Текст книги "Загадка железного алиби (сборник)"

Я пообедал сегодня вечером в небольшом заведении в Сохо. Меня обслуживал итальянец, и я позабавился, отрабатывая на практике те знания, которые получил при прохождении курса «Итальянский за десять уроков», чем гордился, как глупый мальчишка. Мы поговорили о Фьезоле, где он когда-то жил. Однажды я спустился из Фьезоле под гору во Флоренцию при свете луны. Мне запомнились бесконечные стены, на которых росли свежие, цветущие розы. Мне запомнились мрачный женский монастырь и две монашенки в серых одеждах, которые со звоном закрывали ворота. Мне запомнилось, как луч прожектора с военной базы, это око Марса, которое здесь, в Европе, никогда не смыкается, без устали плясал над рекой Арно и крышами домов. А еще цветы, которые качались надо мной, то и дело склоняясь и гладя меня по лицу. И мне приходило в голову, что в конце пути меня ждет Эдем, а не отель второго разряда. И мне представляется, что это путешествие можно повторить. Когда-нибудь… когда-нибудь…

Я обедал в Сохо. Возвращаясь в Адельфи-Террас уже в дымных и знойных августовских сумерках, я размышлял о том, что события, которые некоторым образом затронули и меня, наверно, сделали передышку. У своего дома я увидел ожидающее кого-то такси. Не обратив на это внимания, я просто вошел в мрачноватый холл и стал подниматься по знакомой лестнице.

Моя дверь оказалась открыта. В кабинете было темно, если не считать проникающего снаружи света лондонских фонарей. Едва я переступил порог комнаты, как моих ноздрей коснулся легкий, сладковатый аромат сирени. В нашем саду сирени нет, а если бы и была, то ее сезон давно прошел. Нет, этот аромат духов принесла сюда женщина – женщина, которая сидела за письменным столом и подняла голову при моем появлении.

– Прошу простить за вторжение, – произнесла она на том правильном, аккуратном английском, который отличает людей, учившихся языку по книгам. – Я пришла для небольшого разговора с вами… А потом я уйду.

Я не знал, что ей сказать. Просто стоял и таращился на нее, точно школьник.

– Хочу вам дать своего рода совет, – продолжала женщина. – Обычно мы не любим, когда нам дают советы. Тем менее, надеюсь, вы меня выслушаете.

Я снова обрел дар речи.

– Я вас слушаю, – по-дурацки ответил я. – Но сначала… Свет…

И я двинулся к камину за спичками, чтобы зажечь светильник.

Женщина мигом поднялась на ноги и встала у меня на пути. Теперь я увидел, что на ней надета вуаль… Но не обычная густая вуаль, а воздушная привлекательная вещица, которая, однако, вполне скрывала от меня черты ее лица.

– Прошу вас – не надо света! – воскликнула она. И когда я остановился, она добавила, надув, как можно было судить по тону, губы: – Я не прошу многого. Надеюсь, вы не откажете мне в этом.

Вероятно, мне следовало настоять на своем. Но голос у нее был приятный, манеры безупречные, а запах сирени напоминал о садике, который много лет назад рос в моем родном доме.

– Ладно, – сказал я.

– Ах, я вам так благодарна, – произнесла она. Затем ее тон изменился. – Как я понимаю, вскоре после семи часов вечера во вторник вы услышали в комнате наверху звуки борьбы. Такие показания вы дали полиции?

– Да, – ответил я.

– Вы твердо уверены относительно времени? – я почувствовал, что она улыбается. – Не могло ли это происходить позже?.. Или раньше?

– Я уверен, что это было сразу после семи, – ответил я. – И могу сказать почему. Я как раз вернулся с обеда и, когда отпирал дверь, Биг Бен в здании парламента пробил…

Она подняла руку.

– Это неважно, – сказала она, и в ее голосе послышался звон стали. – Вы больше не уверены в этом. Поразмыслив над этим, вы пришли к выводу, что, возможно, было не больше чем полседьмого, когда вы услышали шум схватки.

– В самом деле? – произнес я. Я хотел, чтобы это прозвучало саркастически, но на самом деле меня слишком удивил ее тон.

– Да, в самом деле, – ответила она. – Именно так вы должны заявить инспектору Брею, когда встретитесь с ним в следующий раз. «Возможно, было полседьмого, – скажете ему вы. – Я обдумал это еще раз и теперь не совсем уверен».

