Текст книги "Красная королева"

– Милорд Дуглас, – возразил Лейстер, – вы говорите здесь о виновности или невиновности, как будто вы или кто-нибудь другой здесь являетесь моим судьей. В этой стране я не признаю никого над собой, кроме ее величества королевы. Но так как это дело задевает мою честь и может навлечь на меня подозрение в том, что я злоупотребил гостеприимством всемилостивейшей королевы, то я готов поручиться своей честью, что с моего ведома или желания чести Филли ничего не угрожает и не будет ничего угрожать, что с моего ведома ни один из моих слуг не употребил против нее насилия и что я кровно отомщу, если нечто подобное случится. Уверяю, наконец, что честь и благо Филли очень близки моему сердцу, но если она добровольно сбежала с кем-либо из моих слуг или если я услышу, что она добровольно избрала себе супруга, то каждое преследование против такового или нее самой я буду считать личным оскорблением, и, смотря по тому, где будет находиться Филли, буду призывать на нее защиту и покровительство английской или шотландской королевы. Вместе с этим я объявляю, что считаю разговор оконченным. Я предоставляю вам право произвести расследование, но прошу ее величество королеву шотландскую приказать своим вассалам и гостям уважать во мне английского посла и претендента на руку ее величества.

– А я, – сказал Мюррей, – в качестве первого лэрда королевства объявляю, что каждого, кто осмелится напасть на графа Лейстера, будь то в самом замке или где-либо на шотландской территории, я прикажу арестовать и отдам под суд. Верительные грамоты королевы Елизаветы и честь Шотландии налагают на меня обязанность сделать это.

Марии Стюарт было очень на руку найти в данном положении опору против обвинителей, так как Лейстер ясно намекнул, что в этом обвинении он видит клевету и способен принять все это за оскорбление со стороны ее самой. Однако ее самолюбие было задето выступлением Мюррея, который совершенно игнорировал ее присутствие, и она, покраснев от негодования, воскликнула:

– Лэрд Джеймс! Ваше рвение опережает наше решение; первый лэрд моего королевства должен дожидаться моих приказаний! Милорды, – обратилась она затем к Дугласу и Сэррею, – объяснения графа Лейстера кажутся мне вполне удовлетворительными, и я прошу вас избавить меня от неприятного положения, в которое я была бы неминуемо поставлена, если бы мне пришлось принимать здесь определенное решение или брать под свою защиту английского посла.

Дуглас преклонил колено и воскликнул, очарованный улыбкой красавицы:

– Я повинуюсь, ваше величество, принимаю поручительство графа Лейстера и жду от него, что он не оставит без наказания преступления, если таковое совершено кем-нибудь из его слуг.

– Я же, – сказал Сэррей, – воспользуюсь разрешением фафа Лейстера поискать Филли в его имениях и если, как я надеюсь, подозрение окажется необоснованным, я буду просить графа о прощении.

– Благодарю вас, милорды, – ответила королева. – Но сэр Брай все еще молчит?

– Ваше величество! – ответил Брай, выражение лица которого стало совсем мрачным. – Я явился сюда для того, чтобы выслушать ответ графа Лейстера на обвинения лорда Дугласа, и этот ответ не только не уменьшил моих подозрений, но, наоборот, увеличил их. Поэтому я не обвиняю и не принимаю никаких поручительств в том, виноват ли граф или нет, и никакие угрозы лэрда Мюррея и никакое ваше заступничество не удержат меня от того, чтобы не поразить виновного!

– Так вас арестуют, сэр Брай! – воскликнул Мюррей, топая ногой.

– Попробуйте! – произнес Вальтер, презрительно пожимая плечами. – Тогда скажут, что лэрд Мюррей продался не только английской королеве, но и лорду Лейстеру!

– Ах ты, мужик! – заскрипел зубами Мюррей и схватился за меч.

Но Дуглас тоже схватился за оружие и воскликнул:

– Сэр Брай находится под моей защитой! Вы еще не повелитель Шотландии, да и не будете им никогда, пока я буду жить на свете.

– Милорд Джеймс, – вступила теперь в разговор и Мария, втихомолку обрадовавшаяся, что у Мюррея появился еще один враг, – вы во второй раз забываетесь; надеюсь, вы не возмечтали, что являетесь хозяином в замке, который принял под свой кров вашу королеву?

– Ну а если бы он и дошел до этого, – сказал королеве Дуглас, – то моя конница живо избавила бы вас от такого хозяина!

