Текст книги "История Средиземноморского побережья"

Глава 3
Запад и Восток

После краха Западной Римской империи, учитывая постоянные угрозы с Востока, Константинополь и земли, которые он контролировал, начали ожесточенную борьбу за выживание. Правда, в VI веке был момент, когда две половины Римской империи едва не объединились. Это случилось во время правления императора Юстиниана, который взошел на трон в 527 году. Тогда ему было сорок пять лет. Этот македонский крестьянин по происхождению был обязан своим избранием тому факту, что его дядя, предыдущий император (тоже выходец из северной части Греции), умер бездетным.

Юстиниан, в отличие от многих византийских правителей, был императором, ориентированным на Рим. Бытовало мнение, что он говорил по-гречески с варварским акцентом. Он обладал истинно латинским нравом, да и его интересы тоже были связаны исключительно с Западом. Этот крайне амбициозный человек занял видное место в истории Средиземноморья не только за то, чего достиг, но и за то, чего пытался достичь.

Желание Юстиниана восстановить западную территорию Средиземноморья и ее и западную церковь под властью одного императора вполне понятно и достойно всяческих похвал. Это было бы невозможно, если бы он не сумел установить мир дома и заключить мир с персами, с которыми уже несколько лет тянулась вялая борьба. Мир у себя дома никогда не был легким делом в раздираемом ссорами Константинополе, где любой религиозный спор усугублялся человеческой жадностью и честолюбием и множился благодаря замысловатому смешению народов, населявших восточную столицу. В 532 году город едва не был разрушен восстанием Ника – крупнейшим бунтом в истории Константинополя и Византии. Он начался ссорой двух противоборствующих группировок на ипподроме – синих и зеленых. Юстиниан, которому помогал его прославленный полководец Велизарий, а также его супруга Феодора, справились с ситуацией весьма жестким способом, погрузившим город в страх и молчание. Феодора, кипрская куртизанка, но умнейшая императрица, в тот раз продемонстрировала больше мужества, чем ее супруг, в какой-то момент решивший бежать из города.

Тогда она заявила: «Бегство, даже если когда-либо и приносило спасение, недостойно. Тот, кто появился на свет, не может не умереть, но тому, кто однажды царствовал, быть беглецом невыносимо. Да не лишиться мне этой порфиры, да не дожить до того дня, когда встречные не назовут меня госпожой. Если ты желаешь спастись бегством, государь, это нетрудно. У нас много денег, и море рядом, и суда есть. Но смотри, чтобы спасшемуся тебе не пришлось предпочесть смерть спасению. Мне же нравится древнее изречение, что царская власть – лучший саван».

Было много споров о разумности политики византийского императора VI века, отвернувшегося от проблем, существовавших в Азии и на Востоке, чтобы начать грандиозный проект на обломках Западной Римской империи. Достоинства и недостатки этой политики еще долго будут обсуждаться. Они четко изложены в труде Кирилла Манго о Средневековье. «Обычно Юстиниана осуждают за то, что он распылил ресурсы империи ради претворения в жизнь собственных колоссальных амбиций, и за то, что он якобы пренебрегал насущными интересами государства, расположенного на Востоке, устремившись на повторное завоевание Запада, которое на поверку оказалось эфемерным. Едва ли стоит отрицать, что Юстиниан имел чрезвычайно возвышенное представление о собственной миссии, но осуждать его за это – значит требовать от него дара предвидения, которого никогда не было у политических деятелей. В действительности, проанализировав политическую ситуацию на Западе в начале VI века, мы согласимся, что Юстиниан оценивал ее довольно проницательно. На Западе царил хаос, и Юстиниан, возможно, видел то, что впоследствии осознали современные историки. Речь идет о том факте, что вандалы, правившие Северной Африкой, остготы, правившие Италией, вестготы, правившие Испанией, и даже франки, завоевавшие Галлию, всего лишь пируют на руинах римской цивилизации…»

К этому можно добавить, что довольно просто, оглядываясь назад, утверждать, что Юстиниан должен был сосредоточиться на восточных границах и забыть о Западе. Кроме того, он должен был понимать, что не сможет удержать то, что истребовал обратно. Однако нет никаких оснований полагать, что при жизни Юстиниана не казалось возможным восстановление законности и порядка, равно как и древней западной столицы. Иными словами, он вполне мог рассчитывать объединить все Средиземноморье под властью одного императора. Легкость, с которой он добился своих первых успехов против варваров, вероятнее всего, укрепила в нем эту веру. Если территорию легко вернуть, наверное, ее легко и удержать.