– Даже для такой очаровательной леди, – сказал я, – я не могу искажать факты в таком серьезном деле. Это было после семи…

– Я не прошу вас сделать одолжение леди, – возразила она. – Я прошу вас сделать одолжение самому себе. Если вы откажетесь, последствия могут быть самыми неприятными.

– Честно говоря, вы меня озадачили… – произнес я.

Она немного помолчала, потом я почувствовал, что она сквозь вуаль смотрит на меня в упор.

– Кто такой Арчибальд Энрайт? – резко спросила она. Сердце у меня упало. Я увидел в руке у нее оружие. – Полиции, – продолжала она, – пока еще неизвестно, что рекомендательное письмо, переданное вами капитану, было подписано человеком, который обращался к Фрейзер-Фриеру как к «дорогому кузену», но был совершенно неизвестен семье. Как только это станет известно Скотланд-Ярду, вам вряд ли удастся избежать ареста. Возможно, они и не возложат вину за преступление на вас, но самые болезненные осложнения вам гарантированы. Речь не только о свободе, сохранить которую дорогого стоит, но и о широкой огласке, которая будет сопровождать расследование…

– Ну и?.. – произнес я.

– Поэтому вам лучше сослаться на плохую память в отношении времени, когда вы слышали борьбу. Хорошенько поразмыслите, и вам станет ясно, что это могло произойти не в семь, в половине седьмого. Иначе…

– Продолжайте.

– Иначе рекомендательное письмо, которое вы передали капитану, будет анонимно отправлено инспектору Брею.

– У вас есть это письмо! – воскликнул я.

– Не у меня, – ответила женщина. – Но оно будет отправлено Брею. Ему будет указано, что вы действовали под ложным предлогом. Увильнуть вам не удастся!

Я оказался в очень неприятном положении. На меня падала густая тень подозрения. Но меня возмутила твердая уверенность женщины.

– Тем не менее, – сказал я, – изменять свои показания я отказываюсь. Правда есть правда…

Женщина направилась к двери, но остановилась и повернулась ко мне.

– Завтра, – произнесла она, – вы вряд ли встретитесь с инспектором Бреем. Я сказала, что пришла дать вам совет. Лучше последуйте ему. Какая разница – полчаса туда, полчаса сюда? Но для вас эта разница обернется тюрьмой. Спокойной ночи.

Она вышла. Я последовал за нею в холл. Внизу, на улице, послышался рокот мотора ее такси.

Я вернулся к себе в комнату и снова сел за столом, находясь в полном расстройстве. За окном продолжала звучать нескончаемая симфония большого города – автобусы, поезда, никогда не умолкающие голоса. Я смотрел на это бесконечное пространство, заполненное сырыми кирпичными домами и сырыми британскими душами, и чувствовал себя отчаянно одиноким. Могу добавить, что мне стало даже немного страшно, словно этот гигантский город медленно наваливался на меня.

Кем же была эта таинственная женщина? Какое место она занимала в жизни – а может, и в смерти – капитана Фрейзер-Фриера? Почему она так смело явилась ко мне со своим невероятным требованием?

Я твердо решил, что, даже рискуя своим благополучием, буду держаться правды. И выполнил бы свое решение, если бы вскоре не последовал еще один визит – гораздо более непонятный, гораздо более удивительный, чем первый.

Примерно в девять часов ко мне в дверь постучался Уолтерс и сообщил, что меня желают видеть два джентльмена. Почти сразу же в мой кабинет вошли лейтенант Норман Фрейзер-Фриер и некий благородный пожилой джентльмен, чье лицо словно сошло со старинного портрета, висящего на стене в аристократическом доме. Я никогда его не видел раньше.

– Надеюсь, мы вам не помешали, – произнес молодой Фрейзер-Фриер.

Я заверил, что это так. Лицо у лейтенанта было напряженное и измученное, во взгляде читалось ужасное страдание, но над головой у него словно бы висел ореол твердой решимости.

– Разрешите представить вам моего отца, – сказал он. – Генерал в отставке Фрейзер-Фриер. Мы пришли к вам по делу величайшей важности…

Пожилой джентльмен пробормотал что-то неразборчивое. Было заметно, что потеря старшего сына стала для него огромным потрясением. Я предложил им сесть. Генерал принял приглашение, а молодой человек принялся тревожно вышагивать по комнате.

