Текст книги "Сотня. Казачий крест"

– Не журись, сынок, – по-своему поняв его молчание, продолжила женщина. – Видать, не просто так спас тебя Господь. Нужен ты ему зачем-то.

– Знать бы ещё зачем, – не сумел промолчать Матвей.

– А ты не торопись. Придёт время, само всё решится. Поймёшь.

– А как понять-то? – снова не сдержался Матвей.

– Бога побойся, – разом посуровев, осадила его Настасья. – Сказано, придёт время, узнаешь, что и как.

– Ну, если только так, – вздохнул парень, отвешивая себе мысленный подзатыльник.

За словом в карман он никогда не лез, но и всегда знал, где следует промолчать. А тут словно кто-то специально за язык тянет. Взяв себя в руки, парень задумчиво повертел в руках оставшуюся половинку обрубка и, чуть пожав плечами, принялся резать вторую ложку. Теперь, когда дело было уже привычным, всё пошло гораздо веселее. Было бы ещё лучше, если б вместе с навыком улучшилось и дело с организмом, но руки по-прежнему плохо слушались.

* * *

Отложив молоток, Матвей тяжело перевёл дух и, тряхнув головой, еле слышно проворчал:

– Твою ж мать! Когда это уже кончится?

По сравнению с тем, что он ощущал в первые дни после удара молнии, можно было сказать, что парень почти здоров, а на самом деле всё было далеко не так радужно. Головокружение и тошнота то и дело накатывали, заставляя его хвататься за любую опору, а ноги в такие моменты подгибались, норовя уронить его на землю. Благо сознания он не терял уже почти месяц. Судя по ощущениям, его состояние было сродни тому, что испытывает человек после тяжёлой контузии.

По сути, это так и было. Разряд ударил в клинок шашки и, пройдя через рукоять и тело, ушёл в землю. Похоже, парня спасло то, что начавшийся дождь успел промочить одежду и обувь, и основная сила заряда пролетела по внешней стороне тела. Само собой, это были только догадки, но иного объяснения своему спасению Матвей не находил. Как не понимал и того, что с ним происходит.

Тело это, бесспорно, было его. Он даже нашёл несколько старых шрамов, которые получил ещё в детстве. Но вместе с тем это тело было гораздо моложе того, первого. Была и ещё одна странность. Тонкий шрам над правой бровью, полученный им в армии, исчез, словно его никогда и не было. У Матвея, после долгих размышлений, сложилось такое впечатление, что молния не просто перекинула его во времени, но и вернула его тело к возрасту его родных девятнадцати лет.

– Хренасе омоложение, – бурчал про себя парень, в очередной раз рассматривая своё отражение в бочке с водой.

Мать, заметив его интерес к собственной внешности, достала из сундука небольшое зеркальце и, вздыхая, повесила его на кухне, у рукомойника. Но пользоваться им Матвей не рискнул. И без того родители смотрели на него с жалостью и настороженностью. Припомнив, что в эти времена в станице объяснить что-то, опираясь на науку, было бы сложно, парень старательно делал вид, что молния вышибла у него все воспоминания. По сути, так оно и было.

Ведь теперь ему приходилось узнавать окружающий мир заново. Всё вокруг было странным и незнакомым. Благо случившееся с ним видели многие и свидетелей удара молнией хватало. Так что так называемая амнезия никого особо не удивляла. Но возникла другая проблема. Местный поп с какого-то перепою решил, что всё случившееся не иначе как происки нечистого, и принялся регулярно заходить к ним на подворье.

Матвей хоть и был крещёным, к религии относился равнодушно. Дед, царствие ему небесное, регулярно повторял:

– Господу молитва от души нужна. А уж где ты молиться будешь, в поле или в церкви, всё едино. Главное, чтобы оно от души шло, а не по команде.

Так что визиты эти Матвей воспринимал с заметной настороженностью. Да и сам поп вёл себя достаточно вызывающе. Входя в хату, он первым делом внимательно осматривался и даже принюхивался, хотя по канону обязан был осенить себя крестом. После присаживался к столу и принимался задавать парню странные вопросы. В первое время Матвей старался держаться вежливо и на вопросы отвечал коротко. Но очень скоро ему это надоело, и он, вместо того чтобы отложить работу, небрежно ответил:

– Вам, батюшка, забот больше нет, что вы сюда словно на службу ходите?