Велизарий, под командованием которого была снова захвачена такая большая часть Запада, уже доказал свои способности при подавлении восстания Ника и в персидской кампании. Посланный в Африку против вандалов, он добился полного успеха к 534 году, захватив Карфаген и отдав весь регион под византийское правление. К сожалению, мавров и берберов, которые уже испытывали вандалов на прочность, было намного труднее контролировать.

В конечном счете вся Северная Африка снова вышла из сферы влияния империи. Но пока ничего не мешало Юстиниану выполнять другие проекты – очистить Сицилию и Италию от готов. Сицилия оказалась в руках Велизария и его византийских солдат практически без борьбы. Другое дело – Италия. Хотя сначала великому полководцу сопутствовал успех, и через шесть лет после взятия Карфагена он вошел в Рим, последовало несколько тревожных лет. Византийские линии связи были слишком растянуты, и с появлением удивительно способного готского лидера Тотилы снова началась война. Однако в 540 году создалось впечатление, что мечта Юстиниана стала явью. Большая часть Африки находилась под византийским управлением, юг Испании вернулся в империю, а Велизарий и его армия обосновались в Риме. Византийский флот почти полностью контролировал Средиземное море. Впервые после вторжения в Северную Африку Гейзериха сто лет назад по всему морю возобновилась нормальная торговля. Даже если амбиции Юстиниана превосходили возможности империи, даже самые предубежденные его противники признавали, что ему удалось добиться удивительных успехов.

Юстиниан внес и другой вклад в развитие средиземноморского мира. Следует отметить выполненную им кодификацию римского права и строительство храма Святой Софии в Константинополе. Этот собор дал вдохновение строителям многих аналогичных сооружений по всей Европе и на Востоке. Однако при жизни Юстиниана заслуженную славу ему принесла систематизация и упрощение бесчисленных законов, которые создавались веками.

Огромные расходы на западную экспедицию Юстиниана привели к такому росту налогов, что византийский сборщик налогов стал объектом жгучей ненависти по всей империи. Особенно это ощущалось на Западе, где враждебность населения к императору и Византии по большей части объяснялась налоговым гнетом, от которого страдали сицилийцы и итальянцы. В том, что народы древних римских провинций впоследствии неохотно поддерживали византийцев против ломбардов – последней волны тевтонских завоевателей, в конечном счете подчинивших значительную часть Италии, в какой-то степени виноват византийский сборщик налогов или император и чиновники, его пославшие. Как стало ясно в последующие века, при сильном налоговом гнете население постепенно становится враждебным к правительству и пассивным к иностранным завоевателям.

Храм Святой Софии – одно из величайших достижений правления Юстиниана, которое до сих пор восхищает умы и сердца людей. Он напоминает об императоре, который, пусть даже ошибался в своих территориальных амбициях, все же был одним из самых выдающихся людей своего времени. Церковь, которая раньше стояла на этом месте, была разрушена во время восстания Ника, и Юстиниан решил – чтобы возвеличить самого себя и заодно установить мир в раздираемом ссорами городе, – что новый храм должен превзойти все прочие храмы в христианском мире. Византийский историк Прокопий рассказывает, что «император, не обращая внимания на расходы, продолжал строительство, собирая ремесленников отовсюду. Анфимий из Тралл был самым искусным строителем не только из всех живущих, но и из тех, кто жили до него… С ним работал еще один умелый строитель – Исидор из Милета». Храм строился шесть лет. И когда огромные двери, скрипнув, открылись, приглашая императора и прочих людей войти внутрь, и когда вошедшие узрели внутреннее убранство храма, печаль покинула сердца всех пришедших в него и увидевших, как солнце осветило великолепие храма». Говорят, что Юстиниан воздел руки к небу и воскликнул: «Слава Богу, который позволил мне завершить эту работу! Я превзошел тебя, о Соломон!»