– Буду краток, – сообщил он. – В такие минуты нет места для дипломатии. Я хочу только сказать, сэр, что мы пришли просить вас об огромном, невероятно огромном одолжении. Возможно, вы не сочтете для себя возможным принять его. В этом случае мы не станем вас осуждать. Однако если сможете…

– Это величайшее одолжение, сэр! – вмешался генерал. – И я нахожусь в двусмысленном положении, когда не знаю, что для меня лучше: если вы сделаете такое одолжение или откажетесь от этого.

– Отец… пожалуйста… если ты не против… – мягко, но решительно проговорил лейтенант. И вновь обратился ко мне.

– Сэр… Вы дали показания полиции, что было начало восьмого, когда вы услышали в квартире наверху звуки борьбы, которая… которая… Ну, вы понимаете.

После требования посетительницы, покинувшей мою квартиру меньше часа назад, вопрос молодого человека поразил меня.

– Да, именно такие показания я дал, – ответил я. – И это правда.

– Естественно, – сказал Фрейзер-Фриер. – Но… эээ… откровенно говоря, мы пришли сюда, чтобы просить вас изменить свои показания. Не могли бы вы сделать нам, как людям, страдающим от жестокой потери… одолжение, которое мы никогда не забудем… Не могли бы вы сообщить полиции, что борьба происходила в половине седьмого?

Я был потрясен.

– А каковы… причины? – наконец сумел я произнести.

– Я не могу вас посвятить во все детали, – ответил молодой человек. – Могу сообщить только одно: так получилось, что в семь часов вечера прошлого четверга я обедал в «Савое» с друзьями… С друзьями, которые вряд ли забудут это одолжение.

Старый генерал вскочил на ноги.

– Норман! – воскликнул он. – Я не разрешаю тебе делать такие вещи! Я просто не…

– Успокойся, отец – устало произнес лейтенант. – Мы уже обсуждали это. Ты обещал…

Старик опустился на стул и закрыл лицо руками.

– Если вы согласитесь изменить свои показания, – продолжал молодой человек, обращаясь ко мне, – то я сразу же признаюсь полиции, что именно я… убил своего брата. Они ведь подозревают меня. Им известно, что в конце дня в прошлый четверг я купил револьвер, и решат, что в последний момент я предпочел воспользоваться ножом. Им известно, что я был у него в долгу, что мы ссорились из-за денег, что я и только я выигрываю от его смерти.

Он внезапно умолк, подошел ко мне и протянул руку в просительном жесте, который мне никогда не забыть.

– Сделайте это для меня! – воскликнул он. – Помогите мне признаться! Помогите покончить с этим ужасным делом здесь и сейчас.

Уверен, что никогда и ни к кому еще не обращались с подобной просьбой.

– Но почему?.. – сам того не желая, повторял я вновь и вновь: – Почему? Почему?..

Лейтенант взглянул мне прямо в глаза, и надеюсь, что никогда больше не увижу такого взгляда мужчины.

– Я любил его! – воскликнул он. – Вот почему. Ради его чести, ради чести всей нашей семьи – вот почему я умоляю вас так поступить. Поверьте, для меня это непросто. Но я могу сказать вам только это. Вы знали моего брата?

– Мало.

– Тогда и ради него… выполните мою просьбу.

– Но… убийство…

– Вы слышали звуки борьбы. Я скажу, что мы поссорились, и я ударил его, обороняясь… – он повернулся к отцу. – В этом случае мне грозит всего несколько лет тюрьмы… Я выдержу это! – выкрикнул он. – Ради чести нашего имени!

Старик тяжело вздохнул, но не поднял головы. Молодой человек метался туда-сюда по моему вылинявшему ковру, как лев в клетке. Я стоял, размышляя, какой дать ответ.

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал лейтенант. – Вы не верите своим ушам. Но вы поняли правильно. И теперь, когда вы услышали наше предложение, решение за вами. Я бывал в вашей стране, – он горько улыбнулся. – Думаю, что знаю американцев. Они не из тех, кто отказывает человеку, охваченному горем… Такому, как я.

Я стоял, переводя взгляд с него на генерала и обратно.

– Мну нужно над этим подумать, – ответил я, вспомнив про полковника Хьюза. – Позднее… скажем, завтра вы услышите, что я решил.

– Завтра, – сказал молодой человек, – нас обоих вызовут к инспектору Брею. Мне нужно к тому времени получить ваш ответ… И я всем сердцем надеюсь, что он будет положительным.

Пробормотав несколько слов на прощанье, лейтенант и сломленный старик ушли. Едва наружная дверь закрылась за ними, я поспешил к телефону и назвал номер, который оставил мне полковник Хьюз. Услышав его голос, я почувствовал облегчение. Я сказал, что мне надо встретиться с ним немедленно. Он ответил, что по странному совпадению он как раз собирался приехать ко мне.