– А тебе это в тягость, выходит? – тут же вскинулся поп.

– Мне до того и дела нет. Хотите ходить, ходите. Вот только от работы меня отвлекать духовному лицу не след. Ибо сказано в Писании: хлеб свой в поте лица своего добудешь, – моментально нашёлся Матвей, успевший в своё время прочесть Библию и неплохо ее помнивший.

– Дерзишь, вьюнош, – повысил поп голос. – К отцу духовному почтения не имеешь?

– Я Господа Бога почитаю, родителей своих да круг казачий, а до вас мне и дела нет, – фыркнул Матвей, продолжая осторожно орудовать ножом.

Его стараниями в доме сменились все ложки и поварёшки. Парень даже решил попробовать вырезать миску, но подходящего дерева не нашлось. Пришлось ограничиться небольшими то ли чашками, а то ли стаканами. Во всяком случае, пить из них было очень удобно. Услышав столь дерзкий ответ, поп едва не вместе с лавкой подпрыгнул.

– Да ты, сопляк, и вовсе страха не имеешь?! – завопил он, едва обретя дар речи.

– А ты меня на горло-то не бери, – огрызнулся Матвей, не поднимая головы. – Я в своём дому, а тебя сюда и не звал никто. Чего пришёл? Чего выискиваешь?

– Знать хочу, – осёкшись, угрюмо буркнул поп.

– Чего знать? – не унимался парень.

– Чьим попущением ты жив остался.

– Самому бы знать, – помолчав, вздохнул Матвей. – Да и как ты это из разговора узнаешь? Крестом я себя осеняю, иконы, вон, как стояли в красном углу, так и стоят. Чего ж больше?

– А ежели я тебя святой водой окроплю? – моментально нашёлся поп.

– Да хоть всю купель на меня вылей, – отмахнулся Матвей. – Нет тут ничего.

– А где есть? – не сдавался поп.

– Ты когда меня соборовал, святой водой окроплял? – спросил парень, глядя попу в глаза.

– А как же!

– А вода та и вправду святая была, или из соседнего колодца набрал? – снова поддел его Матвей.

– Ты… говори, да не заговаривайся, – снова зарычал поп.

– А я не заговариваясь. Я знать хочу, всё ли по канону сделано было, – рыкнул Матвей в ответ.

– Всё. Как положено, – помолчав, тряхнул поп широкой бородищей.

– Так чего ты теперь от меня хочешь? – возмутился парень. – Сам говоришь, всё по канону делал. Предметы святые меня не пугают. Чего больше-то?

– Выходит, думаешь, что всё Божиим соизволением случилось? – подумав, осторожно уточнил священник.

– Ну, бесовского во мне сейчас точно ничего нет, – пожал Матвей плечами. – Вот стану ходить нормально, и на службу приду. Да и не сейчас искать надо.

– А когда? – снова насторожился поп.

– Когда случилось всё. Сразу. В ту же минуту. А теперь только гадать можно, как оно произошло и с чего так получилось.

– Сразу, – криво усмехнулся поп. – Меня только к вечеру позвали.

– Неужто прежде такого не случалось? – помолчав, осторожно уточнил парень. – Ведь наверняка было, что людей и прежде молоньей лупило.

– Бывало, – помолчав, кивнул священник. – Но люди те не выживали. Кто сразу помер, а кого в пыль спалило. Вот и думай теперь.

– А чего мне думать? – пожал Матвей плечами. – Видать, решил Господь, что я дело своё в этой жизни ещё не исполнил, вот и отправил душу обратно, на дожитие. Может, я ещё им предназначенное не исполнил?

– А ты, значит, знаешь, что исполнить должен?

– Ты б не богохульствовал, – зарычал вдруг Матвей. – Промысел Божий человеку простому знать не дано. Да и ты, хоть и духовное лицо, а помыслов его знать не можешь.

– Кх-м, так-то оно верно, – неожиданно смутился поп. – Но ведь такое дело без присмотра я оставить никак не могу. Сам понимать должен.