Юстиниан умер в 565 году в возрасте восьмидесяти трех лет. Он попытался совершить невозможное – объединить весь средиземноморский мир в одну структуру. Эта мечта была слишком амбициозной, но, по крайней мере, благородной. Уже через несколько лет после его смерти Византия снова ввязалась в войну с Персией. Несмотря на некоторые ранние успехи византийцев, персидские армии впоследствии сумели разграбить древние провинции империи, дойдя в северном направлении до Анатолии. Тем временем воинственное кочевое племя аваров двинулось на юг, желая обосноваться на равнинах Венгрии. В результате преемникам Юстиниана пришлось выплачивать дань, чтобы они оставили в покое имперские территории.

Временные достижения Юстиниана в Италии были сведены к нулю, когда ломбарды, вытесненные со своих территорий аварами, вторглись в Италию. Уже к концу VI века они завладели половиной полуострова. Качели раскачивались взад-вперед – то персы одерживали верх на Востоке, то византийцы возвращали утраченные обширные территории – Египет, Сирию, части Малой Азии. Не единожды судьба Константинополя и всей империи зависела только от флота. В 626 году город оказался под угрозой объединенных сил аваров, славян и булгар, в то время как персидская армия оккупировала Халкидон, что на противоположном берегу Босфора. Только выраженное превосходство имперского флота, в котором были лучшие корабли, лучшие мореплаватели и «секретное оружие» – греческий огонь, не позволил грозному альянсу уничтожить раз и навсегда Римскую империю Востока.

Вскоре после совместной атаки персов и аваров на город Константинополь – это был один из самых опасных моментов в его долгой и полной опасностей истории – император Ираклий изменил обстановку и на какое-то время обезопасил восточные границы империи. Вторгшись на территории Персии, он разбил персидскую армию в сражении у древней столицы Ниневии. В 628 году правитель Персии был убит, империя Сасанидов рухнула, и Ираклий мог по праву считать, что он восстановил и обезопасил Византийскую империю в масштабах, невиданных со времен Юстиниана. Все потери прошлых лет были возвращены его преемниками. Малая Азия, Египет и Сирия были освобождены от персидского владычества и вернулись в Византийскую империю. Освобождение Иерусалима и возвращение в свой древний дом самой ценной из всех реликвий, Святого Креста, создало видимость стабилизации положения христианской империи Нового Рима в Восточном Средиземноморье.

Когда Ираклий в 629 году с триумфом вернулся в Град Божий, действительно казалось, что мечта Константина все еще достижима. Хотя Запад уже давно отпал, сгинув в руинах и варварстве, здесь, на дальнем краю Средиземноморья, Восточная Римская империя процветала, игнорируя азиатов, аваров и примитивные русские племена. Когда в храме Святой Софии были зажжены все свечи, и народ собрался, чтобы вознести благодарственную молитву Богу за успехи императора на полях сражений, создалось впечатление, что стихотворение Павла Силенциария, посвященное восстановлению храма, бледнеет перед действительностью: «Пространство церкви пронизывают лучи света, изгоняя облака тревог и наполняя душу радостью. Священный свет радует всех. Даже моряк, ведущий свой корабль по волнам, оставив позади вздымающиеся волны бурного Понта, и прокладывающий курс между скал и утесов, страшась опасностей ночного путешествия, – возможно, он покинул Эгейское море и ведет корабль против враждебных течений в Геллеспонт, с тревогой ожидая шторма из Африки, – плывет не на свет Полярной звезды или кружащей Медведицы, а на божественный свет храма. Он указывает моряку путь в ночи, как лучи Фаросского маяка на берегу Африки, а также ведет к живому Богу».

Надежды, пробужденные успехами Ираклия и триумфом византийского оружия на Востоке, оказались недолговечными. Власть Персии была сломлена, и в последнем из великих конфликтов, коих было немало на протяжении вековой вражды между персами и греками, одержали верх греки. Но среди песков Аравийского полуострова уже родился новый враг Константинополя, римского правления и всей христианской Европы. Он креп и набирался сил.

