Текст книги "Загадка железного алиби (сборник)"

И полковник Хьюз бросил на стол инспектора индийский нож, который я видел в кабинете у капитана Фрейзер-Фриера.

– Все эти улики я принес сюда, в этот кабинет, уже вчера утром, – продолжал Хьюз. – Но то, о чем они свидетельствовали, было таким невероятным, таким ошеломляющим, что я на этом не успокоился. Я стремился найти железные доказательства. Вот почему я поставил под подозрение моего присутствующего здесь американского друга. И стал ждать. По моим расчетам, фон дер Херц понял, что находится в опасности, а значит, при первой же возможности постарается улизнуть из Англии. И таким образом, несмотря на весь свой ум, подтвердит наши подозрения. И действительно, сегодня днем он позаботился об освобождении графини, и они вместе отправились на континент. Мне удалось перехватить его в Дувре, а леди позволить ехать дальше.

И только теперь, когда Хьюз улыбнулся своей жертве, мне наконец-то во всей красе открылась поразительная правда.

– Инспектор Брей, – сказал полковник, – или, если хотите, фон дер Херц, я арестую вас по двум пунктам обвинения: во-первых, как главу шпионской сети Вильгельмштрассе в Англии, и во-вторых, как убийцу капитана Фрейзер-Фриера. И, если позволите, хочу сделать вам комплимент: вы отлично поработали.

Брей ответил не сразу. Я сидел в полном оцепенении. Наконец, инспектор поднял глаза. И даже попытался улыбнуться.

– Вы выиграли шляпу, – сказал он. – Но вам придется отправиться за нею в Гамбург. Я охотно оплачу все ваши расходы.

– Спасибо, – ответил Хьюз. – Я собираюсь вскоре посетить вашу страну. Но мне некогда будет заниматься шляпой. Еще раз поздравляю вас. Вы были немного неосторожны, но ваше положение вас оправдывает. Как главе отдела Скотланд-Ярда, занимающегося охотой на шпионов, предосторожности, несомненно, казались вам излишними. Бедняге Фрейзер-Фриеру очень не повезло: именно к вам он пришел, чтобы организовать ваш собственный арест. Это сообщил мне клерк в отеле «Сесиль». Убив его, вы, с вашей точки зрения, поступили правильно. И, как я уже сказал, вы могли позволить себе действовать рискованно. Вы сумели устроить так, что когда новость об убийстве поступила в Скотланд-Ярд, именно вам поручили искать преступника. Удачная ситуация, верно?

– Тогда я именно так и считал, – признался Брей, и мне наконец-то показалось, что в его голосе прозвучала нотка горечи.

– Мне очень жаль… Мне в самом деле жаль, – сказал Хьюз. – Не сегодня завтра Англия вступит в войну. Вы знаете, что это значит, фон дер Херц. Тауэр в Лондоне и – взвод стрелков!

Он демонстративно отвернулся от инспектора и подошел к окну. Фон дер Херц как бы случайно нащупал лежащий на столе индийский нож. Окинув кабинет взглядом загнанного зверя, он поднял руку, и не успел я броситься вперед и остановить его, как он вонзил нож прямо себе в сердце.

Услышав мой вскрик, полковник Хьюз повернулся, но даже при виде случившегося этот англичанин остался невозмутимым.

– Плохо! – произнес он. – Очень плохо! У этого человека хватало храбрости и, безусловно, мозгов. И – это весьма разумно с его стороны. Он избавил меня от массы неприятностей.

Полковник сразу же позаботился о моем освобождении, и мы с ним вместе направились к Уайтхоллу под ярким солнцем, которое казалось мне особенно приятным после сумрачных стен Ярда. Он снова извинился передо мной за брошенное вчера на меня подозрение, но я заверил его, что не затаил на него злобу.

– Есть пара вещей, которых я не могу понять, – сказал я. – То письмо, которое я привез из Интерлакена…

– Все довольно просто, – ответил он. – Энрайт, который, кстати, сейчас находится в Тауэре, хотел связаться с Фрейзер-Фриером, так как считал его верным членом группы. Посылать письмо почтой было опасно. С вашей любезной помощью он сообщил капитану, где находится и когда предполагает прибыть в Лондон. Фрейзер-Фриер, не желая посвящать вас в свои планы, отстранил вас, заявив, что у него нет такого кузена… Что, к слову, чистая правда.

