Текст книги "Прокурор держит свечу"

– И нужно иметь в виду, – проговорил Брэндон, – что в замечании Отто Ларкина насчет того, будто ребята бросились в какое-то заведение, чтобы подстроить себе алиби, есть смысл.

– Если они и надумали это сделать, – поддержал его Селби, – то, скорее всего, поехали в «Пальмовую крышу».

В задумчивом молчании Брэндон уставился на безжизненно распростертую фигуру Эмила Уоткинса. Глухой стук дождя по крыше навевал тоску. Это был не мягкий, нагоняющий сонливость теплый дождик, а холодный, неутомимый ливень, почему-то казавшийся враждебным.

Селби встряхнулся, ощущая, как под одежду вкрадчиво вползает холод из раскрытого окна. В этот момент совсем рядом послышался приглушенный шумом дождя звук сирены. Брэндон сразу оживился.

– Ну наконец-то! Приехали! – объявил он. – Ладно, Дуг, едем в «Пальмовую крышу»!

Глава 5

С неба низвергались шумные ливневые потоки, когда Селби, следовавший в своей машине за автомобилем шерифа, остановился перед «Пальмовой крышей». Неоновые огни вывески были потушены, но на стоянке горел яркий фонарь, освещая свисающие с крыши растрепанные пальмовые листья, с которых низвергались непрерывные струи воды. Рекс Брэндон и Дуг Селби прошлепали по мокрому гравию к крыльцу. Брэндон протянул руку к звонку, но Селби остановил его:

– Постой, Рекс. Сначала посмотрим, заперта ли дверь.

Он мягко повернул ручку, и дверь открылась. Мужчины вошли в холл.

В ресторане было темно, но в конце его из-за занавешенного дверного проема пробивался свет. Селби услышал шелест карт и пощелкивание фишек. Он кивнул Брэндону. Осторожно передвигаясь на цыпочках, шериф и прокурор приблизились к зеленой занавеске.

– …Поднимаю ровно до сотни, – услышали они мужской голос.

– Воздерживаюсь, – ответил ему другой, а третий произнес:

– А я выше ста!

Затем явно молодой человек проговорил:

– У меня кончились фишки на этой первой сотне. Я дам вам расписку на сто долларов и тогда прибавлю.

– Значит, отвечаешь?

– Да, отвечаю.

Селби выждал несколько секунд, затем кивнул Брэндону. Они отдернули занавеску и шагнули в личную комнату Тригса. Восемь мужчин сидели вокруг стола, освещенного низко свисающей с потолка лампой, затененной конусовидным колпаком из матового зеленого стекла.

Селби узнал сидящего к нему в профиль Джорджа Стэплтона, затылок Росса Блейна, лысую голову Оскара Тригса. Остальные четверо были ему незнакомы: два молодых человека в возрасте двадцати двух – двадцати трех лет, полный, румяный, прекрасно одетый мужчина средних лет с большими голубыми глазами, коротко остриженными седыми усами и с добродушным, улыбчивым лицом, а также мужчина лет сорока, смуглый, узколицый, с длинными гибкими пальцами. Его вьющиеся черные волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб, тонкие губы были сложены в прямую, жесткую линию, а беспокойные, бегающие глаза, казалось, видели все и всех. Именно он первым заметил появившихся Селби и Рекса Брэндона.

– У тебя клиенты, Тригс? – спокойно спросил мужчина звучным голосом и, подняв тонкие выгнутые брови, указал на вошедших.

Тригс круто обернулся, затем вскочил на ноги, оттолкнув стул.

– Это представители закона, – тихо объявил он.

Селби шагнул вперед и приказал:

– Ничего не трогать!

Смуглолицый протянул вперед длинную руку, чтобы сгрести лежащие на столе фишки, Селби отдернул его руку и разбросал фишки по столу.

– Мне нужно вот это, – сказал он, забирая продолговатый листок бумаги.

Тригс направился к нему вокруг стола:

– Вы не имеете права забирать это. Я сказал, вы должны иметь ордер, если намерены произвести обыск. Заведение закрыто, двери заперты. Вы взломали замок и…

– Мы ничего не взламывали, – возразил шериф. – Отойдите назад и сядьте!

Селби развернул лист бумаги и прочел: «Долговая расписка на сто долларов. Джордж Стэплтон». Затем сложил его, спрятал в нагрудный карман пиджака.