Пока в 614–627 годах с переменным успехом шла борьба между Византией и Персией, в Аравии достигла зрелости одна из ключевых исторических личностей, сыгравшая судьбоносную роль в истории человечества. Мухаммед, родившийся в 570 году – через пять лет после смерти Юстиниана, – бежал из Мекки в 622 году после столкновения со своими согражданами относительно идолопоклоннических практик. В этом году Ираклий как раз начинал свои персидские кампании. Однако он вошел в историю как год хиджры. Именно он стал началом новой эры. Именно с этого года миллионы людей по всему миру ведут отсчет всех мировых событий, в отличие от христиан, ведущих отсчет от Рождества Христова. Однако вызов, брошенный христианскому календарю, – ничто в сравнении с масштабной военной кампанией, которая полностью изменила облик стран, окружавших Средиземное море.

Глава 4
Вторжение арабов

Много разных обстоятельств – и не последним из них была религия, которую проповедовал Мухаммед, – сложилось, чтобы придать арабской экспансии фантастической силы импульс. Ничего подобного история еще не знала. Всего лишь за пятьдесят лет – в 630–680 годах – арабы заняли обширнейшие территории, изменив образ жизни людей на Среднем Востоке, в Леванте, в Северной Африке. В Леванте и на Среднем Востоке отчаянное противостояние между Византией и Персией ослабило обе стороны. Хотя византийцы в конечном счете победили, они не сумели удержать свои восточные территории, на которые наступал сильный и честолюбивый враг. В самой Персии крах Сасанидов оставил опасный вакуум, который довольно скоро был заполнен.

На первый взгляд трудно понять, почему пустынный и не имевший никакого значения для сельского хозяйства Аравийский полуостров неожиданно приобрел такое важное значение, даже если бы арабы неожиданно не начали столь масштабную экспансию. Однако география, как в случае с Делосом и крошечным Мальтийским архипелагом, нередко компенсирует отсутствие материальных и минеральных богатств. Сэр Джон Глабб в своем труде «Великие арабские завоевания» указывает, что «тогда, как и сейчас, влияние Аравии являлось следствием ее географического положения – полуостров отделяет Индийский океан и Южную Азию от Средиземного моря и Европы. Восточная торговля была так же важна для Византийской империи в VI и VII веках, как для Западной Европы в XX веке, и этой торговле могла благоприятствовать или мешать любая сила, имеющая влияние на Аравийском полуострове и Красном море.

Тайна муссонов была раскрыта в 45 году греческим мореплавателем Гиппалом, после чего завязалась оживленная торговля между Индией и Римской империей. Суда плавали непосредственно из Бомбея и даже с побережья Южной Индии…»

Поскольку воды Красного моря кишели пиратами и навигационными опасностями в виде подводных рифов, суда разгружались в Адене или на побережье Йемена. Далее их везли по суше в главный распределительный центр Аравии Эйлат. Именно этот наземный караванный путь придал Аравии особую важность для средиземноморского мира – из Эйлата пути расходились в Египет и Сирию. Александрия стала главным портом для восточных товаров внутреннего моря. Из Дамаска грузы везли или в Газу, или в другие порты побережья, или по суше в Халкидон – а значит, и в Константинополь. В XX веке потоки нефти из Аравии и Персидского залива приобрели большую важность для экономики Европы и средиземноморского мира, но в тот исторический период их место занимали грузы из Индии и с Востока. Враждебная сила, занявшая Аравийский полуостров, могла прервать практически все торговые связи с Востоком.