Полчаса до приезда полковника я, словно в трансе, ходил по комнате. Едва он успел перешагнуть порог моей комнаты, как я стал выкладывать ему историю о двух примечательных визитах. Насчет женщины он спросил, могу ли я описать ее, и улыбнулся, когда я упомянул о запахе сирени. Когда же я сообщил о нелепом требовании молодого Фрейзер-Фриера, он присвистнул.

– Вот это да! – заметил он. – Интересно… Чрезвычайно интересно! Но меня это не удивляет. У этого парня есть характер.

– Но что мне делать? – обратился я к нему.

Полковник улыбнулся.

– Это не имеет значения, – сказал он. – Норман Фрейзер-Фриер не убивал своего брата, и в нужное время это легко доказать… – он что-то прикинул. – Брей, конечно, обрадуется, если вы измените свои показания, потому что он старается повесить это преступление на молодого лейтенанта. Короче говоря, на вашем месте я подумал бы о том, как завтра при удобном случае порадовать инспектора.

– То есть… сообщить ему, что я уже не так уверен во времени той схватки?

– Именно. Даю слово, что такие действия с вашей стороны не приведут к окончательному осуждению молодого Фрейзер-Фриера. Но в то же время вы поможете мне.

– Что ж, ладно, – заметил я. – Но я совершенно ничего не понимаю…

– Это естественно. Я с удовольствием все объяснил бы вам, но не могу. Могу сказать только одно: военное ведомство рассматривает смерть капитана Фрейзер-Фриера как чрезвычайно важное событие. Так получилось, что охота на убийцу ведется в двух направлениях. В одном движется Брей, в другом я. Брей не подозревает, что я работаю над этим делом, и я бы хотел, чтобы он оставался в заблуждении как можно дольше. Можете выбрать, какое расследование вы предпочитаете.

– Думаю, что ваше, – ответил я.

– Ну и молодец! – одобрил он. – Вы на правильном пути. И вы можете оказать мне услугу. Из-за этого я и собирался приехать к вам еще до нашего разговора по телефону. Как я понял, вы помните и можете узнать парня, который назвался Арчибальдом Энрайтом… Того, кто дал вам рекомендательное письмо капитану.

– Конечно, могу, – подтвердил я.

– Тогда, если можете уделить мне часок, надевайте шляпу.

Так вот и получилось, леди из «Карлтона», что я оказался в Лаймхаусе. Вы наверняка не знаете, где он, этот Лаймхаус, находится, и, надеюсь, никогда не узнаете. Это колоритный и омерзительный, живописный и тошнотворный район. Странные запахи наполнили мои ноздри, а его зловещая картина до сих пор у меня перед глазами. Это лондонский Чайнатаун, если хотите. Расположенный на грязных окраинах города, он вызывает в памяти примеры кривых дорожек и ловких махинаций, а его становым хребтом является дорога, ведущая к Вест-индским докам. По его плохо освещенным улочкам слоняются не только узкоглазые китайские варвары, но и другие отбросы общества разных цветов кожи и наречий. Араб и индус, малаец и японец, негр из Конго и светлокожий блондин из Скандинавии – кого только не доставляют сюда корабли, плавающие на просторах Семи морей планеты Земля. Здесь в поисках своих любимых грехов шастают пьяные звери, которым жгут карманы полученные за работу деньги. А для любителей опиума через равные интервалы горят отличительные знаки неоновых ламп.

Мы с полковником Хьюзом отправились туда. Мы долго петляли по узким мощеным улочкам во мраке, пробиваемом только жиденькими лучами света из плотно закрытых ставень да желтыми огнями витрин мрачных лавчонок, и, наконец, остановились в тени перед черной дверью так называемого ресторана Гарри Сан Ли. Здесь мы прождали десять или пятнадцать минут, пока у входа не остановился подошедший откуда-то мужчина. Что-то знакомое почудилось мне в его беспечной походочке. Потом тусклый свет лампы, обозначающий реальное занятие Гарри Сана, осветил его лицо, и я понял, что в последний раз видел его прохладным вечером в Интерлакене, где Лаймхаус не смог бы просуществовать и минуты под суровым взором Юнгфрау.

– Энрайт? – прошептал Хьюз.

– Несомненно! – ответил я.

– Отлично! – удовлетворенно откликнулся он.

