Книга: Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера - Эрнест Хемингуэй

Снова автор высвечивает людские слабости, пороки, страхи и остальные возможные как отрицательные так и положительные черты.

Ну а фильм снова гораздо слабее книги

Не удалось Грегори Пэку передать циничность своего книжного героя, хотя общий антураж фильма соответсвует описаниям из книги. 

Я сейчас сижу у окна и глажу солнце. Оно нежно зевнуло и зашло в колкую траву первых звёзд, и словно кошка, присело, пригнуло ушки и лишь виляет хвостом, выжидая перед броском... А я вижу его и ласкаю взглядом ( надеюсь фрейдисты не читают всё это...), мы с ним почти тепло слились в одно целое: если зажмуриться губами, глазами и даже ладонями, то можно ощутить, как сердце в груди, тёмно-алой, густой кисточкой львиного хвоста, беспокойно моргает и бьётся: нежная кисточка солнца: хоть бери в руки и пиши кровью души... Помните как у Сартра?

Существование - это не то, о чём можно размышлять со стороны: нужно, чтобы оно вдруг накинулось, навалилось на тебя, всей тяжестью легло тебе на сердце, как громадный недвижный зверь

Как вы догадались, в рассказе речь пойдёт о льве и... светской львице. Молодая, богатая, скучающая пара - Фрэнсис и Маргарет, приезжают из каменных джунглей Нью-Йорка, в Африку, поохотиться на львов, развлечься и... решить вопросы с изменами Маргарет и треснувшим браком. Скажем прямо: муженёк - целиком в когтях у своей светской львицы, он стал её жертвой, трофеем, и она, словно большая кошка, с глумливым и сытым любопытством смотря на свою в муках ёрзающую на земле ли, на постели ли, жертву, игриво трогает её лапкой, порою сладострастно, улыбчиво сверкнувшим из под меха, коготком, прокалывая её серую шёрстку... Да, Маргарет главная в прайде семейных отношений, и как полагается, лев - лениво спит где-то за рекой в тени деревьев, а роскошная львица добывает пропитание, охотится... и разве так уж важно, что охотится она на других мужчин, более сильных, прекрасных, кто сам может коготком пройтись по её спине и груди и ласково укусить её за шею, за нежный загривок волос? ( у Эжена де Блааса, кстати, прелестно на картинах описаны эти лучистые завитки на шее женщин). И так ли уж важно, что пропитание она добывает из его же денег? Правда, она и сама заработала однажды кругленькую сумму на рекламе какой-то косметики, которой даже не пользовалась: символ ложности жизни, маски... Морщинки на лице можно загримировать, обманув мужчину, пусть и днём, но душу то чем припудрить, если она грязна?

Что любопытно, данный рассказ чем-то неуловимым перекликается с "Господином из Сан Франциско", Бунина: богатый человек с женой путешествует на роскошном лайнере по океану... ( на этом месте был интересный но скучный анализ сравнения двух рассказов). Если честно, рассказ Хемингуэя - болен биполярным расстройством. Сначала вы искренне будете сопереживать Маргарет, затем, её мужу Фрэнсису, потом - Уилсону, организатору сафари и мужественному охотнику, потом... а потом всё пойдёт к чёрту и пьяно перемешается. Итак, читатель встречает наших героев в тот момент, когда лёжа под зелёным навесом палатки, Фрэнсис и Уилсон пьют лимонный сок, смотря на то, как солнце, подобно колоскам лучей, прорастает в чернозём глубины над толщей воды, тихо сквозится сквозь зыбь листвы, возле которой появляется Маргарет, спрашивая о том, как прошла охота на льва. ( Данного описания нет у Хэма, я этим пытался подчеркнуть языческое действо с танцем пейзажа, зелени травы - цвет палатки важен, - и солнца, которым словно бы заросли утомлённые сердца наших героев: они в самом сердце пейзажа, природы, шума и ярости мира. Стоит сразу сказать, что символизм в рассказе - чисто Набоковский. Тут важно всё: числа, цвета, возраст героев, животные... всё это, словно световая паутинка от ряби воды, нежно испещряет таинственным почерком судьбы и вечности, белый, девственный листок дна.