В 632 году, когда Мухаммед умер, его авторитет едва ли выходил за пределы Хиджаза (примерно от Эйлата на севере до мыса Рас-Хали на Красном море, к югу от Мекки). Но огонь, зажженный им в сердцах обитателей пустынь, горел на протяжении многих десятилетий, изменив не только религиозные верования миллионов людей, но также всю структуру Восточного и Южного Средиземноморья. Новая вера – ислам – сама по себе не была революционной. Она включала элементы иудаизма и христианства, а также черты старого политеизма, ранее распространенного в Аравии. В то же время она утверждала, что эти вроде бы несовместимые ингредиенты полностью изменены и очищены благодаря тому, что вошли в послание пророка. Аналогично тому, как христианская церковь использовала греческую философию и некоторые мистические религии Востока, а также включила в свой календарь ряд языческих праздников, так и религия, провозглашенная пророком Мухаммедом, не отвергала полностью все, что существовало до нее. Она преобразовала старые составляющие или утверждала, что сделала это. Ее коренным отличием от иудаизма и христианства было то, что ислам – религия воинов. Рожденные в глубине пустыни слова, которые, по утверждению Мухаммеда, ему сообщил архангел Гавриил, были в своей яростной простоте близки и понятны кочевникам-бедуинам, находившимся на племенной стадии развития. Они хорошо поняли наставления Корана: «Сражайтесь на пути Божьем с теми, кто сражается с вами, но не будьте несправедливы, потому что Бог не любит несправедливых. Убивайте их, где ни застигнете их, изгоняйте их, откуда вас они изгнали, искушение губительнее убийства… Вам предписана война, и она вам крайне отвратительна. Но может быть, что вы чувствуете отвращение от того, что добро для вас, и любите то, что зло для вас; Бог знает, а вы не знаете» (здесь и далее перевод смыслов Г. Саблукова).

В то же время ислам, по своей сути, не был агитационной, приглашающей религией. Вовсе не с целью обратить как можно больше людей в ислам арабы покинули свой дом. На самом деле в завоеванных ими странах они проявляли явно выраженную терпимость к религиозным практикам иудеев и христиан. Экономические условия Аравии, так же как другие факторы, подтолкнули этих суровых воинов к опустошительным рейдам на восточные территории Византии. Правда, новая вера дала арабам одну очень важную вещь – единство. Племена, которые веками сражались друг с другом в пустыне, теперь были объединены новой страстной монотеистической верой.

В последние годы правления успехи византийского императора Ираклия в борьбе против персов были сведены к нулю. В 636 году он потерпел поражение от арабских армий. Сирия была утрачена для империи. Месопотамия оказалась в руках захватчиков в следующем году, а в 639 году арабы подошли к границам Египта. Александрия, уникальное творение великого завоевателя, которое, словно в зеркале, отражало неразбериху, теологические конфликты и изящество христианской мысли в течение почти шести столетий, в 642 году сдалась арабскому завоевателю Амру. После ухода византийцев из Египта великий город Фароса пришел в упадок, который продлился тысячелетие.

Существовало одно важное различие между религией, которую проповедовал Мухаммед, и христианством, развившимся в таких крупных городах, как Александрия и Византий. Вопрос, тревоживший бесчисленное количество христиан, ответственный за раскол христианства на разные секты, заключался в следующем: «Как человек может быть связан с божественным?» Проблема, как создать через Христа, а потом, в меньшей степени, через святых лестницу между землей и небесами, вызывал самые страстные споры в старых христианских сообществах. Фостер в «Александрии» отмечает: «Можно утверждать, что этим вопросом задаются все религиозные люди, и в нем нет ничего особенно александрийского. Но нет. Он никогда не возникал и не задавался в исламе, вере, которая смела город, и физически, и духовно, в море. «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его», – утверждает ислам, заявляя о ненужности посредника. Человек – Мухаммед – был избран, чтобы сказать нам, кто такой Бог и чего он хочет, и на этом все кончается, оставляя нас перед лицом Творца».

До сегодняшнего дня мусульманину – будь то турок, алжирец, араб или пакистанец – не нужен священник-посредник, чтобы заступиться за него. Ему, в общем, не нужна даже мечеть, в которой он мог бы выказать свое уважение Создателю. Ему вполне достаточно коврика в пустыне, на земляном полу хижины или деревянном полу квартиры. Аллах, Бог Мухаммеда, – это божество силы, а не любви. Он может смягчить свое неумолимое правосудие милосердием, но не является любящим в христианском смысле этого слова. В его связи со своими почитателями нет любви. Он требует от них покорности. Но возвратимся снова к Фостеру. «Ислам, сильный своим отрицанием любви, был единственной системой, с которой этот город [Александрия] не смог справиться. Он не давал простора для маневра. Его символы, его эманации и эпохи, его разные Иисусы – ортодоксальный, арианский, монофизитский и монофилитский – ислам отверг их, как ненужный хлам, который лишь отвлекает истинно верующего человека от Бога».

