Текст книги "Опасное лето"

Помимо двух боев в Испании Луис Мигель успел трижды выступить во Франции: в Арле, Тулузе и Марселе. Работал он блестяще. Мои источники сообщали, что во всех этих боях рога быков были в той или иной степени «доработаны». На следующий день он собирался выступать в Ниме, а еще через день после него в корриде должен был участвовать Антонио, на той же античной арене. Я люблю Ним, но мы только что приехали, и отправляться за тридевять земель, чтобы посмотреть на быков с подпиленными рогами, мне не хотелось. Поэтому мы остались в Мадриде.

Рано или поздно Антонио и Луис Мигель должны были встретиться в одном поединке, этого требовала экономика корриды. Устроители задирали цены, и сделать аншлаг могли лишь эти двое. Я знал их обоих, Антонио чуть ближе, и понимал: с учетом того, насколько меньше Луиса Мигеля он получает за бой, единоборство будет смертельным.

Антонио вернулся из Франции, где они с Луисом Мигелем, один за другим, стали триумфаторами. Луис Мигель срезал ухо у второго из двух своих быков 17-го числа в Ниме и на следующий день. Антонио получил уши всех своих быков и оба уха и хвост последнего быка, с которым бился и которого убил, замещая Эль Трианеро: тот попытался пропустить едва выпущенного на арену быка, стоя на коленях, был поднят на рога и получил трехдюймовую рваную рану на руке.

В областях, где Луис Мигель имел множество поклонников и всегда считался матадором номер один, публика приходила в восторг от Антонио. Таким образом, соперничество между ними перешло на международный уровень. Фотографы и репортеры из Франции и иллюстрированных журналов из других стран прибыли в Мадрид, чтобы освещать следующий бой Антонио.

Глава 4

В один из дней ферии Сан-Исидро в Мадриде после третьего быка полил дождь, мы промокли, и Мэри подхватила сильную простуду. Она пыталась перенести болезнь на ногах, но хаос ферии и беспорядочное расписание боев играло на руки местному ветерку, сбегающему со склонов Сьерры. Местные говорят, что такой ветер не способен задуть свечу, но может убить человека. Мэри пыталась больше времени проводить в кровати и раньше ложиться спать, пару раз мы даже обедали в постели, и вскоре она решила, что осилит поездку в Кордову 25 мая. Руперт Белвилл к тому времени вернулся в Лондон, оставив свой «Фольксваген» в Мадриде. Он просил перегнать автомобиль в Малагу, поэтому мы с Биллом Дэвисом взяли английский «Форд», а Мэри и Энни Дэвис – машину поменьше, и таким караваном мы отправились в Кордову через Кастилию и Ламанчу, той же дорогой, которую преодолели несколькими днями раньше. Все удивлялись, как сильно подросла за это время лоза и как сильно ветер, испортивший ферию, побил посевы озимой пшеницы.

Кордова, помимо прочего, скотоводческий город, и толпа, заполнившая «Палас-отель», была веселой, дружелюбной и приветливой. Свободных мест в гостинице не оказалось. Мэри с Энни заехали позже нас, поэтому один из наших знакомых уступил Мэри свою комнату, чтобы она могла прилечь отдохнуть перед посещением арены.

Это была странная коррида. Пепе Луис Васкес, некогда великолепный матадор с очень изысканным стилем, вернулся на арену, чтобы провести несколько боев и заработать на покупку какой-то крупной недвижимости. Это был хороший человек, верный и преданный другим матадорам, но он провел слишком много времени вдали от быков, и его реакция никуда не годилась. Он не мог совладать с нервами, если было видно, что бык может представлять угрозу. Пепе набрал вес, и теперь сложный орнамент его стиля в сочетании с очевидной грузностью и полным отсутствием легкости в движениях создавали печальную картину. Он не мог скрыть своего страха и очень плохо выступил с обоими быками.