Тригс двинулся к нему со словами:

– Вы не заберете это без ордера!

Протиснувшись между ними, Брэндон схватил Тригса за плечи:

– Я велел вам сидеть на месте!

Несколько секунд Тригс не сводил с шерифа зеленых кошачьих глаз, никак не выдававших его чувств, затем молча повернулся и уселся на свой стул.

– Высокий молодой парень – Дуглас Селби, окружной прокурор, – бесстрастно пояснил он сидящим за столом. – А этот раздраженный тип – шериф. Они вошли сюда, не имея ордера. Входная дверь была заперта, клуб закрыт. Запомните это, ребята, когда дело будет разбираться в суде.

Смуглый худой парень вкрадчиво проговорил:

– Но мы ведь не играли на деньги. Мы играли на фишки, просто чтобы скоротать время, пока идет дождь.

Селби показал на свой карман, куда убрал расписку на сто долларов.

– Если станете утверждать такое перед жюри присяжных округа, то вас обвинят в лжесвидетельстве.

Пожилой мужчина с голубыми глазами спросил:

– В чем дело, Оскар? Неужели в этом округе не соблюдаются законы? Я считал, что офицеры должны иметь ордер на обыск, если они врываются в частное жилище и нарушают дружескую игру в карты!

Селби спокойно заметил:

– Позволю себе внести небольшую поправочку – входная дверь была не заперта.

– Я сам закрыл ее на щеколду, – возразил Тригс.

– Следовательно, кто-то щеколду откинул, – сказал Селби, – потому что дверь была открыта и мы спокойно вошли внутрь. Так вот, мы ищем двоих ребят, которые сняли домик в автокемпинге «Кистоун».

Тут же один из молодых людей отозвался:

– Это мы арендовали бунгало в «Кистоуне».

– Ваше имя?

– Том Каттингс.

– Где вы живете, Каттингс?

– В Миранда-Меза.

– Кажется, я уже о вас слышал, – припомнил Селби. – Вы, случайно, не играли в футбол в одной команде со Стэплтоном?

– Да, сэр.

– И это вы купили у Стэплтона его машину?

– Да, сэр, она стоит в гараже, красная с белой полосой и откидным верхом.

– Поставили ее в гараж, чтобы уберечь от дождя? – полюбопытствовал Селби.

– Нет, сэр. Когда мы сюда приехали, я и не думал, что польет такой ливень. Небо было просто затянуто тучами, только и всего. Просто я всегда стараюсь держать машину в укрытии.

– А вас как зовут? – поинтересовался Селби у другого юноши.

– Роберт Глисон.

– Что вы здесь делаете, ребята?

– Играем в покер, сэр, – откровенно признался Каттингс.

– Это уже лучше. А теперь мне нужно задать вам несколько вопросов. Советую отвечать честно и правдиво. Когда вы прибыли в кемпинг «Кистоун»?

– Сегодня вечером в половине десятого… то есть в первый раз, – ответил Каттингс.

– Что вы там делали?

– Сняли два домика, внесли туда вещи, потом все поехали сюда, чтобы что-нибудь поесть.

– Кого вы имеете в виду, говоря «все»?

Каттингс и Глисон переглянулись.

– Ну, ребята, давайте по-честному, – напомнил Селби.

– С нами две девушки, – объяснил Каттингс.

– Сколько времени вы провели здесь?

– Приблизительно до двенадцати.

– А что сделали потом?

– Девушки очень устали, захотели вернуться. Джордж Стэплтон шепнул нам, что через некоторое время здесь начнется игра, и спросил, не хотим ли мы в ней поучаствовать. Мы сказали, что хотим. Поэтому отвезли девушек в их домик – мы сняли два соседних домика. Наверное, они боялись, что мы станем к ним приставать, потому что мы слышали, как они заперли свою дверь, а потом я подмигнул Бобу, и мы потихоньку уехали.

– Во сколько это было?

– Около половины первого.

– И когда в следующий раз вы вернулись в свой домик?

– Мы туда не возвращались.

– Разве вы там не были час назад?

– Зачем? Нет, конечно, сэр.

– И не были там, когда начался дождь?

– Нет, сэр, мы все время были здесь.

Тригс не мигая смотрел на окружного прокурора невозмутимым взглядом.

– Оба парня были здесь. Я могу в этом поклясться.

Росс Блейн многозначительно посмотрел на прокурора.