Религия пророка приняла суровость жизни и никогда не утверждала, что такое положение можно изменить или что кодекс поведения, основанный на любви, изменит безжалостность мира. Ислам – более простая и прагматичная религия, чем христианство, и в этом ее сила. О ее создателе Эдвард А. Фримен писал в «Истории и завоеваниях сарацин»: «Назовите его пророком, реформатором или самозванцем – как угодно, все равно погонщик верблюдов из Мекки, покоритель Медины, возвышается над любым человеком, чье имя присутствует в истории Востока. Нигде в истории мы больше не найдем столь могущественного влияния личного посредничества простого смертного».

Жители пустыни, арабы, не имели природной тяги к морю. Сначала, после завоевания прибрежных регионов и городов, они взирали на все окружающее с непреодолимым подозрением. Когда было предложено строить флот, Амр ибн аль-Ас, покоритель Александрии, сказал: «Когда корабль стоит, он разрывает сердце; когда он двигается, он ужасает воображение. На нем сила человека уменьшается, а бедствия возрастают. Те, кто на нем, словно черви в бревне, и если он перевернется, они утонут». Несмотря на столь выраженную нелюбовь к морю, арабы – как вандалы и другие нации всадников – в конце концов вышли в море и стали искусными штурманами.

Так же как римляне использовали военно-морские ресурсы и способности греков для продвижения своей территориальной экспансии, арабы нашли морской народ в Египте и Сирии. Они также получили торговые суда и военные корабли, судоверфи и морскую административную систему – все это было унаследовано от византийцев и римлян. Прошло совсем не много времени, и грозный арабский флот бросил вызов господству Византии. Используя захваченные острова Кипр и Родос как передовые базы, с которых можно угрожать эгейской торговле, арабы стали господствовать на обширных морских пространствах.

Константинополь не единожды спасали только умелые действия флота и использование греческого огня. Разрушение торговли в восточной части Средиземного моря и потеря важной египетской провинции вынудили империю перейти к постоянной обороне. Норман Бейнс и Х. Мосс в «Византии» пишут: «Под угрозой вторжения Византийская империя приняла свою средневековую – окончательную форму. Дни Нового Рима, великой могущественной державы, прошли. Помимо Малой Азии и непосредственно прилегающих к столице территорий, у Византии остался только край северного побережья Средиземного моря. В VII веке византийские передовые базы в Испании были отданы вестготам, а Северо-Западная Африка в конце концов перешла в руки сарацин. Сицилия и Южная Италия, Великая Греция классических времен, все еще сохраняли преданность своим греко-говорящим правителям. Неаполь, Венеция и Истрия оставались в руках Византии, и благодаря ее положению в регионах Рима и Равенны, соединенным узким коридором, Новый Рим сумел предотвратить полное завоевание ломбардами Италии…»

Тем не менее Константинополь и вся империя теперь если и не пребывали постоянно в состоянии осады, то, по крайней мере, постоянно ее опасались. Славянские племена сумели закрепиться на Балканском полуострове; римское и греческое население оказалось вытеснено на островки и удобные для обороны города адриатического побережья. Тем самым было нарушено наземное сообщение между Новым Римом на Востоке и Италией. Только византийское морское могущество позволяло двум разделенным половинкам империи оставаться на связи. Вскоре и в этой области ситуация изменилась – арабы освоились в непривычной для себя стихии.

Дополнительная угроза Константинополю возникла в конце VII века, когда азиатский народ, булгары, перешли Дунай и начали производить набеги на территорию, которая теперь носит их имя. Запуганный, измученный войной, постоянно находящийся под угрозой (или подвергающийся прямому нападению) Константинополь – несмотря на внутренние конфликты и правление многих безразличных императоров – выжил и продолжал существовать еще много веков. Однако, чтобы выжить, всю администрацию пришлось привести в боевую готовность. Разные провинции в Малой Азии, Греции, на островах, в Италии и на Сицилии – их называли фемы – управлялись военачальниками, которые, помимо прочих, выполняли функции гражданской исполнительной власти. Армия, постоянно необходимая для сохранения наземных границ Малой Азии и Северной Фракии, набиралась в основном из анатолийского крестьянства. На флоте на всем протяжении его долгой истории служили материковые греки и эгейские островитяне. Утрата Кипра и Родоса стала тяжелым ударом для Византии, лишив столицу не только важных островных территорий, но и опытных моряков. Одним из главных результатов постепенного разрыва двух половин империи стало существенное уменьшение латинского элемента в Константинополе. Новый Рим, детище Константина Великого, все больше становился греческим городом. Греки, культура которых «цивилизовала» Древний Рим, по иронии судьбы, оказались последними защитниками имперских концепций Древнего Рима силой оружия в Малой Азии и на Эгейском море.