– А зачем, – спросил я, – графиня пришла ко мне и потребовала, чтобы я изменил свои показания?

– Ее послал Брей. Он обыскал стол Фрейзер-Фриера и нашел письмо Энрайта. И старался возложить вину на молодого лейтенанта. Этому мешали вы и ваши показания относительно времени преступления. Он хотел запугать вас угрозой…

– Но…

– Я понимаю, вас удивляет, что графиня на следующий день призналась мне во всем. По правде говоря, я ее запугал. Под градом моих вопросов она растерялась и запуталась. В панике она поняла, что я неделями следил за нею и что фон дер Херц не так уж неуязвим, как ему кажется. В нужный момент я предложил ей встретиться с инспектором Бреем. Тогда ей и пришла в голову мысль дать в его присутствии ложные показания, а находясь там, предупредить его об опасности и скрыться из страны вместе с ним.

Некоторое время мы шли молча. Вокруг нас экстренные выпуски газет рекламировали свои мрачные предсказания относительно ожидающих нас ужасов. Лицо у полковника тоже было печальным.

– И как долго фон дер Херц занимал свою должность в Скотланд-Ярде? – поинтересовался я.

– Почти пять лет, – ответил Хьюз.

– Это кажется невероятным.

– Так оно и есть, – ответил Хьюз. – Но это лишь первая из тех невероятных вещей, которые откроются с началом этой войны. Через пару месяцев мы уже забудем об этом перед лицом новых, гораздо более поразительных разоблачений… – он вздохнул. – Эти люди, которые нас окружают, даже представить себе не могут, какие ужасные испытания ждут нас впереди. Плохо организованные, неподготовленные… Меня дрожь пробирает при мысли, какие жертвы нам придется принести, причем, в основном, напрасные. И все-таки я надеюсь, что когда-нибудь, как-нибудь мы сумеем навести у себя в стране порядок.

Он попрощался со мной на Трафальгар-сквер, сказав, что должен срочно встретиться с отцом и братом покойного капитана, чтобы сообщить о его верности своей стране.

– Эта новость станет для них лучом света в кромешном мраке, – сказал он. – А теперь хочу еще раз поблагодарить вас.

Мы расстались, и я отправился к себе домой. Разгадка была найдена, хотя такого результата трудно было ждать даже в кошмарном сне. И все-таки дело решено, так что я могу жить спокойно. Меня мучил только один большой черный факт, который не позволял мне вздохнуть свободно. Я должен сказать вам, дорогая леди… Нет, боюсь, что это будет означать конец всего-всего… Если бы я только мог заставить вас понять!

Я поднялся к себе, погруженный в размышления, в растерянности, в сомнениях. И все-таки решился. У меня нет другого пути, как только открыть вам всю правду.

Несмотря на то, что Брей был фон дер Херцем, несмотря на то, что когда его разоблачили, он покончил с собой, несмотря на то, и на се, и вообще все на свете… Брей не убивал капитана Фрейзер-Фриера!

В прошлый четверг вечером в начале восьмого я сам поднялся на третий этаж, вошел в кабинет капитана, взял нож с письменного стола и ударил его в грудь прямо в сердце!

Что меня побудило к этому, какая жестокая необходимость толкнула меня на такой поступок – эти разъяснения подождут до завтрашнего дня. Я проведу еще один ужасный день, готовя себе оправдания и надеясь, что каким-то чудесным образом вы сумеете простить меня… И понять, что ничего другого сделать я не мог.

Прошу не судить меня, пока вы не узнаете всю правду… Пока мое полное признание не окажется в ваших милых руках.

ВАШ ПОКОРНЫЙ РАБ».

Когда девушка прочитала первые абзацы этого шестого и предпоследнего письма от мужчины из колонки розыска, на лице у нее появилась улыбка облегчения. Ее чрезвычайно обрадовало, что ее другу не придется больше томиться за серыми стенами здания на набережной Виктории. С нарастающим волнением она следила, как полковник Хьюз в этом письме подходил все ближе и ближе к развязке, пока, наконец, не указал пальцем на преступника – сидевшего за столом инспектора Брея. Это показалось ей в высшей степени удовлетворительным решением, а также заслуженным наказанием инспектора за то, что он арестовал ее друга. И тут вдруг, как бомба, сброшенная с цеппелина, в самом конце взорвалось признание клубничного мужчины. Все-таки именно он оказался убийцей! Он сам признался в этом! Она едва поверила своим глазам.