Лейстер имел все причины вмешаться и потушить начинавшуюся ссору, так как не мог допустить, чтобы Дуглас стал его врагом. Мысль, что тот признает Филли своей дочерью, уже пробудила в нем счастливую идею довериться во всем Дугласу и снискать его расположение; он мог бы стать тогда независимым и от Елизаветы; вследствие чего связью с могущественнейшим шотландским лэрдом нельзя было пренебречь.

– Милорды! – воскликнул он. – Я не могу примириться с тем, чтобы моя особа послужила предметом ссоры между вернейшими вассалами ее величества королевы. Я сам готов был бы защитить сэра Брая, если бы его вздумали арестовать, потому что он был моим другом и в моих интересах всецело доказать ему, что он не прав, питая против меня позорные подозрения. Простите, – обратился он затем к Мюррею, – нужно знать сэра Брая, чтобы понимать, что даже и в его буйстве неизменно проглядывает порядочность!

На этом было кончилось, и Мария отпустила их всех.

– Это или подлая змея, или мы были по отношению к нему жестоко несправедливы! – пробормотал Брай.

– Поедем вместе в Лейстер! – просто ответил Сэррей.

III

Королева осталась в глубокой задумчивости, когда лорды вышли из комнаты. Она заметила, с каким выражением мрачного упорства и зловещей угрозы удалился Мюррей, и инстинктивно чувствовала, что наступает момент кризиса, из которого она должна выйти победительницей, если не хочет погибнуть навсегда. Она поняла, что Мюррей стал ее смертельным врагом и что кто-нибудь из них – он или она – должен уступить место другому; победить же мог только тот, кто был бы в состоянии застать другого врасплох.

Мы упоминали еще раньше, что Мария вернула из изгнания графа Босвеля, смертельного врага Мюррея, чтобы в случае крайней необходимости иметь возможность воспользоваться его поддержкой против лэрда Джеймса; через Риччио она втихомолку завязала сношения с графом Этолем, Ленноксами, Рутвенами, Линдсеями и другими могущественными лэрдами, тайно продолжавшими исповедовать католическую религию, а теперь вдобавок еще стяжала расположение Дугласа. Не прошло нескольких дней после вышеописанной сцены, как, еще раз выслушав уверения в помощи своих союзников, королева вызвала к себе графа Мюррея. Граф стал зачастую уезжать куда-то, и все его поведение становилось полно скрытых угроз. В комнате королевы он появился вооруженным с ног до головы. Его лицо было очень серьезно; он отлично сознавал всю важность момента, так же как и королева, его сестра.

Сегодня должно было быть сказано решительное слово. Интриги Марии были известны Мюррею, ее брак с Дарнлеем означал для него его падение. Но этот брак навлек бы на Марию вражду Елизаветы и открытую войну с ним, Мюрреем. Он был опорой ее трона, он заставил мятежных лэрдов уважать ее волю – так неужели же он работал для какого-то Дарнлея? Неужели он должен был уступить дорогу пошлому фату, который только и умел, что завоевывать сердца пустых бабенок? Неужели он должен был отказаться от своих планов довести дом Стюартов до английского трона?

Мария видела в Мюррее только докучного опекуна, человека, обязавшего ее благодарностью за услуги, цель которых казалась ей подозрительной и слишком хлопотливой. Кому, собственно, служил он – ей ли или себе самому? Он заставил смириться враждебных и мятежных лэрдов; но не сделал ли он этого только потому, что они были его врагами, и вовсе не из преданности ей, а для того, чтобы лично играть роль хозяина в Шотландии? Нельзя было отрицать, что он значительно поднял в стране престиж короны, но что было ей до этого, раз она по-прежнему должна была оставаться пленницей? Правил он, она же только подчинялась ему во всем. Но он пошел и далее; он хотел распоряжаться не только судьбами государства, но и ее рукой. Во всем остальном Мария готова была уступить, лишь бы избежать разрыва, но эта претензия ясно показывала ей, что Мюррей видит в ней пустую куклу, которой может распоряжаться по своему усмотрению.

Оба подступили друг к другу с твердой решимостью довести дело до полного поражения противника. Королева опиралась на свое право монархини и женщины, Мюррей – на сознание своей необходимости и возможности в любой момент раздавить королеву. Однако он не подумал о том, что женщина, подобная Марии Стюарт, скорее даст себя убить, чем уступить врагу, которого она стала ненавидеть за то, что он вмешался в вопрос ее сердца.

– Джеймс Стюарт, – начала Мария, втайне вздрогнув при виде его мрачной, полной неотступной решимости физиономии, – я отлично умею ценить то, чем вы были до сих пор для меня, и положение, которое я создала вам в королевстве, доказывает, что я всегда видела в вас опору своего трона.