Хайме Остос, парень из Эсихи, милого белостенного городка к западу от Кордовы, был смел, как дикий кабан в горах Сьерры. И, подобно дикому кабану, проявлял безрассудную смелость, если его разозлить или ранить. Мне кажется, он не вполне оправился от сотрясения, которое получил во время прошлой, совместной с Луисом Мигелем корриды в Барселоне. Хайме мне нравился, и я страшно волновался за него весь день, потому что он постоянно наращивал опасность своих маневров, дойдя до приемов, близких к самоубийству. Я знал, что он сражается на глазах у своих земляков, что в самом начале сезона у него уже были проблемы и он заявил, что не будет пытаться состязаться с Антонио. Но, даже принимая все это во внимание, я готов был биться об заклад, что он не доживет до конца сезона. На самом деле он закончил год с несколькими неопасными ранениями. В тот день в Кордове его бело-серебристый костюм был весь вымазан кровью – так близко он пропускал быка. Никто чаще Хайме Остоса не приглашал быка покуситься на жизнь матадора, чтобы потом уйти от смерти благодаря необъяснимой удаче, смелости и отчаянному мастерству. Он получил оба уха своего первого быка и отрезал бы уши и второму, если бы не неудачно вошедшая шпага.

Первый бык Антонио был хорош – достаточно большой, но не огромный, с серьезными рогами. Антонио был великолепен с капоте, он бросил быку вызов, покорил его и направлял, куда хотел в своем восхитительном плавном стиле. Он был так же хорош с мулетой и идеально прикончил быка. Вся арена была усеяна платками, но председатель не присудил ему ухо. Видимо, они ждут чего-то сверхъестественного, сказал я Мэри.

Его второй бык не был даже полубыком, на вид ему было года три, не больше. Мелкий, легкий, со слабыми рогами. Зрители протестующе загудели. Шум усилился, когда устроители корриды позволили быку броситься на пикадоров. Я тоже был зол и не мог поверить, что агенты Антонио подобрали ему такого противника. Они думали, что это сойдет им с рук? Этого быка должны были отбраковать на этапе ветеринарной проверки, ему не место в профессиональной корриде.

Антонио обратился к председателю с просьбой разрешить убить этого быка и оплатить быка на замену, чтобы устроить бой в конце корриды. Получив согласие, он околдовал быка при помощи мулеты, сделал несколько пасе, чтобы полностью подчинить его, развернул и убил с первого удара.

Бык, которого Антонио купил, чтобы исправить впечатление от жалкого пятого животного, вышел из полумрака торила – загона для быков, – потрясая самой большой, широкой, длинной и острой парой рогов, какие я только видел после возвращения в Испанию в 1953 году. Бык был крупным, но не казался жирным, он загнал одного из бандерильеро за барреру и даже там пытался достать его правым рогом через загородку. Антонио вызвал быка на себя и, когда тот атаковал, взял его под контроль плавными и аккуратными движениями капоте перед носом животного. Он разворачивал его, когда хотел, демонстрируя, как управлять настоящим быком с громадными рогами, как пропускать его медленнее, ближе и красивее, чем любой другой матадор способен даже с подпорченным полубыком. Антонио попросил председателя ограничиться одним ударом пики, чтобы не навредить быку, и объяснил бандерильеро, как и куда вонзать бандерильи.

Я смотрел, как он нетерпеливо ждет, не сводит глаз с быка, как делает мысленные пометки, анализирует, обдумывает и планирует. Он сказал Хуану, куда нужно выманить быка, потом выдвинулся вперед и заставил животное сделать четыре низких пасе. Его левое колено на песке, правое выставлено вперед, он водит и подсекает быка магией своей мулеты, обещая ему все на свете, демонстрируя цель, тонко и мягко показывая, что на этом этапе игры со смертью быку не грозят ни боль, ни унижение.

