получить рабочие часы. У нас есть еще две официантки, у них маленькие дети, и им эти часы нужнее, чем мне.

Я вспоминаю про ее пустые кухонные шкафчики и начинаю сомневаться в этом заявлении. Ей рабочие часы тоже нужны, еще как.

А может, и нет. Ну, у меня же есть деньги. Не знаю, сколько может стоить эта дыра, но вряд ли больше, чем десятая часть того, что я получаю в месяц на расходы. Я точно не потеряю покой и сон, если поделюсь с кем-то своими наличными.

Я сервирую ужин на кофейном столике вместе с салфеткой и стаканом воды, одновременно пытаясь придумать способ, как предложить ей деньги и не обидеть. Хартли даже не шевелится, чтобы взять вилку, и тогда я сажусь на другом конце дивана и скрещиваю руки на груди.

– Ешь, – приказываю я.

Она медлит.

– Боже мой, я не сыпал туда яда, глупая. Ты же голодная. Ешь!

К счастью, долго уговаривать мне не приходится. Хартли впивается в буррито с восторгом ребенка в рождественское утро и одним махом съедает сразу половину, лишь потом немного сбавив темп, что лишь доказывает, насколько она проголодалась.

Мне с трудом удалось уговорить ее принять от меня буррито за десять долларов. И как же мне убедить эту девчонку взять пару тысяч долларов?

– Почему ты никому не говоришь, что работаешь?

– Потому что это никого не касается. Ну да, я обслуживаю столики в кафе, и что? Об этом должна знать вся школа? Это не такая уж важная новость.

От ощущения безысходности я наклоняюсь вперед, упираюсь локтями в колени и пристально изучаю ее лицо.

– Кто ты такая, Хартли?

Вилка застывает на полпути к ее рту.

– Что ты имеешь в виду?

– Я искал информацию о тебе…

И в эту же секунду на ее лице появляется яростное выражение.

– О, да не переживай, я не нашел никаких страшных секретов. Мне известно лишь, что твой папа участвовал в выборах мэра и проиграл.

При упоминании об отце по ее лицу пробегает тень, и я ловлю себя на том, что рассматриваю ее руки: нет ли там синяков. Может быть, он бил ее, и она сбежала?

Мне нужно выудить еще что-нибудь.

– А еще я нашел статью, в которой говорится, что у тебя две сестры.

Хартли ничего не подтверждает и не отрицает, просто устало смотрит на меня.

– Истон, – она умолкает на секунду, – зачем ты искал информацию обо мне? – Снова пауза. – Зачем ты купил мне еду? – И еще одна. – Почему ты здесь? Почему уехал из своего огромного, роскошного дома и провел весь вечер, ожидая меня? Удивительно, что за это время тебя не ограбили.

Тут я должен засмеяться.

– Детка, я в состоянии постоять за себя. Ну и, отвечая на твой вопрос, я здесь потому, что ты мне нравишься.

– Ты ведь даже не знаешь меня! – говорит она со смесью раздражения и отчаяния.

– Но я пытаюсь тебя узнать! – Я в нетерпении хлопаю себя ладонью по ноге.

От громкого звука Хартли вздрагивает. В ее глазах мелькает страх.

Я тут же поднимаю вверх обе руки.

– Прости, не хотел тебя напугать.

Черт, может, ее все-таки били дома? А вдруг она и сейчас подвергается физическому насилию? Может, мне позвонить папе?

– Тебя никто не… обижает? – осторожно спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – Меня никто не обижает. Я живу здесь одна, и мне не нужна ничья помощь. Я прекрасно справляюсь сама.

– Лично мне все это прекрасным не кажется. – Я обвожу рукой квартиру.

– И ты еще спрашиваешь, почему я не рассказываю никому из «Астора» о том, где работаю или где живу? Запомни: мне здесь нравится. – Хартли раздраженно качает головой. – Квартира, конечно, не шикарная, зато моя. Я сама себя обеспечиваю и очень этим горжусь.

– Согласен.

Мое признание застает ее врасплох.

– Что?

– Эй, я умею признавать свои ошибки. И вообще, я правда восхищаюсь тобой. Если бы это было не так, я не стал бы ходить за тобой хвостом или привозить тебе еду.