Но так было написано такими же фиолетовыми, как и ее глаза, чернилами на бумаге для заметок, которая стала ей такой знакомой за эти наполненные напряженным ожиданием дни. Она прочитала эти строки во второй, а потом и в третий раз. Удивление сменилось гневом. Ее щеки загорелись. Однако… он просил не судить его, пока она не прочтет его полное признание. Это была, несомненно, разумная просьба, и по справедливости она не могла отказать ему в этом.

Глава VIII

Так начался тот ужасный день – не только для девушки из Техаса, но и для всего Лондона. Ее отец чуть не лопался от новых политических прогнозов, полученных от его орудующего щетками для обуви советчика. Позднее, уже в Вашингтоне, техасский конгрессмен прослыл большим авторитетом, хорошо разбирающимся в международных отношениях. Конечно, никто не подозревал о чистильщике обуви, ставшем для него своего рода серым кардиналом. Но сам джентльмен из Техаса не раз вспоминал об этом одаренном политике и жалел, что не может больше пользоваться его услугами и слышать от него дельные советы.

– Война начнется в полночь, это точно! – провозгласил конгрессмен утром того судьбоносного вторника. – Говорю тебе, Мэриан, нам повезло с билетами на «Саронию». Сегодня я не продал бы их даже за пять тысяч долларов! Я буду счастлив, когда мы окажемся на борту лайнера послезавтра.

Послезавтра! Девушка призадумалась. Так или иначе, ей надо было получить к тому времени последнее письмо. Письмо, в котором ее молодой друг должен привести в свое оправдание причины, которые заставили его совершить такой подлый поступок. Она с нетерпением ожидала заключительного послания.

День тянулся, и с каждой минутой Англия приближалась к войне. Чистильщик из «Карлтона» с честью оправдывал свой авторитет предсказателя.

Письмо прибыло на следующее утро, и девушка тут же нетерпеливо разорвала конверт дрожащими пальцами.

Вот что там говорилось.

«ДОРОГАЯ ЛЕДИ-СУДЬЯ. Это письмо мне писать труднее, чем все остальные. Я думал над ним все двадцать четыре часа. Вчера вечером я прогуливался по набережной. Мимо проносились двухколесные кэбы, а огоньки трамваев плясали на Вестминстерском мосту, как светлячки в саду нашего дома в Канзасе. Прогуливаясь, я размышлял над письмом. Сегодня, закрывшись у себя в квартире, я тоже обдумываю его. Но даже сейчас, начиная его писать, я по-прежнему нахожусь в растерянности. Никак не могу решить, с чего начать и что сказать.

В конце прошлого письма я признался, что именно я убил капитана Фрейзер-Фриера. Это правда. Как бы я ни пытался смягчить удар, все сводится к этому. К горькой правде!

Почти неделю назад, в семь часов вечера в прошлый четверг, я поднялся по темной лестнице и вонзил нож в сердце беззащитного джентльмена. Если бы я мог сказать, что он меня каким-то образом оскорбил, если бы я мог доказать, что его смерть была мне необходима, как тому же инспектору Брею, – тогда я бы мог хоть как-то надеяться на ваше твердое прощение. Но увы! Он был вполне доброжелателен ко мне. Куда добрее, чем я дал вам понять в своих письмах. В сущности, избавляться от него не было особой необходимости. Где же мне искать оправдание?..

Сейчас единственное оправдание, которое я смог подыскать, таково: капитан знает, что я его убил!

Даже сейчас, когда я это пишу, я слышу его шаги у себя над головой, как слышал их тогда, когда писал вам свое первое письмо. Он одевается для обеда. Мы должны вместе пообедать в «Романо».