После этих маневров бык был у него в руках, и он продолжил убеждать зрителей в том, какой он великий артист, смелый и знающий быков, способный работать с настоящими красавцами, обладателями крепких, длинных и смертоносных рогов. Публика увидела классические приемы, без всяких ухищрений, фальши и компромиссов: бык проносился так же близко, как у Хайме, но под полным контролем матадора. Показав публике, как близко, чисто, медленно можно работать с быком, он прикончил его финальным пасе де печо, попрощался с быком последним взмахом мулеты, опустил и свернул ее, нацелил шпагу на верхнюю точку холки и вонзил клинок, перегнувшись через гигантские рога. Бык рухнул к его ногам, и толпа взревела. Председатель отдал Антонио оба бычьих уха, а десятки зрителей с освещенного солнцем сектора выбежали на арену, чтобы нести Антонио и Хайме на плечах. Антонио сопротивлялся, но в итоге они подняли его на руки. Было очевидно, что это не постановка. Слишком много было желающих, слишком возбужденными они казались.

Мы заночевали в усадьбе маркиза дель Мерито, расположенной на холмах подле Кордовы. Прежде это был Королевский монастырь Св. Иеронима в Вальпараисо, одна из достопримечательностей Испании. Взбираться туда было особым приключением: наверх ввела классическая разбитая дорога – как в большинстве интересных мест Испании. Мрачный средневековый аскетизм, номера, переделанные из келий, окна которых выходят на Кордовскую равнину, – на следующее утро все это выглядело значительно веселее. Мы прогулялись по местным садам, церквям, старинным комнатам.

Хозяев не было дома. Пепс Мерито настоял, чтобы мы остановились в усадьбе, потому что все номера в городских гостиницах были давным-давно забронированы. Он позвонил управляющему имением и велел ему позаботиться о нас. Мы планировали провести там всего одну ночь, однако у Мэри поднялась температура, и утром она была слишком слаба для поездки. Мы вызвали врача из города и задержались еще на день. Пепс все время звонил из Мадрида, чтобы удостовериться, что у нас все в порядке и мы проводим время в довольстве и комфорте. Мы действительно получили удовольствие: безлюдность этого места делала наше пребывание там чем-то вроде поездки на природу, только во дворце. В мирной жизни такое не часто случается.

В Севилью мы выехали на следующий день. Погода была неважная, мы остановились в старой гостинице «Альфонсо XIII», сочетающей былое величие с неудобством, и направились в ресторан «Каса Луис», чтобы поесть перед корридой. Еда была отличная, бои – отвратительные.

Быки оказались никудышные, неуверенные, вдобавок их еще и умертвили пиками. Дело было не в том, что пикадоры как-то неправильно применяли варас – пики. Они не делали ничего против правил: удары наносились верно, в надлежащие места, напор быка сдерживался без проворачивания острия. Но с самим устройством пик что-то было не так, потому что в тушу быка полностью входил стальной наконечник и даже часть древка. Металлический кружок, который должен был мешать наконечнику пики проникать глубже одиннадцати сантиметров, сам скрывался в теле вместе с древком. Раны, которые наносили быкам пикадоры, называют медиа-эстокада, то есть «полклинка». Никто не знает, что матадор сможет сделать с таким быком, потому что до него животное доходит полумертвым от потери крови. Перед боем пики осматривает и опечатывает назначенный властями чиновник, он же выдает оружие пикадорам, чтобы никто не мог обвинить их или матадора, которому они подчиняются. Я не видел таких ранений, нанесенных пиками, с нехороших времен во Франции. Тогда случалось, что устроители боев закупали шесть могучих быков с длинными, тяжелыми рогами, и стальной ограничитель на конце пики вдруг почему-то оказывался кружком резины, покрашенным алюминиевой краской. Такие ограничители (их называют редондель) могли помешать наконечнику и древку войти в тело быка с таким же успехом, с каким резиновый кинжал – вонзиться в плоть. В результате быки попадали в руки матадору заколотыми до полусмерти. Я и некоторые другие люди всегда выступали против этих и других злоупотреблений с пиками на юге Франции, и все подобные ухищрения были мне хорошо знакомы.