– Я очень рад, если это убеждение вы почерпнули из сознания, что ваш трон все еще нуждается в такой опоре; ведь все, на что я отважился, пойдет прахом и навлечет на вас опасности вместо спокойствия, если вы лишите меня доверия ранее того, как основанное мною здание будет доведено до конца. В нашей стране, раздираемой партийными ссорами, вы должны образовать собственную партию, во главе которой вы будете в силах объявить войну всем остальным, между тем как колебание между отдельными существующими партиями сделает вас игрушкой всех их. Вы поручили мне создать для вас такую партию и видели успешность моих стараний. Теперь уже никто не решается помешать служениям католических обеден; надменные лэрды укрощены, корона приобретает прежний престиж, и последний возрастет до небывалой высоты, если удастся осуществить союз с Англией, над созданием которого я работаю.

– Вот об этом-то союзе я и хотела поговорить с вами. Елизавета – вовсе не искренний друг нам, а кроме того, проявляет такой интерес к проектируемому вами союзу, что невольно возникает подозрение в ее истинных намерениях. Получили ли вы гарантии в том, что я унаследую английский трон, если Елизавета умрет бездетной?

– Королева Елизавета пока еще не решилась окончательно, и мы не смеем настаивать на скорейшем решении. Но вы, без всякого сомнения, унаследуете ее трон, если она не оставит прямых наследников, а ведь она неоднократно и категорически заявляла, что никогда не выйдет замуж!

– В этом пункте женщинам нельзя доверять! Елизавета слишком настойчиво желает моего брака, так что у меня невольно возникают сомнения, а что, если я изберу в мужья указанного ею человека, она переменит фронт и лишит меня единственной награды, ради которой я еще была бы согласна пожертвовать сердцем политике.

– Ни одна королева не должна следовать движениям сердца, если у нее возникают хоть малейшие сомнения, что это может противоречить политической мудрости. Королева не смеет отдаваться женской слабости; страна требует от нее, чтобы путем брака она извлекала политические преимущества, и справедливо назовет преступлением, если, выбирая себе супруга, королева забудет, что на ее голове красуется корона!

– Это было бы в том случае, если бы я избрала английского вассала, – быстро и раздраженно возразила ему Мария. – Милорд Мюррей, вы сами высказываетесь против вашего совета.

– Лорд Лейстер перестанет быть английским вассалом в тот самый момент, как только сделается вашим супругом, и принесет вам с собой союз с Англией. Наоборот, лорд Дарнлей – только красивый мужчина, и если ваш выбор падет на него, то это вызовет пересуды о том, что шотландская королева влюбилась в авантюриста.

– В авантюриста, который гораздо могущественнее, чем были вы, когда я сделала вас первым лэрдом королевства!

– Если бы в то время вы дали этот титул графу Ленноксу, то это так и осталось бы простым звуком. Вы можете давать чины и звания, но не то уважение, которое добыл этому званию мой меч. Но я вижу, куда вы клоните. Едва-едва только успели вы почувствовать себя твердо на троне, как уже думаете, что можете сбросить тягостную маску. Берегитесь! Ваш трон еще не так прочен! Только мой кулак и сдерживает мятежных лэрдов, а мне повинуются, лишь веря в то, что я забочусь о том, чтобы вы не забыли своих обязанностей перед короной. Вас терпят, но не любят! Во мне одном страна видит поруку того, что католическая религия не будет навязана стране, что распущенные французские нравы не будут объявлены достойными подражания. Меня боятся, так как в минуту необходимости я буду в состоянии призвать могущественную помощь Англии. Но все это рушится, если вы оскорбите Елизавету, не послушаетесь моих предупреждений и злоупотребите едва-едва окрепшей властью, чтобы изменить прежним обещаниям и открыто покровительствовать католицизму. Вам не поможет даже и то, если вы вздумаете устранить меня и, соединившись с католическими лэрдами, дать первое место в королевстве тому, кто не имеет за собой никаких заслуг, кроме смазливого личика да талантов уличного певца!

– Милорд Мюррей, – резко перебила его королева, – приказываю вам говорить с уважением о том, кто почтен моим вниманием и отличием! Я рада сегодняшней беседе, так как поняла истинное значение ваших заслуг. Так вы, значит, приобрели власть и уважение не мне, а себе, и я – ничто, если пойду против вас? Все, чего вы добились, – лишь терпимость по отношению ко мне, да и то лишь ради вас? Значит, я – королева милостью лэрда Мюррея? Клянусь Богом, за такое жалостное существование не стоит продавать свою свободу человеку, которого я не люблю. Нет, лэрд Джеймс, тогда я уже лучше попробую, не окажет ли другая партия мне более существенную поддержку, чем ваша! Я вручу свою судьбу тем, которые не потребуют от меня ручательства в определенном направлении моих поступков. Словом, я люблю лорда Дарнлея, отдам ему свою руку, как свободная королева, и посмотрю, кто решится помешать мне, королеве, сделать то, что имеет право делать каждая нищенка, а именно следовать сердечной склонности в выборе супруга!