– Так ты и не оставил. Приходил, смотрел, наблюдал, как я себя крестом осеняю, – усмехнулся Матвей, широко перекрестившись. – Иконы вон, испокон веку в киоте стоявшие, сам видишь. Хочешь водой святой окропить? Кропи. Слова против не скажу. А больше ничего ты тут сделать не можешь.

– В Екатеринославе мощи святые хранятся. Тебе б съездить туда, да поклониться им, – ехидно прищурившись, неожиданно предложил поп.

– Я по двору-то еле ползаю, а ты меня в дальнюю дорогу гонишь, – возмутился Матвей. – Да и бате сейчас не до поездок таких. Вот приду в себя, там видно будет.

– А я тебя сам туда свезу, – тут же нашёлся поп.

– А приход, значит, бросишь, – ехидно усмехнулся Матвей. – А ежели кто помрёт, не приведи господи, или жениться надумает? Это ведь не на один день поездка.

– Выкручиваешься? Ехать не хочешь? – неожиданно наехал на него поп.

– Смысла не вижу, – равнодушно пожал парень плечами. – Или ты решил, что святая вода там и святая вода тут разной святости? А может, и вправду в соседнем колодце её набираешь, вот и не веришь? – не остался он в долгу.

– Уж больно ловок ты со словесами стал, – поперхнувшись, высказался поп.

– Всегда таким был, да только с тобой говорить не доводилось. Да и не о чем нам спорить было, – криво усмехнулся Матвей.

– Ладно, поглядим, что дальше будет, – чуть подумав, свернул поп разговор и, поднявшись, вышел из дома.

– Чего от тебя долгогривому надо было? – едва переступив порог, с ходу спросил вошедший Григорий.

– Думает, что я жив остался только происком лукавого, – презрительно фыркнул парень.

– От дурак-то, прости господи. Всё ж у него на глазах было, – возмутился кузнец.

– Вот и я ему о том говорил, – вздохнул Матвей.

– А он чего?

– Предложил мне в Екатеринослав ехать. Святым мощам поклониться.

– Не до того сейчас. Но съездить, может, оно и неплохо было б, – подумав, проворчал казак.

– Вот в себя приду, и можно будет скататься, – пожал Матвей плечами.

– Бог с ним. То дела не скорые, – сменил кузнец тему. – Ты давеча про булат говорил. Как думаешь, получится у тебя его отковать?

– Не знаю, бать, – помолчав, вздохнул парень. – Тут ведь всё самому смотреть да пробовать надо. Оно ж не на бумажке записано. Оно тут у меня сидит, – закончил он, для наглядности постучав себя пальцем по виску. – Ты пруты отковал?

– Готово всё уже.

– Тогда ещё угля каменного найди. Только такого, чтобы на сломе как стекло блестел.

– Знаю такой. Жарко горит, но для него и меха качать надо шибко.

– Угу, да только он нам не только для ковки нужен будет. Его надо в пыль смолоть, чтобы при ковке заготовку посыпать.

– В пыль, значит? И много той пыли надобно?

– С ведро, не больше.

– Добре. Будет тебе пыль угольная, – подумав, решительно кивнул мастер.

– Бать, а с чего ты мне вот так запросто поверил? – подумав, решился спросить Матвей. – Сам знаешь, что прежде про булат я только слышал. А видеть его мне толком и не доводилось.

– Мечта то моя, – помолчав, тихо вздохнул кузнец. – Всегда хотел секрет булата узнать. Чтобы сковать шашку. Настоящую. Которой любого ворога вместе с саблей от плеча до пояса развалить можно.

– Даст бог, сложится, батя, – так же тихо отозвался Матвей.

Кивнув, Григорий вздохнул и, махнув рукой, широким шагом вышел из хаты. Глядя ему вслед, парень сглотнул неожиданно вставший в горле ком и, покачав головой, еле слышно проворчал:

– Блин, неужели меня сюда именно из-за этого перекинуло?

Резко навалившаяся дурнота заставила его бросить заготовку и инструмент и откинуться на стену. Даже просто усидеть на месте для него в такие моменты было сложно.

– Твою мать! Да когда ж это кончится? – прохрипел он, пытаясь отдышаться. – Это уже не контузия, это хрень какая-то.