Например, сок лимона, который пьют герои - символ солнца. Солнце - символ льва. Таким образом - мы видим элемент инициации в образе крови солнца, которую впускают в себя. Маргарет безумно переживает, что её муж на охоте оказался - трусом. Что может быть хуже, когда тот, кого ты любишь, считаешь сильным и смелым, вдруг, на глазах преображается и падает до нечто убогого, жалкого? Сможет ли она теперь жить с этим? Отныне, целуя и лаская её в ночи, она будет представлять, что её.. ласкают два человека, точнее, один - её муж, и, рядом с ним, почти прозрачный в своей ухмылке темноты, её будет ласкать и этот "другой". На обратном пути с охоты на льва, Маргарет перегнулась с заднего сиденья машины к Уилсону за рулём, и поцеловала его в губы на глазах у побледневшего и униженного мужа. Это месть женщины? Ну да...но и нечто другое. Её муж ранил льва, и тот скрылся в траву: нужно всего-лишь его найти, приблизиться к нему... но раненый лев - опасен вдвойне, он приближается к земле, буквально распластывается, сливаясь с пейзажем и ты его уже видишь когда он прыгает на тебя. Фрэнсис не выдержал этого, приблизившись ко льву на расстояние 35 метров ( его возраст) и побежал назад на глазах у жены, сидящей в машине, и под вспышки, почти фотографические, ружей, словно бы запечатлевших навек в её памяти этот мерзкий миг.

К слову, в начале рассказа Маргарет шутит перед мужем с рыжеватым и суровым Уилсоном о его красном загаре; муж отшучивается, что он тоже красен - от вина; Маргарет, продолжая эту "радугу загара", темы солнца, словно бы бросающегося с одной жертвы, на другую, говорит с грустной улыбкой о своей красноте на лице - загар стыда за мужа: солнце души обожгло. Внимательный читатель подметит тут два тонких момента: этот загар стыда, словно в проявляющейся фотографии, проступающая душа, её боль и обнажённость, подчас неведомая и ужасающая самого человека, не готового к встрече с ней, перекликается с камуфляжной темой косметики, на которой заработала однажды Маргарет. С другой стороны, рыжий, красный от загара Уилсон - образ льва, которого целует Маргарет. Его красный цвет - символ зрелого, т.е. закатного солнца, словно бы прижавшегося к земле в траве. Это же можно сказать и о загаре Маргарет: солнце в вечерней траве ресниц... К слову, Уилсон - самый таинственный персонаж. Кто-то может сказать, что это альтер-эго Хемингуэя - суровый мачо, охотник, любящий природу, страстный любовник природы: он с ней одной крови... Но на самом деле, это какое-то древнее, легендарное божество, существо из легенд о людях-ягуарах. Он проводит людей по этому царству животных и природы, посвящая в её тайны лишь избранных; он объезжает на машине муравейники, делает жертвоприношения и принимает жертвоприношения от богатеньких и скучающих женщин, которые думают, что в кругленькую сумму на сафари, в его должность входит и ночь с ними. О, они не понимают даже, что ночью, на их обнажённые и белые тела, похожие на бледный, залитый лунным светом берег реки, набросится лев... да, лев придёт к ним в ночи, к этим светским львицам, и возьмёт их нежное, тёплое тело: так лев приходит ночью к реке, лакать отражённые звёзды... так горячая рука любовника в ночи лакает женщину, её шею, грудь, живот...

Помните стих Гумилёва "Невеста льва"?

Жрец решил. Народ, согласный С ним, зарезал мать мою: Лев пустынный, бог прекрасный, Ждет меня в степном раю. Мне не страшно, я ли скроюсь От грозящего врага? Я надела алый пояс, Янтари и жемчуга.

Вот в пустыне я и кличу: «Солнце-зверь, я заждалась, Приходи терзать добычу Человеческую, князь!

Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах, Пасть и не подняться вновь, Дай услышать страшный запах, Темный, пьяный, как любовь».

Как куренья, пахнут травы, Как невеста, я тиха, Надо мною взор кровавый Золотого жениха.