И теперь, моя леди, сообщаю вам окончательное решение загадочной истории, которое, надеюсь, вас озадачит. Убийство моего друга капитана, описанное во втором письме к вам, и все последующие диковинные события произошли исключительно в моем воображении, когда я сидел у лампы с зеленым абажуром в своем кабинете и придумывал, как написать вам эти семь писем так, чтобы они, как пишут в рекламе романов, держали вас в напряжении до самого конца. Да, конечно, я виноват, бессмысленно отрицать это. И, хотя я и не собираюсь подражать старику Адаму и ссылаться на то, что меня довела до греха прекрасная женщина, строгая приверженность правде заставляет меня добавить, что часть вины ложится и на вашу голову. На каком основании? Давайте посмотрим, что написано в вашем сообщении в «Дейли Мейл»: «Только доброе сердце, склонность к романтике и большая любовь ко всему таинственному заставили грейпфрутовую леди дать ответ…»

Вы, конечно, не думали об этом, но этими словами бросили мне вызов, который я не мог не принять. Потому что для меня построение интриги – это ремесло, более того, это дело всей моей жизни. Я добился в этом деле многого. Возможно, кое-что из этого вы видели на Бродвее. Возможно, вы видели и мою пьесу, поставить которую недавно собирались в Лондоне. Об этом сообщала реклама и упоминалось в программе Палас-театра. Сейчас от этого проекта отказались, и я могу возвратиться домой.

Теперь вы видите, что давая мне возможность написать эти семь писем, вы сыграли мне на руку. Итак, сказал я себе, она истосковалась по тайне и романтике. Так, клянусь Юпитером, она их получит!

Фабулу подсказали мне тяжелые шаги капитана Фрейзер-Фриера над головой. Капитан – прекрасный парень, смелый и доброжелательный, он по-дружески отнесся ко мне, когда я передал ему рекомендательное письмо от его кузена Арчибальда Энрайта. Бедняга Арчи! Порядочный и душевный, он пришел бы в ужас, если бы узнал, что я сделал из него шпиона и завсегдатая темных заведений Лаймхауса!

Смутные наброски интриги возникли у меня в голове, когда я писал первое письмо, намекающее, что с рекомендательным письмом Арчи не все в порядке. Перед тем как я сел за второе письмо, я уже понял, что меня может устроить только гибель Фрейзер-Фриера. Я вспомнил тот индийский нож, который видел у него на письменном столе, и с этого момента он был обречен. Тогда я и сам еще не знал, как решу эту загадку. Но меня удивили прочитанные в «Мейл» странные объявления, и я понял, что они обязательно должны найти свое место в цепи событий.

С четвертым письмом у меня возникли трудности, но, возвращаясь в тот вечер домой после обеда, я увидел перед нашим тихим домом ожидающее кого-то такси. Так родился визит женщины с запахом сирени. Боюсь, правда, что для Вильгельмштрассе было бы мало пользы от шпионки, которая действует так глупо. Подошло время писать пятое письмо. Мне показалось, что теперь полиции пора меня арестовать. У меня теплилась слабая надежда, что вы мне посочувствуете. Увы, я слишком неотесан, я это понимаю!

С самого начала этой игры я рассказал капитану, как жестоко с ним обошелся. Его это сильно позабавило. Однако он категорически настаивал на том, что к концу этого сериала должен быть реабилитирован, и я с ним согласился. И вообще, он вел себя молодцом. Кстати, именно его случайное замечание подсказало мне развязку. Как он заметил, по авторитетному свидетельству, в России начальник царской канцелярии по контршпионажу сам оказался шпионом. Так почему бы не быть шпиону и в Скотланд-Ярде?

Уверяю вас, сейчас я во всем этом глубоко раскаиваюсь. Вы должны помнить, что когда я начинал свой рассказ, о войне еще и речи не было. А теперь вся Европа охвачена пламенем. Перед лицом этого грандиозного столкновения, сулящего в будущем ужасные страдания, мы с моей маленькой интригой становимся… Полагаю, вы сами понимаете, как мы на этом фоне выглядим.

Простите меня. Боюсь, мне никогда не найти слов, которые могли бы объяснить, как важно было для меня заинтересовать вас своими письмами… Чтобы вы почувствовали, что я интересный человек, достойный вашего внимания. То утро, когда вы пришли на завтрак в «Карлтоне», останется навсегда величайшим событием в моей жизни. Мне показалось, что вы принесли тогда с собой… Но я не вправе говорить об этом. Я не вправе говорить ничего, кроме того, что… сейчас все в ваших руках. Если я оскорбил вас, значит, мы больше никогда не встретимся.