Дурнота медленно отступила, и Матвей, тяжело поднявшись, проковылял на кухню. Напиться. Жадно выхлебав два ковша воды, он утёр лицо ладонью и, отдышавшись, вернулся на место.

Мать весь день крутилась по хозяйству, успевая обиходить всю скотину и птицу, а после пробежаться по огороду, а отец не вылезал из кузни, выполняя заказы соседей на утварь и инструмент. Оружие заказывали ему редко, но в этом случае он мог не выходить из кузни сутками. Потому и клинки от него ценились.

Так что днём Матей был обычно предоставлен самому себе. Мать, точнее, прапрабабка, убедившись, что постоянного присмотра за ним не требуется, вернулась к обычному ритму жизни. И надо было признать, что работы по хозяйству ей хватало. Отец кроме кузни и работы в поле иным и не занимался. Но его профессия кормила всю семью и, надо признать, кормила серьёзно. За хороший инструмент станичники платили не скупясь. Так что в доме всегда было всего в достатке.

Выглянув в окошко, Матвей убедился, что Настасья застряла на огороде, и, выйдя на середину комнаты, принялся отрабатывать разминочный комплекс. Это тело нужно было срочно приводить в порядок. Ползать всю оставшуюся жизнь морёным тараканом парень не собирался. Не для того он изводил себя на тренировках до кровавой пелены в глазах, чтобы стать инвалидом в новой жизни. Тело нехотя, со скрипом, но слушалось. Матвея то и дело бросало в испарину, но он упрямо продолжал гнать комплекс, заставляя свой организм подчиниться воле.

* * *

Спустя три месяца после всего случившегося Матвей вдруг заметил, что его тело вдруг стало приходить в норму. Исчез тремор в конечностях, приступы головокружения и тошноты стали очень редкими, и мышцы начали наливаться силой и приобретать рельеф. Прежде, уже вернувшись из армии, он регулярно посещал тренажёрку и старался держать себя в форме. Так что, едва заметив наступившие улучшения, парень на радостях принялся изводить себя тренировками, торопясь вернуть себе прежние кондиции.

Заметили эти улучшения и родители. Наступившая осень требовала срочно озаботиться заготовкой продуктов на зиму. А главное, пришло время сбора хлеба. Услышав, что Григорий собирается в поле, Матвей сам напросился с отцом. С сомнением посмотрев на него, кузнец задумчиво хмыкнул и, качнув роскошным смоляным с проседью чубом, проворчал:

– Ты литовку-то в руках удержишь?

– С божьей помощью, батя, – хмыкнул Матвей в ответ.

– Добре. Ежели что, хоть по хозяйству управляться будет кому, – махнул Григорий рукой, соглашаясь.

Настасья спорить даже не пыталась. Мужики решали свои дела, и влезать в разговор ей было не след. Только когда отец ушёл проверять телегу, женщина быстро подошла к Матвею и, тронув его за рукав, тихо попросила:

– Сынок, ты бы не спешил так. Едва жив остался. Посидел бы ещё дома.

– Справлюсь, мам, – вздохнул парень, усилием воли заставляя себя назвать её матерью. – Ты ж слышала, ежели что, по хозяйству займусь.

Устало кивнув, Настасья взъерошила ему заметно отросшие волосы и, чуть улыбнувшись, предложила:

– Давай постригу. А то оброс, как наш барбос.

В ответ Матвей непроизвольно улыбнулся. На подворье кузнеца, в будке, на длинной цепи, сидел кудлатый кавказский волкодав. Громадная псина, способная в одиночку порвать волка. Настасья регулярно стригла его, чтобы кобель не получил теплового удара. Шерсть у собаки была густая и длинная. Из той шерсти женщина вязала очень тёплые носки, так что сравнение было достаточно комично.

Покорно усевшись посреди хаты на табурет, Матвей подставил ей голову, и Настасья, ловко щёлкая ножницами, быстро привела его причёску в порядок. Отряхнув голову, парень поднялся и, не удержавшись, принялся рассматривать себя в зеркале. Как оказалось, парикмахером Настасья была отменным. Теперь причёска парня очень напоминала армейский полубокс, но с местным колоритом. Роскошный вьющийся чуб остался нетронутым.