– Они были здесь, но уезжали, – сказал он. – Игра длится не больше часа. Мы сидели здесь, болтали, время от времени выпивали. В соседней комнате было включено радио. Сюда приезжали две другие девушки, которые уехали приблизительно час назад. Мы немного потанцевали, выходили погулять. Не думаю, чтобы кто-то из нас мог точно сказать, где именно каждый в это время находился, если вас это интересует.

Тригс небрежно спросил:

– Хочешь стать настоящим доносчиком, Росс?

Росс Блейн даже не попытался скрыть горящую в глазах ненависть.

– Давай, спрашивай дальше, – воинственно предложил он Тригсу, – а я тебе отвечу!

– Меня твои ответы не интересуют, – отмахнулся Тригс. – Но отныне это заведение для тебя закрыто. Можешь больше здесь не появляться.

– Когда захочу, тогда и приду! – взорвался Блейн. – До тех пор, пока это заведение не закроют, я буду приходить сюда и тратить здесь мои деньги!

– Твои деньги! – презрительно усмехнулся Тригс. – Заказываешь пару пива, а сам торчишь всю ночь!

В разговор вмешался Стэплтон:

– Послушай, Тригс, это непорядочно. Бог видит, я трачу у тебя достаточно денег, а Блейн приходит сюда как мой друг.

– Это ты думаешь, что он твой друг, – спокойно заметил Тригс.

Блейн с такой яростью вскочил со стула, что тот с грохотом опрокинулся. Шериф Брэндон бросился вперед и схватил парня за воротник.

– По долгу службы, Росс, я должен тебя удержать, хотя мне это вовсе не нравится! – пояснил он.

Блейн нехотя сдался. Тригс поднял голову, явно собираясь еще что-то сказать, но, встретив гневный взгляд шерифа, передумал и промолчал.

Зато заговорил смуглый тип:

– Ну, что касается меня, я здесь ни при чем. Вы застали меня сидящим за столом с игральными картами. Может, из-за расписки вы и сможете обвинить Стэплтона в азартной игре, но вам не доказать, что я тоже в ней участвовал и играл на деньги. И никаких признаний от меня не добьетесь! А вы, ребята, послушайтесь моего совета и прекратите им отвечать.

Селби обернулся к нему:

– Думаю, с вами мне придется потолковать особо. Кстати, вы похожи на любителя биться об заклад, так вот, ставлю десять против одного, что вы профессиональный игрок. И еще ставлю столько же, что ваше имя у полиции на заметке. Более того, могу поставить миллион к одному, что если вы не перестанете говорить, когда вас не спрашивают, то сильно пожалеете об этом. – И, не дожидаясь его ответа, обратился к Россу Блейну: – Сколько времени вы тут играете, Росс?

– Чуть больше часа. Мистер Нидхэм, – Росс кивком указал на добродушного мужчину, – бывший брокер из Лос-Анджелеса, сейчас на пенсии. Он приехал сюда полтора часа назад, чтобы развлечься, поиграть в покер. Я сказал ему, что не играю. А минут через двадцать сюда случайно заехал Карло Хэндли, – Росс указал на смуглого человека, – по одному из тех редких совпадений, которые случаются каждый раз, когда здесь появляется мистер Нидхэм.

Тригс многозначительно заявил:

– Теперь-то я знаю, кто отпер дверь!

– Это ложь, черт побери! – вспыхнул Росс Блейн.

Шериф, который продолжал придерживать его за воротник, приказал:

– Пойди сядь вон на тот стул, Росс!

Прокурор обратился к Каттингсу:

– А вы, ребята, тоже участвовали в игре?

Бросив взгляд на Глисона, Каттингс пробурчал:

– Черт, а что еще было делать?

У Глисона вырвался короткий нервный смешок.

– Мистер Селби, я все объясню, – неожиданно вмешался Стэплтон. – Ребята собрались весело провести уик-энд, они должны были поехать на вечеринку, а потом покататься на яхте своего друга, который предложил им захватить с собой девушек. Ребята пригласили девушек из нашего города – Одри и Монетт. Те с удовольствием согласились. Ребята собирались остановиться здесь, весело провести вечер, с танцами и с выпивкой. Понимаете, просто развлечься. Ну, сначала все просто болтали, а одной из девиц не понравилась история, которую я рассказал. А потом с ними стало и вовсе неинтересно, потому что они думали только о том, чтобы хорошо выглядеть завтра утром на яхте. Начали приставать к ребятам, чтобы те отвезли их в кемпинг. Тем ничего не оставалось, как это сделать. Но я отвел ребят в сторону и сказал, что если они смогут ускользнуть от девчонок, то попозже здесь их ждет кое-что интересное.