– Ваше величество, – возразил Мюррей, гордо выпрямляясь, – я предупредил вас, а там действуйте, как желаете! Я никак не могу примириться с таким поступком, который сводит на нет все то, над чем я так неустанно и долго работал. Необдуманное желание женщины, не видящей пропасти под своими ногами, вызывает во мне только сожаление о невозможности силой пойти наперекор ему. Но ни просьбы, ни угрозы не заставят меня помогать вашей собственной гибели. Все иностранные государи, которым вы по политическим основаниям отказали в своей руке, почтут себя оскорбленными вашим выбором, английская королева тоже будет глубоко обижена. Дарнлей известен как враг реформатского учения, и ваш народ получит новое доказательство справедливости своих подозрений, что вы не собираетесь соблюдать данные вами обязательства. Я не стану повиноваться вам и сделаю все что могу, чтобы заставить вас отказаться от вашего намерения, которое способно только погубить вас!

– Значит, вы хотите перейти на сторону моих врагов! Но я не потерплю бунтовщиков, кто бы это ни был!

– Испытайте свою власть, и, когда вы победите, я признаюсь, что ошибся!

Марии хотелось плакать от бешенства и бессилия… Она понимала, что Мюррей не посмел бы быть таким наглым и вызывающим, если бы не сознавал, что без него ей не обойтись. Она умоляла его, заклинала кровью их общего отца, но он оставался твердым и непоколебимым!

IV

Мария чувствовала себя разбитой, когда Мюррей ушел от нее, не выказывая ни малейшего намерения пойти на уступки. Кризис наступил.

Но что же делать, как быть? Она не ожидала такого открытого, ледяного упорства, правда, она рассчитывала на сопротивление Мюррея и боялась получить двусмысленные обещания, но это ледяное «нет» брата, человека, бывшего до сих пор ее единственной солидной опорой, показывало ей всю опасность того, что она замыслила, и без всяких прикрас обрисовало перед ней ее истинное положение в Шотландии. Победить или умереть – таков должен был быть отныне пароль!

– Теперь я ясно вижу, – пробормотала она, – что он сам собирается надеть себе корону на голову. Он не рискнул бы моей немилостью, если бы не рассчитывал добиться всего!

Если бы она могла предположить, что дело примет такой оборот, то никогда не решилась бы раздразнить до такой степени Мюррея. Но теперь она уже не могла пойти назад, не теряя последней тени самостоятельности. Она должна была сломить человека, который до сих пор один только поддерживал ее, и ее положение было самое отчаянное, так как ей приходилось бороться за свое существование.

Теперь Мария всецело поддалась влиянию Риччио, который работал за Дарнлея и пробовал снискать к нему расположение лорда Рандольфа, посла Елизаветы. В то же время она была настолько неосторожна, что открыто выставила напоказ свое освобождение из-под опеки Мюррея.

Тем временем Мюррей не оставался бездеятельным. Он появился в Эдинбурге во главе отряда в шесть тысяч всадников, чтобы захватить возвращенного Марией из ссылки графа Босвеля, которого он обвинял в покушении на его жизнь. Затем он вступил в союз с графом Эрджилем и герцогом Шаттелеро, обещал протестантскому духовенству защиту и завязал сношения с Елизаветой, прося у нее помощи против Марии.

Последняя между тем предложила тайному совету Шотландии вопрос, согласен ли будет ее брак с Дарнлеем с интересами страны, и совет ответил утвердительно; в то же время она направила к английской королеве надежного посла, который должен был указать Елизавете, что Дарнлей является тоже англичанином и родственником. Графов Эрджиля и Мюррея она приказала вызвать на суд, но те не явились.

«Марию, – сообщил Рандольф, – народ настолько презирает, она так далека от него, что, без сомнения, надо бояться самых несчастных последствий, если не подоспеет скорая помощь. Никогда мне не приходилось видеть столько горделивости, столько надменности и тщеславия, столь высокомерных взглядов и столь пустого кошелька! Если бы Мария не была настолько объята любовной дурью, то она сама поняла бы то, что не скрыто ни для кого. Дарнлей – болван; он не сдерживает своих страстей и уже теперь видно, чем он станет далее. Я нахожу, что Мария крайне переменилась благодаря своей любви к Дарнлею, она поставила свою честь под сомнение, свое положение – в опасность, а страну привела на край гибели. Высокомерие Дарнлея оскорбляет и отталкивает всех и каждого».