Вернувшийся из сарая кузнец, окинув парня чуть ироничным взглядом, одобрительно кивнул и, дождавшись, когда жена отправит все сметённые волосы в печь, велел подавать ужин.

Утром, едва проглотив по кружке молока с хлебом, они погрузились в телегу и отправились в поле. Григорий, правивший высоким каурым мерином, вывез их к своему наделу и, указывая Матвею на покосившийся шалаш, велел:

– Я коня распрягу, а ты пока шалаш поправь. Ночевать тут станем. Неча каждый день в станицу кататься.

Молча кивнув, Матвей прихватил из телеги топор и отправился к ближайшему перелеску. Срубив пару жердей и нарубив ветвей для покрышки, он прихватил пару полос ивовой коры и вернулся обратно. Поправить шалаш для парня было делом получаса. Убедившись, что всё сделано правильно, Матвей вернулся в перелесок и принялся собирать хворост. Притащив к биваку пару вязанок, парень вернул топор в телегу и, прихватив косу, отправился следом за отцом. Григорий уже успел пройти по краю половину своего надела, так что Матвею пришлось приналечь.

Тело, отвыкшее от подобных нагрузок, очень скоро принялось ныть и покрываться потом, но парень заставил себя закончить начатое дело. Внимательно наблюдавший за ним кузнец, приметив его состояние, вздохнул и, хлопнув парня по плечу, скомандовал:

– Ступай кулеш варить. Хватит с тебя покуда.

Кивнув, Матвей покорно поплёлся к шалашу. Спорить и пытаться что-то доказывать в данной ситуации было бы глупо. Сходив к роднику, парень набрал воды и, разведя костерок, принялся кашеварить. Вяленое мясо, сало и крупу им приготовила Настасья, так что осталось только приложить руки. Благо готовить Матвей умел и делал это с удовольствием.

Сам был любителем хорошо поесть. Так что приправ и специй он не жалел. Благо в этих местах они были не редкость.

Пройдясь по наделу ещё два раза, Григорий вернулся к шалашу и, устало опустившись на выбеленное солнцем бревно, негромко сказал:

– Завтра станешь снопы вязать. Похоже, рано тебе ещё косой махать.

– Бать, дай хоть одну полоску пройти, – подумав, попросил Матвей. – Уж столько-то я выдержу.

– Добре, – одобрительно усмехнулся кузнец. – А добрый ты кулеш сварил, – неожиданно сменил он тему, принюхиваясь к вареву.

– Погоди ещё трошки, скоро поспеет, – усмехнулся Матвей. – Умойся пока. Я котелок под чай подвешу.

Кивнув, кузнец поднялся и неспешным шагом отправился к роднику. Этот крошечный источник воды обеспечивал их надел влагой, от чего урожаи у семьи всегда были добрыми. Пока Григорий приводил себя в порядок, парень, помешивая почти поспевший кулеш, судорожно вспоминал, как именно надо вязать те самые снопы. Но на память почему-то всё время приходило, что этим делом обычно занимались женщины. Поднявшись, он прихватил с земли несколько срезанных колосьев и попытался увязать их в жгут.

За этим занятием его и застал вернувшийся кузнец. Увидев, чем парень занят, Григорий грустно покачал головой и, отобрав у него колосья, быстро скрутил их в ровный жгут.

– Вот так оно верно будет. А то накрутил бог знает чего. Похоже, так ничего и не вспомнил?

– Угу, – мрачно кивнул Матвей.

– Не журись, – хлопнул его по плечу отец. – Руки есть, ноги держат и голова на месте. Придёт время, вспомнишь. А пока, ежели чего не помнишь, меня спрашивай.

– Добре, бать. Спрошу.

– Ну и слава богу. Пошли, вечерять пора, – подтолкнул его к шалашу кузнец.

Поужинав, они не спеша попили чаю и завалились спать, чтобы с первыми лучами солнца снова приступить к работе.