По сути, это очень даже феминистический рассказ о жертвенности и загнанности женщины, которую приговорили к смерти в объятиях льва - мужчин ( это не сегодняшний хилый и вырождающийся феминизм, пытающийся копировать мужчин, все их грехи, нет, это нечто древнее с своём девственном размахе матриархального, сильного, когда женщины поклонялись единственному божеству - любви, равноправно принимающего их в своё царство, в котором мужчины, эти пушистые и милые существа, сладко замирали у их ног домашними, прирученными, приноженными животными Эдема с изящными рожками возле лба). Разве вина женщины, что ей пришлось выживать и приручать льва? Её вина, что лев стал трусом и зайцем? А тут - невеста двух львов... Тема зайца, вообще животных, солнечным зайчиком будет мелькать перед читателем: успевай догонять! Так, после того случая со львом, её муж подстрелил антилопу и предложил ей отведать бифштекс: это те - говорит Маргарет,- которые прыгают высоко-высоко, как зайцы? Тут очередной виток спирали инициации: муж убил... зайца, а не льва, и хочет накормить этим жену, удовлетворить этим - жену, дабы оба были зайцами, трусами: трусиха ведь не замечает трусости зайца, правда?

Уилсон говорит, что завтра будет охота на буйволов, потом, на носорогов... Если выстроить в цепочку этих животных, то мы получим нечто любопытное: инициация приобретает как сверхъестественные, надмировые черты, так и личные: 2) образ раненого и убитого солнца - ночь. В ночи, словно в смерти, идёт охота на буйволов - жена наставляет рога мужу - догадайтесь с кем; затем - охота на носорога: фаллический и жуткий образ смерти, мчащейся и прободающей человека, лишая его девственности существования. 1) Так в племенах Африки вождь посвящал в мужчины подростка, проводя его по ужасам ночного леса, пугая его масками животных и диким зверем, которого он должен убить: умирает ребёнок, но воскресает, утром выходит из леса - мужчина, с алым сиянием львиного сердца в руке ( разумеется, в рассказе всё глубже - мужское, это нечто узкое, лишь некая ступенька, на которой многие зацикливаются, теряя себя, на пути к человеку, к нечто высшему, по чему томится нечто крылатое, небесное в женщине)

В охоте на буйволов, Фрэнсис преображается на глазах у Маргарет: он становится мужчиной и воином. Более того, убив антилопу - он убил в себе - труса и зайца: мы боимся заметить в себе труса и мерзость, и потому не ощущаем их. И лишь столкнувшись с бездной, мы трепещем, испытывая экзистенциальный страх, которому не знаем что противопоставить: все наши деньги, прежние маски ложной силы, уверенности, комфорта... рассыпаются в прах. И это нормально: враг в нас - очерчен и найден. Трус - был убит. Рогоносец - убит. Осталось дело за львом: о, теперь он льву и солнцу сможет взглянуть в глаза! Маргарет потрясена этим преображением: сможет ли она теперь соответствовать этому новому льву? Кого ей нужно убить в себе? Часто женщины мечтают о сильном мужчине, льве... но им изменяют, ибо не видят в них львиц: они всё это время были лишь комнатными кошками.

Что любопытно, Хемингуэй вводит в рассказ, словно алую капельку вечернего солнца, гомеопатическую дозировку шекспировской трагедии, что тонко отражено уже в имени Уилсон - почти Уильям ( о, воистину, это некий древний демон и дух, пишущий, играющий судьбами своих персонажей, сходя к ним в образе простого охотника!) Уилсон цитирует Фрэнсису строчкуШекспира из "Генриха 4" - "Кто умер в этом году, избавлен от смерти в следующем". В самой пьесе, к слову, у Фальстафа есть любопытная речь к принцу Генриху о храбрости льва, который не тронет всё же принца, став трусом на миг. Любителям Шекспира будет интересно подметить в рассказе и тайный узор "Макбета" - первые три буквы в фамилии Макобер, и образ короля, фактически - льва. Преображённому Фрэнсису нравится эта строка, и он улыбается словам Уилсона: такое бывает и на войне: "это посильнее событие, чем невинность потерять"