Селби перевел взгляд на Глисона:

– С вами был еще кто-нибудь?

– Только две девушки, – ответил тот.

– А другие мужчины?

– Нет.

– Кто-то упомянул о двух других девушках, которые были здесь.

Стэплтон объяснил:

– Это были девушки из Лос-Анджелеса. Время от времени они появляются здесь и их можно подцепить.

Тригс невозмутимо прокомментировал:

– Только если вы им понравитесь. Этих девиц интересуют одни танцы. Они живут где-то в пригороде Лос-Анджелеса. Мне кажется, обе замужем, но любят время от времени вырываться на свободу. Естественно, им нравится, когда за ними ухаживают молодые люди, и иногда они с ними танцуют. Но к ночи всегда возвращаются домой… Эти девушки не позволяют фамильярно с собой обращаться, от них ничего такого не добьешься…

– Ребята, вы никого не оставляли у себя в домике? – спросил Селби Каттингса.

– Нет! Конечно, нет. А почему вы спрашиваете?

– Вы вернулись сюда, чтобы встретиться со Стэплтоном? – задал ему следующий вопрос прокурор.

– Ну да, он же объяснил, что пообещал нам тут кое-что интересное. И потом, ложиться спать было еще слишком рано, и…

– А позже вы собирались забрать с собой в домик Стэплтона? – как бы невзначай поинтересовался Селби.

– Забрать Стэплтона в домик?! – озадаченно переспросил Каттингс.

Росс Блейн спокойно объяснил:

– Если это имеет значение, мистер Селби, ребята пригласили меня переночевать у них в кемпинге.

Каттингс пробурчал:

– Вот еще, мы вовсе не… Ах да! Да, мы его пригласили! Я сказал, что если Росс не хочет, чтобы его мать заметила, как поздно он вернется, то можно поехать с нами и провести ночь у нас. Правда, я не считал это приглашением.

– Вообще-то, – заговорил Хэндли, неожиданно проявивший заинтересованность в этом вопросе, – вы, ребята, предполагали всю ночь гулять, а отоспаться завтра на яхте. Вы и нам с Нидхэмом говорили, что если мы пожелаем, то тоже можем воспользоваться вашим домиком.

– Д-да, правда, – подтвердил Каттингс. – Мы должны были отправиться в Лос-Анджелес в семь утра и думали, что поспим на яхте. Все равно до вечера там будет нечего делать.

– Судя по всему, яхта вашего друга всю зиму в полной готовности, – заметил Селби.

– Да. Это большая яхта, сто двадцать футов длиной, ей все нипочем. Часто даже в середине зимы бывает очень хорошая погода для плавания. Если же погода не очень подходящая, мы стоим в гавани, поем, играем в карты, немного выпиваем. У нас там собирается компания настоящих ребят. Если погода благоприятствует, ходим до Каталины, а иногда даже до Энсенады…

– Мне нужно знать точно, во сколько вы вернулись в «Пальмовую крышу», – перебил Каттингса прокурор.

Вдруг из-за занавески послышался женский голос:

– Думаю, я смогу ответить на ваш вопрос.

Селби круто обернулся на голос. В комнату вошла, улыбаясь, красивая блондинка, стройная и гибкая, по-видимому, очень уверенная в себе. Селби решил, что она стояла по другую сторону занавеса, прислушиваясь к разговору. На ней было вечернее платье с глубоким вырезом на спине, черное кружево великолепно оттеняло ее светлые волосы и темно-синие глаза. Губы у нее были искусно накрашены, брови выгибались тонкими дугами.

– Позвольте представиться, – проговорила блондинка, приближаясь к Селби. – Я Мадж Трент, здешняя хозяйка. А вы, полагаю, мистер Селби, окружной прокурор. – Она улыбнулась и протянула ему теплые гибкие пальчики; Селби обратил внимание на свежий лак на ее ногтях. Затем неуловимым гибким движением блондинка повернулась к Брэндону, одарив его тоже быстрой улыбкой, которая казалась совершенно искренней, и сказала: – А вы – шериф Брэндон. Рада с вами познакомиться. Теперь, думаю, я могу ответить на ваши вопросы о том, что здесь происходило.