В тот день в Севилье Мэри, несмотря на спавший жар, была все еще слаба, поэтому я не спускался перед боем к арене или патио де кабальос, конному двору, и не мог осмотреть пики. Их проверили и разрешили использовать, так что теоретически все должно было быть в порядке. Но раны быкам они наносили страшные.

После боя Антонио сказал, что пика повредила вену его второму быку. Это была чистая правда. Она вонзилась достаточно глубоко, чтобы пробить несколько сосудов, и, если бы пикадор продолжал давить на древко, попала бы в крупную артерию. Кровь шла светлая, она толчками изливалась из рваной раны на плече быка, стекала по ноге и оставляла цепочку капель на песке.

Я знал, как мастерски Антонио умеет работать с быками, способными хоть как-то биться. На Рождество я написал ему, что хочу приехать и написать правду, абсолютную правду о его работе и месте в корриде, чтобы это осталось в письменном виде и пережило нас обоих. Он хотел, чтобы я выполнил свое обещание, и знал, что справится с любым быком, который выйдет к нему из торила. И вот уже два дня подряд к нему выходили мелкие и незрелые бычки, и в этом был кто-то повинен. Всякий раз он испытывал отвращение. Большерогий бык в Кордове стоил ему сорок тысяч песет. Итоги боев в Севилье никого не обрадовали.

Мы с Биллом выехали обратно в Мадрид с первыми лучами солнца. Наши дамы собирались спать допоздна, а потом на маленьком сером «Фольксвагене» отправиться по красивой дороге в Малагу через Антекеру. Мы договорились встретиться в Гранаде, где выступал Луис Мигель, а на следующий день Антонио. Вечером, перед сном, жара у Мэри не было, и я надеялся, что отдых и солнце на «Консуле» поставят ее на ноги. Расписание боев было изматывающим, но после Гранады все бои, которые мы собирались посетить, были недалеко от Малаги, нашего временного пристанища.

Мы ехали в Мадрид под низкими, тяжелыми облаками и видели окрестности, только когда дождь ненадолго стихал. Нас обоих огорчала погода во время боев, недокормленные и незрелые быки, которых кто-то подсовывал матадорам. Билл сказал, что у него пессимистичный настрой на этот сезон. Севилья не вызвала у нас никаких чувств. Сказать в Андалузии такое про корриду было близко к богохульству. Считается, что люди, которым дорога коррида, обязаны испытывать к Севилье мистическое благоговение. Но за много лет я убедился, что относительная частота плохих боев там выше, чем в любом другом городе.

Мы видели аистов, изящно вышагивавших под дождем в поисках еды, и много разных хищных птиц. Я всегда радовался, когда видел ястреба или сокола, и понимал, как им сейчас трудно кормиться: в дождь мелкие птицы, их основная добыча, не отходят далеко от убежищ. После Байлена дорога, по которой нам предстояло много поездить, сворачивала к центральной равнине, и когда погода улучшалась, мы видели то там, то сям замки и деревушки с белыми домиками, открытые всем ветрам. Чем дальше на север, тем настойчивее становились местные ветра. Мы проезжали мимо вымокших от дождя деревень, полей с полегшей пшеницей и виноградников, где лоза за последние три дня, казалось, разрослась в полтора раза против прежнего.

Мы остановились заправиться и перекусить в баре при заправке – выпить стаканчик вина с куском сыра или парой оливок и запить все черным кофе. Билл никогда не пил за рулем, а я потягивал легкое розовое вино, бутылку которого держал в мешке с колотым льдом, и закусывал хлебом с сыром манчего. Эти места мне дороги в любую погоду, и я всегда с радостью проезжал последний перевал, попадая на неприветливые просторы Ламанчи и Кастилии.

Билл не хотел есть до самого Мадрида, потому что от еды его якобы клонит в сон за рулем, и он начал приучать себя к предстоящим поездкам, которые могли длиться сутки или больше. А поесть он любит, разбирается в еде и знает кухню Испании лучше, чем кто-либо другой. По приезде он поначалу обосновался в Мадриде, и постепенно они с Энни объехали все до единой провинции страны. Не было ни одного городка в Испании, где бы он не побывал. Он знал все вина, все местные блюда, какие-то особые деликатесы и самые лучшие места в крупных городах и небольших селениях. Лучшего попутчика трудно было придумать, да и за рулем он был надежен, как скала.