Что интересно, эта тема лишения невинности ( мужчина лишается её дважды - в близости смерти ещё; женщина - чуточку больше: сами роды - как фотографический негатив лишения девственности, перешедший в инфракрасное качество духовного. Фрейдисты, закройте уши: есть не такое уж и редкое явление, как оргазм во время родов, блаженно растушёвывающий женские муки. Удивительное и таинственное милосердие самой природы...и даже её мистика: однажды у беременной женщины умер муж...), дивно соприкасается с этой же темой у Андрея Платонова. Хемингуэй вообще любил Тургенева и Платонова...Порой я ловлю себя на мысли, что меня, атеиста, некий шальной и милый ангел мог бы соблазнить... на рай, посулив, что я увижу, например, как в девственных зарослях Африки, тихо крадутся с ружьями Тургенев и Хемингуэй, осторожно, так же нежно, как поправляют волосы упавшие на лицо плачущей женщины, раздвигая тёмную, высокую траву, обнажая белый лик львиного тела... а возле них, чуть позади, без ружья, тихо идёт босиком, не крадясь и не боясь смерти, словно её и нет, Андрей Платонов, рассматривая в руках какую-то карюю веточку с муравьём ( он - словно в невесомости: веточка медленно вращается в просиявших руках пустоты, тишины, и муравей бежит по ней то в небо, то к земле...), с улыбкой рассказывая что-то о Толстом, задремавшем на охоте ( улыбка Хемингуэя нежно оглянулась в ответ..). Я был бы рад оказаться в таком раю хотя бы муравьём, только бы увидеть вместе этих милых моему сердцу людей.

Так вот, в прелестнейшем рассказе "Хемингуэя" "Отцы и дети", он сравнивает лишение подростком девственности с подстреленной птицей на лету. Необычный образ, правда? Почти в это же время, Платонов пишет рассказ, описывая смерть молодого человека в грустных тонах светлого язычества самой жизни а-ля Тургенев: пронзённый пулей солдатик, падает на землю, и земля, словно милая и грустная любовница, берёт у него его семя в себя, и он в первый раз узнаёт "гулкую страсть жизни и удивляется ничтожеству мысли перед этой птицей бессмертия, коснувшейся его обветренным трепещущим крылом". Любопытные и редкие пересечения образов лишения невинности, смерти и птицы, согласны? Значит, у Хемингуэя что-то в человеке, что живёт дальше тела, больше чем телом, подстреливает эту птицу, ангелом выпорхнувшую из тела? Убить себя, чтобы познать себя, перешагнув через себя и жить дальше, в вечность? И куда полетит эта птица? С кем полетит? Женщина всегда готова к этому, ведь и она чуточку умирает не только лишаясь девственности и истекая кровью, но и в любви, когда истекает кровью сердце.

У Олеши есть дивное описание льва: рычание льва - затухающий пороховой раскат взрыва. Он не посылается львом далеко, а как бы появляется вокруг пасти, отбросив коротко его, как изорванное пламя." Потрясающе, да? Образ рыка, как почти зримая аура львиного бесстрашия силы - это сама душа выстрела! Итак, Фрэнсис должен сразиться со львом в себе. По сути, теперь Фрэнсис, Маргарет и Уилсон - составляют одно мистическое, мучительно пульсирующее, целое, и чтобы разорвать этот узел клубка, узел сердца - кто-то должен умереть. Но что значит умереть? Пейзажи существования описаны Хемингуэем с тем же пластическим, протеевым метемпсихозом жизни, в каком Экзюпери описывал с самолёта синие веточки рек и пьяные, алые гроздья планет: самолёт был его органом восприятия мира. Этим органом у Хемингуэя стал телескопический фокус винтовки, целящейся сквозь сердце и бытие живых существ, пролетая сквозь них призрачным коконом пули, расцветающей алым, влажным плеском крыл на горизонте жизни и смерти.