– Прошу вас, – отозвался Селби.

– Я выполняю здесь обязанности хозяйки дома. После того как закрывается зал, мне уже нечего делать. Я находилась у себя в комнате и читала, когда услышала, как пришли вы. Оделась, спустилась, прошла через ресторан и как раз услышала ваш вопрос…

– Мы не слышали, как вы подошли, – заметил Брэндон.

– У нее легкая походка, – поспешно вмешался Тригс. – Она профессиональная танцовщица.

Мадж Трент не отводила взгляда от Дуга Селби.

– Эти четверо, которые вас интересуют, прибыли сюда около десяти вечера, – сообщила она. – И думаю, молодые люди неверно оценили своих девушек. Это работающие девушки, из их разговора я поняла, что они обе – секретарши. У них был тяжелый день, потом им еще пришлось ехать сюда, – словом, они очень устали и беспокоились о том, как будут выглядеть завтра на яхте. – Обернувшись к Каттингсу, Мадж спросила: – Ну, что скажете, ведь вы, ребята, не работаете?

Усмехнувшись, Каттингс покачал головой:

– У наших отцов фруктовые плантации, так что за нас работают наши деревья.

– Я так и думала, – улыбнулась Мадж. – И могу поручиться, что вы спите до полудня, верно?

– Сегодня мы проснулись в два часа, так что вы почти угадали, – подтвердил Глисон. – Мы знали, что нам предстоит бессонная ночь, так что решили выспаться перед ней.

– Вот именно! – воскликнула Мадж Трент. – Но я видела, что девушки очень утомлены, они буквально валились с ног. По-моему, такое времяпрепровождение для них было странным и непривычным, и мне кажется, они стали беспокоиться о том, что их ожидает. Во всяком случае, как только пробило двенадцать, обе пожелали вернуться в кемпинг. Вся их компания уехала отсюда в пять минут первого, но в половине первого молодые люди вернулись. Я это знаю, потому что сама открывала им дверь. Когда они позвонили, я подумала, что это еще одна компания, и посмотрела на часы, чтобы узнать, сколько времени.

– С девочками ничего не случилось? – вдруг забеспокоился Каттингс. – Они не… я хочу сказать, они ведь не тревожатся из-за нас?

Вместо ответа Селби задал новый вопрос:

– Ребята, кто из вас знает человека по имени Эмил Уоткинс?

Молодые люди обменялись удивленными взглядами, Глисон отрицательно покачал головой, а Каттингс пробормотал:

– Я определенно такого не знаю.

– Может, вообще кого-то знаете по фамилии Уоткинс?

– Нет, сэр, – ответил Глисон.

– Я знаю одного Уоткинса в Сан-Франциско, – вспомнил Каттингс, – но много лет его не видел.

– Человеку, о котором я говорю, приблизительно пятьдесят лет, у него серые глаза, редкие волосы, высокие скулы и тонкие губы. Рост около пяти футов семи дюймов, весит не больше ста тридцати пяти фунтов. Он может быть отцом одной из ваших знакомых девушек. Вы знаете девушку по фамилии Уоткинс?

Наступила выразительная тишина, затем юноши дружно отрицательно покачали головами.

– Мне нужно, чтобы вы, ребята, взглянули на этого человека и сказали, знаете ли вы его, – объявил прокурор.

– Что ж, я с удовольствием, – откликнулся Каттингс. – А где он?

Селби выразительно произнес:

– Думаю, к тому времени, когда вы оденетесь, он уже будет в офисе коронера.

– Коронера… – Голос Каттингса вдруг осел.

Все члены небольшого общества, сидящие за столом, в напряжении замерли. Селби обратился к шерифу:

– Рекс, может, ты сначала отвезешь ребят в кемпинг, пусть они осмотрят домик, а потом мы встретимся у коронера. Я отправляюсь прямо туда… И насчет этих девушек, Рекс. Кажется, вечеринка у них проходила вполне прилично. Очевидно, девушки действительно работают секретаршами. Им не поздоровится, если их имена попадут в газеты. Дело, которое мы расследуем, кажется, вращается вокруг домика, который сняли для себя парни, поэтому лучше начать с девушек, пусть они уедут прежде, чем сюда налетят репортеры со своими камерами и начнут задавать им разные вопросы.