До Мадрида мы добрались как раз вовремя, чтобы успеть пообедать в «Кальехоне», узком, многолюдном ресторане на улице Бесерра, где мы всегда едим, когда с нами нет жен, поскольку здесь, по нашему общему мнению, подают лучшую еду в городе. Каждый день в «Кальехоне» предлагают блюда разных региональных кухонь, но свежие овощи, рыбу, мясо и простую, но восхитительную еду здесь можно найти всегда. Пить можно было тинто, кларет и вино из Вальдепеньяс в маленьких, средних и больших кувшинах. Вино было превосходное.

После пары бокалов вальдепеньяс, нацеженных из бочонка в баре у входа, Билл дал волю своему аппетиту. В меню говорилось, что любое из указанных блюд способно насытить человека, поэтому он заказал морской язык на гриле и вдобавок блюдо астурийской кухни, которое и двоих накормило бы до отвала. Умяв все это, он заявил:

– Неплохая тут еда.

А после второго большого кувшина вальдепеньяс добавил:

– И вино годное.

Я наслаждался порцией жареных мелких угрей в чесночном соусе – они напоминали ростки бамбука, слегка подгоревшие на концах и более скользкие. Их подавали в большой глубокой миске, есть их было райским наслаждением, а находиться потом подле меня в закрытом помещении и даже на улице – адской пыткой.

– Угри отличные, – сказал я. – Насчет вина пока не знаю. Хочешь угрей?

– Можно и угрей. Одну порцию, – согласился Билл. – Попробуй вино. Тебе понравится.

– Еще большой кувшин, пожалуйста, – попросил я официанта.

– Да, дон Эрнесто. Вот он. Я налил заранее.

К нам подошел хозяин.

– Стейк не желаете? – спросил он. – Сегодня у нас отличные стейки.

– Оставим на вечер. Спаржа у вас есть?

– Прекрасная спаржа. Из Аранхуэса.

– Мы завтра будем в Аранхуэсе, – сказал я. – На корриде.

– Как Антонио?

– Отлично. Он вчера уехал из Севильи. Мы выехали сегодня утром.

– Как прошло в Севилье?

– Так себе. Быки были дрянные.

– Может, зайдете к нам поужинать?

– Сомневаюсь.

– Если пожелаете, вас всегда ждет отдельный зал. В прошлый раз было вкусно?

– Очень.

– Удачи в Аранхуэсе.

– Спасибо.

В Аранхуэсе все сложилось очень неудачно, но на тот момент ничто не предвещало неприятностей.

За день до боев в Севилье Луис Мигель выступал в Толедо с Антонио Бьенвенида и Хайме Остосом. Был полный аншлаг. Погода стояла отвратительная, дождливая, быки были крупные, но разные по смелости. Их рога, по дошедшим до меня сведениям, были сильно сточены. Мигель хорошо справился с первым быком и отлично со вторым. Он срезал ухо у второго быка после великолепной фаэны, и лишь небольшая накладка со шпагой помешала ему срезать оба.

Я с большим сожалением пропустил бои Луиса Мигеля, особенно если учесть, что на следующую его корриду в Гранаде мы тоже не попадали. Но так складывалось расписание, и вскоре мы должны были его нагнать. Я разжился календарями выступлений Луиса Мигеля и Антонио, по ним выходило, что вскоре они будут выступать в одних и тех же фериях, то есть будут заявлены в одной афише, и тогда это будет уже личное соперничество. Я же тем временем старался следить за успехами Мигеля через доверенных людей, которые присутствовали на его боях.