Т.е., Хемингуэй сближает фокус постижения мира животными и людьми, тепло и таинственно сближая их бытие в нечто единое: льву, сидящему возле реки, машина, замеревшая на пыльной дороге под деревом, кажется почти чудищем, невероятным носорогом. Глаза умирающего буйвола, кажутся человеку свиными глазками: человек, не себя ли ты видишь в этом взоре раненой природы? Ты себя царём природы возомнил? Может статься, что ты лишь заколдован в плену у Цирцеи и превращён в свинью, ты изменил себе, и на сердце у тебя - рога захмелевшего и мерзкого беса. Но на втором витке спирали символа, он обретает и личное значение: Фрэнсис ( к слову, изящная аллитерация господина из Сан-Франциско), в гневе говорит об Уилсоне Маргарет: ненавижу эту краснорожую свинью. Для натуралистов и любителей природы, будет интересно узнать, что Хемингуэй скорее всего имел в виду вполне определённую свинью, а именно, костеухою африканскую свинью. Помимо свой красоты, к слову, она удивительно похожа на Уилсона: рыжая, с белой полоской по хребту: её Хэм опишет у Уилсона в виде следа от шляпы. Кроме того, свинья во многих культурах, в том числе и американских индейцев, близких Хэму, являлась лунным животным. Таким образом, мы видим здесь эсхатологически-жертвенное противостояние луны и солнца, души и тела, человеческого и божественного. Далее, человек видит буйволов в волнующейся роще, как некие тёмные танки... Всё сдвинулось, смешалось, пьяно поплыло, словно дымок от выстрела: день, сердце, бытие и грядущее, рука над лицом любимого...

Набоков писал:

Реальность – очень субъективная штука. Так, лимон более реален для натуралиста, чем для обычного человека, но он ещё более реален для ботаника. Так можно подбираться к реальности все ближе и ближе; но никогда не подойти к ней вплотную:бесконечная последовательность шагов, уровней восприятия, ложных днищ, а потому она неутолима, недостижима. Так мы и живем, окруженные более или менее призрачными объектами. Вон тот автомобиль, например. Для меня это абсолютный призрак – я ничего в нем не смыслю, и, как бы сказать, он для меня тайна такая же, какой бы явился для лорда Байрона

Этот рассказ - об искажённой реальности мира и человека, любви; о не затухающей войне в природе между красотой и безобразным, истиной и ложью, и не всегда в этой войне человек против природы, иногда - он с природой против человека, а иногда - очертания природы и человека ласково вспыхивая, расплываются, и что-то из самой жизни, взмахнув бледными, влажными крыльями, обмокнутыми в ветер и ночь, переступая через простёртое на земле тело, ступает дальше, живя иным и как иное... а солнце улеглось в траве и грустно улыбается, смотря на нас; душа идёт к нему, оглядывается, смотрит на кого-то, протягивая крыло...

- Маргарет, что случилось? Зачем всё это? Ты жива?

Сидит, на песке, обняв свои колени, словно сложенные крылья, всхлипывает... Листва на её синем платье тоже словно бы всхлипывает, приподнимая свои острые плечики, по ним ползёт муравейчик...

- Пожалуйста, оставьте, оставьте меня в покое! Вы думаете, я и тут хотела доминировать, спасая мужа? Глупцы...Это какой-то чёртов буддизм самой жизни! Целясь в природу, мы порой не замечаем, что целимся в себя, убивая то, что желали себе подчинить... Вы не поверите - берёт пальцем муравья, грустно улыбаясь... как в детстве, каряя капелька крови, когда берут из пальца кровь..., - но я... не видела человека, людей, я видела вспышки природы и небо, я желала свободы ему и себе, я видела чуд...

Солнцем ало истекает вечер. Осколки листвы, похожие на шифер, падают тёмными лепестками, словно рушится крыша неба, существования. Обнажённая душа, раздвигая крыльями колкую солому лучей, случайно обламывает веточку дерева - какая-то каряя точка на миг невесомо замирает, вспыхивает в воздухе, - выходит на свет, представ перед солнцем вечности: останавливается, робко поднимая глаза на него... теперь ничего не страшно, даже в ночи смерти, где главный враг и зверь - смерть, ничто, сияя как пожар зажжённой соломой лучей, крадётся ближе, ближе...

В рассказе представлены три человеческих характера. Если самого Макомбера еще можно пожалеть в конце (хотя я и против охоты и убийства зверей, но это уже не суть), то Марго и нанятый ими охотник - беспринципный, жадный до денег, жестокий - эти двое вызвали какое-то ощущение брезгливости и омерзения к тому, какими бывают люди.