– Хорошо, Дуг, – кивнул шериф, затем обернулся к молодым людям: – Ну, ребята, давайте одевайтесь поскорее!

Глава 6

Селби поставил машину у бровки тротуара, поднял воротник пальто и быстро проскочил под дождем к дверям офиса коронера, а там с трудом подавил желание подкрепить звонок ударом кулака.

Коронер Гарри Перкинс был высоким, худым, с костлявым лицом и своеобразной грацией в движениях. От него исходило ощущение домашнего уюта, а к осмотру трупов он относился с отстраненной деловитостью. Перкинс был буквально помешан на ловле форели. Открыв дверь, он весело сказал:

– Привет, Дуг! Ну, как тебе этот потоп? А мне нравится, когда дождь хлещет с такой силой. Для фермеров он, пожалуй, слишком силен, но для реки в самый раз. Очищает ее от всякого мусора, что в ней накапливается за зиму, и рыбе становится вольготнее… Вот, повесь пальто на стул, пусть стечет вода.

– Труп уже привезли? – спросил Селби.

– Ты имеешь в виду парня из кемпинга «Кистоун»?

– Да, хочу посмотреть на него.

– Тогда иди за мной.

– Что тебе удалось выяснить? – поинтересовался прокурор, шагая следом за коронером по сырому, холодному коридору, где сильно ощущался запах формальдегида.

– Отравление угарным газом, так оно и есть, – беспечно заметил Перкинс. – Поразительно, как люди умудряются запираться в помещениях с поврежденным газовым обогревателем, да еще запущенным на полную мощность! Неужели не понимают, какая им при этом грозит опасность? Нужно просто не иметь головы на плечах, включая обогреватель на полную мощность. Так нет, отворачивают кран до упора, чтобы в комнате мгновенно стало тепло. Вот ведь с дровяной печкой требуется какое-то время, чтобы разгорелись дрова, нагрелась плита, и только потом воздух станет на несколько градусов теплее. И с электрическим обогревателем тоже приходится какое-то время подождать, пока комната достаточно прогреется. Но когда дело касается газа, люди чиркают спичкой и хотят, чтобы температура в считаные минуты подскочила до двадцати градусов. Терпеть не могу идиотов!

– Нашел что-нибудь, подтверждающее его личность? – перевел прокурор разговор в другое русло.

– Несколько писем, адресованных «дорогому папе», – ответил коронер. – Похоже, он очень долго таскал их с собой.

– Что за письма?

– В них есть что-то трагическое, – сообщил Перкинс. – Они написаны его дочерью, которая сбежала из дома, а потом родила ребенка. – Открыв дверь в морг, коронер предупредил: – Здесь здорово холодно, Дуг. Если ты надолго, лучше накинь пальто. Лично я считаю, здесь нечего делать. Случай совершенно ясный – смерть произошла из-за отравления угарным газом. Вон там висит его одежда. В этой запертой коробке все, что было при нем. А тело вон там. Хочешь взглянуть?

Селби кивнул.

Коронер отвернул простыню.

– Отравление газом всегда легко устанавливается, – пояснил он. – Кровь становится вишнево-красной.

– Никаких признаков насилия? – уточнил Селби.

– Нет, только маленькое бесцветное пятнышко над ухом, не знаю, имеет ли оно значение. Может, появилось после удара упавшего тела на пол. Бр-р! Просто адский холод! Может, заберем его вещи и вернемся в офис?

– Неплохая мысль, – согласился Селби. – Пойдем.

Они погасили свет в морге и снова пошли по коридору. Коробку нес коронер.

– Я теперь стараюсь держать все вещи под замком, – усмехнувшись, сказал он, – после того случая, помнишь? Не хочу рисковать, чтобы что-то заменили или украли.

Прокурор кивнул.

Перкинс открыл дверь своего кабинета, указал жестом на газовый обогреватель и заметил:

– Вот как он должен работать, видишь? – Затем, поставив коробку на стол, открыл ее, принялся перечислять вещи: – Складной нож, и, если тебя это интересует, хороший и острый. Говорят, что острые ножи держат обычно ленивые люди… Тридцать пять долларов бумажками, доллар и восемь центов мелочью; затупившийся плотницкий карандаш; старинные часы – причем идут секунда в секунду; бумажник и эти письма.

Селби взял письма, вынул их из замызганных, потертых конвертов и разложил на столе.