Глава 5

Тридцатое мая было хорошим днем для боя быков в Аранхуэсе. Дождь закончился, и свежевымытый город залило солнечным светом. Деревья радовали зеленью, а брусчатка улиц не успела покрыться пылью. Посмотреть на корриду собралось много людей из провинции – повсюду можно было увидеть черные пиджаки и тщательно выглаженные серые брюки – и не меньше публики из Мадрида. Мы отправились в старое кафе-ресторан в тени деревьев, откуда было видно реку и экскурсионные суда. От прошедших дождей река вздулась и стала коричневой.

Потом двое наших гостей отправились осматривать королевские сады выше по течению, а мы с Биллом перебрались на другой берег и направились в старую гостиницу «Делисиас», повидаться с Антонио и взять билеты у его оруженосца, Мигелильо. Я заплатил за четыре места у барреры, посоветовал молодому испанскому репортеру, готовившему серию статей об Антонио для мадридской газеты, не беспокоить матадора и дать ему отдохнуть, объяснил почему и подошел к кровати, чтобы перекинуться с Антонио парой слов и быстро уйти, показав пример остальным.

– Вы поедете прямо в Гранаду или заночуете где-то по дороге? – спросил Антонио.

– Я подумываю остановиться в Мансанаресе.

– Лучше в Байлене, – предложил он. – Я поведу машину, поговорим по дороге, потом, в Байлене, поедим. Дальше я поеду в «Мерседесе», буду спать до самой Гранады.

– Когда встречаемся?

– Здесь, после боя.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда до встречи.

По его улыбке я понял, что чувствует он себя хорошо и уверенно. Уходя, мы увлекли за собой из комнаты молодого журналиста из «Пуэбло». Снаружи Мигелильо собирал походный алтарь. На столе, к которому был прислонен тяжелый, обтянутый тисненой кожей футляр со шпагами, он раскладывал образки и лампаду, которую надо было зажечь перед иконой Девы Марии.

Грязь вокруг маленькой и старой, прекрасной и неудобной, разваливающейся арены начала подсыхать, и в воздух поднималась пыль. Мы прошли внутрь, нашли свои места и расселись, глядя на песок в непосредственной близости.

Первым Антонио достался бык заводчика Санчеса Коваледа, крупный, черный и красивый, с большими, очень острыми рогами.

Антонио начал с медленного, уверенного каскада низких, элегантных вероник, приближаясь к быку на минимальное расстояние и направляя его атаки, чтобы пасе становились все медленнее, и пропуская быка так близко, что рога едва не цепляли его одежду. Зрители не взревели, как это было бы в Мадриде, поэтому дальше он провел серию приемов, называемых чиквелинас, – менее опасных, не в классическом стиле, но очень изящных образчиков севильской вышивки плащом. Он протягивал быку капоте, держа его на высоте груди. Потом медленно поворачивался, оборачивая себя плащом и ускользал из опасной зоны с каждой пробежкой быка. Зрелище это приятно для глаз, но на самом деле это фокус, а не честный маневр. Бык начинает атаку, но по мере его приближения человек медленно отходит в сторону. Толпе это нравится. Нам тоже понравилось. Выглядит красиво, но и только.

Когда пришла пора взять мулету, бык все еще представлял опасность. Чтобы подчинить животное и одновременно придать ему уверенности, Антонио заставлял быка опускать голову, как было в Кордове. Однако в голове у того что-то переключилось; возможно, чиквелинас его обескуражили. Я видал такое. Теперь, чтобы обнадежить его, Антонио приходилось подпускать быка очень близко. Он не пытался обмануть животное. Следующие десять минут бык будет учиться правильно умирать.

Антонио добавил ему уверенности, предложив себя в качестве надежной, неподвижной цели, и показал, что за наживкой можно следовать без боли и вообще все это можно считать игрой.

Так они и играли, круг за кругом. Высоко и низко. Давай-ка, бык. Обойди меня, бык. Попробуй еще разок. И еще.

Во время одного из поворотов у быка возникла нехорошая мысль. Он прервал игру посередине длинного прохода, увидел тело противника и попытался достать его рогом. Он промахнулся на сотую долю дюйма, боднув Антонио головой. Антонио посмотрел на быка, «зацепил» мулетой и провел вплотную к груди.