Эти две недели Матвей потом вспоминал, как одни из самых трудных в своей жизни. Солнце палило не по-осеннему жарко. Мокрая от пота рубаха липла к телу, а острая шелуха от колосьев заставляла чесаться всё тело. Но, сцепив зубы, он терпел и делал всё, что велел ему кузнец, отлично понимая, что именно этот хлеб позволит ему и всей семье пережить зиму и весну.

Скосив свой надел, они вернулись домой и спустя неделю отправились на сенокос. Но здесь всё было гораздо проще. Сено не нужно было увязывать и укладывать. Скосил, выровнял ровной дорожкой и жди, пока высохнет. Главное, не забывать регулярно его ворошить, чтобы не запрело от росы и высыхало равномерно. Вдвоём они с отцом накосили сена с большим запасом. Во всяком случае, так утверждал сам кузнец.

Наконец, и эта горячая пора закончилась, и они смогли вернуться домой. К удивлению Матвея, все эти хлопоты пошли ему на пользу. Он ещё больше окреп, а ладони покрылись коркой крепких мозолей. Да и общее состояние организма заметно улучшилось. Только иногда накатывала головная боль. Не резкая, но долгая и изматывающая. Но к этому можно было притерпеться, что парень и делал, заставляя себя отвлекаться на работу.

Отвезти собранный хлеб на ток, а после на мельницу было не сложно. Как и перевезти всё высохшее сено на сеновал во дворе. Это уже можно было назвать обычной рутиной. Убедившись, что семья перезимует с хлебом, а скотина не начнёт дохнуть с голоду, Григорий вернулся к своему главному делу. С утра до вечера в кузне горел горн и звенела наковальня. Станичникам нужно было перековать коней и поправить инструмент. Матвей, пользуясь своим улучшившимся состоянием, напросился к отцу в напарники.

Качая меха и орудуя кувалдой, парень попутно вспоминал весь процесс ковки булата. Благо в данной ситуации он был только подмастерьем. Убедившись, что уже может спокойно отстоять у наковальни весь день, Матвей улучил момент и, подойдя к отцу, тихо спросил:

– Ну что, бать, будем с булатом пробовать?

– Одна попробовала, да родила, – фыркнул мастер в ответ. – Тут не пробовать, тут делать надо. Сам-то готов? Всё вспомнил?

– Вроде всё, – чуть подумав, решительно кивнул Матвей.

– Вроде, – хмыкнул мастер. – Добре. Вот завтра помолясь и начнём.

Утром, убедившись, что все заказы выполнены, Григорий достал из угла давно уже приготовленные прутья железа и стали и, положив их на наковальню, принялся чистить горн. Сообразив, что он собирается разжечь его, Матвей шагнул к отцу, тихо сказав:

– Бать, рано ещё с огнём. Прежде мы с этим на холодную работать станем.

– Добре. Говори, чего делать, – помолчав, решительно кивнул мастер.

Отобрав из приготовленного три железных прута и семь стальных, Матвей зажал их в примитивные тиски и принялся скручивать в один тугой жгут. Сообразив, что он делает, Григорий отодвинул парня в сторону, и вскоре нужный рулон оказался на наковальне.

– Теперь, не разогревая, вытягиваем его кувалдами, – скомандовал Матвей, подхватывая инструмент.

Григорий, ухватив клещи, развернул заготовку поудобнее и, взяв тяжёлый молоток, с силой ударил по металлу. Кувалда Матвея тут же обрушилась в указанное молотком место. Опытный кузнец за полчаса вытянул заготовку в длину и, отложив молоток, вопросительно посмотрел на сына. Кивнув, тот снова зажал заготовку в тисках и быстро сложил её пополам, после чего снова принялся скручивать в жгут.

Внимательно следивший за его действиями кузнец кинулся помогать. Матвей отлично понимал, что мастер делает это не из-за недоверия, а из желания самому изучить весь процесс изготовления вожделенного булата. Получившийся жгут снова проковали и вытянули, после чего снова принялись сворачивать. Так повторялось до самой ночи.

А следующим утром был разожжён горн. Раскалив получившуюся заготовку, они в очередной раз вытянули её в длину и, сложив пополам, снова принялись проковывать. Но прежде Матвей посыпал внутреннюю часть заготовки угольной пылью. Это повторялось раз за разом. Матвей уже и сам потерял счёт количеству раз, которые они повторяли этот процесс, но точно помнил, что в одном квадратном сантиметре булатной стали должно быть не менее полутора тысяч слоёв. Так что останавливаться он не собирался.