– Адреса нет ни на конвертах, – обратил он внимание, – ни на самих письмах.

– Да, – подтвердил Перкинс. – Я так понимаю, он таскал письма в кармане, пока они не начали протираться, а уж потом решил уложить их в конверты. Видишь, внешне конверты лишь слегка потерлись по краям, но внутри загрязнились, потому что в них ерзали эти старые письма. Так что, видимо, письма были уже довольно замызганными, когда их наконец убрали в конверты.

Селби кивнул.

– Знаешь, Гарри, эта работа имеет для меня странное очарование, – неожиданно признался он. – Мне нравится заглядывать в жизнь разных людей. Раньше я думал, что можно судить о людях, только пока они живы. А теперь прихожу к выводу, что по-настоящему людей можно понять только после их смерти. Все их маски тогда рассыпаются в прах.

– Когда прочтешь эти письма, многое узнаешь о дочери этого человека, – пообещал Перкинс. – Но я не понимаю, почему ты считаешь, что именно после смерти о человеке можно многое понять?

– Ну, все эти маленькие штрихи, – попытался объяснить Селби, – черточки характера. Вот минуту назад ты упомянул, что острые ножи носят ленивые люди.

– Ну ясно! – согласился Перкинс. – Это, конечно, можно выяснить, когда человек уже умер, но ведь в тот момент это уже никого не интересует.

Селби задумчиво посмотрел на коронера. Затем проговорил:

– А знаешь, Гарри, я начинаю думать, что нам необходимо полностью изменить всю нашу методику раскрытия преступлений. Мы уделяем недостаточно внимания мелочам, которые указывают на характер человека. И прежде всего, пропускаем самый важный факт – то есть мотивацию преступления. А нужно иметь очень мощный стимул, чтобы решиться на убийство человека.

– Наверное, ты прав, – согласился Перкинс, хотя по его виду было ясно, что ему глубоко безразличны перспективы коренного преобразования детективных методов, – только в данном случае речь ведь не идет об убийстве. Это тот редкий случай, когда потенциальный убийца погиб, еще не совершив убийства.

Селби хотел что-то сказать, но передумал, взял одно из писем и начал читать.

«15 декабря 1930 г.

Дорогой папа, я пишу это письмо, чтобы сказать тебе, что не буду встречать с тобой Рождество и Новый год – я ухожу.

Не знаю, может, было бы все по-другому, если бы мама была жива. Но, думаю, вряд ли. Просто так все сложилось, и ничего уже не исправишь. Я знаю, что ты старался быть мне хорошим отцом. Вероятно, ты не поверишь, но со своей стороны я тоже старалась быть тебе хорошей дочерью. Не думай, что я не люблю тебя, потому что это не так, но мне кажется, что ты страшно старомоден. Ты полагаешь, что у меня совершенно отсутствуют те качества, которые должна иметь приличная молодая девушка. Я нахожу твои взгляды безнадежно устаревшими, но все равно тебя люблю. Ты считаешь меня пропащей, и я не знаю, любишь ты меня или нет. Есть вещи, которых ты не понимаешь и, возможно, никогда не поймешь. Если бы была жива мама, думаю, она бы меня поняла, потому что во многих отношениях мы с нею были близки.

Зная, что ты не одобришь моего плана, я не рассказываю тебе о нем, а только сообщаю, что ухожу.

Прошу тебя, верь, что я люблю тебя так же сильно, как и всегда. Но я не выношу ссор. Знаю, что ты меня не одобряешь, не одобришь и то, что я намерена сделать. И не хочу обсуждать это с тобой. Я не хочу, чтобы дело дошло до откровенной ссоры, когда твоя воля и твои представления о приличиях столкнутся с моей волей и решимостью жить самостоятельно, по-своему. Поэтому, папа, я просто пишу это письмо, чтобы попрощаться с тобой.

Тысяча поцелуев.

Марсия».

Селби вложил письмо в конверт, взял другое, датированное 5 октября 1931 года, в котором было написано:

«Дорогой папа, с тех пор как я написала тебе последнее письмо, я много размышляла. Я начала понимать, что это значит – быть родителем. Не думаю, что смогу рассказать тебе все так, чтобы ты понял, а просто сообщаю, что ты можешь стать дедушкой, примерно на День благодарения. Не знаю, доставит ли тебе эта новость радость или, наоборот, огорчит. Наверное, и то, и другое.