Затем он повторил с быком весь урок и заставил его дважды повторить пасе, на котором тот едва не зацепил его. Теперь зрители были очарованы, и он работал под музыку, которую они заказали. Наконец Антонио убил быка. Шпага вошла хорошо, лишь немного не по центру. Все требовали дать ухо и размахивали платками. Однако председатель отказал, потому что перед смертью у быка изо рта пошла кровь. Так бывает со многими правильно убитыми быками, но, хотя публика продолжала размахивать платками, пока тушу быка не уволокли с арены, председатель остался непреклонен.

Антонио сделал круг по арене и еще дважды выходил кланяться толпе. Вернулся он недовольный и мрачный. Мигелильо подал ему стакан воды. Антонио что-то сказал ему, сделал глоток, потом прополоскал рот и выплюнул воду на песок. Позже я спросил Мигелильо, о чем шла речь.

– Он спросил: «Что нужно сделать, чтобы добыть ухо?» Что ж, он им показал.

Вторым выступал Чикуэло II, матадор ростом полтора метра с небольшим и с печальным, благородным лицом. Он был храбрее барсука или любого другого зверя, да и, думаю, большинства людей. Он пришел в бой быков сначала как новильеро, потом в 1953–1954 годах стал матадором, но до этого ему пришлось пройти ужасную школу капеа. Так называют неформальные бои на деревенских площадях, в основном в Кастилии и Ламанче, где местные парни и бродячие труппы начинающих тореро сражаются с быками, для которых это часто уже не первый бой. Иногда в капеа выставляли быков, убивших более десяти человек. Такие бои проводят в городках и деревушках, которым не по карману иметь нормальную арену, поэтому там устраивают импровизированные ограждения из повозок, а зрителям раздают длинные пастушьи посоха, чтобы выталкивать ими матадоров обратно на арену или бить, если они попытаются бежать.

Чикуэло II был звездой капеа до двадцати пяти лет. Пока именитые матадоры эпохи Манолете и последующих лет сражались с быками, полубыками и трехлетками с укороченными рогами, он противостоял семилеткам в полном вооружении. Многие из этих быков уже прошли корриду и стали вдвойне опасными, как любое дикое животное, которое умудрилось выжить в схватке с человеком. Он участвовал в капеа в глухих деревнях, где не было ни больниц, ни врачей. Чтобы выжить, ему пришлось досконально изучить быков, понять, как подпускать их поближе и при этом не быть поднятым на рога. Он знал, как выжить в бою с быками, которые пытались убить его, он выучился всем цирковым трюкам и театральным приемам. Он также научился хорошо и уверенно убивать быков, изобретательно действуя левой рукой, которая защищала его во время нанесения удара и не давала быку поднять голову, частично компенсируя Чикуэло недостаток роста. И, конечно, помимо безоглядной смелости, ему сопутствовала невероятная удача.

В этом сезоне он вернулся в корриду, потому что ему было скучно делать что-то еще, кроме боя быков. Он ушел из корриды, понимая, что до сих пор ему везло, но нельзя бесконечно испытывать судьбу. А вернулся – из-за того, что его больше ничего не интересовало. И, как всегда, свою роль сыграли деньги.

Бык, который ему достался, был большим сам по себе, но рядом с миниатюрной фигурой Чикуэло казался гигантом. Он одинаково хорошо действовал обоими рогами, поэтому Чикуэло II ожидаемо устроил показательное выступление на тему «Как выжить на арене» и все время прижимался к быку плотнее, чем диктовал здравый смысл. Однако он использовал и рассудок, и поразительную реакцию, и свое удивительное везение, чтобы продемонстрировать несколько хороших пасе, а также все цирковые фокусы, какие только существуют. Оставлять быку дистанцию для разбега и пытаться сделать классические пасе было бы гораздо опаснее. Иногда, если была возможность, Чикуэло пропускал быка, повернувшись к нему спиной. Он смотрел на толпу, а бык проскакивал под его вытянутой рукой. Все это напоминало выступления Манолете, который на пару со своим импресарио довел корриду до предпоследней низшей точки, погиб и в своей смерти стал полубогом, тем самым навсегда избежав критики.