У меня в кабинете вот-вот появится капитан. Мы с ним договорились на этот час, а он никогда не опаздывает. Он не вернется в Индию и ожидает, что его переведут в Экспедиционный корпус, направляемый на континент. Горячо надеюсь, что германская армия будет к нему добрее, чем я!

Меня зовут Джеффри Уэст. Я живу в Адельфи-Террас, девятнадцать. В квартире, которая выходит окнами на самый чудесный сад во всем Лондоне. Это, по крайней мере, соответствует действительности. По вечерам здесь стоит полная тишина, и кажется, что огромный город со своим беспрерывным шумом в преддверии ужасной войны находится за миллионы миль отсюда.

Познакомимся ли мы, наконец? Это полностью зависит от вас. Но, поверьте, я в огромном нетерпении жду ответа. И если вы решите дать мне шанс оправдаться перед вами при встрече, то некий счастливый человек попрощается с этим садом и с этой сумрачной и пыльной квартирой и последует за вами хоть на край земли… Даже в Техас!

Капитан Фрейзер-Фриер поднимается по лестнице. Значит, прощаемся навеки, моя леди? Всей душой надеюсь, что нет.

ВАШ ПОЛНЫЙ РАСКАЯНИЯ КЛУБНИЧНЫЙ МУЖЧИНА».

Глава IX

Бесполезно искать слова, способные передать чувства девушки в «Карлтоне», когда она прочла это письмо, последнее из семи, переданных ей горничной Сэди Хайт. Конечно, в словаре что-то можно отыскать – скажем, «облегчение», «изумление», «гнев», «недоверие». А если вернуться к букве «о», то даже «оторопь». Так что оставим ее с решением загадки в руках, предстоящим отплытием на «Саронии» и пестрой компанией эмоций, борющихся в душе, и вернемся к чрезвычайно встревоженному молодому человеку в Адельфи-Террас.

Узнав, что его письмо доставлено, мистер Джеффри Уэст смиренно занял место кающегося грешника. Там он и провел долгие утренние часы среды. Чтобы долго не терзать себе душу такой безрадостной картиной, поспешим заметить, что в три часа того же дня ему пришла телеграмма, которая должна была снять напряжение. Он разорвал конверт и прочел:

«КЛУБНИЧНОМУ МУЖЧИНЕ. Я никогда, никогда не прощу вас. Но сегодня мы отплываем на «Саронии». Вы не собираетесь возвращаться домой? МЭРИАН А. ЛАРНД».

Так и получилось, что спустя несколько минут к толпе обеспокоенных американцев в одной из пароходных касс присоединился молодой человек с диким взглядом. Он резким тоном заявил усталым клеркам, что должен отплыть на «Саронии». Похоже, утихомирить его было невозможно. Предложение нанять частный лайнер его не заинтересовало.

Он бушевал и рвал на себе волосы. Он ораторствовал. Все бесполезно. В ответ на чистом американском звучало: «Билетов нет!»

Расстроенный, но полный решимости, он стал искать в толпе тех, у кого были заказаны билеты на «Саронию». Сначала ему не везло. Наконец, он наткнулся на Томми Грея.

Старый приятель Грей под напором Уэста признался, что он и его жена отплывают на таком желанном пароходе. Но даже предложение всего золота мира и всех звезд с неба в придачу его не тронуло. Он заявил, что охотно сделал бы одолжение, но они с женой не могут ничего изменить. Им надо плыть.

Тогда Уэст предложил приятелю заключить соглашение. Пусть тот поможет ему достать необходимые ярлыки, чтобы его багаж взяли на борт «Саронии» как собственность Грея.

– Ну и что из этого выйдет? – запротестовал Грей. – Если даже это удастся сделать, если ты ухитришься отправиться в рейс без билета, – где ты будешь спать? Боюсь, что где-то внизу на цепи.

– Неважно где! – горячо заявил Уэст. – В обеденном салоне, в спасательной шлюпке, в якорном ящике – да где угодно! Я буду спать, даже вися в воздухе безо всякой опоры! Я вообще не буду спать – но должен плыть! А цепи – у них не найдется таких цепей, чтобы меня удержать!