Хартли заметно смягчается, но на ее лице все еще сохраняется настороженное выражение.

– Истон, ты не из тех людей, с которыми я хотела бы проводить время.

Мне как будто клинок вонзили в самое сердце.

– Знаю, звучит резко. – Она совершенно не подозревает о том, как подействовали на меня ее слова. – Но еще раз повторяю: от тебя слишком много проблем. У меня нет на это времени.

Несмотря на бурлящее во мне негодование, я понимаю, что Хартли права. Я ходячие проблемы, тот самый Ройал, который всегда лажает, ввязывается в драки, слишком много пьет и вечно всех раздражает.

И пусть мне неприятно узнать, что она считает меня совершенно несерьезным, я ценю ее честность. Она не такая, как Клэр или другие девчонки, которые у меня были: они только и делали, что подлизывались ко мне и прощали мне все косяки, потому что в их глазах Истон Ройал всегда прав.

Хартли же не боится сказать о тех вещах, которые ей во мне не нравятся. И я даже не могу разозлиться на нее, потому что все плохое, что она видит, – как раз то, что я в себе ненавижу.

– Я забочусь лишь об одном: чтобы у меня всегда была крыша над головой, а значит, мне нужно зарабатывать деньги, – говорит она откровенно.

– Я могу дать тебе денег.

Черт, вот этого говорить не стоило.

Вилка со звоном опускается на тарелку.

– Ты сейчас действительно это сказал? Что, думаешь, если подкинешь мне денег, я не стану так много работать, а значит, смогу свое свободное время проводить с тобой? – Она говорит так, будто ушам своим не верит.

– Прости. Я сморозил глупость. – У меня возникает неприятное ощущение из-за чувства вины, потому что именно так мы, Ройалы, и решаем проблемы: откупаемся от них деньгами.

Но в то же время меня раздражает осуждение в ее прекрасных глазах цвета грозового неба. Она не росла в нищете, в отличие от Эллы или Вэл, которая родом из не самых обеспеченных Каррингтонов и вынуждена принимать подачки от своих тети и дяди, чтобы учиться в престижной школе.

У Хартли богатая семья. Пусть сейчас она с ними не живет, но раньше-то жила.

– Если помнишь, я был у тебя дома. – Я слышу злость в собственном голосе. – Да, сейчас у тебя нет стабильного дохода, но у твоей семьи полно денег. Так что не смотри на меня так, как будто я избалованный богатенький наследник, а ты вырезаешь купоны, потому что всю жизнь едва сводишь концы с концами. Блин, да ты пару месяцев назад училась в каком-то понтовом пансионе!

Она снова устало смотрит на меня своими печальными серыми глазами.

– Да, прежде у меня были деньги. Но теперь их нет. И я живу в этой квартире с мая, с окончания прошлого учебного года. Всего каких-то четыре месяца, но их хватило, чтобы понять, насколько я привыкла не ценить то, что имела. Жизнь – она не в пансионах, дорогущих шмотках и особняках. Когда я вернулась в Бэйвью, то выучила этот суровый урок. – Она окидывает меня взглядом. – А вот ты, похоже, еще нет.

– Какой урок? – усмехаюсь я. – Как быть бедным? Так вот что нужно сделать, чтобы ты стала относиться ко мне дружелюбнее? Поменять свою машину на автобусный билет и хотя бы некоторое время понаблюдать, как живут в другом мире?

– Я не прошу тебя об этом. Мне вообще плевать на то, что ты делаешь, Истон. Я здесь не для того, чтобы помогать тебе или держать тебя за руку, когда ты будешь справляться с уроками жизни. Я лишь пытаюсь позаботиться о самой себе. – Хартли быстро делает глоток воды. – Девяносто девять процентов времени я даже не вспоминаю о тебе.

Оу!

А вот это уже задевает меня не на шутку.

Но чувство обиды быстро проходит, когда я кое-что подмечаю: в ее голосе звучит фальшь. И она старательно избегает встречаться со мной взглядом.

– Я тебе не верю, – объявляю я. – Ты вспоминаешь обо мне.

Хартли ставит стакан на стол и, чуть пошатываясь, поднимается с дивана.

– Тебе пора, Истон.