Молодой человек, с которым я живу, не может на мне жениться из-за своей семьи. В письме слишком трудно все объяснить, да это и не имеет значения. Конечно, мы собирались пожениться, как только он уладит этот вопрос в семье. Он уехал месяц назад. Я все еще люблю его, но не хочу, чтобы он возвращался. Теперь я хорошо поняла его – это развращенный, эгоистичный, беспечный и никудышный человек.

По-видимому, моему ребенку предстоит трудная жизнь. Во-первых, ему придется жить без отца. Поэтому мне не хотелось бы лишать его и деда, но в одном я совершенно уверена: мое дитя никогда не будет подвергаться твоей непримиримой однолинейности, которая с детства исковеркала мое отношение к жизни.

Я не виню тебя в этом, папа, во всем повинно наше окружение. Однако у тебя есть своя точка зрения, которую я никогда не понимала, и знаю, что ты никогда не поймешь моей.

По-моему, кроме любви, людей ничто не может связывать. Когда двое людей по-настоящему и преданно любят друг друга, это именно тот союз, который им нужен. Когда мировой судья встает и бормочет перед молодоженами несколько слов из Библии, это не меняет отношений, существующих между ними. Я люблю этого человека. Не стану сообщать тебе его имя, потому что не вижу в этом смысла. Я думала, что он женится на мне. Даже думала, что сегодня уже смогу написать тебе, что я официально вышла замуж. И может быть, тогда ты захотел бы меня увидеть. Я же смотрю на свое положение так, как будто я была замужем и развелась.

Так что от тебя зависит, как поступить. Если ты хочешь меня видеть, если ты склонен считать, что крохотное существо, которому суждено вскоре родиться, имеет право на твою любовь, как если бы оно было рождено в законном браке, которому я не придаю такого значения, как ты, то помести в колонке личных посланий лос-анджелесских газет объявление. Я живу не в Лос-Анджелесе, но устрою так, чтобы узнать о твоем объявлении, если оно там появится.

Но, пожалуйста, пойми одно, папа. Не надо помещать этого объявления, если ты не готов все принять. Мое дитя – естественный результат отношений с мужчиной, в которые я вступила с полной верой и любовью. Если ты не в состоянии смотреть на мое дитя с этой точки зрения, не надо со мной связываться».

Третье письмо было отправлено в июле 1937 года.

«Дорогой папа, много воды утекло с тех пор, как я написала тебе последнее письмо. То, что ты так и не поместил объявление в газетах Лос-Анджелеса, показало мне, как ты смотришь на мою жизнь.

Мое дитя оказалось девочкой. Мне не хотелось отдавать ее чужим людям, которые удочерили бы ее, но некоторое время это казалось мне единственным выходом. Затем отец дочери согласился помогать ей. Благодаря этому я могла кое-как растить дочку, но это была ужасная жизнь. Я получала денег ровно столько, чтобы содержать ее. А чтобы прокормиться самой, мне пришлось много работать. Я виделась с дочуркой изредка, и то на короткое время. Я ее мать и в то же время – просто посетительница. Ее настоящий дом – школа, в которой она живет, ее растят учителя, знающие о ней все, все самые личные моменты ее жизни. Мне же известна только малая их часть, и то из вторых рук. Когда я прихожу к дочке, это называется посещением школы матерью.

Короче говоря, папа, я практически лишена дочери и недавно поняла, что вот так же лишила и тебя твоей дочери. Теперь я понимаю, что эта потеря нанесла тебе сильную травму, потому что то, что происходит с моей дочкой, бесконечно ранит и терзает меня. Но я также знаю, что ты никогда бы не признал ее. Ты даже не попытался бы меня понять. Скоро я хочу приехать к тебе, папа, и тогда мы поговорим. В отношении одного я совершенно уверена. Ты никогда не увидишь своей внучки, если не станешь справедливо к ней относиться. Что же касается меня, для меня не имеет особенного значения, как ты ко мне относишься, но я действительно очень хочу тебя видеть, папа. Интересно, хочешь ли ты этого? Во всяком случае, не удивляйся, если я вдруг появлюсь у тебя на днях. Ехать мне придется довольно далеко, и нужно еще накопить денег на дорогу.

Тысяча поцелуев от твоей своенравной дочери.

Марсия».

Селби почти благоговейно сложил письмо и убрал его в потертый конверт.