В четверг в пять часов вечера «Сарония» медленно отчалила от берега в Ливерпуле. Две с половиной тысячи американцев – почти в два раза больше, чем мест на пароходе – стояли на ее палубах в радостном возбуждении. Некоторые из этой толпы имели на счетах миллионы и, тем не менее, достали билеты только в третий класс. Всем им предстояло испытать при пересечении океана голод, скуку, неудобства. Их ожидали скученность и давка. Они понимали все это. И все равно радовались!

И самым радостным среди них был Джеффри Уэст, празднующий свою победу. Он благополучно попал на борт, и пароход держал путь в Америку! Его нисколько не волновало, что он проник сюда без билета. Он был готов на все, чтобы попасть на этот прекрасный лайнер.

В этот вечер, когда «Сарония» осторожно кралась в сумерках с выключенными палубными огнями и зашторенными иллюминаторами, Уэст разглядел на темной палубе хрупкую фигурку девушки, которая так много значила для него. Она стояла и смотрела вдаль, на мрачные воды. С бьющимся сердцем он приблизился к ней, не зная, что сказать, но чувствуя, что с чего-то все же надо начинать.

– Извините, что обращаюсь к вам, – проговорил он, – но мне надо вам кое-что сообщить…

Она вздрогнула и обернулась. И тут же по губам у нее скользнула странная улыбка, которую он не разглядел в темноте.

– Прошу прощения, – произнесла она, – но, насколько я помню, мы с вами незнакомы…

– Я знаю, – ответил он. – Завтра это будет исправлено. Миссис Томми Грей говорит, что вы с нею встречались…

– Случайное знакомство, – холодно возразила девушка.

– Разумеется! Но миссис Грей – чудесная женщина. Она все устроит как надо. Я только хочу сказать, пока еще не наступило завтра…

– А не лучше ли подождать?

– Я не могу! Я на этом пароходе без билета. Я сейчас собираюсь спуститься вниз и сообщить об этом старшему бортпроводнику. Может быть, он выбросит меня за борт, может, посадит под замок. Я не знаю, что они делают с такими, как я. Может, они отправят меня в кочегарку. И мне придется там кидать уголь, не имея никакой возможности встретиться с вами вновь. Вот почему я хочу сказать вам прямо сейчас: простите меня за то, что у меня такое живое воображение. Оно захватило меня – да-да, это правда! Я не собирался обманывать вас, когда писал те письма… Но едва я начал… Вы еще не знаете? Так знайте, что я люблю вас всем своим сердцем! С того самого момента, когда вы вошли в «Карлтон» в то утро…

– В самом деле… мистер… мистер…

– Уэст… Джеффри Уэст. Я обожаю вас! Что я должен сделать, чтобы вы поверили? Я докажу вам это еще до того, как пароход войдет в порт на Гудзоне. Наверно, мне лучше поговорить с вашим отцом и рассказать ему и о колонке розыска, и об этих семи письмах…

– Лучше не надо! У него ужасное настроение. Обед был отвратительный, а стюард сказал, что мы еще с грустью вспомним его и назовем пиршеством ближе к концу плавания. И потом, бедный папочка говорит, что не может спать в каюте, которую ему дали…

– Ну и пусть! Я поговорю с ним немедленно. Если мы с ним поладим сейчас, то поладим навсегда. И прежде чем я спущусь вниз и предстану перед рассерженным бортпроводником в его берлоге, хочу, чтобы вы верили мне, когда я говорю, что всей душой люблю…

– Любите загадки и романтику! Любите свои выдающиеся способности сочинять! На самом деле, я не могу принимать всерьез…

– До конца плавания примете. Я докажу, что вы для меня все на свете. Если бортпроводник меня оставит на свободе…

– Вам еще долго придется доказывать, – улыбнулась девушка. – Завтра, после того как миссис Томми Грей познакомит нас… я смогу вас принять… как изобретателя интриг. Я убедилась, что это вам удается. Но… Все это так глупо! Лучше идите и решайте вопрос с бортпроводником.

С тяжелым сердцем он отправился прочь. И через пять минут вернулся. Девушка все еще стояла у перил.