Эта ковка шла двое суток. Всё это время в кузне горел горн и кипела работа. Наконец, вытянув заготовку с последний раз, Матвей подхватил с верстака зубило и, протянув его отцу, скомандовал:

– Рубим её на три части.

Удивлённо хмыкнув, кузнец прижал зубило к нужному месту, и парень с силой опустил на него кувалду. Полученные заготовки снова отправились в горевший горн, и парень, тяжело вздохнув, скомандовал:

– Пошли спать. Завтра продолжим.

– А что это ты задумал? – не удержавшись, поинтересовался мастер.

– Три ножа откуём. Одинаковых.

– А три-то зачем? – не понял Григорий.

– Так трое нас в семье, – пожал Матвей плечами.

– Выходит, решил с малого начать, – понимающе кивнул кузнец.

– Как оно получится, видно будет, но ежели что, то хоть ножи у всех толковые будут, – кивнул парень.

– А чего ножи, а не кинжалы те же? – не унимался Григорий.

– Бабе кинжала носить не дано. А мать в хате часто одна остаётся. Вдруг варнак какой появится, – буркнул Матвей первое, что на ум взбрело. – Да и непонятно пока, что из тех железяк выйдет.

– Тоже верно, – задумчиво хмыкнул Григорий. – Добре. Пусть ножи будут. Добрый нож и в походе, и в хозяйстве всегда сгодится.

– У нас есть, чем резьбу нарезать? – вдруг спросил Матвей, вспомнив, что для его задумки заклёпки не годятся.

– Найду, – коротко кивнул кузнец.

Матвей кивнул в ответ, и они вышли из кузницы, старательно прикрыв за собой двери. Всё способное гореть держалось в дальнем от горна углу, так что за возможность пожара можно было не беспокоиться.

Не торопясь жуя поданный Настасьей ужин, парень проигрывал про себя виды ножей, которые можно будет изготовить. Но чем дальше, тем больше он склонялся к воплощению в жизнь своей давней мечты.

* * *

Накрутив оголовье рукояти, Матвей затянул его изо всех сил и, провернув нож в пальцах, озорно посмотрел на отца.

– Как думаешь, поучилось?

– По узору, так точно булат. А вот что по клинку, проверять надо, – осторожно высказался кузнец, забирая у него нож.

– И как это проверить? – не понял парень.

– Да как обычно, другой клинок рубить, – высказался Григорий, направляясь в дальний угол кузни.

Порывшись в куче всякого железа, мастер достал обломок клинка шашки и, подойдя к верстаку, принялся зажимать его в тиски, лезвием к верху. Уже понимая, что он собирается делать, Матвей задумчиво хмыкнул и, чуть пожав плечами, тихо проворчал:

– Ну, хоть что-то понятно будет.

Между тем кузнец, взяв нож в руку, примерился и со всего маху опустил его на обломок шашки. Силы мастеру было не занимать, так что искры брызнули, словно от электросварки. Поморщившись от такого варварского обращения, Матвей вздохнул и, подойдя к верстаку, всмотрелся в обломок шашки. К восторгу парня, на лезвии обломка обнаружилась крупная выщербина.

Зашипев сквозь зубы, словно разъярённая гадюка, Матвей стремительно обернулся и, выхватив из рук кузнеца нож, развернул его к свету. К его восторгу, лезвие ножа оказалось всё таким же гладким и острым, как до удара.

– Что там? – уточнил кузнец, заглядывая ему через плечо.

– Ни царапины, – радостно выдохнул Матвей.

– Выходит, получилось, – ахнул кузнец.

– Получилось, батя, – кивнул парень и, подойдя к колоде, на которой стояла наковальня, с силой всадил клинок в дерево.

Потом, уперевшись ладонью в оголовье рукояти, принялся сгибать нож, налегая на него всем весом. Древесина колоды затрещала, клинок слегка изогнулся, но испытание выдержал. Выждав какое-то время, Матвей резко убрал руку, и нож, выпрямившись, завибрировал, тихо гудя, словно сердился за такое обращение. Григорий, выдернув нож, опытным взглядом оценил прямоту клинка и, растерянно помотав головой, проворчал:

– Поверить не могу. И вправду вышло.