Византийская империя вполне могла пасть под натиском арабских завоевателей, если бы мусульманский мир и сам не был расколот. Во второй половине VII века среди лидеров мусульманского мира возник спор о порядке престолонаследия. В конечном итоге он привел к глубочайшему расколу (существующему до сих пор) между сектами шиитов и суннитов. Этот раскол быстро разделил мыслителей, политиков и простой народ на две непримиримые враждующие группировки. Если Сирия и Египет стали по большей части суннитскими, Ирак и Аравия оставались шиитскими. Только в конце века – в 692 году – халифы дома Омейядов, столицей которых был Дамаск, сумели установить свое господство над мусульманским миром и объединить его. Но гражданская война между группировками дала Византии необходимую ей передышку. Когда мусульманский мир снова объединился, центр власти сместился на Восток – в конце концов в Багдад, – что, несомненно, помогло христианской империи выжить. Если бы Константинополь был захвачен, представляется вероятным, что ислам распространился бы на булгар и славян, и облик цивилизации северной части Средиземноморья безвозвратно изменился бы.

Самая большая арабская угроза средиземноморскому миру возникла в начале VIII века, когда вся мощь империи Омейядов обрушилась на Константинополь. Городу и империи повезло: в это время на престол взошел император, подобного которому византийская история не знала после Ираклия, – Лев III Исавр. Он основал исаврийскую или сирийскую династию. Азиат по происхождению, бегло говоривший по-арабски, Лев III захватил трон у слабого предшественника в один из самых тяжелых моментов в городской истории. Арабский полководец Маслама с восьмидесятитысячным войском выступил из Малой Азии через Фракию, чтобы осадить город. Арабы разбили лагерь у городских стен и приготовились к долгой осаде. Они даже привезли с собой семена и вспахали землю, готовые, если потребуется, ждать до следующего урожая. Пока армия наблюдала и ждала, арабский флот предпринял попытку штурма городских стен. Он не сумел войти в залив Золотой Рог, поскольку византийцы надежно перекрыли вход огромной цепью, протянутой между городом и Перой, что на противоположном берегу залива. Нападающих отогнали от стен с помощью греческого огня, который обрушился на них из металлических труб. Флот отошел в беспорядке. В условленный момент цепь опустили, греческие корабли на полной скорости вышли из залива и напали на врага. И снова греческий огонь деморализовал противника и довершил его разгром.

Первая битва этой осады была убедительно выиграна Львом, более совершенными кораблями Византии и высокой технологией. Сэр Джон Глабб в «Арабской империи» писал: «Вторую битву выиграл генерал Зима. Арабам не повезло. Зима 716/17 года была особенно суровой; глубокий снег покрыл их лагерь на три месяца…» Завоеватели сильно страдали, и не в последнюю очередь потому, что разрушение их флота не позволяло подвозить подкрепление и продовольствие из Сирии и Египта. Весной, однако, они воспрянули духом, и началась серьезная осада. Однако им препятствовало господство Византии на море, позволявшее ей беспрепятственно подвозить все необходимые запасы и подкрепление. Тем временем Лев III, бывший ловким дипломатом, сумел убедить булгар покинуть свои поселения, двинуться вдоль Дуная и атаковать арабов с тыла. Теперь арабы были вынуждены сражаться на два фронта и оказались отрезанными от сельской местности, на которой рассчитывали поживиться. Армия начала распадаться.

К 718 году великое арабское вторжение завершилось. Маслама отвел остатки своих войск в направлении Сирии. Таким образом, византийцы столкнулась с силами Арабской империи в момент ее наивысшего могущества и одержали верх. Если бы город пал, арабские армии и мусульманская вера, несомненно, распространились бы по всей Восточной Европе.