Публика наградила Чикуэло II заслуженными аплодисментами. Он был одним из них, показал им представление, которое их приучили считать корридой, и провел его с настоящим быком. Для этого ему понадобилась удача, но у него ничего бы не вышло без глубоких знаний и чистейшей отваги. Уложить быка с первой попытки ему не удалось, клинок ударил в кость, но со второй попытки он вогнал шпагу в верх шеи, почти улегшись быку меж рогов. Бык испустил дух под его левой ладонью.

Председатель отдал ему оба уха. Довольный Чикуэло сделал круг по арене. Я хочу сохранить его в памяти таким, каким он был в то лето, и не вспоминать о том, что случилось, когда запас его удачи иссяк.

На арену вышел второй бык Антонио, красавец, лоснящийся черной шерстью, с отличными рогами, рвущийся в бой. Я понял, что Антонио хочет немедленно им заняться. Едва он взялся за капоте, с затененной трибуны слева от нас на арену выскочил начинающий матадор, довольно умелый симпатичный паренек в кепке, светлой рубашке и синих брюках. Он перемахнул через изгородь и развернул мулету перед носом у быка. За то время, что три бандерильеро Антонио – Феррер, Джони и Хуан – гонялись за ним, чтобы поймать и сдать в полицию, прежде чем бык поднимет его на рога и тем самым испортит бой, парень успел раза три-четыре неплохо его пропустить. Воспользовавшись природной бойкостью противника, он пропускал его вполоборота к направлению атаки, одновременно умудряясь уворачиваться от трех быстрых мужчин, которые пытались поймать его и вывести с арены.

Ничто не может испортить боевого быка так быстро и необратимо, как эспонтанео[1]1
  Espontáneo – здесь: самовольный выход на арену боя быков любителя (исп.). – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть]. Бык учится с каждым маневром, и настоящий матадор не сделает ни одного движения, которое не вело бы к конечной цели. Если в начале боя бык цепляет и ловит противника на рога, он теряет невинность первого контакта с пешим человеком, на котором основана формальная коррида. Но я смотрел, как Антонио спокойно наблюдает за умелыми маневрами нарушителя порядка, и, несмотря на то что поступок парня мог означать для него катастрофу, он изучал быка и с каждым его броском узнавал что-то новое.

Наконец Джони и Феррер поймали парня, и он без сопротивления пошел с ними к баррере. Антонио подбежал к нему с плащом в руках, что-то быстро сказал, положил руку на плечо и обнял. Потом вернулся на арену и занялся быком. Теперь он его раскусил и знал, что делать.

Первые его пасе были неподражаемы, накидка скользила перед мордой быка с плавным изяществом, которое, казалось, никогда не иссякнет. Зрители понимали, что стали свидетелями чего-то небывалого, и тут не было никакого обмана. Никогда прежде матадор не прощал и не поздравлял человека, который мог испортить ему быка, и теперь они готовы были оценить мастерство, увиденное и во время боя с первым быком, увиденное, но неоцененное. Антонио работал с капоте так, как никто из ныне живущих.

Он подвел быка к одному из братьев Салас для удара пикой и сказал:

– Будь осторожен и делай, что скажу.

Бык не потерял задора и силы, он мощно давил на пику, несмотря на сталь, вонзившуюся ему в загривок. Антонио отвел его от лошадей и повторил серию медленных, великолепных вероник.

После второго удара пикадора бык повалил лошадь и швырнул Саласа на доски барреры. Хуан, его брат и доверенный бандерильеро, хотел заставить быка еще раз броситься на лошадей, потому что тот все еще был очень силен, и чтобы ослабить его шейные мускулы и заставить опустить голову, требовалась еще пара ударов пикой.