– Чего теперь делать-то станем, батя? – помолчав, осторожно поинтересовался Матвей, забирая у него нож.

– Как ты и хотел. Ещё два ножа откуём, а после шашку пробовать станем. Это теперь главнее всего будет, – решительно заявил мастер, доставая из ящика следующую заготовку.

Ход его мыслей был Матвею понятен. Процесс изготовления такой стали нужно было отработать до мелочей, так что работы им предстояло много. Дожидаясь, пока отец разожжёт горн, Матвей задумчиво вертел в пальцах свою мечту. НР-2, или нож разведчика вторая модель. Такой он видел в армии у старшины своей роты, который прежде проходил службу в спецназе ГРУ. Именно с тех времён ему хотелось иметь такой же клинок. Не длинный, острый и очень удобный.

С первого взгляда любому становилось понятно, что это не игрушка, а настоящее боевое оружие. Точно так же оценил красоту этого клинка и Григорий, едва рассмотрев его ещё в только что откованной заготовке. Отложив готовый клинок, Матвей вернулся к верстаку и принялся обтачивать очередную рукоять. Благо время ещё было. Для этого они с отцом решили взять куски корня кизилового дерева. И крепко, и цвет приятный. Для прочности рукоять насаживалась на черен при помощи костного клея, который они закупили у соседа кожемяки.

Как оказалось, часть, где находился дом кузнеца, в станице называлась ремесленная слободка. Тут селились все мастера ремесленники. К удивлению Матвея, который прежде не интересовался этим вопросом, мастеров казаки берегли и выделяли их в особую касту. Впрочем, по недолгому размышлению, это было и понятно. Казачество всегда было отдельным сословием и испокон веков жило на полном самообеспечении.

В противном случае им приходилось ехать к мастерам в другие поселения и платить за работу серьёзные деньги. Как говорится, казаки войной живут, с войны кормятся. А по нынешним временам с войны особо не прокормишься. Бегать за зипунами на сопредельную сторону им было запрещено. У донских казаков изначально даже струги поотбирали, чтобы лишить их возможности нападать на турецкие корабли.

Второй нож был выкован гораздо быстрее. Сказался опыт и полученные навыки. С третьим всё прошло ещё быстрее. Единственное, что удручало самого Матвея, так это непрерывность процесса. Остужать заготовку после начала проковки было нельзя. Как нельзя было и перегревать её. Именно это и было главным секретом полученной стали. Многократное сложение и проковка с поддержанием постоянной температуры. Именно температура помогала сваривать получаемые слои и выжигать угольную пыль, которую использовали вместо флюса.

Обточив и наведя заточку на обе заготовки, Григорий передал их сыну и тут же принялся готовить металл для изготовления шашки. Теперь, когда весь процесс было окончательно отработан, ему не терпелось изготовить настоящее оружие. Насаживая рукояти и покрывая их лаком, Матвей с интересом наблюдал, как опытный, много повидавший мастер старательно подбирает прутки для очередного изделия и старательно перемалывает в пыль куски антрацита.

Убедившись, что это не сон и он действительно оказался в другом времени, Матвей волевым усилием заставил себя называть своих предков отцом и матерью. Но если быть честным перед самим собой, никакого особого внутреннего отторжения у него это не вызывало. Как ни крути, а это и вправду были его кровные родственники. А значит, он спокойно может их так называть. Тем более что сами пращуры без тени сомнений называли его своим сыном.

Выходит, он внешностью изначально удался в собственного прадеда. Вот только историю с молнией он в семье никогда не слышал. Эта тема никогда не поднималась. И именно это теперь парня беспокоило. Ведь если такого казуса в их семье не случалось, получается, что история начинает развиваться по иному пути. И вот тут Матвей вставал на скользкую дорожку догадок и домыслов. Ведь никакой научной базы у него не было, да и взять её было просто негде. Ведь подобных случаев достоверно никогда не было зафиксировано. Во всяком случае, он об этом не слышал.