– Все в порядке! – сообщил он. – Я думал, что один такой, а оказалось, что нас таких здесь целых двенадцать. Один из них – миллиардер с Уолл-стрита. Бортпроводник собрал с нас деньги и сказал, чтобы мы спали на палубе. Если найдем свободное место.

– Очень жаль, – сказала девушка. – Я бы хотела увидеть вас в роли кочегара… – она оглядела темную палубу. – Разве это не волнует? Уверена, что это путешествие станет в полной мере таинственным и романтическим.

– Я знаю, что оно будет исполнено романтики, – ответил Уэст. – И тайна будет, уверяю вас…

– Осторожно! – прервала его девушка. – Отец идет сюда! Я буду очень рада встретиться с вами… завтра. Бедный папочка! Он ищет, где бы поспать.

Через пять дней бедный папочка, вынужденный спать каждую ночь на палубе в одежде под холодным мелким дождичком и питаться скудной пищей в унылом обеденном салоне, выглядел так, что тронул бы сердце даже своего политического соперника. Сразу же после обеда, который только раздразнил его здоровый техасский аппетит, он угрюмо устроился в кресле, ставшем теперь его жилищем. Джеффри Уэст безмятежно подошел и устроился с ним рядом.

– Мистер Ларнд, – сказал он. – У меня для вас кое-что есть.

И, приветливо улыбаясь, достал из кармана и протянул конгрессмену большую теплую печеную картофелину. Техасец с радостью принял этот дар.

– Где вы это достали? – требовательно спросил он, разламывая полученное сокровище.

– Секрет, – ответил Уэст. – Но я могу достать этого столько, сколько надо. Мистер Ларнд, могу вас заверить: больше вы голодать не будете. И еще кое-что должен вам сообщить. Я, по правде говоря, собираюсь жениться на вашей дочери.

Занятый картошкой, конгрессмен проговорил:

– А что она сама говорит по этому поводу?

– Ну, она говорит, что у меня нет шансов. Но…

– Тогда берегитесь, мой мальчик! Похоже, она твердо намерена прибрать вас к рукам.

– Рад слышать это от вас. Я, вообще-то, хотел рассказать вам, кто я такой. И потом, вы должны знать, что еще до того, как мы с вашей дочерью познакомились, я написал ей семь писем…

– Минутку, – прервал его техасец. – Пока вы не начали рассказывать мне все это, вы не будете так добры и не откроете, где же все-таки взяли эту картошку?

Уэст кивнул.

– Конечно! – сказал он и, наклонившись к уху конгрессмена, что-то ему прошептал.

В первый раз за все эти дни на лице у пожилого джентльмена появилась улыбка.

– Мой мальчик, – сказал он. – Я чувствую, что вы начинаете мне нравиться. Все остальное неважно. Я уже все слышал о вас от вашего друга Грея… А что касается писем, так это единственная вещь, которая сделала первую часть нашего плавания сносной. Мэриан дала их мне прочесть в тот вечер, когда мы сели на пароход.

Внезапно из-за туч выглянула почти позабытая луна, которая вылила на битком набитый людьми пароход целый поток жидкого серебра. Уэст оставил старика наслаждаться картошкой и отправился на поиски его дочери.

Она стояла в лунном свете у перил на палубе в носовой части судна и мечтательно смотрела вперед, где находилась великая страна, которая с легким сердцем отправила ее в чужой край навстречу новым впечатлениям и приключениям. Когда Уэст подошел, она повернулась к нему.

– Я только что разговаривал с вашим отцом, – сказал он. – Он сообщил мне, что, судя по всему, вы собираетесь прибрать меня к рукам.

Она засмеялась.

– Завтра вечером, – заметила она, – мы прибываем к месту назначения. Тогда я и объявлю вам свое окончательное решение.

– Но ведь это еще целых двадцать четыре часа! Неужели мне придется столько ждать?

– Немного волнения вам не повредит. Я не могу забыть тех долгих дней, когда я ждала ваших писем…

– Знаю! Но не можете ли вы дать мне… хотя бы легкий намек… здесь… сейчас?

– Я безжалостна… Я совершенно безжалостна!

И потом, когда пальцы Уэста сомкнулись у нее на запястье, тихо добавила:

– Даже не просите, дорогой, никаких намеков… Могу только сказать… что отвечу… да.