Королева Елизавета была вне себя, когда узнала, что Мария отвергла графа Лейстера, и в бешенстве забыла, что сама рекомендовала его в мужья ей; по крайней мере, французскому посланнику, графу Полю де Фуа, она сказала:

– Никогда я не могла бы подумать, что у шотландской королевы такое низменное сердце, чтобы выйти замуж за сына своего вассала!

Посол Елизаветы передал Марии такое же самое представление, но она ответила следующее:

– Недовольство моей доброй сестрицы поистине странно, так как выбор, который она так порицает, сделан сообразно с ее желаниями, переданными мне через лорда Рандольфа. Я отказала всем иностранным претендентам и приняла предложение англичанина, происходящего из королевского рода обоих королевств, первого принца крови Англии. Поэтому я страшно удивлена запоздалым неодобрением выбора, одинаково соответствующего интересам обоих королевств.

В ответ на это Елизавета приказала посадить в Тауэр мать Дарнлея, графиню Леннокс, а самому Дарнлею – вернуться в Англию.

– Я признаю своей королевой только ту, – ответил Дарнлей, – которую уважаю и люблю. Ваша повелительница просто завидует моему счастью. Я здесь нужен и потому не вернусь обратно.

В тот же день Лейстер получил прощальную аудиенцию. Мария Стюарт предполагала сейчас же вслед за этим посетить замок Ливингстон. Она была в амазонке, когда Лейстер вошел к ней, и нетерпение поскорее совершить вместе с возлюбленным прогулку и поскорее окончить тягостную аудиенцию ясно сквозило на ее лице.

– Милорд Лейстер, – промолвила она, – надеюсь, мы расстанемся друзьями. Постарайтесь примирить со мною мою сестру Елизавету, которая столь возмущается, что я полюбила одного из моих и ее вассалов.

– Ваше величество, – произнес Дэдлей, – я сегодня же могу доставить вам доказательство моей дружбы. Вы хотите ехать в замок Ливингстон и рассчитываете попасть туда к трем часам. Значит, в два часа вы будете у Кинросского ущелья?

– Совершенно верно! Но к чему клонятся ваши расспросы о дороге?

– Я лишь хотел убедиться из ваших слов, что не ошибся. Мне удалось разузнать, что лэрд Мюррей, герцог Эрджиль и де Шаттелеро уговорились между собою ждать вас в два часа в Кинросском ущелье.

– Они не осмелятся на это! Милорд, вы обвиняете моего брата в государственной измене?

– Точно так, ваше величество. Между заговорщиками условлено увезти вас в Лохлевин, а лэрда Дарнлея убить. Ваш брат будет тогда править за вас государством. Вы видите, что я действую в ущерб собственным интересам и защищаю моего счастливого соперника от предательства.

– Милорд, неужели вы говорите правду?.. Но нет!.. Каким путем узнали вы о заговоре?

– Мне самому предложили участвовать в нем.

– И вы сказали «нет»? Милорд, я никогда не забуду этого. Зачем мне пришлось оценить вас в тот момент, когда мы расстаемся навеки! Назовите мне человека, поручившегося в справедливости этого известия.

– Ваше величество, вы удостоверитесь в том сами, если отправите гонца в Кинрос. Я не смею выдавать ничего более, и вы не потребуете этого от меня, когда сообразите, в какое положение поставил бы я себя, если бы мне привелось выступить свидетелем на судебном следствии. Тот, кто доставил мне эти сведения, – человек надежный.

– Тогда храните свою тайну и примите благодарность за предостережение от женщины, которой не дают лелеять память единственного любимого ею человека, которая живет, как чужая, посреди своего народа и видит счастье только в прошлом, а впереди – мрачное будущее. Помните, что я сердечно уважаю вас, и благодарите Бога, что Он избавил вас от участи стать моим супругом. Я предчувствую, что Дарнлею придется дорого поплатиться за мою благосклонность; здесь умерщвляют людей, которые мне дороги, и ненавидят тех, кого я люблю. Прощайте, милорд, и припомните эти слова, когда со временем в Англию донесется весть, что печальная судьба постигла меня!.. Для меня не цветут цветы в этой суровой стране.

Дэдлей поцеловал руку Марии; он не предчувствовал, что ему суждено увидеть вновь ее прекрасную голову лишь в тот день, когда палач украсит ее для плахи!