И тут же еще один человек приблизился к нам и неожиданно встал навытяжку перед полковником.

– Проследите за ним, – тихо приказали Хьюз. – И смотрите не упустите.

– Есть, сэр, – ответил тот.

Он отдал честь, поднялся по ступенькам и осторожно проскользнул в ту черную, мрачную дверь.

Часы над доком Миллуолл пробили одиннадцать, когда мы с полковником сели в автобус, который направлялся в более светлый и радостный район Лондона. Полковник был скуп на слова во время поездки. Повторив свой совет порадовать завтра инспектора Брея, он распрощался со мной на Стрэнде.

И вот, моя леди, я сижу теперь у себя в кабинете в ожидании чрезвычайно важного дня, который уже скоро наступит. Согласитесь, вечер у меня выдался насыщенный. Женщина, окруженная запахом сирени, пригрозила, что если я не солгу, то последствия для меня будут самые неприятные. Симпатичный молодой лейтенант попросил сообщить ту же ложь во имя чести его семьи, хотя это грозило ему арестом и тюрьмой. А еще я спустился этой ночью в ад и встретил там Арчибальда Энрайта, моего знакомца по Интерлакену, который, как видно, оказался подручным дьявола.

Конечно, мне бы надо лечь в постель, однако я знаю, что не сумею уснуть. Завтрашний день, несомненно, окажется памятным в деле об убийстве капитана. И вновь, против моей воли, мне предстоит сыграть в этом главную роль.

Симфония этого огромного, серого, печального города сейчас приглушенно звучит где-то в отдалении, потому что уже почти полночь. Я отправлю вам это письмо и стану у себя в сумрачной квартире коротать время до рассвета. И пока будет тянуться ночь, я буду думать не только о капитане, его брате, Хьюзе, Лаймхаусе и Энрайте, но чаще всего – да-да, чаще всего! – о вас.

В предыдущем письме я с насмешкой отозвался об идее большой войны. Но когда мы возвращались из Лаймхауса, газеты уже сообщили, что кайзер подписал приказ о мобилизации. Кроме Германии, то же сделали Австрия, Сербия, Россия и Франция. Хьюз сказал мне, что их примеру вскоре последует и Англия, так что я в этом не сомневаюсь. Похоже, будущее сулит нам мало хорошего. И я молюсь, чтобы хотя бы вам оно принесло счастье.

Когда я пишу вам «спокойной ночи», я повторяю эти слова вслух. И в моем голосе звучит то, что высказать вам в словах я не осмеливаюсь.

ЧЕЛОВЕК ИЗ КОЛОНКИ РОЗЫСКА».

Последние слова письма, прочитанного девушкой из Техаса в ее номере утром в понедельник, не показались ей неприятными. Но вот предсказание о скором вступлении Англии в войну вызвало у нее неприятные предчувствия. Прошлым вечером, когда газетные шапки подтвердили суждения любимого чистильщика обуви ее отца, всегда спокойный политик проявил явные признаки паники. А ведь он был человеком легким на подъем. И она понимала, что, податливый в тех вопросах, которые не кажутся ему такими уж важными, он способен действовать решительно там, где посчитает это необходимым. Сейчас Америка выглядела в его глазах еще краше, чем обычно, и он твердо решил возвратиться туда немедленно. Спорить с ним было бесполезно.

Как по заказу, раздался стук в дверь и в комнату вошел ее отец. Один взгляд на его лицо – красное, вспотевшее и явно расстроенное – приободрил девушку.

– Сходил в кассы за билетами, – тяжело дыша, проговорил он, вытирая лысину. – Они открыты сегодня, как в обычный день. Но это бесполезно. Все пароходы набиты битком, так что нам удастся уехать отсюда не раньше, чем через две недели.

– Очень жаль, – сказала дочь.

– Неправда! Ты в восторге! Тебе кажется, что это очень романтично – оказаться в такой ловушке. Эх, мне бы этот молодой энтузиазм… – сказал он, обмахиваясь газетой. – Хорошо еще, что вчера я зашел в экспресс-контору и срочно заказал себе золото про запас. Уверен, что когда гром грянет, в этом городе трудновато будет получить наличные по чеку.

– Это ты хорошо придумал.

– Готова на завтрак? – спросил он.

– Почти, – улыбнулась она.

Когда они спускались вниз, она напевала песенку из ревю, а он сердито поглядывал на нее. Он была очень рада, что они задержатся в Лондоне подольше. Ей никак не хотелось уезжать, пока загадка убийства не будет решена.